Текст книги "Скованная временем"

Автор книги: Райса Уолкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Райса Уолкер
Скованная временем

∞ Пролог ∞

Чикаго – октябрь 1893

Каблук моего кожаного сапога проткнул дыру размером с ладонь в подоле моего платья, когда я заворачивала за угол. Звук шагов, преследующий меня, затих на мгновение и тут же раздался снова; шаги ускорились. Я свернула в очередной коридор, молча проклиная иконы стиля 1890-х. Будь я в своих привычных шортах и футболке, давно бы уже была за пределами этого несчастного отеля. Крепкий удар по голове лишил бы сознания доктора, и моя шея не горела бы от боли.

Я бросилась через коридор и свернула налево, надеясь, что доктор решит, будто я выбрала более легкий путь – направо. Через три двери я решила потянуть за одну из ручек и проверить, не поддастся ли она. Безуспешно. Я прижалась к двери как можно сильнее и вытащила медальон. Его сердцевина светилась, окружая меня мягким голубым сиянием. И хотя я знала, что он не сможет увидеть свет, чувство, что меня вот-вот разоблачат, не покидало. Сколько женщин за последний год он заманил в этот лабиринт из коридоров? Остался ли кто-нибудь из них в живых?

Бледный, желтоватый свет его фонаря проскользнул в противоположном конце коридора и затем снова появился, когда доктор развернулся, направляясь прямо ко мне. Я пыталась унять дрожь в руках, чтобы сосредоточиться на медальоне для вызова интерфейса, но это было нелегко, сердце колотилось, шею жгло от кислоты.

Дисплей навигации коротко помигал и отключился. Я подавила нарастающую волну паники и собиралась попробовать снова, когда дверь за спиной открылась и я провалилась в комнату. Чья-то рука накрыла рот, удерживая крик прежде, чем он успел сорваться с губ. А затем и другая рука, в которой была сложенная белая ткань, потянулась ко мне.

Все в этот момент встало на свои места. Ужасы внутри этого отеля были делом рук не одного безумного человека. У доктора Генри Холмса, очевидно, был сообщник. И из-за ХРОНОСа и этого дурацкого медальона я попала прямо в их лапы.

∞ 1 ∞

Я не требовательна к порядку и чистоте. Все, кто в этом сомневается, могут порыться в моем рюкзаке, где вы с большой вероятностью найдете недоеденную шоколадку, что пролежала там с самой Айовы – штата, из которого мы уехали почти год назад. После детского сада я пять раз меняла школу. Я провожу половину каждой недели с мамой, а другую – с папой, в доме которого сплю на диване и делю с ним до смешного крохотную ванную комнату. У меня не большие запросы. Я могу справляться с хаосом.

Но есть вещи, в которых должен быть порядок. Обувь надевается после носков. Арахисовое масло нужно мазать после того, как хлеб выпрыгнет из тостера, не раньше. И внуки рождаются после своих бабушек и дедушек.

Большинство людей не задумываются о последнем. Я точно не делала этого – по крайней мере до того, как бабушка не появилась в моей жизни в прошлом апреле. Из-за того, что этот маленький элемент вышел из строя, вся моя жизнь изменилась. И здесь я не преувеличиваю. Полное стирание твоего существования определенно должно квалифицироваться как событие, изменившее жизнь.

До внезапного появления моей бабушки я не видела ее более десяти лет. В старом альбоме была пара пожелтевших фотографий, на которых мы были запечатлены вместе, но для меня она была всего лишь человеком, отправляющим деньги на дни рождения и Рождество. И человеком, который не нравился моей маме.

– Вот, всегда так, – сказала мама, выходя из метро, – мать врывается в город и требует внимания. И не важно, что у нас могли быть другие планы.

У меня не было других планов, и я была уверена, что у мамы тоже. Но я понимала, что дело было не в этом.

Навстречу подул слабый ветерок, как только эскалатор поднял нас наверх, к улице, и мы ступили на Висконсин-авеню. Мама вытянула руку, пытаясь поймать такси, но машина остановилась возле другого пассажира.

– Ресторан всего в нескольких кварталах, – сказала я, – мы могли бы быть там уже к…

– Ноги болят из-за этих каблуков, – она оглянулась, но, заметив, что поблизости не осталось свободных такси, сдалась. – Хорошо, Кейт, мы пойдем пешком.

– Зачем ты вообще купила эту обувь? Мне казалось, тебе нет дела до ее мнения.

Она бросила на меня хмурый взгляд и пошла по тротуару.

– Не могли бы мы отложить этот разговор, пожалуйста? Не хочу опоздать.

Я правда не хотела выводить ее из себя. Обычно мы хорошо ладим. Но, когда дело касается ее собственной матери, мама безрассудна. Чеки на дни рождения и Рождество, что я упомянула ранее, идут прямиком в копилку со сбережениями на колледж, несмотря на то что мама обычно говорит, что я сама должна уметь верно распоряжаться деньгами и нести ответственность за последствия.

Прошлым вечером она говорила со своей матерью более пяти минут – что уже было рекордом, по крайней мере, на моей памяти. Я слышала только слова мамы, но все же смогла составить полную картину. Бабушка вернулась из Европы, она болела и хотела повидаться с нами. Мама возражала, но в конце концов сдалась. Затем переговоры перешли к логистике – местоположение (нейтральная территория), кухня (вегетарианская), время встречи (половина восьмого) и прочее.

Мы добрались до ресторана на добрых десять минут раньше. Это было модное вегетарианское место с большими картинами овощей на фасаде, они напомнили мне иллюстрации в одной из папиных изрядно потрепанных кулинарных книг. Мама вздохнула с облегчением, когда мы вошли и она смогла убедиться, что мы пришли раньше бабушки.

Я устроилась на стуле у барной стойки. Молодой бариста, смешивающий напитки и смузи, был довольно милым, в эстетическо-меланхоличном смысле. У него были длинные волосы, собранные в конский хвост. Даже если он и был немного староват для меня, все же было на что посмотреть, пока они спорили.

Несколькими минутами позже подошла бабушка, и она выглядела совсем не так, как я ожидала. Во-первых, она казалась миниатюрнее, чем на фотографиях, – моего роста или даже чуть ниже. Ее седые волосы были отстрижены почти под корень. Одета бабушка была кое-как: в тунику с броским принтом и черные вязаные штаны, которые выглядели, подумала я с завистью, намного удобнее того, во что меня заставили одеться. И она не выглядела нездоровой. Только немного уставшей, наверное. И никакой болезненности.

Мама, очевидно, думала о том же:

– Здравствуй, мама. Ты выглядишь удивительно хорошо.

– Не ругайся на меня, Дебора. Я не говорила, что собираюсь умереть к концу этой недели, – ее слова были адресованы маме, но она смотрела прямо на меня. – Мне нужно было увидеть тебя и нужно было увидеть мою внучку, уже такую взрослую и красивую. Школьные фотографии не смогли передать твою красоту в полной мере, дорогая, – она отодвинула стул, чтобы присесть. – Я довольно голодна, Кейт. Еда здесь хорошая?

Я была так уверена, что она будет звать меня Пруденс, что не сразу ответила на вопрос.

– Неплохая, – отозвалась я. – Приличные сэндвичи, и не все вегетарианское. Рыба ничего. Десерты хороши.

Она улыбнулась, положив сумочку на соседнее пустое кресло. Вынула ключи, положила их на стол, рядом с салфеткой. На кольце были два совершенно обычных ключа и один совершенно необычный медальон. Он был тонким, диаметром примерно в семь сантиметров, и излучал свет, так что казался необычайно ярким в темной комнате. Он освещал заднюю сторону меню, что держала мама, и я видела крошечные синие точки, отраженные в столовом серебре. Этот свет напомнил мне об ожерелье из светящейся трубочки, что я выиграла на ярмарке в Монтгомери несколько месяцев назад, но этот свет был намного ярче и намного причудливей. В самом центре украшения находились песочные часы. Песок пересыпался из одной части в другую, несмотря на то что медальон ровно лежал на столе.

Мама либо не замечала этот странный объект, что казалось невозможным, либо просто игнорировала его. Если она его игнорировала, то последнее, что я хотела бы сделать, это подлить масла в огонь между ними, пытаясь привлечь ее внимание. Я решила последовать ее примеру по крайней мере в этот раз. Когда я вернулась к меню, то заметила, что бабушка наблюдала за моей реакцией и мягко улыбалась. Выражение ее лица было сложно прочитать, но мне казалось, она почувствовала… облегчение.

Сначала все пытались поддерживать ничего не значащий разговор. Погода и еда были относительно безопасными темами, но их мы изучили вдоль и поперек за первые десять минут.

– Как тебе Браяр Хилл? – спросила бабушка.

Я с энтузиазмом погрузилась в новую тему, ощущая еще одну безопасную зону.

– Очень нравится. Учиться немного сложнее, чем в моих прошлых школах. Я рада, что папа устроился на работу.

В моей новой школе очень щедрая политика, которая предоставляет бесплатное обучение детям учителей. Они даже предлагают маленькие коттеджи для членов педагогического состава, которые хотят жить в кампусе, и именно я занимаю папину раскладушку три или четыре дня в неделю. Матрас комковатый, железная перекладина давит, если придвинуться слишком близко к центру, но это определенно стоит перетерпеть, если в итоге получается выкрасть лишний час сна перед школой.

– Тебе действительно повезло, и Гарри сказал мне, что у тебя неплохо получается.

– Не знала, что вы с папой… общаетесь, – мне очень хотелось спросить, несмотря на то что этот разговор мог принять неприятный оборот, – поэтому ты называешь меня Кейт?

– Да, – сказала она. – А еще ты подписывала так открытки с благодарностями за подарки на твои дни рождения и Рождество последние несколько лет.

Кто бы сомневался. Я совсем забыла об этом.

– Мне жаль, если это ранит твои чувства. Мне правда очень жаль, но…

– С какой это стати мои чувства должны быть ранены? Даже сорок лет назад имя «Пруденс» было отвратительным, но я назвала твою маму, и мне казалось честным, если Джим назовет другую близняшку. Он назвал Пруденс в честь своей матери. Она была очень милой леди, но я все же считаю, что называть так маленькую беззащитную малышку было ужаснейшим упущением.

Мама, которая, конечно же, поступила со мной так же, когда я была маленькой беззащитной малышкой, молча приняла этот косвенный упрек, и моя бабушка продолжила:

– Я уверена, что имя «Пруденс» не подходит шестнадцатилетней девушке. И, должна признать, я польщена тем, что ты все же выбрала мое имя.

В этот момент я была полностью сбита с толку.

– Но мне казалось… разве тебя зовут не Пруденс?

Они засмеялись, и я почувствовала, как напряжение за столом чуть ослабло.

– Нет, ее тоже зовут Кэтрин, – сказала мама. – Пруденс была названа в честь матери моего отца, но ее вторым именем было Кэтрин, в честь моей матери. Поэтому ты тоже Пруденс Кэтрин. Я думала, ты знаешь об этом.

Я облегченно вздохнула. Весь день переживала о том, что, если я настою на имени Кейт вместо Пруденс, это может ранить чувства бабушки. Это имя было постоянным предметом спора между мной и мамой. Я даже хотела попросить официально сменить его, когда меня приняли в школу Браяр Хилл прошлой зимой, чтобы такой компромат не попался в руки моим потенциальным врагам. Но мамины глаза наливались слезами при малейшем упоминании этого имени, и мне пришлось сдаться. Когда тебя называют в честь тети, которая погибла в юности, выбор у тебя не большой.

Я отодвинула бесформенный кусок кабачка на край тарелки и бросила многозначительный взгляд на маму, прежде чем ответить:

– Я никогда раньше не слышала, чтобы кто-либо называл ее по имени, так откуда же мне было знать? Ты всегда зовешь ее «твоя бабушка».

Бабушка недовольно сморщила нос.

– Ты предпочитаешь, чтоб тебя называли бабулей? – поддразнила я ее, – или, может быть, бабусенькой?

Она вздрогнула:

– Нет, и уж тем более не то, что ты назвала последним. Как тебе «Кэтрин»? Мне никогда не нравились формальные титулы, и все остальные зовут меня просто Кэтрин.

Я кивнула, а мама бросила на меня укоризненный взгляд, вероятно, за то, что я сблизилась с врагом.

Официантка принесла маме еще мерло и наполнила наши бокалы. Я была удивлена тем, что она даже не взглянула на старый медальон, когда подошла к столу, такое ведь не каждый день увидишь. Свет от медальона превратил воду в наших бокалах в нежно-голубую, когда она полилась из кувшина. Я ожидала, что она хотя бы оглянется через плечо, когда отойдет, как обычно делают люди, если что-то привлекает их внимание и они не хотят выглядеть грубыми, уставившись на это сразу, или, как в этом случае, лишиться своих чаевых. Но она сразу же ушла на кухню, остановившись лишь раз, чтобы переброситься парой слов с тем Милым Парнем.

Мы уже почти доели первое, как я нечаянно наткнулась на очередную разговорную мину:

– А твой отель далеко отсюда? – спросила я, надеясь выпросить визит в какое-нибудь место с крытым бассейном и сауной.

– Я не останавливалась в отеле, – сказала Кэтрин. – Я купила дом. Недалеко от твоей школы, кстати.

Мама замерла, не донеся вилку с ризотто до рта:

– Ты… купила… дом.

– Да. Мы с Коннором жили в палатке некоторое время, но владельцы наконец-то съезжают, и теперь нам осталось только привести все в порядок. Гарри посоветовал мне очень хорошего риелтора.

– Гарри. – Мама сжала губы, и у меня возникло ощущение, что папа еще какое-то время будет в ее списке. Она продолжила, четко выговаривая каждое слово голосом, который использовался перед тем, как я попадала под домашний арест. – Значит, ты была в городе несколько недель, и ты не удосужилась позвонить мне, и, более того, ты позвонила моему бывшему мужу, который был так добр, что помог найти тебе риелтора. И держать это в секрете.

– Я не знала, как ты отреагируешь на мое решение, – сказала Кэтрин. – А Гарри меня любит. И я попросила его в качестве особого одолжения сдержать все в секрете. Уверена, ему было нелегко. Скрытность не его сильная сторона. – Я мысленно согласилась с ней, папу во многих отношениях можно сравнить с широко открытой книгой.

– Хорошо. Итак, ты купила дом, – мама отложила вилку с недоеденным ризотто и отодвинула свой стул. Я переживала о том, что мы вот-вот уйдем со скандалом, но она продолжила: – Я иду в дамскую комнату. Когда я вернусь, надеюсь, ты сможешь рассказать мне о том, кто такой Коннор.

Как только мама отошла достаточно далеко, Кэтрин наклонилась, пододвигая ко мне голубой медальон.

– Они не видят его, дорогая. Точнее, они видят кулон, но не видят его так, как мы с тобой. Какого цвета свечение ты видишь? Это голубой, верно?

Я приподняла бровь:

– Ну, да, голубой.

– А вот у меня иначе. Я вижу нежный оттенок оранжевого. Почти как у сливочного мороженого со вкусом апельсина.

– Он голубой, – повторяю я. Я в жизни ничего яснее этого голубого цвета не видела.

Она пожала плечами:

– Я не знаю, как это работает. Но я знаю всего несколько десятков людей, которые могут видеть этот свет, и каждый из нас видит его немного по-разному.

Кэтрин замерла и оглянулась через плечо, чтобы проверить, не вернулась ли мама, перед тем как положить медальон в свою сумочку.

– Мы не можем говорить об этом сейчас, но тебе так много нужно узнать.

От настойчивого тона Кэтрин в моей голове зазвенели тревожные колокольчики. Но, прежде чем я успела спросить, что именно, по ее мнению, мне нужно знать, она схватила меня за руку, зажав ее между своими ладонями:

– Но я хочу, чтобы ты знала кое-что, Кейт. Это не были панические атаки.

Я моргнула, пораженная тем, что она знала про те два случая, которые так сильно потрясли меня. Социальный педагог, к которому мама отвела меня в феврале сразу после второго случая, назвала их паническими атаками, вероятно, спровоцированными сменой школы в середине учебного года. Я не могла понять этого. Если у меня и были панические атаки, то только в те пять месяцев, что я была в старшей школе Рузвельта, где мне приходилось привыкать к металлоискателям и охране после двух лет в сонной, глухой Айове, но и здесь, вероятно, панические атаки были бы причиной обыкновенной скуки.

Оба раза меня охватывало внезапное и сильное чувство того, что что-то было очень, катастрофически не в порядке, но я не могла понять, что именно. Все мое тело поддалось реакции «бей или беги», сердце колотилось, руки дрожали, и все вокруг казалось иллюзией. Во время последней атаки я выбежала из класса прямо к своему шкафчику. Позвонила маме, прервав ее совещание. С ней все было хорошо. Затем я пошла в кабинет отца. Его там не оказалось, я не знала его расписания, поэтому побежала по коридорам, останавливаясь, только чтобы заглянуть в прямоугольные окошки в дверях каждого кабинета. Спустя несколько удивленных лиц и брошенных на меня возмущенных взглядов я нашла его. Он тоже был в порядке. Я отправила сообщение своей лучшей подруге, Шарлейн, хотя знала, что она тоже была на уроке и никак не могла мне ответить.

Затем я пошла в туалет для девочек, и меня стошнило. Чувство, что что-то было не так, не прекращалось несколько дней.

Я уже хотела спросить, откуда Кэтрин знает про панические атаки, как мама с натянутой улыбкой на лице вернулась к столу. Я хорошо знала эту улыбку. Мы с папой называем ее «давай-посмотрим-на-то-как-ты-объяснишь-мне-это», и она никогда не приводила ни к чему хорошему.

– Ладно, ты купила дом. В Батесде. С кем-то по имени Коннор.

– Нет, Дебора. Я сама купила дом в Батесде. А Коннор – мой сотрудник и друг. Он прекрасный архивариус и компьютерный гений, он очень помогал мне с тех пор, как умер Филипп.

– Что ж, полагаю, это звучит лучше. Я решила, что после смерти Филиппа ты оправилась так же быстро, как и после смерти отца.

Ох. Мой взгляд метнулся в сторону бара в надежде, что Милый Парень с конским хвостом был все еще там, чтобы отвлечь мое внимание, но его нигде не было видно. Затем я взглянула на стул возле себя, делая все возможное, чтобы не пересечься взглядом с кем-нибудь из сидящих за столом. Острые лучи от медальона проскальзывали сквозь плетения на сумке Кэтрин, от чего сумка выглядела как льдисто-голубой дикобраз, усевшийся на кресло. И между этими глупыми воображаемыми картинками и моими и без того возбужденными нервами я изо всех сил старалась сохранить невозмутимое выражение лица.

На мгновение я решила, что Кэтрин собирается пропустить мимо ушей язвительный комментарий мамы, но в конце концов она глубоко вздохнула.

– Дебора, я не хочу возвращаться к этой старой истории, но я не позволю тебе отпускать колкие замечания в присутствии Кейт, не рассказав ей мою версию событий, – она повернулась ко мне и сказала. – Я вышла замуж за Филиппа спустя три года после смерти твоего дедушки. Безусловно, твоя мать считала, что это было слишком рано. Но Фил был моим другом и коллегой в течение многих лет, а я была одинока. Мы прожили вместе пятнадцать добрых лет, и я очень скучаю по нему.

Я решила, что безопаснее всего будет просто вежливо улыбнуться. С моей точки зрения, три года – довольно долгий срок.

– Почему бы нам не продолжить разговор о доме, мама? Зачем покупать дом, если ты так больна? Разве не было бы разумнее лечь в больницу?

Мне показалось, что эта фраза прозвучала довольно холодно, но решила промолчать. Кэтрин лишь покачала головой и потянулась за сумочкой.

– Мне нужно позаботиться о библиотеке, Дебора. В домах престарелых не так много места для книг. А я хотела бы насладиться оставшимся временем. Шаффлборд и дешевый покер не входят в мой список дел, что нужно успеть перед смертью.

Она открыла сумочку, и голубой свет залил стол. Я внимательно наблюдала за мамой. Я видела свет, отраженный в ее глазах, но выражение ее лица совсем не изменилось. Я не понимала, как это возможно, но было ясно, что она действительно не видела свет от медальона.

– Значит, ситуация такая. У меня опухоль мозга. Неоперабельная. – Кэтрин не стала ждать реакции, продолжила бодрым и бесстрастным голосом. – Мы пробовали химио– и лучевую терапию, что объясняет отсутствие волос, – она провела рукой по макушке. – Мне сказали, что еще несколько лет назад это считалось бы модным. Плохая новость заключается в том, что у меня, вероятно, есть только год – немного больше, если мне повезет, и немного меньше, если мне не повезет. Хорошая новость заключается в том, что за редким исключением, по словам доктора, я смогу делать практически все, что захочу оставшееся мне время.

Она вытащила из сумки длинный конверт и вынула его содержимое – несколько листов бумаги очень официального вида.

– Это мое завещание. После смерти Филиппа я унаследовала солидную сумму. Все, чем я владею, переходит к Кейт, включая дом. Если я умру до ее совершеннолетия, Дебора, я прошу тебя быть исполнителем завещания до тех пор, пока ей не исполнится восемнадцать. Но есть одно условие. Вы должны оставить Коннору его должность, чтобы моя работа продолжалась. У Кейт будет право изменить это, как только она достигнет совершеннолетия, но я надеюсь, что ему будет позволено оставаться столько, сколько он пожелает. Если ты решишь, что не хочешь быть исполнителем, я попрошу Гарри.

– Также у меня есть одна просьба, – добавила она. – Я бы не хотела называть это обязательным условием. Новый дом огромен и находится менее чем в километре от школы Кейт. Я надеюсь, что вы обе захотите переехать ко мне, – Кэтрин долго смотрела на маму, которая заметно вздрогнула от этого предложения, прежде чем продолжить. – Если ты предпочтешь держаться поближе к университету, Дебора, то я обращусь с той же просьбой к Гарри. В любом случае Кейт будет проводить со мной часть каждой недели, и это даст нам время познакомиться поближе.

Кэтрин подтолкнула бумаги к маме.

– Эта копия для тебя, – она сжала мою руку, затем встала и взяла свою сумочку. – Я знаю, что тебе нужно обо всем этом подумать. Пожалуйста, доешьте свой ужин и закажите десерт, если захочется. Я позабочусь о чеке на выходе.

А затем она исчезла, прежде чем мы с мамой успели сказать хоть слово.

– Что ж, она не утратила склонности к драматизму, – мама взяла документ за уголок, будто он мог укусить. – Я не хочу переезжать к ней, Кейт. И не смотри на меня так, будто я воплощение зла. Если ты хочешь выполнить этот пункт «один год в доме с привидениями» из завещания бабушки, тебе придется обсудить это с отцом.

– Ну и кто теперь драматизирует? Мой переезд не входит в завещание. Она сказала, что это просто просьба. И я не считаю тебя «воплощением зла», но боже, мама, она умирает. Она не монстр, и она кажется очень… – я сделала паузу, подыскивая подходящее слово. – Интересной, думаю. И возможно, если ты проведешь с ней какое-то время, вы двое сможете решить свои разногласия, чтобы ты не чувствовала себя виноватой, когда она умрет.

Я заработала неприязненный взгляд.

– Кейт, я сейчас не в настроении для любительского психоанализа. Есть много того, чего ты не понимаешь и, вероятно, не поймешь, пока у тебя не появятся собственные дети. Не уверена, что хочу, чтобы ты навещала ее, не говоря уже о том, чтобы переехать к ней. Она коварна и эгоистична, а я не хочу, чтобы тебе причинили боль.

– Не понимаю, как ты можешь говорить, что она эгоистка, в то время как она оставляет нам кучу денег. По крайней мере, я предполагаю, что это куча денег.

Мама взглянула на конверт.

– Я думаю, что это возможное предположение. Но я все же надеюсь, что научила тебя тому, что деньги – это еще не все, Кейт. Намного важнее – самопожертвование, отдача всего себя во имя других. Своего времени, внимания, сочувствия…

Она допила остатки вина из бокала, прежде чем продолжить.

– Я всегда была ближе к отцу, чем к матери, но после аварии я очень сильно в ней нуждалась. Я потеряла отца, потеряла близнеца. Я едва успела попрощаться с папой, а Пруденс уже умерла. Никаких прощаний, ничего. Я чувствовала себя так одиноко. Мы пережили одну и ту же потерю, но мама закрылась в своей спальне, и я почти не видела ее. Она вышла на похороны и сразу же вернулась в спальню.

Мама задумчиво провела пальцем по краю пустого бокала.

– Может быть, поэтому меня и тянуло к твоему отцу. Гарри был первым человеком из всех, кого я знала, кто мог понять такую потерю.

Родители моего отца погибли в автокатастрофе, когда ему было всего пять. Ему повезло, что он выжил в аварии. Никто из тех, кого я любила, не умирал, и мама с папой всегда были рядом, физически, когда я действительно нуждалась в них. Но я точно могу понять одиночество. После каждой из этих «панических атак» мне казалось, что никто не понимает, через что я прохожу. Я была в бешенстве от того, что мама и, более того, папа пытались отмахнуться от них как от обычных и объяснимых процессов, в то время, как я без сомнения знала, что это не так.

– Я всегда считала, – продолжала мама, – что мать должна в первую очередь заботиться о своем ребенке, а не о собственных нуждах. Но я, вероятно, не всегда применяю это на практике так, как следовало бы. И… я не хочу, чтобы через двадцать лет ты оглядывалась назад и злилась на меня так же, как я на нее. Я не хочу жить с матерью и не хочу ее денег. Но, – добавила она, – ты скоро станешь совершеннолетней, и ты уже достаточно взрослая, чтобы самой решать. Я не стану запрещать тебе видеться с ней, если ты этого хочешь. Ты и твой отец можете решить все остальное. Звучит справедливо?

Я кивнула. Я ожидала, что она будет обдумывать все в течение нескольких дней или даже недель, и была удивлена, услышав конечное решение так скоро.

– Хочешь разделить десерт?

Она улыбнулась:

– Ни в коем случае, детка. Я хочу свой собственный. Мне нужно что-то большое и приторное, с кучей шоколада.