Текст книги "Сказкоешка-Сладкоешка"

Автор книги: Рээт Куду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Рээт Куду
Сказкоешка-Сладкоежка
Сказка о девочке, которая встретила кошку

Сладкоежка

Бабушка сидела в парке на скамейке и вязала. Лийз пристроилась на ветке, которую бабушка почему-то называла корнем.

Взглянув наверх, девочка увидела густую шапку листвы. Верхушка дерева доставала до облаков, ветки закрывали все небо.

Лийз посмотрела на бабушку. Ее голова чуть виднелась из-за спинки скамейки. Рядом с липой бабушка казалась такой маленькой, словно ее и не было.

– Бабушка, почему липы так много, а тебя так мало? – укоризненно спросила девочка.

– Потому что липа прожила намного больше меня, – ответила бабушка и отчего-то вздохнула.

– Пусть тогда… Пусть тогда моей бабушкой будет липа! – крикнула Лийз. – Я хочу, чтобы меня стало так же много, как и липы! – решительно заявила она.

Бабушка в ответ печально улыбнулась, встала и медленно пошла к дому за новым клубком.

Лийз не побежала за бабушкой вслед, как обычно.

Она осталась в парке, ведь теперь у нее была новая бабушка.

Лийз уселась на корень дерева – она бы и не смогла залезть так высоко, чтобы оказаться на коленях у своей новой бабушки. И уж тем более не сумела бы добраться до бабушкиных волос, чтобы накрутить мягкую прядь себе на палец. Если бы даже Лийз начала быстро-быстро расти, она все равно бы не достала до самой высокой ветки бабушки-липы.

Лийз не выросла, она вовсе стала еще меньше.

Чем дольше Лийз смотрела наверх, тем выше казалась кудрявая от листьев голова новой бабушки. И тем меньше становилась сама девочка.

Лийз вскочила, чтобы как можно быстрее побежать домой и забраться в бабушкино кресло.

Но вокруг было много деревьев. Они прочно приросли к своим местам и не собирались трогаться, чтобы указать Лийз дорогу домой.

– Ой, бабулечка-дорогулечка-золотулечка! – запричитала Лийз, обращаясь к новой бабушке – Липе. – Когда же мы домой пойдем?

Листья зашелестели что-то в ответ, но девочке не стало от этого ни спокойнее, ни веселее, как бывало от песенок ее прежней бабушки. От этого шелеста ей стало просто страшно.

– Почему ты замолчала? Я есть хочу! – услышала она вдруг чей-то писклявый голос.

– Да-да, я буду говорить, я буду много-много говорить, – подобострастно произнесла Лийз.

– Ну так что дальше? – настойчиво спросил писклявый голос.

– Я не знаю, что дальше, – совсем перепугалась Лийз. – Я могу рассказать только о том, что было раньше. Моя бабушка, которая теперь уже не моя бабушка, пошла за новым клубком. А у меня появилась новая бабушка, только она мне чужая, не такая, как прежняя бабушка, которая больше не моя бабушка.

– Ты замечательно рассказываешь. Мне нравится, когда переливают из пустого в порожнее.

– Я ничего никуда не переливаю, – обиделась Лийз. – Я рассказываю про бабушку и про новую бабушку, и про…

– Что ж ты опять замолчала?! – тотчас пропищал сердитый голос. – Рассказывай про свою бабушку и про новую бабушку и про то, что тебе нечего толком сказать.

– Зачем же мне рассказывать, если, по-твоему, мне нечего сказать?! – Лийз, рассердившись, вскочила…

И увидела кошку!

Кошка сидела на бабушке-Липе. Это было очень странно, потому что прежняя бабушка терпеть не могла, когда кошки взбираются на плечо или на шею.

– Я живу голосами, – лениво позевывая, пояснила кошка. – И потому хочу, чтобы ты покормила меня своими рассказами.

Лийз готова была поклясться: у кошки собачьи клыки и змеиное жало.

– Ты живешь голосами? – на всякий случай переспросила Лийз, чтобы не показаться совсем уж дурочкой.

– Разумеется. А чем же еще? – равнодушно обронила кошка. – Не могу же я грызть кору или жевать листья, как какая-нибудь обжора тля!

Со стороны кошки было, конечно, очень мило, что она не запустила зубы в листья новой Лийзиной бабушки. Поэтому девочка решилась задать еще один вопрос:

– Но ты могла бы… пить сливки? Кошки, я слышала, воруют рыбу и ловят мышей?!

– Слышала, слышала… – оскорбленно вякнула кошка. Но затем все же соблаговолила ответить: – Из твоих слов вкусной каши не сваришь. Лакать сливки? Воровать? Ловить? Ни одна уважающая себя кошка не станет гоняться за мышами и воровать сливки. Кошка с духовными запросами живет только голосами.

– А что это такое – духовные запросы? – спросила вконец ошарашенная Лийз.

– Духи, привидения, тролли, призраки, домовые, – нехотя перечислила кошка.

– Значит, ты – домовая? – обрадовалась Лийз и захлопала в ладоши. – Значит, ты можешь проводить меня домой? Ведь без бабушки, моей прежней бабушки, я не найду дорогу домой!

Лийз робко глянула на бабушку-Липу, но та, как видно, не собиралась вмешиваться в ее дела, как это вечно делала ее первая, отвергнутая бабушка.

– Домовой должен знать, к кому он идет. Вдруг ты решила заманить меня в чужой дом? – недоверчиво протянула кошка.

– Нет, нет, в мой дом! – воскликнула Лийз. – Зачем мне чужой дом!

– Тогда скажи, как тебя зовут, только точно.

– Лийз! Ну Лийз! Да Лийз же! – запрыгала девочка под деревом.

– Ну-Лийз или Да-Лийз? – мяукнула кошка. – Я же просила точно.

– Лийз! – выдохнула девочка.

– Лийз? Лиийз? Нет, это имя тебе не подходит, – недовольно покачала головой кошка.

– Да Лийз, ну Лийз… – крикнула девочка и замолкла на полуслове. С этой кошкой разговаривать было еще невозможнее, чем с прежней бабушкой.

– Лийз, Лийзочка… Это что-то крошечное, похожее на Дюймовочку, – важно заметила кошка. – Ты, конечно, не Дюймовочка, но Беляночкой можешь быть вполне. Я в этом почти уверена.

– Что значит «почти»? – захныкала Лийз. – Если я стану Беляночкой, меня же бабушка не узнает, а мама с папой и подавно.

– Бабушке-Липе все равно, Лийз ты или Беляночка. Не станет же она наклоняться, чтобы заглянуть тебе в глаза и проверить, говоришь ты правду или нет.

– Ну да, этой бабушке уж точно все равно, – грустно согласилась Лийз. – Но если я теперь Беляночка, то мне совсем некуда идти.

– Идти некуда, но сбежать есть куда, – с достоинством возразила кошка. – Тем более Беляночке, которая может сбежать от своего прежнего имени.

– Я совсем не хочу… – начала Лийз.

– Хочешь, – решила кошка. – Тоже мне имя Лийз. Зато у Беляночки замечательная родня: Белоснежка, белая, как свежие сливки, которые я не ем. Или Дюймовочка, такая маленькая, как мышка, которую я тоже не ем.

– Лучше бы ела, – вздохнула Лийз, теперь уже не Лийз. – Вот тогда бы ты была милой кошечкой, а сейчас!.. Если б мне пришлось жить только кошачьим мяуканьем вместо клубничного торта, мороженого и шоколада с орехами, то я бы окончательно лишилась аппетита…

– Такого никогда не может случиться, для этого нужны духовные запросы. Дух, привидение…

– Да-да, и домовой! Пойдем же, киса!

Кошка продолжала умываться узким, как змеиное жало, язычком и явно не спешила.

– Прежде всего надо выяснить, где твой дом. Надеюсь, не в подземелье у крота, где жила Дюймовочка? – рассудительно произнесла она.

– Нет-нет! – воскликнула Лийз, а может быть, и Беляночка.

– И не у мачехи? Вероятнее всего, у гномов! К тому же гномов так много, что я, наконец, смогла бы насытиться самыми разными голосами. Думаю, голос гнома – самое лучшее лакомство. Чего не скажешь про твой голос, Беляночка!

– Разве дом выбирают по тому, что дают на обед? – испуганно спросила Беляночка, которая прежде была Лийз.

– Разумеется, – ответила кошка, продолжая свой туалет. – Не бывает обеда без едоков. А я довольствуюсь малым. У тех, кто говорит, голосов хватает. Болтуны, спорщики, рассказчики могли бы своими голосами прокормить всех кошек, если бы я не была единственной кошкой, у которой есть…

– …духовные запросы, – закончила Беляночка, или Лийз-Беляночка.

– Вот именно, – обрадовалась кошка. – Я самый непривередливый едок на свете. Стоит ли удивляться, что для меня каждый обед – как дом родной. И наоборот.

– Каждый дом – как обед, – согласилась Лийз-Беляночка. – Но если дом можно съесть на обед, то мне придется съесть бабушкино кресло и спицы, и плиту, и сковородку. А для котлет в животе и места не останется.

– А ты попробуй, – хитро подмигнула кошка, – начни с кресла, а потом переходи и к котлетам.

Тут кошка спрыгнула с дерева и бодро двинулась вперед, лавируя между деревьями. Вот так же исчезла за деревьями и бабушка.

Лийз, совсем уже превратившаяся в Беляночку, боялась отстать от кошки и жалобно причитала:

– Я тоже с тобой, подожди меня!

Пробегая мимо старой каменной стены, Беляночка почувствовала на щеке дыхание седин – такой старой была стена.

Посмотрев наверх, девочка увидела, что на стене растет яблоня с зелеными, как мох, яблоками. Ей никогда еще не доводилось есть такие мшисто-зеленые яблоки, но она была уверена, что они вкуснее любых красных и желтых спелых яблок.

– Что ты там увидела на стене? – сердито мяукнула кошка.

– Зеленую, как мох, яблоню и самые сладкие яблоки, – восторженно ответила Беляночка.

– Нет там никаких яблонь и яблок, – вздохнула кошка. – На обычной стене не может расти никакой яблони.

Седое дыхание старой стены слетело со щеки девочки. Беляночка испуганно перевела взгляд с кошки на яблоню.

Дерево и правда исчезло.

А может, его никогда и не было? Не было мшисто-зеленых яблок и кислых зеленушек? А на месте седой стены появилось серое небо.

– Не трать время на всякие глупые стены, – посоветовала кошка, когда стена осталась позади. – Сама же хотела скорее домой.

– Мы совсем не домой идем! – осмелилась возразить Беляночка. – Какой же это дом у гномов?

– Для гномов самый настоящий дом, – фыркнула кошка и перескочила через пенек. – Видать, Белоснежка и впрямь твоя бабушка, коли тебе чудится, что на голой стене яблони растут.

– Нет-нет, – испугалась Беляночка, – моя настоящая бабушка вяжет ярко-синюю кофточку и носки, которые никто не носит.

– Поменяй вязальщицу, – равнодушно обронила кошка.

– Бабушек не меняют, как сапожки. Это моя мама однажды принесла из магазина сапожки, а они жали, вот их и поменяли.

– А если бабушка жмет? – остановилась, рассердившись, кошка. – Что ты глаза вытаращила? Ты уже один раз поменяла свою бабушку на липовую, которая, хи-хи-хи, не очень-то заботится о своей новой внучке. Ну, а теперь у тебя две новых бабушки.

– У меня никогда не было двух бабушек, – снова захныкала Беляночка. – Вот у Маргот две бабушки, и у Кристель, кажется, тоже – где-то в Алутагузе. У других, я точно знаю, что нет, и у меня тем более.

– Бабушки не может быть «тем более»! – передразнила кошка. – Она или есть, или ее нет. А у тебя их сейчас две: Белоснежка и Дюймовочка.

– Две, – вздохнула Беляночка, теряя последнюю надежду. – Я и одну-то бабушку не слушалась. Она только и знала приказывать: вымой руки, причешись, учи сложение, учись писать, а теперь рисуй, да не размазывай краски!

– Кончай ныть! – приказала кошка. – Дюймовочка живет почти так же далеко, как бабушка из Алутагузе. А Белоснежке хватает дел и с гномами. Только у Беляночки была такая глупая бабушка, что дала заманить себя в глухую чащу.

– Не говори так про Белоснежку, – чуть не задохнулась от возмущения Беляночка. – Белоснежка – самая-самая белая, а Дюймовочка – самая-самая маленькая на свете. Мои бабушки не такие глупые, чтобы дать заманить себя куда-то. Это я тебя сейчас заманила, а не ты меня, поняла?!

Кошка обернулась и зевнула.

– Когда зеваешь, надо рот рукой прикрывать, – продолжала, осмелев, Беляночка.

У кошки было четыре лапы, и она так быстро стала перебирать ими, что Беляночка с трудом поспевала за ней.

– Заманивают того, кто позади. Заводит тот, кто впереди, – бормотала кошка, спеша вперед.

– Это очень дурная привычка – ворчать про себя, – заметила Беляночка, с трудом переводя дыхание. – Бабушка всегда говорит, что…

– Какая бабушка? – перебила кошка.

– Бело-дюймо-вязальная, – запинаясь, ответила Беляночка и собралась было всерьез рассердиться, как вдруг из кустов послышалось фырканье, а затем шепот:

– Тише! Не топчите бедный источник!

– К сожалению, я не вижу здесь никакого источника, милый ежик, – подобострастно ответила кошка.

– Чтобы видеть, нужно, скорее, сердце, а не глаза, – дружелюбно заметил ежик.

Только теперь Беляночка увидела, какие у ежика прелестные косящие глазки.

– Говори, говори, – ласково попросила кошка. – От однообразной пищи может разболеться живот. Я уже битый час перевариваю болтовню этой девчонки.

Беляночка даже не успела обидеться, а ежик уже начал свой грустный рассказ:

– Вы стоите как раз на месте чудесного, но всегда печального источника. Светило ли солнышко или шел дождь, завывал ветер или царили тишь да гладь, источник плакал утром и плакал вечером, плакал средь бела дня и плакал ночью. Мы все жалели бедный, вечно плачущий источник. Слезы нескончаемым потоком струились из расщелины в скале и бежали к ручью, прямо туда, где вы сейчас топчетесь. – Ежик вытер свои косящие глазки и важно продолжил: – Мы все, и я тоже, решили утешить источник, сделать так, чтобы он больше никогда не плакал. От медведя толку было мало, у источника от страха слезы закапали еще сильнее. От лисы, этой хвастуньи, тоже пользы не было. Оставался я! Да-да, только мне одному пришла в голову мысль, что солнышко, самое жаркое из всех, может развеселить источник.

Ежик замолкнул на мгновение, но, увидев, что его внимательно слушают, заговорил дальше:

– Я ведь только добра хотел. Да и солнце сразу согласилось.

Рассказчик как будто опять засомневался:

– Так вот, солнышко утешало источник один день, потом второй и немножко третий. А больше и не понадобилось, потому что источник перестал плакать.

Будто испугавшись своей откровенности, ежик бросил через плечо:

– Раз не стало слез, то не стало и источника. Теперь любой прохожий топает по дну ручья, ни один не остановится, задумавшись, у плакавшего когда-то ручья, который заутешали до последней капли.

Ежик всхлипнул и хотел было нырнуть в кусты, но кошка остановила его вопросом:

– Скажите, милый ежик, а ваши очаровательные косые глазки тоже виноваты в осушении, ой, простите, утешении источника?

– Ну что вы, конечно, нет! – вздохнул ежик. – Во всем виноваты лень и озорство. Видите ли, у сегодняшних глаз нет того чувства ответственности, что было во времена моей юности. Вот вы, уважаемая кошка, могли бы вы раньше представить себе, что один глаз жалуется другому – он больше не может! Вы только подумайте, у меня якобы был широкий кругозор, у глаз не было ни минуты покоя, и вдруг один глаз перестал двигаться. Делай что хочешь! Другой глаз, у которого чувство ответственности выше, совершенно справедливо заметил, что в какую бы сторону они ни вертелись, все равно когда-нибудь вернутся к началу кругозора. А уставший глаз стоял на своем. Они, дескать, бегут против кругозора. И тут же развернулся и побежал в противоположном направлении.

Ежик осуждающе повращал глазками и растопырил иголки:

– Вот такова неблагодарность современных глаз. Лентяю нет никакого дела до того, что мои глаза разом стали косыми. Один глаз бежит по кругозору в одном направлении, другой – в противоположном.

– Как только я доберусь до дому, тут же возьму бабушкин сантиметр и замерю свой кругозор, – испуганно воскликнула Беляночка.

– Вот-вот, измерь-ка получше свой кругозор, – съехидничала кошка, – а то кое у кого один глаз смотрит во двор, а второй на улицу. Только не всякий глаз согласен смотреть куда попало. Как бы один твой глаз не отправился в кругосветное путешествие, а второй – на прогулку вокруг тазика в ванной комнате. Во всем должна быть мера.

– При чем тут мера? – фыркнул ежик. – Каждый глаз сам должен знать, куда смотрит. Не стану же я сам мучиться и мерить. Какая неблагодарность!

И ежик отвернулся от них.

А потом пошел – фыркая, что-то бормоча и громко шурша.

На берегу пруда

Беляночка устала. Она едва передвигала ноги, но после встречи с ежиком нечего было и думать остановить кошку. Раза два девочка попыталась показать ей замысловатый корень или забавный пенек, но кошка ничего не замечала. Знай спешила вперед, потому что хотела поспеть к обеду у гномов. Ведь за обеденным столом, когда вся семья в сборе, больше всего разговоров. И комната наполняется разными вкусными голосами. Тут уж кошке есть чем поживиться.

– Ой, кошечка, миленькая, – взмолилась, наконец, Беляночка, задыхаясь. – Постой, посмотри, что там, на берегу пруда происходит?

– Подумаешь, пруд, – фыркнула кошка, однако остановилась, так что Беляночка налетела прямо на нее.

Но кошка смотрела не на пруд, а на вывеску, висевшую между двумя елями и преграждавшую дорогу к пруду.

– «Кот лета»? – прочитала Беляночка.

– Что-то не припомню таких родственников! – удивилась кошка. – Чудеса да и только, ни разу не встречала летнего кота.

– Причем тут коты? – выскочила из-за дерева проворная белочка.

– Ну да, смышленая белочка, – замурлыкала кошка, – естественно, я не осмелилась бы назвать своей родственницей вас. Но между деревьями висит очень любопытная вывеска – «Кот лета»!

– Что же в ней любопытного? – удивилась смышленая белочка. – Вывеска как раз для того и висит, чтобы отваживать незваных гостей.

– Ясно, ясно, сейчас мы уйдем, – снова замурлыкала кошка. – Только с чего вы взяли, что упоминание именно о коте может кого-то отвадить? В старину для этого служили львы или медведи, или уж, на худой конец, волки.

– Кто же нынче боится волков? Или медведей? И даже могучего льва? А вот над моей надписью придется поломать голову. Что перевесит – «кот лета» или «котлета»? Если важнее окажется котлета, то гость отправится к выдре за водографией.

– Так вы сторож? – догадалась Беляночка. – Во всех музеях у дверей стоят тетеньки и спрашивают билеты. И в театре, и в кино.

– Никакой я не сторож и не билетер, – немного обиделась белочка. – Здесь ни у кого нет ни билетов, ни приглашений, ни пропусков. Просто я этой надписью стараюсь отогнать от пруда непрошенных гостей, ведь я – разумная белка и горжусь своим умом.

– Ум, конечно, каждому на пользу, – завела свою песню кошка. – Только почему у вас «Кот лета», а не «Котлета»? Ведь такая надпись не до всякого дойдет.

– До умного дойдет, – возразила белка. – А у кого ума не хватает, у того и не до чего доходить.

– До чего доходить – это ваша забота, – мяукнула кошка. – Чтобы заниматься своими прудографиями. Только «кот лета» никак не может быть «котлетой».

– Почему не может? – обиделась белка. – Если уж я взялась за дело, то, значит, я знаю, что делаю.

– Вы, как всегда, правы, умница белочка. Мне не хочется с вами спорить, – замурлыкала кошка. – Никакой разницы: «кот лета» или «котлета».

– Ваши высказывания не совсем уместны, моя милая, – заметила недовольно белочка. – Если и дальше так пойдет, то, пожалуй, из вас и правда придется сделать котлету.

– Ладно, ладно, давайте-ка лучше пойдем к пруду и посмотрим, чем занимается выдра, – примирительно сказала кошка.

– Это вы серьезно? – подозрительно прищурилась белка.

– Да, да, – подтвердила кошка. – У Беляночки точно такое же представление о выдре, какое было у лягушки о медведе.

– Хм, – кашлянула белка. – Что-то не припомню, какое было у лягушки представление о медведе. Я не говорю, что не знаю, я просто не помню.

– Ничего, зато я помню, – усмехнулась кошка. – Как известно, лягушка любила спать в следах от лап медведя и воображать, что она сама – медведь. А медведю ничуть не нравилось находить в своих следах лягушкины фантазии.

– Наверно, на них было неудобно наступать, – вмешалась Беляночка. – Бабушка всегда говорит, что пол надо так чисто подметать, чтобы на нем босиком не чувствовалось ни единой песчинки. Ведь лягушкины фантазии были величиной не с песчинку, а куда больше. Может быть, даже острые, как кнопки. Или липучие, как клубничное варенье.

– Послушай, Беляночка! – замурлыкала кошка. – Лягушка и не думала воображать кнопку или клубничное варенье. Значит, ее фантазии были величиной с медведя. Вот это и злило медведя: фантазии величиной с медведя, только на медведя совсем не похожие. Из каждого медвежьего следа выглядывало медвежье изображение на разные лады: одно – с шеей жирафа, другое – с рогами оленя, третье вовсе с львиной гривой. Конечно, медведь выходил из себя.

– Что ты хочешь этим сказать? – обиделась Беляночка.

– Я хочу сказать, что спать в следах от лап медведя можно, если уж очень хочется, но ни в коем случае не следует вкладывать в них свое представление о медведе, как это делала фантазерка-лягушка.

– Где лягушка видела таких медведей? – удивилась смышленая белочка.

– Она не видела, она воображала, – ответила кошка. – Когда я воображаю себе Беляночку, она вполне может быть как Белоснежка, хотя на самом деле это вряд ли так.

– Медведь мог бы показаться лягушке, – сочувственно заметила Беляночка. – Обоим стало бы легче.

– Медведь-то показался, да лягушка закрыла глаза, – терпеливо объясняла кошка. – Лягушка спрятала голову в траву и проквакала, что придуманный ею медведь больше похож на медведя, чем настоящий медведь, потому что настоящий медведь только бродит да пугает бедных лягушек и вообще на себя не похож. Медведь, конечно, взревел: «Я тебе покажу, какой медведь настоящий!» Ну, лягушка и плюхнулась в пруд.

– В этот самый пруд? – оживилась Беляночка.

Они благополучно миновали белкину вывеску и направились к пруду.

– Очевидно, в этот! В какой же еще? – рассеянно отозвалась кошка.

На берегу пруда суетилась выдра: таскала какие-то странные коробочки, рассматривала их, обтирала и полоскала. На берегу пруда стояли сорока, крот, крыса и маленькая куница. Сорока наклонилась над водой, увидела свое отражение и вскрикнула от восторга.

– Ну как? Годится? – важно спросила выдра.

– Да, да, конечно, именно такое фото мне и хотелось – с широко раскинутыми крыльями! – застрекотала сорока.

– Прошу, прошу, – поклонилась выдра, зачерпнула в берестяную коробочку воды и сунула коробочку в клюв сороки.

– Что они делают? – заинтересовалась Беляночка.

Кошка презрительно фыркнула, но на этот раз Беляночка не отстала:

– Пойдем, посмотрим, – попросила она.

– По очереди, только по очереди, – всполошилась выдра, когда Беляночка подошла слишком близко к воде.

– Что? Какая очередь? – изумилась Беляночка.

Если мама занимала очередь в магазине, то было ясно, что домой так скоро не попадешь. Но здесь-то магазина не было, и покупать было явно нечего.

– Какая непонятливая, – сердито обнажила зубы крыса. – Мы получаем из пруда великолепные водографии. Где только твой ум?

– Я, кажется, забыла его на белкиной вывеске, – испугалась девочка и украдкой ощупала голову.

– Да уж, у белки ничего назад не получишь. Где что-нибудь без присмотра осталось, то попадает прямо к ней, – злорадно усмехнулась крыса. – А за голову ты зря хватаешься: так, наощупь, даже шапку потерянную не найдешь, не то что ум.

– Верно, крысулечка, – заискивающе пропела кошка, и страшные зубы крысы обнажились в широкой улыбке. – Я бы вам охотно рассказала историю о том, как река искала свой хвост, а это вам не шапка и не ум.

– Просим, просим, – еще шире заулыбалась крыса, а Беляночка подивилась, как вообще можно улыбаться с такими страшными зубами. Крысиные зубы зловеще поблескивали и, казалось, они живут отдельно от их хозяйки.

– Итак, – ласковым голосом начала кошка, как обычно начинала все свои истории. – История о том, как река искала свой хвост. Хвостом мог бы быть источник, от которого река брала свое начало. Источник был маленький, а устье реки гораздо больше. У змеи, между прочим, точно так же: голова больше хвоста. И река была похожа на змею. Начиналась она около источника, а голова бывает чаще всего там, где что-нибудь начинается. У человека голова тоже не там, где пальцы ног, и у кошки голова не там, где хвост. Голова там, где голова. Река думала и думала. И не знала, думает она головой или хвостом. Наконец река так устала думать, что свернулась кольцом и решила отдохнуть. Только думать-то больше и не понадобилась. Свернувшись, река превратилась в озеро, а у озера нет ни головы, ни хвоста. Одна сплошная вода!

– Уж не хочешь ли ты сказать, что если бы я свернулась калачиком, то стала бы одним сплошным умом и не должна была бы больше хвататься за голову? – заинтересовалась Беляночка.

– Вряд ли, – вмешался крот, который в продолжение всего кошкиного рассказа сочувственно кивал. – Я полагаю, что кошка хотела обратить наше внимание на такие занятия, которые утомляют и бывают опасны. Например, стоять в очереди за водографией – одно удовольствие. Но не всякое в воду глядение так уж весело и безопасно. Там, в ложбине, где сейчас высятся нарытые мною замечательные холмики, было когда-то озеро. Так оно не превратилось ни в реку, ни в озеро, с ним все получилось гораздо печальнее.

– Расскажите, мудрый крот, – заурчала кошка и облизнула лапу, и так блиставшую чистотой.

– С удовольствием! Все поучительные истории, по-моему, следует размножать и распространять, – важно кивнул крот. – В долине моих домов-холмов было самое глубокое озеро во всей окрестности. Другие озера – как озера, а это и правда было глубокое. Его так и называли – не просто озеро, а самое глубокое озеро округи. Самое глубокое озеро было таким глубоким, а дно таким бездонным, что даже наша ловкая фотограф-выдра не рискнула бы в нем поплавать. Посмотришь в это озеро, представишь, сколько раз в нем можно нырнуть с головой, и страх охватывает. Все, кто жили в окрестностях озера, давно уже не смотрели в него, потому что боялись своего страха. Только озеру некуда было бежать. Оно знай себе стояло на месте, было самым глубоким и гляделось само в себя.

Крот сделал внушительную паузу, пользуясь тем, что он первый в очереди и, пока он не кончит рассказ, никто коробочки со своим изображением все равно не получит. Все были вынуждены слушать, даже выдра, которая слышала эту историю уже двадцать семь с половиной раз. Ведь большинство жаждущих получить свое изображение всегда стремились рассказать какую-нибудь поучительную историю, а пол-истории выдре довелось услышать от сонной улитки, которая, не успев доползти до конца своего рассказа, позабыла его.

Крот же ничего не забыл и закончил грозно:

– У любого, кому пришлось бы так долго смотреть в самое глубокое озеро, закружилась голова. С самым глубоким озером случилось то же самое – в один прекрасный день оно утонуло в самом себе. Осталась лишь самая глубокая ложбина. В этой-то ложбине я и понастроил свои домики-холмики. Поверьте, очень хорошая, мягкая почва.

– Не кажется ли вам, мудрый крот, что самое глубокое озеро специально для того и утопилось само в себе, чтобы оказать вам услугу – оставить для ваших домиков такую чудесную почву? – спросила кошка.

Беляночка вытаращила глаза. Будь она столь же бойкой, как Кристель, она непременно спросила бы кошку, правда ли та настолько бестолковая или только притворяется. Это был любимый вопрос Кристель и, глядишь, он помог бы понять кошку, однако Беляночка слишком боялась свою странную спутницу, чтобы рискнуть задать подобный вопрос.

Крот тоже промолчал, но теперь он казался каким-то смущенным. Крот поспешно склонился к пруду, и в воде отразилась его физиономия. Выдра зачерпнула коробочкой его отражение, и крот исчез, едва пробормотав слова благодарности.

Получили свои водографии и крыса, и маленькая куница. И тут вдруг из кустов послышались жуткие проклятья, и на берегу появился взбешенный крот.

– Что случилось? Может, самое глубокое озеро выплыло и затопило ваши домики-холмики? – спросила кошка, поигрывая хвостом.

– Я этого так не оставлю! Я вам покажу! – пыхтел крот. – Сплошной обман, надувательство, издевательство!

– В чем дело? – испуганно спросила выдра, поскольку именно перед ее носом крот размахивал коробочкой с водографией.

– Пруд давно испортился, а она знай снимает да раздает снимки, – злобно шумел крот. – Какое красивое лицо было у меня в пруду, а в этой коробке вообще не поймешь, чье это изображение там плещется. Может, это жабья ресница или обломок сорочьего клюва?

Выдра перепугалась не на шутку.

Признать ее искусство никуда не годным?

Но в коробке у крота действительно колыхалась лишь мутная вода и не было никаких следов прекрасного портрета крота.

Кошка с ухмылками и ужимками расположилась поудобнее, словно не она только что торопила Беляночку.

– Сейчас посмотрим, сейчас исправим! – умолкающе уговаривала выдра. – Подождите, потерпите, сейчас все уладим!

Спинка выдры мелькала в воде то там, то тут. Затем она медленно выбралась на берег и очень грустно сообщила:

– Водографирование временно прекращено! С прудом случилась беда!

– Ах, что вы говорите? – заулыбалась крыса, обнажая страшные зубы: она обожала, когда где-то случалась беда.

– Я должна была предвидеть, что однажды такое случится, – сокрушалась выдра. – Все дело в этой заносчивой елке, именно в ней! Зимой елки тянутся вершинами к небу, а как только лед растает, они начинают коситься на две стороны – и к небу, и к пруду. А одна воображала просто глаз от пруда не отводила. Вот и случилась беда!

– Какая беда? Что случилось? – сгорала от нетерпения крыса.

– Ах, – смахнула выдра слезу, – старые елки предупреждали, чтобы эта задавака не совала свой длинный нос слишком глубоко, да разве молодые слушают стариков! Эта долговязая тянулась макушкой все ниже и ниже ко дну. Вот и случилась беда, теперь она не может свой нос вытащить на берег. Все расстроилось, все испортилось, и пруд больше не годится для водографии. Бедняга елка останется теперь на зиму с носом подо льдом.

– Какая жалость, – вздохнула куница. – Остальные елки к Рождеству станут рождественскими елками, к ним придут звери, прилетят птицы, чтобы высказать свое почтение. А бедная елочка ничего этого не узнает. Она будет помнить только лето и думать, что туда, под лед, зима так и не пришла.

– И поделом ей! – взорвался кот. – Так испортить мой портрет! Могла погодить лезть носом на дно, тогда бы у меня был мой портрет.

– Да, да, – сказала выдра, и Беляночке показалось, что та еще сильнее заспешила. Выдра велела всем стоявшим в очереди побыстрее разойтись.

И нечаянно наступила на хвост кошке.

– Фу, – вскочила кошка, – всяких жуликов я видала, но у каждого пруда встретишь новых.

– Что вы хотите этим сказать? – немного осмелела выдра, потому что крыса с кротом покинули берег пруда.

– Да, что это вы… – пискнула куница.

– Умный и сам поймет, а кто не поймет, тому и знать не надо, – бросила кошка презрительно.

Приятная для Беляночки передышка закончилась, кошка поспешно зашагала прочь от пруда.

– Зачем же вы так? – ворчала куница, семеня рядом с кошкой. – Мало ли что может случиться с верзилой-елкой! С деревьями и не такое случается.

– Например? – усмехнулась кошка.

– Ну, например, – начала куница более уверенно, не думая отставать от кошки прежде, чем та поверит в рассказ выдры про елку. – Например, и мне, и вам известно, что осины очень робкие и стыдливые. Это издали заметно, и никто не станет пристально смотреть на осину, как смотрят на березу или ель. На робкие деревья так же больно смотреть, как на робких зверей. Осина и имя-то свое получила от того, что ее легко осилить.