Текст книги "Открытие"

Автор книги: Рафаил Бахтамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Бахтамов Рафаил
Открытие

РАФАИЛ БАХТАМОВ

ОТКРЫТИЕ

– Самостоятельное дело всегда интересно, – сказал прокурор.

– Самостоятельное, – конечно. – Валерий вежливо наклонил голову. Это самое дело было от него бесконечно далеко. Особенно после вчерашнего выговора.

– Дело, которое мы хотим вам поручить...

– Мне?

– Вам. 17 мая сего года...

Это что: воспитание доверием? "Молодой следователь Валерий К. проводит первое самостоятельное дело.

Спасает невинных, разоблачает виновных. Воспитывает и воспитывается сам, осознавая глубокую поэзию труда следователя". Все ясно, а внутри что-то дрожит-первое самостоятельное дело.

– ...на нефтеперерабатывающем заводе произошел взрыв, – продолжал прокурор. – Люди, к счастью, не пострадали. Предприятию причинен материальный ущерб в сумме 860 рублей...

– В новых деньгах? – машинально спросил Валерий.

– В новых. Следствие по делу вел Сурен Аркадьевич Мелкумян. Вчера он лег на операцию. Так что кончать придется вам.

– И много... Я хочу сказать, многое он успел?

– Осмотр места. Допросы. Получил заключение экспертизы. Набросал проект обвинительного заключения.

– Что же мне остается? Отдать заключение на машинку, проверить и принести на подпись?

– Проверить – да, – холодно сказал прокурор. – Полагаю, вы знаете: принимая дело к своему производству, вы принимаете на себя и ответственность.

– Разумеется, – Валерий равнодушно кивнул.– Какая там ответственность...

Прокурор долго смотрел на него – словно вспоминал что-то. И вдруг улыбнулся.

– Вернемся к делу. Говорить об умысле, конечно, не приходится. Обвиняемой Таировой 22 года. Окончила техникум, оператором работает недавно. Значит, одно из двух: небрежность или казус. Граница, вы знаете, тонкая.

Валерий любил железную строгость юридических формул. Ни одного лишнего слова. Все просто и точно, как в отшлифованных тысячелетиями доказательствах теорем.

Предвидел и желал наступления преступного результата (в данном случае-взрыва) – прямой умысел; не желал, но допускал – умысел косвенный; не предвидел, но обязан был предвидеть – преступная небрежность; предвидел, но неосновательно надеялся предотвратить– преступная самонадеянность; и, наконец, не предвидел и не должен был предвидеть преступления нет, казус.

– Граница тонкая, – повторил прокурор. – Формально – прошла инструктаж, выучила правила... Но я перечитываю дело и думаю: могла она все-таки предвидеть взрыв?..

– Теоретически случай любопытный, – согласился Валерий. – Практически, однако, ничем особенным суд ей не угрожает. От силы ей дадут, по-моему, год...

– Мелочь, разумеется, – кивнул прокурор. – Жаль, что вы раньше молчали. Я бы вам устроил месяца три тюрьмы... В порядке преддипломной практики!

Валерий побледнел. Теперь все. Конец. Пишите заявление...

– Я сказал чушь, – пробормотал он.

– Глупость, – поправил прокурор. – О ходе следствия будете докладывать мне. Возьмите дело.

* * *

За проходной – плакат. На плакате – самолет, вовсю ширину разбросавший стальные руки-крылья.

По небесно-голубому красным: "Больше светлых" и три решительных восклицательных знака.

– Конечно, светлых нефтепродуктов, – пояснил сопровождающий.

Он не очень-то понимал, что от него требуется. Специалисту он охотно показал бы новый цех, при случае и поспорил бы. Для неспециалистов ("публики", говорили на заводе) давно выработались и стиль объяснений, и маршрут. С таким посетителем он имел дело впервые.

Не специалист – ясно. Но и не публика. Следователь.

Валерий смотрел на массивные тела резервуаров, на махины колонн и башен, увитых разноцветной перевязью труб. Мелькали названия, цифры температур и давлении, крекинг каталитический, термический, специальный.

Он не очень вслушивался. Смотрел, сравнивал. Вначале терялся – масштабы здесь были совсем другие, чем в книгах. Но вот он уловил что-то знакомое. Потом еще и еще. Это было как при встрече с человеком, которого знаешь по фотографии. Мысль, упрощенная в книгах до схемы, ощущалась здесь в живой сложности.

Постигать ее было трудно и радостно...

В операторных это ощущение терялось. Девушки в белых халатах, в косынках, повязанных по-домашнему, щебетали о посторонних делах. В одном месте он услышал восторженную оценку новой итальянской картины, в другом насмешливую характеристику какой-то Зины и жалобу на чулки, у которых вечно спускаются петли.

Так же легко, небрежно, девушки перебрасывались разными "дестиллятами" и "ректификатами". Время от времени одна из них подходила к приборам, поглядывала на медленно ползущую ленту, записывала. Нажимала на кнопку и торопливо возвращалась к столу – продолжать разговор.

Думали они в этот момент над последствиями того, что делали? Это казалось сомнительным. Должно быть, чего-то такого не предвидела и Таирова. Обязана была предвидеть! Легко сказать "обязана", а могла? Попробуй, пойми. Одно дело классический стрелочник из учебника уголовного права, забывший перевести стрелку, или шофер, в состоянии опьянения, севший за руль... Там ты ставишь себя на место преступника и говоришь: я перевел бы стрелку, я не сел бы в машину пьяный. А тут:

сумел бы я представить последствия, если бы нажал, скажем, на эту красную кнопку?..

Конечно, виновата и администрация. Нельзя доверять установку неопытному человеку. Во всяком случае надо контролировать. Хотя попробуй, успей. Нажал кнопку и взрыв...

– Взрыв? – переспросил инженер.

– Да, я хотел бы осмотреть установку, где произошел взрыв.

– Пожалуйста... Только зачем же взрыв? Просто авария.

Это не первый. Все, начиная с директора, избегали говорить "взрыв". Как угодно: авария, неприятность, происшествие – только не взрыв. И вообще этот случай старались забыть. Директор, например, все время подчеркивал, что ничего страшного, жертв нет. "Материальный ущерб? – он пожал плечами. – Для такого завода как наш... По секрету: мы не стали бы предъявлять иск, если бы не бухгалтер (Валерий не знал, что на всех совещаниях, с поводом и без повода, директор возвращался к взрыву).

"Объект преступления" – установка высокотемпературного крекинга – по виду не отличалась от других.

Такая же махина: металл, кирпич, трубы. "Можно подняться?" – "Конечно. Но установка работает нормально".

Все-таки он поднялся – взлетел на лифте. Походил по площадке. Ничего не увидел. Даже меньше, чем снизу. Там просматривались хоть общие контуры. Здесь какая-нибудь одна труба заслоняла все.

Зашли в операторную. Тут все как будто обычно. Но девушки в косынках сразу смолкли. Двое занялись манометром. Другие что-то старательно записывали. На вопросы отвечали коротко и сугубо официально. Даже между собой стали говорить на "вы". "Анна, дайте, пожалуйста, номограмму шестой. Нет, нет, спасибо".

Начальник установки – немолодой человек с седыми лохматыми бровями назвал себя, показал все, что требовалось, но в разговор не вмешивался. Отвечал сопровождающий.

Да, установка управляется отсюда. Эти задвижки.

Сначала следует повернуть левую, потом правую. Ошибиться трудно цвета, как видите, разные. Покрашены недавно? Верно, краска немного стерлась. Есть схема, абсолютно ясная. Разумеется, висит давно – видите, бумага пожелтела. Если открыть в обратном порядке?

Взрыв возможен. Нет, не обязателен. Все зависит от мгновенных параметров: концентрации, температуры, давления...

Начальник установки? Но ведь это случилось в третью смену. Да, сменный инженер. Имела ли право Таирова?

Разумеется. Если инженер будет заниматься каждой мелочью, на что операторы... О причинах он судить не берется, это не входит в его компетенцию. В ближайшее время будет установлена автоматическая система контроля, исключающая ошибки.

Назиму Таирову он знает. Добросовестный оператор, хороший работник. Начальник установки кивает: правильно. Грустно вздыхает: что поделаешь, несчастье. С каждым может быть.

Валерий молчит. Ничего нового. Обо всем этом сказано в заключении. Даже задвижки он видел раньше – на эскизе. И представлял: сначала оператор поворачивает левую. Выжидает, пока температура снизится на 150 градусов. Открывает правую. Следит по приборам за повышением температуры. Закрывает обе. И все.

Просто.

Правила Таирова, конечно, знала. И выполняла, надо думать, точно. Кроме одного: вместо левой задвижки вначале открыла правую. Температура сразу подскочила, произошел взрыв.

– Двинемся дальше? – вежливо спрашивает сопровождающий.

– А? Нет, нет... Вернемся.

Теперь они подходят к плакату с другой стороны.

Самолет ничего, а буквы наизнанку выглядят диковато.

Инженер, кажется, немного разочарован. Чего он собственно ждал: хитроумных вопросов, подвоха? Прощаясь, они смотрят друг на друга и улыбаются: ровесники, вчерашние студенты, специалисты...

Секретарь директора кивнула Валерию, как старому знакомому.

– Открыть?

– Пожалуйста.

Провела его в комнату (письменный стол с зеленоватым стеклом, чернильница, счеты; на стенах диаграммы: что-то поднимается, что-то падает).

– Располагайтесь, – сказала она. – Я ее сейчас сызову.

Стук...

– Войдите.

У нее было худое, смуглое, тонко очерченное лицо. Но это он увидел потом. Даже глаза – очень большие, очень темные-он умудрился не заметить.

– Садитесь, – сказал он суховато. И когда они сели: – Моя фамилия Крымов. Валерий Петрович Крымов. Мне поручили... проверить обстоятельства дела (он не хотел сразу огорошивать ее "следователем").

– Дела?

– Да, аварии. Вам что, не сообщили, зачем вызывают?

– Нет... Не сказали.

– Вы не волнуйтесь, – сказал он бодро. – Все выяснится. Для этого мы и назначены.

– А Сурен Аркадьевич?

– Мелкумян? Он болен. Расскажите, пожалуйста, подробно, как все произошло.

Рассказывая, она смотрела в одну точку. Лицо у нее было серое, губы дрожали. Видно, не так легко пережила она взрыв. Кстати, единственная на заводе она прямо говорила "взрыв", без фокусов.

Чуда не случилось. Не было в ее рассказе ничего неожиданного, никакой ниточки. Все знакомо, даже скучновато. Левая задвижка. Правая...

– А не наоборот?

– Нет. Я сначала открыла левую. Правую после.

– А вы не забыли? Знаете, бывает...

– Нет.

– Где вы сейчас работаете?

– В диспетчерской.

– Нравится?

Она слабо улыбнулась "("Уже лучше. Так сказать, лед тронулся. Лед тронулся, господа присяжные заседатели!").

– Ничего? И все-таки оператором лучше. Так?

– Конечно. Но это временно, правда? Пока не разберутся.

– Надо полагать, – схитрил Валерий. Выбирая наказание, суд учтет неопытность обвиняемой. Но как раз поэтому ей запретят работать оператором. И правильно.

Не всегда же взрывы кончаются так... Впрочем, об этом ни слова. Пусть обвиняемая успокоится... Теперь самое время.

– Кстати, если не ошибаюсь, вы говорили, что взрыв произошел очень скоро, сразу, как вы открыли вентиль."

(это не очень "кстати", но ничего, сойдет).

– Нет, – она покачала головой. – Я успела закрыть оба вентиля, подошла к столу, взяла журнал...

– И температуру успели заметить?

– А как же! Все было по инструкции: температура сперва снизилась, потом стала повышаться.

– Не может быть! – не удержался Валерий. Вентили можно спутать, это бывает с каждым. Положишь спичюи в левый карман, а ищешь в правом. Но температура... Если бы температура понизилась, взрыва не было бы. Значит, она говорит неправду. Впрочем, еще одна проверка...

– Вы успели сделать запись в журнале? (он отлично знает: записи нет). Тогда, заметив ошибку, она растерялась. Конечно, у нее не хватило выдержки в такой момент делать в журнале фиктивную запись".

– Нет, я не успела...

Ясно. Сошлется на взрыв.

– Помешал взрыв?

– Не совсем.., – она покраснела. – Я как-то так... задумалась. А потом это... и я испугалась.

Валерий не смог скрыть недоверчивую улыбку. Сразу почувствовал – зря, но было поздно.

Лицо у нее сразу замкнулось, потеряло выражение.

Будто кто-то задернул между ними тяжелую штору.

Нет, повторяла она. Нет, не помнит. Нет, не знает.

Нет, не слышала. Левая задвижка, и все.

Штора. Попробуй раздвинь. Неужели один человек не может объяснить другому. Ведь ничего плохого он ей не желает. Даже больше, в сущности, он хочет ей помочь. Все это так, а сумей убедить...

Он пробовал. Многословно и путано, оперируя юридическими терминами, он доказывал, что еще ничего не известно. Что суд учтет все моменты: как объективные, так и субъективные. Что граница между небрежностью и казусом трудно различима...

– Можно уйти? – спросила она.

– Да, пожалуйста, – он вздохнул с облегчением.

Она дошла до двери, взялась за ручку и остановилась. Кто знает, о чем она думала. Может быть, ей казалось, что именно сейчас решается ее судьба. Еще есть возможность вернуться и заставить этого человека поверить, что она не виновата. А, может быть, ей просто было трудно переступить порог и остаться одной.

Время тянулось так долго, что Валерий подумал – не всерьез, но подумал: "А если она не виновата?"

* * *

– Вы к кому?

– К товарищу Левину. Я звонил утром.

– Так это вы, Крымов? А я, извините, решил, что к моей Ольге. У меня, знаете ли, редко бывают модные молодые люди. Входите, раздевайтесь.

Валерий снял куртку и остался в тенниске – одежда для июня самая обычная. Но хозяин был в коричневом костюме, в рубашке со строгими запонками, при галстуке.

– Пожалуйста, сюда.

Валерий очутился в окружении книг. Они закрыли стены так плотно, что черные, желтые, синие корешки казались рисунком на обоях.

– Эммануил Семенович, – хозяин церемонно поклонился. – Инженер в отставке.

Валерий растерялся.

– Крымов... То есть, Валерий Петрович...

– Значит, товарищ Крымов, – протянул эксперт. И неожиданно: – Прошу садиться.

Помолчали. Конечно, физиономистика – наука темная, но эта небольшая, слишком верткая голова, хитрые, глубоко посаженные глазки, и губы тонкие, длинные...

Левин закурил, сказал быстро, в одну фразу:

– Эксперт окончил осмотр, мнение составлено, перейдем к делу, чем обязан?

– Пришел к вам за советом.

Ответ, кажется, смутил эксперта. Он поерзал в кресле, загасил папиросу, зажег другую. Может быть, он ожидал, что новый следователь будет нападать на его заключение, и приготовился к отпору?..

– Пожалуйста, – сказал он наконец. – С удовольствием... А в чем, собственно, вопрос?

Валерий объяснил. Таирова упорно отрицает свою вину. В конце концов и у него появились сомнения. Он понимает, что это несерьезно, что сомнения дело сугубо личное... Именно потому он не пошел к прокурору, решил сначала-посоветоваться с опытным человеком.

– Опытный... первый раз в глаза видит... – пробурчал Левин и улыбнулся. Неожиданно оказалось, что улыбка у него мягкая, а морщины у губ-усталые и добрые.

Хозяин заметил взгляд Валерия. Он поправил галстук, нахмурился. Сказал сурово:

– У нас нет оснований не верить Таировой. Согласимся: она говорит правду. Что это доказывает? Только то, что она искренне заблуждается. Вы же знаете, какие выкрутасы проделывает иной раз память.

– Знаю, – Валерий кивнул. – Но в данном случае... – Он начал пересказывать эксперту разговор с Таировой.

– Так... ясно, – Левин понял с полуслова. – Значит, этот спасительный для всех нас вариант с забывчивостью отпадает. Печально... Остается одно из двух: верить или не верить. Если не верить – все просто. А если верить...

– Вот именно.

– В пользу ее невиновности говорит любопытное обстоятельство. Таирова новичок, а по моим наблюдениям как раз новички в таких случаях ошибаются крайне редко. Для них каждый поворот задвижки дело святое... Ваши наблюдения, мои наблюдения... Субъективно. А взрыв, к сожалению, объективная реальность.

– Может быть, какие-то другие причины?

– Какие же? – холодно спросил эксперт. – Вы, товарищ Крымов, конечно понимаете, что, прежде чем писать заключение, я вместе с заводскими инженерами облазил установку, так что посторонние влияния – всякие инфразвуки, ультралучи и тому подобная фантастика-исключаются. Могу вас заверить, что из числа известных причин ошибка, названная в заключении, единственно возможная.

– А если там в установке произошло нечто неизвестное?

– Кому? – Эммануил Семенович откровенно фыркпул.

– Науке.

– Ох, и спешите вы, молодые, с выводами. Установки подобного типа эксплуатируются добрый десяток лет.

И вдруг явление, неизвестное науке! "Неизвестное науке" – это же очень серьезно, это же чрезвычайно! Не надо, дорогой Валерий Петрович, бросаться такими словами...

– Хорошо, не буду, – улыбнулся Валерии. – Подскажите, что делать. Не верить?

– Нет, этого я вам никогда не скажу. Наше поколение слишком хорошо знает, как это жить и не верить людям. Обязательно надо верить.

– Согласитесь, однако...

– Понял. Вы хотите сказать: или-или, третьего не дано?

– Именно это.

Левин закурил. Молчал, тяжело глядя на кончик папиросы. Лицо у него было сейчас утомленное и вялое.

Он встал, прошелся по комнате, взял с полки какую-то книгу, долго рассматривал, поставил на место.

– Эйнштейн, – заметил он не оборачиваем – Великий человек.

Валерий промолчал: не хотелось говорить что-нибудь вроде: "Да, конечно" или "О, разумеется".

– Теперь о деле. Если вопрос стоит категорически:

не верить человеку или сомневаться в науке... – Эммануил Семенович сделал паузу и вдруг сказал весело: – Я, например, предпочитаю сомневаться.

– В науке? – быстро спросил Валерий.

Левин рассмеялся.

– Вы меня на слове не ловите. Скажем точнее, а заодно и осторожнее: в полноте сведений, которыми наука располагает в дандой области и на данном этапе своего развития. Вам ясно?

– Ясно, – серьезно сказал Валерий.

– Итак, предположим, неизвестное – икс. Где его искать: в установке, в химизме реакции? Не думаю, тут все исследовано вдоль и поперек. Остается сырье, нефть.

Конечно, глубокая переработка нефти насчитывает десятки лет. За это время испытывалось сырье из тысяч скважин. И ничего. Если не считать, правда, нескольких сомнительных случаев... Раньше их объясняли просто:

вредительство. Но теперь-то мы понимаем... И еще одно.

Скважины уходят все глубже, и нет гарантии, что если в "п" случаях мы не столкнулись с новым явлением, то мы не столкнемся с ним и в "п+1" случае.

– Понимаю.

– Боюсь, что не вполне. Вероятность появления икса ничтожно мала. Так что работа предстоит огромная, а шансы на успех близки к нулю. Впрочем, в науке это обычно, дорогой товарищ Крымов.

– Меня интересует не наука, а справедливость. – Валерий покраснел: слишком громкое слово. Он поправился: – Я хочу знать правду.

– Вы, по-видимому, прирожденный следователь.– Пойди пойми: то ли это всерьез, то ли иронически.

– Вовсе нет. Отработаю два года и уйду в аспирантуру.

Левин посмотрел на него, покачал головой.

– Ладно, допустим. Тогда тем более, какой вам резон взваливать на себя такую обузу? Или от вас требуют?

– Нет. Дело я могу сдать хоть завтра. А резон?..– он посмотрел на Левина. – Простите за нескромность:

этот вопрос задан для изучения, так сказать, психологии молодого поколения?

– Совершенно справедливо. У меня, знаете ли, дочь вашего возраста. Так что интерес естественный. Что вами движет: человечность, служебный долг, порядочность?

– Не знаю, – сказал Валерий медленно. – Не знаю.

Наверное, все проще. Когда мы разговаривали... мне показалось, что она говорит правду. И я подумал, какой это ужас, когда ты не виноват, а тебя осудили. Так бывало, я знаю. Но больше не будет. Если каждый... В общем, вы понимаете...

– Понимаю. Теперь вас, очевидно, интересует вопрос практический: где и как искать этот таинственный икс?

– Да, конечно.

– Сделать нужно многое.

Левин притянул блокнот, вынул из подставки карандаш. В нижнем углу листа возник силуэт вышки. От нее потянулись линии к ступенчатым башенкам и дальше, к домикам резервуаров. Линии раздвигались, уходили и сходились вновь, постепенно сдвигаясь вверх и вправо-к миниатюрным колоннам нефтеперерабатывающего завода.

Начало здесь, – острие карандаша уперлось в вышку. – Отсюда нефть поступает на сборный пункт, который обслуживает группу скважин или промысел в целом. Затам – резервуарный парк промыслового управления и петековские резервуары...

– Простите?

ПТК – производственно-товарная контора. Сюда сходится нефть всех районов. В нашем случае – объединения. Следующий этап: резервуары товарно-сырьевой базы завода. Наконец, установка. Потом идут: призаводская база, эстакада... Правда, все, что после установки, нас сейчас не интересует. Но остальное надо знать назубок, если вы, конечно, не передумали.

– Нет.

– В таком случае любите книгу – источник знания.

– Благодарю. Но я не совсем понимаю, почему не предотвратили взрыв. Разве нефть не берут на анализ?

Ее состав нигде не проверяется?

Наоборот, проверяется везде. И на промыслах и по всей системе резервуаров. Но анализы стандартные:

удельный вес, процент воды, механические примеси.

Одним словом, поисками икса никто, естественно, не занимается. Я бы вам советовал начинать не со скважин – их тысячи, а в обратном порядке – с заводских резервуаров. Потом резервуары ПТК и так далее. – Он долго смотрел на Валерия, сказал почему-то грустно: – Молодые люди легко загораются и легко гаснут. М-да...

Мне будет очень жаль, если такое случится и с вами.

* * *

На базе ("Товарно-сырьевая"-мысленно определив ее назначение Валерий) его встретили сдержанно. По телефону директор завода распорядился: "Предоставьте товарищу возможность"... и на базе, видимо, решили, что он ревизор из треста, а может быть, даже из совнархоза. На третий день об этом рассказала Валерию девушка из конторы. "А вдруг я в самом деле ревизор?" – улыбнулся он. Девушка покачала головой. "Нет, они другие, а вы совсем другие". "Так кто же я?" "Аспирант или, наверно, корреспондент".

Он взял документы. Сидел часами, читая все эти разрешения на откачку, журналы анализов, справки, накладные. Он начал издалека: за три месяца до взрыва. Хотел привыкнуть, войти в будничный ритм этих букаг, чтобы резче ощутить отклонение.

Конец февраля. Март. Апрель. Начался май. Приближалось 17-ое, день взрыва. Валерий двигался все медленнее. Верил: в документах за этот день удастся найти что-то особенное, необычное. Но верил не очень крепко. Справки, записи в журналах были похожи, как близнецы. В колонках цифр, в перечислении сортов нефти не оставалось места для чуда.

Он прошел 17-е мая. И 18-е. Кончил май, начал июнь.

Теперь он не читал, присматривал, небрежно бросав страницы. Подолгу курил, вспоминал веселое университетское время, думал, что пора, наконец, заняться английским – года через полтора можно подавать в аспирантуру.

Когда становилось совсем уж тошно, он выходил и скучными глазами смотрел на резервуары. Ему показали резервуар, связанный с той установкой. Он был до зевоты похож на все остальные...

Однажды он увидел Таирову. Она стояла у диспетчерской и смеялась, объясняя что-то девушке в сером халате. Ему стало вдруг ужасно горько. Он переживает за нее, листает скучнейшие бумаги, а она уже забыла.

И снова забудет – через неделю после суда.

– Что с тобой? Назима! – это кричит другая, в сером халате.

Он смотрел в сторону, мимо нее. Но боковым зрением он успел заметить открытые, очень бледные губы, и плечо – неестественно высокое, будто она хотела спрятать голову.

"Ее настроение тебя не касается", – уверил он себя.

И в тот же день поехал в ПТК. Здесь резервуаров было еще больше. Документы другие, но в общем похожие.

Он полистал бумаги за май и, не дождавшись конца дня, вернулся в прокуратуру.

Тут его осенило: Женька. Он отыскал в записной книжке Женькин служебный телефон и позвонил. "Погосян в лаборатории, – сказал неприступный женский голос. – А это откуда?" "Из прокуратуры города!" – зло ответил Валерий и с удовольствием почувствовал, что тон сразу стал другим.

– Слушаю вас, – голос у Женьки растерянный.

– Во-первых, не вас, а тебя. Это Валерий. Во-вторых, звоню по делу. Нужно произвести анализ нефти.

– Ну... – Женька явно проглотил черта. – Какой анализ: количественный, качественный? На что?

– Пожалуйста, не глуши меня терминами. Анализ, по-моему, качественный. На что – пока сам не знаю.

На что-нибудь такое... необыкновенное.

Трубка нахально расхохоталась.

– Поздравляю прокуратуру с новой классификацией элементов: обыкновенные и необыкновенные. А что такое?

– Не по телефону. Честное слово, нужно.

– Хорошо еще, что качественный... Ладно, волоки завтра. Привет!

...Женька повертел в руках бутылку с нефтью.

– Рассказывай.

– На одном заводе... – начал Валерий. Названий он избегал. За разглашение материалов следствия можно было здорово влипнуть.

– Ну тебя к черту, – сказал Женька беззлобно. – Тоже мне военная тайна. Завод я и без тебя знаю. Давай подробности.

Слушал он с интересом. Теребил волосы – думал.

Зажал нос в кулак и стал водить голову из стороны в сторону – признак напряженной работы мысли.

– Тебе повезло, – сказал он наконец. – Мой шеф, тот еще формалист, укатил в Ялту. А я тебе сделаю без бумаги, по дружбе. Ну, конечно, кружку пива поставишь – все-таки в неслужебное время.

– Об чем речь! Цистерну, резервуар...

– Не мешай. Анализ, надо думать, ничего не даст.

Мы же понятия не имеем, что искать. Следовало бы моделировать схему контакта – понимаешь, заводская установка в миниатюре – и сунуть туда твою нефть.

Если все полетит к дьяволу, значит, эта девчонка не виновата.

– А это возможно?

– Теоретически возможно все, – философски заметил Женька.

Он схватил карандаш и на обороте какой-то ведомости изобразил эффектную схему. В центре ее были колбы, пробирки и трубки, летящие в сторону неизвестного гражданина с раскрытым от ужаса ртом. Видимо, это и был "формалист", Женькин начальник.

– Практически нужна бумага, – печально сказал Женька. – Хорошая, солидная бумага. Со штампом, с подписями. Дескать, так и так – просим собрать установку и произвести... Ну, и на счет меня неплохо бы закинуть. Консультировались с научным сотрудником Погосяном... Люблю взрывы!

– Жень, а толк будет?

– Толк, конечно, едва ли, – честно признался Женька. – Видишь, с тех пор ни одного взрыва. Значит, так: условия возникли и исчезли. Почему возникли, почему исчезли – неизвестно. Может, случайно создалась большая концентрация этого икса, может, еще что... Переработчики правильно говорят: "Если час назад взял продукт из резервуара, скажи ему оревуар, до свидания.." А тут почти два месяца! Ладно, сделаю анализ и завтра звякну.

Ни завтра, ни на следующий день он не позвонил. А когда до него дозвонился Валерий, сказал неохотно:

"Ну чего, все в норме. Стандарт. Взорвется? Обязательно. Если добавить парочку взрывчатых "Т". Скажем, тринитротолуол и тэн...

Ждать пришлось долго. Старая, обитая дерматином дверь жалобно ухала, впуская и выпуская посетителей.

Своих, из прокуратуры, было мало. Все больше пожилые люди в шляпах: хозяйственники, бухгалтера. Из кабинета в приемную вползал дым, доходили сердитые голоса – разговор шел на высоких нотах. Дело явно не уголовное.

Валерию надоело ходить из угла в угол. Взял у секретаря газету, сел к окну. "В середине сезона. Футбольное обозрение". Статья была большая и, наверно, интересная – в этой газете обозрение вел заслуженный мастер спорта, знаменитый в прошлом игрок "Спартака".

– Ко мне? – донеслось издалека.

– Да, – ответил голос секретаря.

Валерий с трудом оторвался от газеты. Прокурор стоял в дверях, улыбался.

– Входите.

Может быть, потому, что они вошли вместе, или от дыма, который теплым облаком висел в воздухе, кабинет показался Валерию не таким официальным. И прокурор держался проще.

– Вам не помешает, если я буду ходить? Очень хорошо. Ну-ну, пожалуйста.

Валерий заранее решил, что скажет. Без эмоций, только факты. Об анализе не стоит: результат отрицательный.

– Поработали вы неплохо, – мимоходом отметил прокурор. – Ничего нового? Так. Что же, надо передавать в суд?

– Как будто.

Прокурор спокойно продолжал мерить шагами комяату. Сказал, не оборачиваясь:

– Значит, нельзя передавать в суд.

– Почему? – схитрил Валерий.

– Потому что у следователя нет внутренней уверенности. А почему – это, надеюсь, вы объясните.

– Таирова не признает себя виновной.

– Знаю. Очень печально. Но одного этого мало. Она может честно ошибаться. Так бывает.

– Нет. – Валерий в нескольких словах объяснил.

– Все равно одного этого недостаточно, – стоял на своем прокурор.

– Но я ей верю, Гасан Махмудович...

Прокурор наконец-то обернулся. Сказал негромко:

– Вот это меняет дело. Вы были у эксперта?

– Был. Он считает, что возможно только одно – кроме, конечно, ошибки Таировой – неизвестная примесь в нефти. Я давал на анализ из резервуаров. Безуспешно. А мой товарищ... химик... говорит, что это ничего не доказывает, нужно проверить скважины...

Прокурор долго молчал. Устало махнул рукой.

– Погуляйте. Зайдите минут через сорок.

Полдень – самое пекло. Воздух тягучий и липкий.

Не идешь а плывешь в парном молоке. Зачем это ПСР, поехать бы сейчас на море. Пешком до объединения, там на автобус – полчаса и пляж. Нужно "долбить" язык, язык, язык. Хорошо, что Таирова говорит по-русски.

иначе пришлось бы с переводчиком: "Спросите, пожалуйста, она говорит правду..."

В подъезде прохладнее. Кажется, от тяжелых каменных стен тянет ветром. Интересно, что решил прокурор?

Товариш Джафаров просил подождать, – официальным тоном говорит секретарь.

В газете статья известного футбольного обозревателя. "Удивительно, с какой серьезностью пишут обо всем спорте: "Спартак" или "Динамо" – вопрос жизни и смерти.

– Бросайте газету. Едем к консультанту, – прокурор отдохнул, смеется. За кого болеете? Нехорошо. Не блещут? Правильно. Тем более надо болеть за своих.

Откуда у консультанта такой кабинет? Зал. Сдвинутые буквой "Т" столы. Вереница телефонов. Пульт, подсвеченный лампочками, – совсем как на заводе.

Хозяин – смуглый, большеголовый, одет превосходно (серый костюм, серые туфли, стальной галстук) – поднялся им навстречу. Долго жал руку прокурору.

– Это наш товарищ, Крымов.

Вежливо, но без особого интереса.

– Очень рад. Рустамов.

Посторонние могли бы догадаться и уйти. Ничего подобного. Посетителей становится все больше. Рустамов вызывает секретаря и просит никого не пускать:

"юлько по самым спешным", – поколебавшись, добавляет он.

Этих спешных, однако, много. Постоянно кто-то входит, кто-то выходит. Говорить о деле невозможно. Рустамов и прокурор обмениваются обычными вопросами:

работа, семья, дети – в промежутках хозяин кабинета отвечает посетителям. Говорит он не повышая голоса, не приказывает, советует. При всем том ясно: он начальник.

И едва ли не главный в объединении. Ему докладывают о ходе добычи нефти. О бурении. О заводе, который срывает ремонт агрегатов. О нехватке труб. О катере, час назад ушедшем в море.

– Мы по делу. – пользуясь минутной передышкой говорит прокурор. Валерий Петрович, расскажите.