Текст книги "Весточка из аула"

Автор книги: Расул Гамзатов

Расул Гамзатов
Весточка из аула

1

 
Немало в жизни писем разных
Мне почтой было вручено —
И деловых, и в меру праздных,
Порой написанных умно.
 
 
В тех – похвалы, в других – упреки,
А в третьих – боль и горечь слез.
В четвертых – строки как уроки,
А в пятых – перечень угроз.
 
 
Я не чурался писем злобных
И с гордостью, не раз на дню,
Их изучал, предать способных
Меня опале, как огню.
 
 
Но сколь таких ни прибывало,
Я больше получал других,
Дышалось мне легко, бывало,
От писем, сердцу дорогих.
 
 
Печать столичная ль на марке
Или аульская печать,
Прощал я почерк, слог, помарки,
Коль было что в письме читать.
 
 
Порой на марке – то не странно —
В орла, в слона иль в короля
Впечатывались иностранных
Почтовых ведомств штемпеля.
 
 
От писем всяк из нас зависим,
Читают их в один присест.
В стихах и в прозе стаи писем
Я получал из разных мест.
 
 
От пылких мальчиков счастливых,
Лишь оперившихся едва,
От стариков неторопливых,
Чья поседела голова.
 
 
От тех, кто хлебу знает цену,
Кому весна твердит: паши!
И от людей, избравших сцену
Во имя хлеба для души.
 
 
Я стихотворцев, в меру вещих,
За письма их благодарил.
Хранил подолгу письма женщин,
Которых я боготворил.
 
 
Шли письма разные, как годы,
И каждое с собой несло
То холод ранней непогоды,
То весен раннее тепло.
 
 
Собрать бы вместе их,
                                 а после,
В свою же собственную честь,
С улыбкой поздней, с грустью поздней,
Открыть, как повесть, и прочесть.
 
 
Прошли б событий вереницы,
Людские лица, имена,
Но гибли повести страницы,
И в том была моя вина.
 
 
В камин бросал иные письма,
Раскрыв над пламенем ладонь,
Так уходящий август листья
Швыряет в осень, как в огонь.
 
 
Другие рвал, как и теперь, я
Без ощущения греха.
Белели клочья их, как перья
Ощипанного петуха.
 
 
Не слабости душевной признак,
Когда случалось, что в тоске
Жалел я о погибших письмах,
Как степь о высохшей реке.
 
 
Ах, письма, письма!
                              Среди прочих
Есть и такие, видит бог,
Что не порвешь, – причем тут почерк? —
Что не сожжешь – при чем туг слог?
 
 
По всем неписаным уставам,
Они при мне до одного,
Как будто при солдате старом
Награды и рубцы его.
 
 
Но среди писем, мной хранимых,
Есть сокровенное одно,
И я богаче всех халифов,
Дороже золота оно.
 
 
В нем буковки подобье горлиц,
Хоть в силу времени само
Уж на изгибах чуть потерлось
Неоценимое письмо.
 
 
Когда б прочли письмо вы это,
Не поразило б вас оно,
Оставленное без ответа
Несправедливо и давно.
 
 
В родных горах души не чаю
И, глянув времени в лицо,
Я с запозданьем отвечаю
Поэмою на письмецо.
 

2

 
Студентом был я, горский парень,
Вдали от гор – земли родной,
И осень на Тверском бульваре
Листву кружила надо мной.
 
 
Хоть слушал лекций я немало —
Учителям не всем внимал.
Жил в общежитии сначала,
А после комнату снимал.
 
 
Носил в то время пестрый галстук,
Папаху кепкой заменил.
Ложился поздно: звезды гаснут,
А я еще не приходил.
 
 
Любил и мыслил не тщедушно,
Достойный юности вполне.
И до сих пор еще не чуждо
Все человеческое мне.
 
 
К стихам друг друга мы бывали
Всегда ревнивы и строги.
Рождались на Тверском бульваре
И настоящие стихи.
 
 
Теряться не в моей природе,
Я тонких судей почитал,
И сам в подстрочном переводе
Стихи товарищам читал.
 
 
А над Москвою ветры дули
И гнали облака не раз
Оттуда, где жила в ауле
Ходившая в девятый класс.
 
 
Мне помнится, что давним летом
Мальчишки, как их ни моли,
Ее дразнили и при этом
В невесты прочили мои.
 

3

 
С прилетом ласточек в апреле,
Когда письмо я получил,
То все недавние метели
От сердца словно отлучил.
 
 
Гляжу – конверт заклеен мылом,
И от письма в преддверье дня
Заветным – чем-то сердцу милым —
Повеяло вдруг на меня.
 
 
И вспомнил,
                 лишь взглянул на почерк,
Я девочку в краю вершин,
Ей в женихи когда-то прочил
Меня мальчишка не один.
 
 
На марке штамп цадинской почты.
Открыл конверт —
                             и голова
Вдруг закружилась оттого, что
Вдохнул аварские слова.
 
 
Хоть девочка обыкновенно
Меня приветствовала в них,
Они звучали сокровенно —
Слова простые из простых.
 
 
Она писала мне о школе
И сообщала заодно,
Что был сосед всю зиму болен,
Но что поправился давно.
 
 
Слова письма как птичья стая.
И я, взволнованный, прочел
О том, что снег в горах растаял
И первый дождь в горах прошел.
 
 
Потом перо ее, как ястреб,
Над стаей строчек сделав круг,
Из них – невычурных и ясных —
Словечко вычеркнуло вдруг.
 
 
Лугов заоблачных кровинка —
На радость сердцу моему, —
С тремя листочками травинка
Была приложена к письму.
 
 
Когда-то в поле у лесочка,
Таков обычай наших мест,
Я сердцевидных три листочка
Срывал при «выборе невест».
 
 
Забава давняя.
                      И вновь я
Читал письмо, в котором мне
Желала девочка здоровья,
Хоть был здоровым я вполне.
 
 
Когда ж подписываться стала,
Сорвалась капелька чернил
И на две буковки упала, —
Их словно камень придавил.
 
 
И кажется, я в том повинен
И перед девочкой в долгу,
Что, как ни силюсь, я поныне
Поднять тот камень не могу.
 
 
Письму из горского аула
Не много ль чести воздаю?
О нет, оно перевернуло
Всю душу грешную мою.
 
 
Под стук колесной перебранки
Как будто ехал день и два
И на каком-то полустанке
Вдруг слез, шальная голова.
 
 
И мне в ту самую минуту
Отрадную вручили весть.
И я, чуть грустный, почему-то
Решил в обратный поезд сесть.
 
 
И предо мной мелькали весны,
Как будто сосны за окном.
Себя и мальчиком и взрослым
Я ощущал в лице одном.
 

4

 
Я, чувств не обижая прочих,
Вернувшись к старому письму,
Хочу воздать земную почесть
Святому чувству одному.
 
 
Перо сжимая, отличусь ли,
Душ человеческих связной?
Я, помнится, об этом чувстве
С полночной говорил звездой.
 
 
С крутого каменного склона
Смотрел я молча в небеса,
Пока две капельки соленых
Не набежали на глаза.
 
 
И подмосковные березы,
Как над Гунибом в вышине,
Зеленокудры и белесы,
О нем нашептывали мне.
 
 
Щемило душу чувство это,
Но грусть светла моя была:
А годы шли: то снова лето,
То вновь зима белым-бела.
 
 
Не пленником досужей страсти
И я по свету колесил,
Но каждый раз из дальних странствий
Одни раздумья привозил.
 
 
Смотрел с вершины Фудзияма
На журавлей летящих я,
Входил над Гангом в двери храма,
Который стерегла змея.
 
 
Кормил я чаек в море Красном,
По римским улицам ходил.
И в Лувре я перед прекрасным
Вздыхал и слов не находил.
 
 
Но весь я был во власти зова
Родной отеческой земли.
И откликался чувством снова,
Что обостряется вдали.
 
 
То чувство жаркое от века
Значенье крови обрело
И гордо сердце человека
Превыше славы вознесло.
 
 
Достойней нет авторитета,
Оно всегда как высший суд,
И пресвятое чувство это
Любовью к родине зовут.
 
 
Как перед вечным и прекрасным
Словами в воздух не стрелял,
Так никогда беседам праздным
О чувстве том не поверял.
 
 
И снилось мне, что ночь минула,
Что первый луч сверкнул в ручье.
Мне снилась девушка аула
С кувшином полным на плече.
 
 
И словно оживали строки
Непозабытого письма:
Кипели горных рек истоки
И зрела медленно хурма.
 
 
И вот уж строчка обернулась
Дымком, что вьется из трубы,
И узкой улочкой аула
С колесным следом от арбы.
 
 
И поднимаюсь я на кручи
И дую в тонкую свирель.
И облака, сбиваясь в кучи,
Клубятся рядом, как метель.
 
 
И вечер красною полоской
Ложится на плечи высот.
И снова мама с крыши плоской
Зовет меня,
                 зовет,
                          зовет.
 
 
С тех пор годов прошло немало,
Как утекло немало вод,
Но все мне кажется, что мама
Зовет меня,
                 зовет,
                          зовет.
 
 
В ненастный день и в день погожий,
В какой бы ни был я дали,
На материнский так похожий,
Я слышу зов родной земли.
 
 
Ни от чего не отрекаюсь,
Готовый все начать с азов,
Из дальней дали откликаюсь
Я вновь и вновь на этот зов.
 
 
О девочка, не потому ли
Я сердцем льну к родным местам?
А долго ль побывать в ауле?
Прочел письмо – и словно там.
 

5

 
Как раньше, зорок я, не так ли?
Скажи, писавшая ко мне,
Не твой ли вновь над крышей сакли
Мелькнул платок в голубизне?
 
 
Ты не беги, моя соседка,
Но дней печальных избеги.
Иду аулом я, где метко
Словцо седого Избаги.
 
 
Красою гор я околдован.
Мне рады мама и отец.
Ах, мой отец, еще здоров он!
Еще во всем он молодец!
 
 
Какая жизнь – такие вести.
Басыра встретил.
                          Он опять
Заводит речь о Бухаресте
И рвется шрамы показать.
 
 
К родной милиции привыкли,
И мне рукою машет тут,
Верхом летя на мотоцикле,
Уполномоченный Махсуд.
 
 
Тянусь я к сверстникам, как прежде,
Как чарка к чарке на пиру.
И, отдавая дань надежде,
Детей я на руки беру.
 
 
Спокон веков здесь бурка в моде,
Жаль, на плечах у земляков
Черкесок меньше стало вроде
И больше штатских пиджаков…
 
 
Письмо читаю…
                      На тропинку
Походит каждая строка.
И вижу первую травинку,
И воду пью из родника.
 
 
Я не в горах ли сердцем, если
Аулом мысленно иду.
Погибших, – все они воскресли, —
С живыми вижу наряду.
 
 
Героев, пахарями ставших,
Солдат, ушедших в чабаны.
Спешат ко мне два брата старших,
Не возвратившихся с войны.
 
 
И кланяюсь родным порогам,
Дорогам, вьющимся внизу,
И говорю, как перед богом,
Украдкою смахнув слезу:
 
 
«Родной аул, души гнездовье,
Лечу к тебе из всех земель,
Ты выше славы и злословья,
Моя сыновья колыбель.
 
 
Вот наша сакля, где в камине
Никто не разожжет огня,
Но он горит, горит поныне,
Переселившийся в меня».
 
 
Вдруг словно севером подуло,
Я слышу голос не один:
«Танцуешь все вокруг аула,
Иль ты не всей державы сын?»
 
 
Не знает кто-то, мне на горе,
Что солнце в красные часы
Увидеть можно, выйдя к морю,
А можно – в капельке росы.
 
 
Моей любви верны устои,
Отчизну матерью назвать
Я, право, был бы недостоин,
Когда б забыл родную мать.
 
 
Я воду пил из многих речек,
Но вспоминал в горах родник.
Без клекота аварской речи
Я онемел бы через миг.
 
 
И за отеческим пределом
Достойно, кажется, всегда
Я представлял державу в целом,
Кавказец родом из Цада.
 
 
Но кое-кто не видит ровно,
Что на пиру и в дни страды
Она во всем единокровна —
Судьба аула и страны.
 
 
Что здесь доказывать мне? Или
Лихие горские сыны
В атаках головы сложили
Не для спасения страны?
 
 
К тому, что сказано, я вправе
Добавить, истине под стать:
Коль хороши дела в державе,
То и в ауле благодать.
 
 
И на плече своем держава
Вас будет впредь, аулы гор,
Держать высоко, как держала
Под самым небом до сих пор…
 
 
И ты, черешневая ветка,
Души неугасимый свет,
Услышь меня, моя соседка,
Прими на весточку ответ.
 
 
Пускай в Цада из тучи темной,
Когда синеет небосвод,
Идет в апреле дождик теплый
И снова ласточка поет.