Текст книги "Под небом Новгорода"

Автор книги: Регина Дефорж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава двадцать седьмая. Темница

Жоффруа Мартель удалился в свой анжерский замок, Генрих – в замок парижский. Король велел передать Анне, чтобы та не показывалась без его приказания. Королева осталась в Санли.

Оливье бросили в темницу, где вода доходила до щиколоток. Сквозь узкое отверстие проникал слабый свет. Первые дни веселый характер и флейта, которую ему оставили, позволяли Оливье выносить томительное ожидание и цепи. Он был убежден, что Генрих вскоре освободит его. Король ведь хотел лишь проучить его. Любовь быстро заставит Генриха забыть оскорбление.

По мере того, как проходили дни, голодный, промерзший трубадур начал сомневаться в этом. Он умолял своего тюремщика дать ему все необходимое для письма… Так как тюремщик не умел читать, он в просьбе отказал, но за уроки игры на флейте согласился известить начальника королевской стражи, который часто наведывался в таверну его сестры. У Оливье появилась надежда.

– Твоя сестра держит винный погребок на берегу Сены, напротив замка нашего короля? – спросил трубадур.

– Да.

– Ее зовут Жизель?

– Точно. Ты ее знаешь?

– Ты получишь много золотых монет, если передашь ей поручение.

– Золотых! Ты не похож на человека, слышавшего когда-либо звон золотых монет, – заметил тюремщик.

– Пойди к сестре и скажи, что друг Порезанного в темнице.

– Не пойду и не скажу. Мне покуда дорого свое место! А теперь замолчи, сюда идут!

Страж быстро вышел. Со сжавшимся сердцем Оливье услышал зловещий звук запираемого замка, потом удаляющиеся по скрипучему гравию подземелья шаги.

* * *

Десять дней вокруг застенка не было слышно ни звука. Пленник уже давно проглотил последний кусок заплесневелого хлеба, отнятого у крыс, чьи укусы кровянили лицо и руки. Оливье утолял жажду застоявшейся водой, где плавали вздувшиеся трупы крыс, которых удалось убить. Трубадур положил под себя гнилой соломы, брошенной ему, когда его заключили в эту могилу. С волосами, кишевшими паразитами, скорчившись на отвратительной подстилке, Оливье ждал смерти. Он был слишком голоден и слишком страдал от лихорадки, чтобы бунтовать. Немногие оставшиеся силы он употреблял на то, чтобы извлекать из флейты звуки. Это были мелодии такой красоты и печали, что люди, слышавшие звуки из подвального окна, не могли сдержать слез.

Двое влюбленных, лежавших в траве у подножия стены, растрогались; рыбак в лодке упал на колени и закрестился, думая, что эту музыку играют русалки в реке; монах возблагодарил Бога; прачка упустила по течению свою единственную рубашку.

Стражи сморкались в руку…

На одиннадцатый день двери открылись. Кто-то вошел с факелом в руке. Ослепленный ярким светом, пленник заморгал. Он попытался было поднять исхудавшую руку, чтобы защититься от света, но у него не хватило сил.

– Бедный Оливье!..

Сильные руки приподняли несчастного. Вошедший не заметил цепей, державших Оливье прикованным к стене. Человек снял плащ, бросил его на подстилку. С большой осторожностью он уложил друга.

– Филипп?! – выдохнул, боясь поверить своим глазам, юноша.

Порезанный не спросил себя, как выяснилось его настоящее имя. Чтобы спасти Оливье, он бросил бы это имя в лицо кому угодно.

– Отвяжи его, – приказал Филипп, обратившись к дрожавшему тюремщику.

– Сеньор, я не могу. Я и так рисковал жизнью, приведя вас сюда. Не просите у меня большего.

– Проклятый!

– Господин, дайте мне напоить его молоком, – сказала сопровождавшая Порезанного женщина.

– Пожалуйста, моя добрая Жизель.

Несколько глотков жидкости подкрепили Оливье. Он открыл глаза и попытался улыбнуться. Его затошнило, потом стало рвать зловонной желчью. Обессиленный приступами рвоты, Оливье потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то был поражен светом, заливавшим темницу. Он попытался приподняться и удивился, не почувствовав ни тяжести цепей, ни влажного холода, обычно пронизывающего его тело. Напротив, Оливье чувствовал приятное тепло.

– Я хочу пить, – прошептал он.

На этот раз желудок не отторгнул молока. Через некоторое время Жизель смогла дать ему несколько кусочков размоченного хлеба. Быстро насытившись, Оливье заснул.

– Сеньор, теперь надо отнести его обратно, – сказал тюремщик.

– А ты уже приготовил ему другую камеру, сухую, со свежей водой, кувшинчиком вина, хлебом и козьим сыром?

– Да, сеньор.

– Ты не забыл свежую солому и одеяло?

– Нет, господин.

– Хорошо. Тебе уже заплатили. Заплатят еще больше, если этого пленника будут хорошо кормить и хорошо с ним обращаться. Цепи – только ночью. Мой совет: не предай меня. От этого зависит твоя жизнь и жизнь твоих детей.

– Знаю, сеньор, но я уже мертв. Если мой начальник узнает, что я приводил вас сюда… Будь проклята околдовавшая меня музыка!

– Рандок, не говори так, – сказала Жизель и перекрестилась.

– В этом нет колдовства, ты просто чувствительный и добрый человек, – сказал Филипп.

Страж оторопело посмотрел на него: ему впервые говорили, что он добрый человек! И эта странная похвала исходила от человека с серебряной маской, похожего на дьявола!

– Брат, не забудь, что поклялся на святом распятии.

В последний раз взглянув на уснувшего Оливье, Филипп покинул темницу. Жизель последовала за ним.

Прекрасный летний день подходил к концу. Порезанный полной грудью вдохнул воздух Парижа. Ему, человеку, привыкшему к русским просторам и обширным лесам, заточение казалось самой жестокой пыткой. Надо было как можно скорее вытащить друга из этого места. Филипп не мог приблизиться ни к королю, ни к королеве. Он решил просить помощи у Госслена де Шони. Несмотря на то что Порезанный уехал в Нормандию, де Шони сохранил свое расположение к нему. На следующий день Филипп постучался в дверь дома своего бывшего господина.

* * *

– Я ничего не могу сделать. Он поднял руку на короля, – сказал Госслен.

– Знаю и прошу вас только сообщить королеве об участи Оливье из Арля.

– Королева едва ли сумеет помочь бывшему любимцу своего супруга.

– Господин де Шони, прошу вас. Вы знаете, что я люблю Оливье, как своего брата. Ему столько же лет, сколько одному из моих братьев. Я знаю, хоть он и храбр в бою, но не пользуется вашим уважением. Не судите его по прошлой жизни. Это злые люди втянули его в разврат. Несмотря ни на что, он остался честен, чист и даже хотел покончить с этой жизнью…

Госслен ходил взад-вперед. На его выразительном лице были обильные морщины. Годы сгорбили широкие плечи. Де Шони был живым воплощением замешательства. Наконец он остановился и сказал:

– Из любви к тебе я скажу королеве о трубадуре. А главное – сообщу графине Фландрской. Она сохранила большое влияние на короля.

– Разве вы не говорили мне, что она всегда выказывала большую неприязнь к бедному Оливье?

– Как ко всем любовникам короля. Но этот был менее жадным, чем другие. Графиня даже сказала это однажды при мне.

– Помолим небо, чтобы графиня помогла нам.

– Уходи и возвращайся в Париж. Я дам знать в таверну, которую ты мне указал. С этого момента не предпринимай ничего.

– Не хватит всей моей жизни, чтобы вас отблагодарить.

– Оставь свою благодарность на потом. Да хранит тебя Матерь Божья…

* * *

Когда Филипп прибыл на берег Сены, то увидел, что у подножия тюремной стены толпится народ. Смеющаяся толпа показывала на тело, висевшее наверху башни, к которому уже слетелись вороны. Охваченный ужасным предчувствием, Филипп поспешил в таверну. Воины заканчивали выносить бочки. Зевак они прогоняли ударами палок. Вдруг из таверны вырвалось высокое пламя. Вышел монах, держа факел в руках. Этот человек… Этот смех… В мыслях Филиппа возникло ужасное видение.

– На колени, нехристи, – закричал монах, – наступил час мщения… Божественный огонь очистит это место погибели!… Он послал меня своим вестником, чтобы привести в исполнение его Божественный приговор… Молитесь святой Деве Марии… Молитесь мученикам и святым… Если вы не хотите гореть в аду или болтаться на веревке, как окаянный Радок, раскайтесь, проклятые! День Страшного суда близок… Развратники, распутницы с прогнившими внутренностями, знайте: наступил конец света… Кто это осмеливается поднять руку на меня?!

– Я, черт побери! – грозно крикнул Филипп.

– Кто ты, не осмеливающийся открыть лицо?

– Я тебя однажды уже поколотил. Это было несколько лет тому назад. И готов повторить, если ты не скажешь, где Жизель.

– Уж не думаешь ли ты, что я знаю всех шлюх в нашем добром городе Париже?

– Говори, или я тебя убью.

– Ты не осмелишься поднять руку на Божьего человека, – сказал монах.

– Если ты и вправду Божий человек, то я готов висеть, как этот несчастный наверху.

– Вот он мог бы тебе сказать, где та женщина, которую ты ищешь. Это как раз его сестра! – и монах кивнул в сторону повешенного.

Филипп не был готов услышать это. Он ослабил объятия, но так, чтобы не дать убежать «Божьему человеку». Монах заметил его волнение.

– Но он больше не заговорит. Язык погубил его. Он рассказал, будто получил золото от среброликого ангела и намеревался помочь бежать пленнику короля. Он говорил, что на ангеле была серебряная маска, как у тебя! Уж не ты ли тот ангел?.. Эй, помогите!.. Как Бог разрушил могущественный Вавилон, он разрушит и Париж, ставший обителью дьявола, логовом всех нечестивых душ! Этот город опоил все народы вином, заразил грехом, жаждой распутства…

Острие кинжала остановило его словоизлияние.

– Еще слово – и ты мертв.

– Сжалься… Я слуга Бога.

– Не поноси его святое имя. В тебе есть что-то от поганого животного… Не тебя ли я видел на поляне, залитой кровью ребенка…

Лицо монаха посерело и покрылось потом.

– Тебе привиделось, – пробормотал он запинаясь.

– Надеюсь, что так. Теперь говори, где Жизель.

– После того как повесили ее брата, за ней пришли…

– Кто пришел?

– Воины короля.

– Ты уверен?

– Разве можно быть уверенным в чем-либо в это проклятое время?!

Расспрашивая монаха, Филипп не упускал из виду молодых, с жестокими лицами людей, медленно пробиравшихся к ним. Один, держа в руке кинжал, бросился вперед и чуть не достал Порезанного, но Филипп на выставленное оружие толкнул монаха. Тот остолбенело посмотрел на кровавое пятно на рясе, затем упал на колени, пуская слюну и мочась под себя.

– Я не виноват!.. Не бейте меня, сжальтесь!

Резким движением монах вырвал из себя торчавший кинжал. Отряд воинов оттеснил Филиппа от раненого монаха. Монах воспользовался сутолокой и убежал. Порезанный не стал его преследовать.

* * *

Опустилась черная, холодная, без малейшего проблеска луны ночь.

Усталый, дрожа от холода, Филипп лег на прибрежный песок рядом с зарослями камыша. Сведения о послеполуденных событиях были противоречивы. Некоторые говорили, что видели всадника, по описанию похожего на Оливье; другие – что Оливье бросили в Сену; третьи, самые многочисленные, утверждали, что ничего не видели. Вскоре усталость взяла свое, и Филипп заснул тяжелым сном.

Его разбудило прикосновение чего-то мокрого. Холодная рука ощупывала его лицо. Резким движением Филипп схватил руку и догадался, что это рука женщины.

– Кто ты? – спросил Филипп шепотом.

– Жизель, – ответил приглушенный голос.

– Наконец я нашел тебя! Расскажи, где Оливье?

– Господин, мне больно.

Филипп отпустил руку.

– Где он?

– Я думаю, что он у короля.

– У короля?! Значит, он спасен?!

– Нет, он погиб!

Удивление помешало Филиппу возразить тотчас же.

– Я отнесла ему еду. Страж, который мне знаком, пропустил меня. Я направлялась к комнате для стражи, когда услышала крик. Испугавшись, я спряталась в нишу. Пришли люди, вооруженные длинными ножами. Они тащили на веревке моего бедного брата. Его лицо было залито кровью, а спина будто когтями исполосована. Он громко кричал: «Я вам все сказал… Я не знаю его имени… Это рыцарь в маске… Сжальтесь, не убивайте меня!.. У сестры спросите…»

– Черт побери, предатель!..

– Не говорите так, господин. Если бы вы видели, что они с ним сделали…

– Говори громче, я тебя не слышу.

Почему-то голос Жизель становился все тише.

– Простите, господин, у меня осталось очень мало сил.

– Я знаю, что стало с твоим братом. А что они сделали с Оливье?

Задыхаясь, Жизель отрывисто произнесла:

– Я пошла… в его темницу… Его там не было… там были следы крови… Я пошла по ним… они вели к входу в подземелье…

– Какое подземелье?

– Брат… сказал мне… оно выходит…

– Ну?

– Во двор… маленького дома… принадлежащего королю…

– Где этот дом, Жизель?

Склонившись над ней, Филипп тряс женщину. Ее голова с мокрыми волосами качалась взад-вперед. Несчастная потеряла сознание. Филипп осторожно поддерживал ее под голову. Горячая жидкость потекла по его пальцам.

– Жизель, дитя мое!

– Я умираю…

– Нет, я спасу тебя!

– Слишком поздно… из любви к вам… я ничего не сказала… Оливье… дом короля… около колодца монастыря Сен-Жермен… с высокой дверью… Дева Мария… мне больно… холодно… господин… похороните меня… Бог вас защитит… Как холодно… холодно…

Филипп долго держал тело женщины, отдавшей жизнь, чтобы помочь ему спасти друга. Сняв плащ, он завернул в него тело и спрятал его в камышах, среди дикой мяты.

Пошел сильный дождь.

Глава двадцать восьмая. Слезы королевы

С начала осени дождь не прекращался, превращая подлески в болота, делая невозможными охоту и войну. В замках дрожали от холода и скучали. Сеньоры убивали время в попойках, кончавшихся оргиями со служанками или дочерьми сервов, отнятыми у семьи в обмен на мешок зерна.

В большой зале санлиского дворца, опустив рукоделие на колени, сидела Анна. Она смотрела сквозь зеленоватые стекла узкого окна все на то же серое небо, откуда солнце, казалось, исчезло навсегда. По ее щеке скользнула слеза и упала на руку.

– Мама, почему ты плачешь? – спросил ее сын.

Королева наклонила голову и посмотрела на игравшего у ее ног мальчика.

– Я не плачу, это, наверное, капля дождя.

Ребенок недоверчиво посмотрел на нее.

– Иди поиграй с братом.

– Я не люблю играть, я всегда хочу оставаться с тобой, – сказал он, прижавшись к матери.

На несколько минут они замерли, обнявшись. Последний свет печального дня угасал.

В камине упало полено, взметнув фонтан искр.

Вдруг в другом конце залы послышался топот ног, лязг железа, смех. Трое оруженосцев пробежали по зале, укрепляя факелы на стенах.

– Ну что, сын мой, вы все еще около материнских юбок? – послышался вопрос.

Застигнутые, пока предавались мечтаниям, врасплох, королева и маленький Филипп вздрогнули. Ребенок спрятался за спинку стула, с которого встала королева.

– Пора забрать мальчика из женских рук. Сколько ему лет?

– Недавно исполнилось пять.

– Ты слишком балуешь его, сделаешь из него труса.

– Он лучший всадник в замке среди детей своего возраста.

– Это правда, – миролюбиво сказал король, смягчив тон. – Граф де Валуа говорил мне об этом. Знаешь ли ты, что моя племянница Матильда взяла к себе Симона, сына графа де Валуа, чтобы заменить ему мать?

– Мне говорили, что таково было ее намерение, если герцог, ее супруг, не будет возражать. Впрочем, разве он не согласился по просьбе графа де Валуа взять на службу его сына?

– Конечно, Раулю де Крепи нет равного, когда надо получить хорошее место для себя или своих.

К королю, жеманясь, подошел очень молодой юноша с длинными светлыми волосами, красными губами, нахальными глазами.

– Сир, вы обещали послушать мою песню.

– Я не забыл, мой милый. Устраивайся с товарищами. Я сейчас.

При виде хорошенького певца сердце Анны сжалось. Со времени гибельного похода на Нормандию она больше не видела Оливье. Генрих отказывался отвечать на ее вопросы, и никто из товарищей трубадура не мог или не хотел сообщить ей, что с Оливье. Анна не понимала поведения мужа, который раньше и дня не мог провести без возлюбленного.

Анна решила снова расспросить супруга:

– Не знаешь ли, что стало с Оливье, трубадуром? Он тебе разонравился? Провинился? Или с ним случилось несчастье? Я скучаю без него.

– Скучай сколько угодно, но никогда больше не говори мне о нем!

– Откуда этот гнев? Умоляю, скажи, что с ним все хорошо…

– Достаточно! Больше ни слова! Это тебя не касается… Мой сын, ты тоже осмелился бы поднять руку на меня? – спросил Генрих, поднимая ребенка. Тот, крича, отбивался от него. – Успокойся, мой сын, иначе я тебя тоже упрячу в подземелье. Уведи его!

Елена вырвала ребенка из рук короля и убежала так быстро, как только позволяла ей полнота. Анна, сдерживая слезы, последовала за ней. Она укрылась за драпировкой, закрывавшей молельню. Из большой залы доносились пение и смех.

Сколько времени провела она так? Холод вывел Анну из печальных раздумий. Королева сняла меховую накидку, завернулась в нее и легла на ковер, уставившись на пламя лампадки.

* * *

– Анна! Анна Ярославна, проснись! – послышался чей-то шепот.

– Елена, это ты? Мне снилось, что я во дворце отца…

– Дочь моя, король зовет тебя.

– Король меня зовет?!

– Да, в свою постель.

– Чтобы разделить ложе с одним из его любимцев?

– Не будь злой, дочь моя, он твой муж.

– Печальный муж, который прикасается ко мне с отвращением, не делит со мной ложа со времени рождения моей бедной девочки и отправляет меня спать с приближенными дамами и служанками! Я не пойду.

– Ты забыла, что твой долг, долг королевы Франции, рожать ему сыновей?

– Я ему родила уже двоих.

– Этого мало, по сравнению с твоей матерью Ингигердой…

– Мои родители любили друг друга. Заниматься любовью для них было так же естественно, как пить и есть. С королем у нас ничего похожего. Ему кажутся естественными ласки не жены, а молодых придворных. Это им он должен бы делать детей!

– Замолчи, вдруг кто услышит!

Анна рассмеялась.

– Но, моя бедная Елена, все знают, что король женщинам предпочитает мальчиков!

– Королева не должна это знать!

– Хватит говорить о Генрихе и его любимцах. Иди скажи ему, что я нездорова.

– Но…

– Поторопись.

* * *

Анжель де Люссак заканчивала заплетать королеве косы, когда король отодвинул драпировку.

– Эта дура Елена сказала мне, что ты нездорова. Наверное, она неправильно выразилась, потому как я нахожу, что ты выглядишь великолепно. Не правда ли, милый Тьери?

Тьери де Буа с выражением сомнения на лице тряхнул светлыми кудрями.

– Нет? Однако королеву считают самой красивой женщиной во французском королевстве. Спроси у нормандского Бастарда, что он об этом думает…

– Генрих!

– Что случилось, душа моя?

– Ты слишком много выпил!

– Только чтобы забыть твою холодность, душа моя. Но я готов простить тебя. Пойди и согрей своего старого мужа… Нам надо рожать принцев для Франции!

Предшествуемые двумя молодыми людьми, несшими факелы, супруги пересекли большую залу. На соломенных тюфяках тут отдыхали молодые придворные, оруженосцы и служанки.

Король раздвинул занавеску широкой постели и бросил на нее Анну. Покорная, закрыв глаза, Анна готовилась вынести близость мужа. Вскоре она услышала стоны и поняла, что сначала супруг предался ласкам с молодым блондином, чтобы лишь потом выполнить свои супружеские обязанности. Кончив в Тьери, он задрал Анне рубашку и взял ее. Анна отвернула лицо, чтобы скрыть слезы отвращения и стыда. Очень скоро Генрих кончил и в нее. Потом, вздыхая, он прижался к Тьери, бросившему на королеву торжествующий взгляд.

* * *

Снова в королевстве наступил голод. Дожди сгноили бедный урожай, повредили собранное зерно. На дорогах снова можно было увидеть толпы бедняков, выгнанных голодом из лачуг. Они теснились у ворот городов, замков, монастырей в надежде получить хоть немного хлеба. Анна распорядилась открыть двери храмов, чтобы приютить сотни не имевших крова людей. В основанной ее заботами больнице многим оказывали помощь. Несмотря на беременность и сильную стужу, превращавшую снег на улицах в лед, что делало опасным каждый шаг, Анна ежедневно посещала больных. Она приносила им утешение, распоряжалась хоронить умерших и следила также за тем, как идут уроки в ее школе; помогала раздавать горячий суп в церквах, привлекая к этому сеньоров и знатных дам. Каждый должен был внести свою лепту. Как всегда, самым щедрым был Рауль де Крепи, широко открывший кошелек королеве – к большому неудовольствию Ирины, ревность которой, утихшая было на время, вновь вспыхнула, еще более необузданная, чем раньше.

Однажды вечером Анна уходила из больницы в сопровождении только одного оруженосца. Какая-то женщина бросилась к ее ногам, протянула ей пергаментный свиток и убежала раньше, чем королева смогла произнести хоть слово. Сопровождающий королеву сделал вид, будто ничего не заметил. На улице было слишком темно, чтобы читать написанное, поэтому Анна направилась к своей школе. Дети уже разошлись по домам. Учителя молились в часовне. Классная комната была пуста. Там, где обычно сидел учитель, горел маленький светильник. Отослав оруженосца, Анна прошла туда.

Что должны были означать эти неловко написанные знаки? Они ей напомнили… Нет, это было невозможно! Здесь никто, кроме Елены и Ирины, не писал по-русски. Маленький Филипп только начал произносить первые русские слова. По мере того, как Анна читала, она испытала чувство радости, к которой примешивался страх. Ей сообщали об Оливье из Арля на языке ее родной страны.

Сейчас надо было узнать место, где король держал Оливье. Тот, кто написал это письмо, утверждал, что трубадура больше нет в маленьком домике в Париже, но, вероятнее всего, он в одном из королевских замков, может быть, даже в Санли. Во имя дружбы написавший письмо просил Анну спасти Оливье.

Ее самым заветным желанием и было спасти трубадура! Но не являлось ли все это западней? Кому довериться? Как и всегда, ей очень недоставало Матильды.

Анна знала все о связи Ирины с Раулем де Крепи, но не знала о ненависти, которую питала к ней молодая женщина. Часто Анна защищала Ирину перед матерью, мечтавшей о богатом муже для дочери. Анна сказала Ирине о своем желании тайно увидеться с графом де Валуа.

Если Анна не умерла в тот вечер от яда, подсыпанного ей в вино, то только потому, что один из оруженосцев пригубил вино и умер в ужасных мучениях на глазах у всего двора. Всех, кто мог иметь доступ к вину, заключили в темницу. Теперь молодые дворяне должны были пробовать каждое блюдо и каждое питье, подаваемые к королевскому столу.

Ирина была вынуждена выполнить поручение.

* * *

В больнице Анна заканчивала раздавать суп больным, когда в залу в сопровождении оруженосцев вошел Рауль де Крепи.

– Королева, вы посылали за мной, и вот я здесь.

Королева выказала досаду. Граф заметил это.

– Вас, кажется, удивило мое появление. Я неправильно понял ваше желание?

– Простите меня, граф, я была поглощена заботой об этих бедных людях. Я хотела поблагодарить вас от их имени и высказать благодарность за вашу щедрость.

– Вы меня уже поблагодарили, госпожа. Я надеялся, что вы попросите о чем-нибудь еще.

Анна вздохнула с облегчением. Граф подал ей повод поговорить наедине.

– Пойдемте, граф, я хочу показать вам новую залу, которую еще никто не видел, даже король. Некоторое время это должно еще оставаться в секрете.

Рауль де Крепи приказал оруженосцам подождать его и последовал за королевой.

– Как вам нравится это место? Здесь можно поставить сорок кроватей.

– Действительно, место очень неплохое, – пробормотал граф со скучающим видом.

– Сеньор, выслушайте меня и не перебивайте. Но сначала поклянитесь на распятии, что ни одно слово из нашего разговора не выйдет отсюда.

Удивление пригвоздило графа к месту. Женщина, которую он желал столько лет, хотела поговорить с ним по секрету! Чтобы укрепить отношения, он готов был поклясться в чем угодно.

– Итак, граф, я жду! Или поклянитесь на распятии, или уходите.

Эта бледность, сердитое выражение лица, обеспокоенный взгляд… Как она была хороша!

– Клянусь на распятии никогда не предать вас.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне найти Оливье из Арля…

– Оливье?..

– Не прерывайте меня. Я думаю, что его содержат здесь, в замке. Я осмотрела все уголки, кроме запертого подземелья, охраняемого вооруженными людьми. Вы должны меня провести туда.

– Вас?

– Прошу вас, я хочу застать его в живых…

– Почему вы думаете, что он еще не умер?

– Я чувствую это.

– Но если он заперт в замке, это сделано по приказу короля. Вы хотите, чтобы я нарушил приказ короля?

– Если вы мне не поможете, король его убьет.

– Почему вы так переживаете? Вы что, его любите?!

– Да, люблю, как сына, как брата.

– Однако он был…

– …возлюбленным моего супруга, добавьте. Это не имеет для меня никакого значения. Согласны ли вы помочь?

– Вы просите об очень опасной вещи, королева.

– Уж не боитесь ли вы, граф?

Рауль пожал плечами.

– А вы можете поклясться мне, в свою очередь, что вами руководит только дружба?

– Клянусь вам.

– Что я получу от вас в обмен на мою помощь?

– Я подумала об этом. Недалеко от ваших земель, в Крепи, у меня есть большое владение, очень доходное. Составленный по всей форме документ сделает вас его владельцем.

– Это действительно очень хорошее владение, но я жду от вас другого.

– Чего?

– Сейчас ничего, может быть, только залог от вас.

– Как верному рыцарю?

– Да.

Анна отвязала длинный матерчатый пояс, на котором руками дам были вышиты дубовые листья.

– Возьмите, граф. Это залог моего доверия. Я отдаю вам в руки свою честь и покой.

– Я покажу себя достойным первого и отдам жизнь, чтобы защитить второе. Если трубадур здесь, из любви к вам я его найду.

Граф поцеловал Анне край платья. Драгоценный залог он спрятал под рубаху, прямо на теле. При этом он испытал наслаждение, смешанное с некоторым чувством власти.

– Через два дня приходите рассказать, что вы узнали.

Рауль де Крепи поклонился и вышел.

* * *

Окончание встречи прошло при свидетеле, при Ирине. Она узнала в руках своего возлюбленного пояс, часть которого сама же и вышивала. Чтобы дать такой личный, такой компрометирующий подарок, надо было, чтобы королева видела в Рауле не только могущественного сеньора. Страсть Ирины к графу заставляла думать, что все женщины были ее соперницами, и она решила наблюдать за всеми поступками Анны, подслушивать все, о чем та говорит.

* * *

– …Вы были правы. Тот, кому вы покровительствуете, находится в этом замке, – сообщил некоторое время спустя Рауль де Крепи.

– Вы его видели?

– Нет. Его держат в подвале, который существует со времен римлян. Король Гуго Капет приказал держать там узниками непокорных баронов. Туда ведет только один коридор. Подвал глубок, как колодец.

– Известно ли, почему король приказал заключить Оливье в эту яму?

– Оливье поднял на него меч.

– Не может того быть!

Это было очень серьезное преступление. И за меньшие проступки отец Анны предавал смерти своих сподвижников.

– Я бы убил его на месте. Наверное, со стороны короля это дополнительная, изощренная месть.

– С каких пор короли стали мстить бедным музыкантам?

– Оливье был больше чем музыкант для своего господина. Я слышал, что трубадур хотел оставить короля. Это непростительно.

– Есть ли у нас возможность вытащить его?

– Никакой, если судить по тому, что я знаю об этом месте. Это можно сделать, только подкупив стражу. Но я сомневаюсь, чтобы они согласились. Им хорошо платят, а они за этот побег были бы казнены.

– Так что же можно сделать?

– Только одно: добиться помилования от короля.

– Вот уже много месяцев, как король приказывает мне молчать.

– Попробуйте еще раз. Скажите королю, что вы знаете, где находится Оливье.

– Я не осмелюсь!

– В таком случае вам остается только молиться в ожидании чуда.

Королева расхаживала по классной комнате, раздумывая. Как охотник, следящий за добычей, граф не спускал с Анны глаз. Он был взволнован ее присутствием. Ни одна другая женщина не волновала его так сильно. По кругам под глазами, замедленным движениям, походке он догадался, что королева опять ждет ребенка. При этой мысли граф испытывал гнев и нежность. Каким образом этой бабе Генриху удавалось делать так, что его жена беременела? Если бы это была не Анна, а другая женщина, он мог бы заподозрить ее в грехе. Но Рауль знал, что Анну не в чем упрекнуть. Это делало ее еще более желанной. Граф был уверен, что она еще не испытала наслаждения и не любила по-настоящему ни одного мужчину. Она, наверное, давно забыла свою девичью любовь, о которой рассказала Ирина. Когда Рауль только увидел Анну, то поклялся себе, что она будет принадлежать ему. Время не ослабило желания. Она должна и будет принадлежать ему, даже если придется убить ее мужа! А пока графу надо было завоевать если не любовь, то хотя бы доверие Анны.

– Я жду, чтобы один из стражей дал мне подробный план тюрьмы. Если существует хоть малейшая возможность спасти Оливье, вы увидите, ваше величество, что на меня можно рассчитывать.

* * *

Снег перестал. Несколько дней спустя Анна и Рауль снова увиделись, в этот раз на охоте на лис. Они встретились в заброшенном скиту. Помогая королеве сойти с лошади, граф дольше необходимого времени прижимал ее к себе. Против ожидания, Анна не протестовала. Жалобного вздоха они не услышали.

– Известно ли вам, что не вы одна хотите освободить Оливье? Вы помните рыцаря в маске, прозванного Порезанным и перешедшего на службу к герцогу Нормандскому?

Почему королева вдруг заволновалась?..

– Да, помню.

– Не спрашивайте как, но он узнал, что я интересуюсь его другом. И предложил мне объединить усилия.

– Вы согласились?

– Да, потому что он лучше изучил эти места. Кроме того, у него есть там свой человек.

– Знает ли он что-нибудь об Оливье?

Смущение Рауля де Крепи не ускользнуло от королевы.

– Говорите!

– Порезанный говорит, трубадур очень слаб и не может ходить.

– Боже мой! Как это может быть?!

– Его, очевидно, пытали…

* * *

Ирина видела, как бледная Анна выходила из скита. Рауль почти нес ее. Ирина готова была броситься вперед, держа кинжал, когда король со свитой присоединились к королеве и графу.

– Что происходит, граф?

– Королеве стало дурно. Я предложил ей отдохнуть здесь.

– Душа моя, ты знаешь, что твое состояние не позволяет продолжать охоту. Пусть пойдут за носилками для королевы. А где приближенные дамы?

– Я здесь, – сказала Ирина, выходя из-за куста.

– Займитесь госпожой. Вы едете с нами, граф?

– Ваше величество, королеву нельзя оставлять без охраны.

– Вы правы. Оставайтесь!

Анна с облегчением увидела, как Генрих удалился. Он внушал ей ужас. Ждать пришлось недолго. Но Валуа не спускал глаз с Ирины, боясь, как бы она не нанесла королеве смертельный удар. Увидев, как Ирина с диким взглядом появилась из-за куста, он догадался, что она следила за ними. Графу уже давно надоели ее ласки и приступы ревности. Он держал Ирину около себя, чтобы удовлетворять свои низменные желания. И теперь он решил, что Ирина должна исчезнуть.