Текст книги "Суд герцога"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Улыбка Ферранте стала шире.

– Великолепный план, мессер Таддео, но вы упустили одну мелочь, этакий пустячок.

– И что же это за мелочь? – поинтересовался делла Вольпе.

– В Реджио ди Монте далеко не все глухие. И тысячу человек, поднимающихся по горной дороге, услышат издалека. Так что, несмотря на темноту, нас встретят градом камней и ушатами кипящей воды.

Таддео сердился, чувствуя за собой поддержку Рамиреса. Фабио Орсини, в силу своей молодости, сохранял нейтралитет. Двух же капитанов постарше насмешки Ферранте не устроили. Они пожелали знать, а что может предложить он сам.

Пока ничего, признался Ферранте.

– Если бы только долину окутал туман… – мечтательно начал он, но при упоминании этого слова офицеры повскакивали с мест и выскочили из палатки.

Внешнее спокойствие Ферранте скрывало бурю в его душе. Приказ Борджа действовал по-прежнему, а он так и не знал, как подступиться к его выполнению. Ночь спал он плохо, а проснулся перед рассветом. Встал, оделся, вышел в ясную, холодную ночь. И решил подняться на холм, лелея пусть слабую, но надежду, что сможет придумать подходящий план, еще раз взглянув на Реджио.

По мере приближения к вершине, ночь отступала все быстрее, и громаду Реджио он увидел уже при свете дня. Но не город, темнеющий на фоне южного неба, привлек его внимание, а узкая долина у его ног. Он смотрел и смотрел, не доверяя своим чувствам, опасаясь, что туман – плод его фантазии, а сам он лежит в палатке и спит. Ибо густые клубы тумана скрыли половину долины и поднимались все выше, захватывая новые и новые пространства. Река, та совсем пропала из виду. О таком тумане он и мечтал.

На вершине Ферранте задержался недолго. Времени на раздумья не оставалось. На счету была каждая минута.

Он повернулся и птицей слетел к подножию холма, в лагерь своей маленькой армии. Кинулся к трубачам, требуя, чтобы те заиграли подъем, и заметался средь спящих солдат.

– По коням! По коням! – вопил он, и скоро к нему присоединились с полдюжины горнов.

А к Ферранте уже спешили полуодетые, непричесанные офицеры. Точные, короткие приказания, и они разбежались к своим подчиненным. Скоро проснувшийся лагерь напоминал растревоженный муравейник. Но офицеры быстро упорядочили суматошные перемещения людей и лошадей. Пехотинцы выстроились первыми, и Ферранте не стал ждать ни секунды. Вскочил на подведенного к нему оруженосцем жеребца. Его сопровождали два трубача, в руке он нес красно-золотой штандарт с изображением бычьей головы .

– Рамирес, подготовьтесь к выступлению, но не трогайтесь с места, пока горны не позовут вас. Фабио, останетесь при орудиях. Таддео, за мной. Скорей! Скорей!

Чуть ли не бегом заставил он их подняться на вершину Монте Куарто. Там его конные трубачи поднесли горны к губам, переполошив всю округу. Жители Реджио высыпали на стены, и под их взглядами первые ряды длинной колонны перевалили через вершину, ярко освещенную лучами утреннего солнца, и скрылись в тумане. Ферранте на лошади указывал пехоте путь.

***

– А теперь бегом, – прокричал он и повел их не вниз, но направо, вокруг холма, пока первый ряд колонны не пристроился в затылок последнему чуть ли не у самой вершины Монте Куарто.

Там Ферранте и остался, а колонна, обратившись в кольцо, снова и снова переваливала через вершину. Пять раз повторили они этот маневр, прежде чем Ферранте приказал Таддео скрыться с пехотой в тумане. Потом пришел черед Орсини с орудиями и обозными повозками, пустыми, ибо свернуть лагерь они не успели. За повозками вновь последовала пехота, на этот раз в компании с кавалерией Рамиреса.

Всадников сменили повозки и артиллерия, пехотное кольцо, за ним через вершину вновь прогарцевали кавалеристы. Более часа продолжался этот маскарад, посредством которого Ферранте намеревался напугать защитников Реджио. Более часа их глаза все более наполнялись страхом, ибо они видели, как могучая армия переваливает через вершину Монте Куарто и спускается в долину, под стены их города. Пехота, кавалерия, закованные в сталь, ярко сверкавшую на солнце, солдаты, великолепные лошади, мощные орудия, бесконечный поток, исчезающий в тумане. Чтобы пересечь реку, как думал кардинал-граф, а на самом деле, чтобы обогнуть холм и пристроиться в хвост тем, кто в этот момент выходил на вершину.

***

К тому времени, как туман начал редеть и Ферранте понял, что спектакль пора заканчивать, кардинал-граф подсчитал, что через гору перевалило не менее десяти тысяч человек. Отсюда следовал однозначный вывод: случилось то, чего он никак не ожидал, – Чезаре Борджа не пошел на Пьомбино, но привел всю армию под стены Реджио, чтобы взять город штурмом или вынудить его защитников к сдаче.

Кардинал-граф помрачнел. Напади на него тысяча человек, даже две, пусть и пять, он бы не побоялся осады, справедливо полагая, что надолго она не затянется: войска понадобятся Чезаре для других, более важных дел. Но появление такой армии в корне меняло дело. Ни о каком сопротивлении, похоже, не могло идти и речи. Чтобы хоть как-то подсластить пилюлю и не принимать решения самому, Джироламо Гуанча распорядился собрать городской совет.

Советников от страха била дрожь. В один голос просили они графа открыть ворота, чтобы спасти город от огня и меча. Борджа, утверждали они, не пощадит ни старых, ни малых, если они попытаются защищаться. Да и какой смысл оказывать сопротивление при таком превосходстве сил атакующих. Ферранте действительно спустился со своим отрядом в долину. И для продолжения маскарада воспользовался полосой леса у реки.

Когда туман рассеялся, жители Реджио обнаружили под стенами города лишь тысячу человек. Но люди находились в постоянном движении. Кто уходил в лес, кто появлялся на опушке. Так что не вызывало сомнений, что бесчисленные легионы герцога сосредоточились под сенью деревьев, а видят они лишь авангард. Такой вывод подтверждался еще одним обстоятельством: кавалерии на опушке не было.

Кардинал-граф выслушивал мнения советников, высокий, стройный, с величественной осанкой, привыкший повелевать, а не подчиняться. Выговорились еще не все, когда паж объявил о прибытии герольда от Чезаре Борджа, герцога Валентино и Романьи.

Герольда допустили в зал заседаний совета, симпатичного парня в красно-золотом камзоле с вышитым гербом папы на груди, в разноцветных чулках, красном и желтом.

Он низко поклонился собравшимся, без всякой на то нужды сообщил о своем занятии и перечислил, хотя от него этого и не требовали, все многочисленные титулы герцога Валентино, от лица которого говорил. После чего изложил то, ради чего пришел. Просил он немного, во всяком случае меньше, чем предполагал кардинал-граф. Всего лишь сдачи города. Ничего более. Просьба эта не сопровождалась какими-либо угрозами на случай, если не будет выполнена. Чезаре Борджа не сомневался, что иного для Реджио не дано. А попусту сотрясать воздух он не любил.

***

И действительно, то был единственный выход для горожан. Герцог держал их за горло. Впрочем, не торопил и разрешил думать над его просьбой до заката. Кардинал склонил голову.

– На каких условиях предлагает мне сдаться его светлость?

– Он гарантирует безопасность вам и всему гарнизону.

Горькая улыбка изогнула губы мятежного прелата.

– Я благодарю герцога за такое великодушие. Я должен посоветоваться, прежде чем приму решение. Мои послы известят о нем его светлость.

Герольд откланялся и вышел за дверь.

Никто не решился нарушить наступившую тишину: кардинал-граф думал. Гордость его получила жестокий удар, и ему требовалось время, чтобы прийти в себя. Но внезапно советники Джироламо Гуанчи увидели, как злобно блеснули его глаза.

– Пусть будет, как вы того желаете. Сегодня же мы откроем ворота. Вы можете идти, господа, – и отпустил их взмахом руки.

А оставшись один, еще долго сидел, мрачно улыбаясь самому себе. Реджио пал. Но Чезаре Борджа и его капитан ненадолго переживут свою победу, он об этом позаботится.

Кардинал-граф поднялся, ударил в гонг. И приказал мгновенно появившемуся пажу позвать к нему секретаря, сенешаля и командира гарнизона.

***

На опушке леса тем временем поставили несколько палаток, в том числе и палатку Ферранте, в которой он и его офицеры ожидали послов кардинала-графа. Благодаря утренним маневрам, престиж Ферранте куда как вырос в глазах и Орсини, и делла Вольпе, и Рамиреса. Правда, последний, расточая похвалы своему главнокомандующему, не постеснялся спросить, а что бы тот предпринял, не будь тумана, а делла Вольпе, признавая оригинальность замысла, продолжал сомневаться в полном успехе, полагая, что мессер Гуанча может и упереться.

Все эти придирки, однако, ни в коей мере не испортили превосходного настроения Ферранте. Сама природа чудесным образом пришла ему на помощь, так что он полностью уверовал в благорасположение госпожи удачи. И прибытие послов графа подтвердило его правоту.

Они приехали втроем: мессер Аннибал Гуанча, как утверждалось, племянник графа, хотя злые языки указывали на более близкое родство, командир гарнизона и председатель совета.

Их тут же окружили солдаты, да так плотно, что они испугались за свою жизнь и не смогли как следует оглядеться, дабы понять, какими силами располагает Чезаре Борджа. А затем уважаемых послов быстренько препроводили в палатку Ферранте.

Мессер Аннибал, возглавлявший посольство, оглядел присутствующих. Ферранте сидел на стуле. Рамирес стоял по одну его руку, делла Вольпе по другую. Оба в полном вооружении. За маленьким столиком слева сидел Фабио Орсини с гусиным пером в руке. Перед ним лежал чистый лист пергамента.

– Я прибыл с поручением к герцогу Валентино, – возвестил Аннибал.

– Я – капитан его светлости, посланный им принять вас, – важно ответил Ферранте. – Его светлость ожидал, что приедет сам кардинал-граф. Его он принял бы лично. Но с подчиненным должен говорить подчиненный. Так что я готов вас выслушать, мессер.

Аннибал на мгновение замялся, но не мог не признать справедливости доводов Ферранте. Произвело на него впечатление и то достоинство, с которым держались офицеры. Так что, не тратя даром времени, он сообщил о согласии кардинала-графа сдать город в обмен на безопасность, гарантируемую Борджа как ему самому, так и остальным защитникам Реджио.

– То есть вы принимаете предложение, сделанное вам его светлостью. Это хорошо, – Ферранте повернулся к Орсини. – Запишите, – и вновь посмотрел на послов. – Желаете сказать что-то еще?

– Позвольте обратиться с одной просьбой.

– Говорите.

– Мой господин умоляет его светлость не вводить в город такую огромную армию, а ограничиться лишь гарнизоном, необходимым для поддержания порядка. Мой господин радеет о благополучии Реджио и опасается, что у жителей возникнут немалые трудности из-за большого скопления сол…

– Достаточно, – прервал его Ферранте. – Я вправе удовлетворить вашу просьбу. Запишите, Фабио, в город войдут лишь двести пехотинцев делла Вольпе, которые и составят гарнизон Реджио. Прочие войска останутся за пределами городских стен. – Затем он обратился к послу:

– Вот, пожалуй, и все. Теперь нам остается лишь подписать условия капитуляции, да городской совет должен дать клятву верности его светлости.

– И то, и другое можно сделать сегодня вечером в Реджио, а затем мой господин надеется, что его светлость герцог Валентино и офицеры его свиты отужинают с ним во дворце.

При последних словах брови Ферранте изумленно взметнулись вверх, так что Аннибал поспешил объясниться.

– Сокровенное желание моего господина – помириться со святым отцом и герцогом. Он надеется, что они примут во внимание его нынешнее смирение, и, в знак прощения прошлых обид, сегодня вечером его светлость соблаговолит сесть за один стол с моим господином.

Ферранте на мгновение задумался.

– Его светлости не свойственно проявление суровости там, где в этом нет необходимости. И при условии, что к тому времени цитадель будет в наших руках, я, от имени герцога, принимаю предложение кардинала-графа.

Посол поклонился.

– Ваши люди могут занять цитадель незамедлительно. Командир гарнизона находится здесь, чтобы сказать вам об этом.

На этом официальная часть закончилась и, выслушав похвалу победоносной армии герцога, послов выпроводили из лагеря. Час спустя двести пехотинцев под предводительством Таддео делла Вольпе вошли в Реджио ди Монте, заняли цитадель. Вскоре Ферранте получил от них известие, что никаких инцидентов не произошло и гарнизон кардинала-графа, кстати, достаточно многочисленный, разоружен.

На исходе дня Ферранте, в сопровождении Рамиреса и Орсини, а также почетного эскорта в сотню кавалеристов, въехал в город, чтобы подписать акт капитуляции, принять клятву верности городского совета и отужинать с кардиналом-графом.

Под аркой ворот его встретил Таддео. Покрытое шрамами лицо ветерана сияло. Он полагал, что в одержанной ими победе над превосходящими силами врага есть и его лепта, так что в донесении, посланном герцогу, будет упомянуто и славное имя делла Вольпе. Вместе со своей охраной из двадцати пехотинцев он присоединился к кавалькаде, и они проследовали ко дворцу по темным, пустынным улочкам Реджио. Горожане, по вполне понятным причинам, в этот вечер предпочли не высовывать носа из своих домов.

На ступенях окруженной аркадами лестницы, поднимающейся от просторной площади перед дворцом, их ждал кардинал-граф, величественная фигура в алой сутане. Яростный блеск его глаз, однако, разом угас, когда его взгляд не нашел Чезаре Борджа среди подъехавших ко дворцу всадников. Вот тут Ферранте и объяснил, чем вызвано отсутствие герцога.

Вот когда в полной мере проявилась любовь Ферранте к шуткам. Особо забавным нашел он возможность поделиться сутью розыгрыша с его жертвой, то есть эпилог получался не менее смешным, чем сама шутка. А что до жестокости, с которой она была разыграна, так и граф Гуанча относился к разряду таких же шутников, поэтому Ферранте не видел большого греха в том, что на этот раз подшутили и над ним.

Стоя у подножия лестницы с приятной улыбкой на устах, Ферранте сообщил кардиналу-графу, что Борджа не прибыл в Реджио ди Монте по той простой причине, что находится под Пьомбино. А неприступный город сдан отряду численностью в тысячу человек, которому с помощью густого тумана удалось выдать себя за десятитысячную армию.

Изложил Ферранте все это с теми интонациями, к которым прибегает умелый рассказчик, рассчитывая вызвать смех слушателей.

Но не дождался ответного смеха от кардинала-графа. Наоборот, с каждым словом лицо последнего все более бледнело, по мере того как он осознавал, на какой мякине его провели, заставив добровольно открыть ворота. И взгляд его, которым он буквально сверлил господина, разодетого в серый шелк, в серой же шляпе с плюмажем, становился все суровее. А когда Ферранте закончил, кардинал-граф дрожащим от ярости голосом пожелал узнать, кого же он пригласил к своему столу.

– Я – Ферранте да Исола, – гордо ответил капитан, а затем представил трех своих офицеров.

Мессер Гуанча уже улыбался, но едва ли улыбка эта выражала радость.

– Так мне не остается ничего иного, как радушно принять вас в моем доме.

– И правильно, – покивал Ферранте. – Именно так и должно воспринимать удачные шутки.

Но у его офицеров по спине побежал холодок от взгляда бывшего правителя Реджио, которым он одарил их, приглашая в дом.

Так велика была ярость прелата, так велико желание отомстить людям, выставившим его круглым идиотом, а особенно этому юному нахалу, смеявшемуся ему в лицо, что отсутствие герцога уже не огорчало его. Дождавшись, пока Ферранте поднимется по лестнице, он повернулся и повел его во дворец.

Он сказал, что ему не остается ничего иного, как радушно принять гостей, на что Ферранте ответил, что именно так и следует воспринимать шутки. Ну, ну! Наверное, он заговорил бы по-другому, зная, что ему уготовано. Такие мысли роились в голове прелата. Они помогали успокоить нервы, скрашивали жестокое поражение.

С глубоким почтением Ферранте и его офицеров подвели к столу, но рассадили так, что каждого окружали придворные кардинала-графа. Ферранте оглядел стол и улыбнулся. Он знал, что бояться нечего. Парадный наряд скрывал железную кольчугу, точно такую же, как и у его друзей, а во дворе ждали сто его кавалеристов и двадцать пехотинцев Таддео, готовых в любую минуту прийти на помощь.

Кардинал-граф восседал во главе стола на золоченом кресле, стоявшем на небольшом возвышении. Остальные расселись, как бог на душу положит, вне зависимости от чина и звания. Последнее удивило-таки Ферранте. Его самого посадили ближе к середине стола, а не по правую руку Гуанчи, как почетного гостя и представителя герцога. Отметил Ферранте и то, что вокруг кардинала сидели только его люди, а от ближайшего из офицеров Борджа его отделяло шесть человек. Слева от Ферранте расположился мессер Аннибал, племянник кардинала-графа, ранее приезжавший на переговоры, справа – незнакомый ему дворянин Реджио ди Монте.

Ферранте заподозрил неладное. Все шло как-то не так. Неужели он попал в западню? Не задумал ли прелат убить их, а затем попытаться собрать все силы и напасть на обезглавленный отряд? При нем и его офицерах были мечи, а побежденные подчеркнуто пришли без оружия. Хотя спрятать в парадном наряде кинжал – пара пустяков, а числом их двадцать, пятеро на каждого. Один из принципов, которых неукоснительно придерживался Ферранте, гласил: презирающий врага усиливает его. И, мучимый дурными предчувствиями, он уже спрашивал себя, а не допустил ли роковой ошибки? Но растерянность длилась недолго, ибо решение родилось тотчас же: под любым предлогом привести в зал солдат. А вскоре нашелся и предлог, впрочем, и об этом Ферранте позаботился сам. Не зря же его почитали за блестящего стратега.

Он о чем-то оживленно беседовал со своим соседом слева, мессером Аннибалом, когда лакей наклонился, чтобы обслужить его, держа в руках большое серебряное блюдо с рыбой под соусом. Повернувшись, словно случайно, Ферранте ударил локтем в бок лакея. Блюдо, естественно, перевернулось. Половина содержимого вывалилась на серый шелк наряда капитана, вторая – на стол. В притворном гневе Ферранте вскочил, и от молодецкого удара лакей отлетел к дальней стене.

– Клянусь всеми святыми! – проревел он. – Неужели в Реджио не умеют прислуживать за столом?

Кардинал-граф, мессер Аннибал, даже его офицеры, Таддео, Рамирес, Орсини, все пытались успокоить Ферранте, но тот продолжал рвать и метать, с грохотом отодвинул стул и зашагал к двери, роняя по пути куски рыбы и капли соуса, перекочевавшие с серебряного блюда на его грудь, живот, ноги. Сердито отбросил он портьеру и громовым голосом призвал наверх пехотинцев Таддео.

Тут уж поднялись все гости, в том числе и кардинал-граф, на бледном лице последнего отразилось раздражение.

– Каковы ваши намерения, мой господин? – воскликнул он. – Этот человек виновен лишь в том…

– Плевать я на него хотел, – грубо прервал графа Ферранте. – Но если уж я должен ужинать с вашим высочеством, я не потерплю, чтобы мне прислуживали свинопасы и купали в соусе из-под рыбы. Я позову своих солдат, чтобы они поучили ваших лакеев.

На щеках кардинала-графа затеплились пятна румянца.

– Как будет вам угодно, мой господин.

А Ферранте уже повернулся к десятку солдат, столпившихся у порога.

– Пики поставьте к стене, – скомандовал он. – Будете прислуживать нам за столом. Сейчас, мессер Гуанча, вы увидите, как это делается.

Офицеры Ферранте уже смекнули, что к чему, как, впрочем, и кардинал-граф, разгадавший нехитрый маневр сицилийца. И пренебрежительно усмехнулся.

– Вы, господа из Рима, можете научить нас многому, – ответил он, как бы подводя черту под неприятным инцидентом.

Ферранте с готовностью рассмеялся, спеша рассеять напряжение, им же и вызванное. И во многом ему это удалось, благодаря тому что подали вино. Из рук сенешаля один из солдат получил большой кувшин чеканного золота, на стенках которого художник изобразил историю Бахуса и нимф из Нисы.

Солдат прямиком направился к кардиналу-графу, но тот прикрыл свою чашу рукой.

– Сначала моим гостям, – после чего с улыбкой, добродушно указал Ферранте, что и его люди недостаточно вышколены.

Его слова не встретили особых возражений. Ферранте добился поставленной цели, а посему не считал нужным накалять атмосферу.

Как только солдат наполнил чаши Ферранте и его трех офицеров, сенешаль выхватил у того кувшин, чтобы вновь наполнить его. Но не отдал кувшин солдату, потому что другой, с точно таким же кувшином, уже наливал вино дворянам из Реджио. Нет сомнений, едва ли кто это заметил, если б вино разливали лакеи кардинала-графа. Однако у солдат все вышло не так ловко, и Ферранте подсознательно отметил про себя эту странность, но не придал ей особого значения.

Он протянул руку к чаше, поднял ее и уже подносил ко рту, когда перехватил взгляд хозяина дома, вроде бы случайно брошенный на него, ибо он тут же перескочил на соседей Ферранте. Но что-то во взгляде кардинала-графа заставило Ферранте насторожиться. Во всяком случае, рука его замерла, не донеся чашу до рта. Врожденное чувство опасности не подвело, ибо в тот же миг подсознание услужливо подсказало, что ему и его офицерам наливали вино из одного кувшина, а кардиналу-графу и дворянам Реджио – из другого. И этот пустячок, на который ранее он практически не обратил внимания, разом выплыл на первый план, затмив собой все остальное. Вино в его чаше и чашах офицеров отравлено! И в этом выводе он опирался не только на интуицию, но и на, пусть и косвенные, улики.

Лишь мгновения ушли на то, чтобы оценить ситуацию, а секунду спустя Ферранте уже решил, как действовать дальше.

Другой на его месте поднял бы шум, опираясь на поддержку солдат. Но не Ферранте. Он не желал быть поднятым на смех, окажись его Обвинение ложным. А кроме того, открывалась возможность сыграть с мессером Гуанчей в его же игру, но по своим правилам. Отказаться от такого лакомства Ферранте не мог.

Поэтому, а напомним читателю, что прошла лишь секунда, как чаша с вином замерла в воздухе, не опуская ее, он повернулся к Орсини, сидевшему на другой стороне стола чуть наискосок, и позвал его. Орсини посмотрел на него.

– Передайте мне вощеные дощечки. Я вспомнил, что должен кое-что записать. – Поставил чашу на стол и наклонился вперед.

А дожидаясь, пока Орсини достанет дощечки для письма, успел шепнуть пару слов по-испански Рамиресу, сидевшему напротив него: «No bibas!» – справедливо полагая, что за шумом разговора едва ли кто разберет, о чем речь.

Брови испанца поднялись и тут же вернулись на прежнее место, показав Ферранте, что он все понял.

А чтобы наблюдавший за ним из-под полуопущенных век кардинал-граф не понял, что хитрость его разгадана, Ферранте откинулся на спинку стула, лениво поднял чашу и вроде бы отпил из нее. На самом же деле он лишь на мгновение задержал чашу у плотно сомкнутых губ, которые тщательно вытер, поставив ее на стол.

Глаза кардинала-графа радостно сверкнули. Но Ферранте этого не видел. Сосед передал ему таблички Орсини. Раскрыв их, Ферранте написал: «Вино не пить! Предупредите Таддео» – захлопнул их и вернул хозяину.

– Прочитайте, что я написал, Фабио. Прошу вас и вести себя соответственно.

Орсини повиновался, и Ферранте восхитила та естественность, с которой юноша сыграл отведенную ему роль. Прочитав послание, он поднял голову, улыбнулся, на мгновение замер с раскрытыми табличками, словно не зная, что делать дальше, а затем повернулся к делла Вольпе.

– Я думаю, это относится не только ко мне, но и к вам, Таддео, – и протянул таблички ветерану. – Надеюсь, я не ошибся?

Как раз в этот момент делла Вольпе подносил ко рту полную чашу. Но поставил ее на стол, чтобы взять таблички. Прочитал, в раздумье сморщил лоб, наконец все понял и кивнул Ферранте.

– Посмотрю, что можно сделать, – и убрал таблички в карман.

Ферранте облегченно вздохнул, готовясь перейти ко второму этапу пусть и не им начатой игры. А кардинал-граф в ту же секунду встал, поднял чашу и предложил выпить за здоровье высокочтимых гостей.

***

Заскрипели стулья, в соответствии с этикетом после такого тоста пили стоя, но Ферранте опередил всех и вскочил первым, с чашей в руке.

– Позвольте мне сказать пару слов до того, как мы осушим наши чаши, – и простер левую руку, призывая остальных остаться на своих местах. – Ваше высочество, я умоляю вас сесть и выслушать мою маленькую речь, которую я намерен произнести от лица моего господина. Надеюсь, что, выслушав меня, вы выпьете за наше здоровье с открытым сердцем и чистой душой, ибо мы не держим на вас зла.

Глаза его ярко блестели, на щеках горел юношеский румянец. Присутствующим могло показаться, что эти внешние признаки обусловлены тем вниманием, которое даровали Ферранте сидящие за столом. На самом же деле его возбуждал азарт игрока, решившего обратить неуклюжий план кардинала-графа против него же самого. Ничто не возбуждало Ферранте более сражения умов. И сейчас он буквально вибрировал от предвкушения уготовленной им шутки.

– Хочу подчеркнуть, что мы пришли к вам с миром. – Как бы ненароком он переложил полную чашу из правой руки в левую. – Да и какой толк в кровавой резне, после того как Реджио ди Монте добровольно раскрыл ворота… – тут он запнулся, уставившись на кардинала-графа.

– Ваше высочество, у вас что-то болит? – голос его переполняла искренняя тревога.

Мгновенно все взгляды скрестились на бывшем правителе Реджио, сидевшие за столом вытягивали шеи, чтобы посмотреть на прелата, который лишь молча мигал, сбитый с толку восклицанием Ферранте. И в этот самый момент левая рука сицилийца поставила чашу на стол рядом с чашей мессера Аннибала. Глаза же его не покидали лица кардинала.

– Ничего у меня не болит, – отчеканил прелат. – Я в полном порядке.

А пальцы Ферранте уже сжались на чаше Аннибала. Причем он заранее повернулся так, чтобы тело скрывало от сидевших справа движение его руки. Аннибал же, наклонившись над столом, не давал кардиналу-графу увидеть, что происходит за спиной его племянника. Те же, кто расположился напротив, все еще смотрели на кардинала, так что и для них манипуляции Ферранте прошли незамеченными. Когда же взгляды присутствующих возвратились к сицилийцу, он держал чашу на уровне груди, точно так же, как в тот момент, когда всеобщее внимание переключилось на графа Гуанчу.

– Наверное, меня подвело зрение, – рассмеялся Ферранте. – Мне показалось, что вы, ваше высочество, внезапно побледнели и откинулись на спинку, лишившись чувств.

– Нет, нет, – улыбнулся в ответ прелат. – Я лишь уселся поудобнее, готовясь выслушать вашу речь.

И Ферранте продолжил, разразившись потоком громких, но пустых слов, обещая, что теперь жителям Реджио беспокоиться не о чем, поскольку герцог найдет им правителя, который будет заботиться о них, как о собственных детях. Обещание это вызвало саркастическую улыбку на губах многих из друзей графа Гуанчи. А Ферранте еще выше поднял чашу.

– Я пью за мир и процветание Реджио ди Монте, за успехи и победы армии нашего славного герцога.

И, медленно закинув голову, осушил чашу до дна.

Будут ли дворяне Реджио пить во славу Чезаре Борджа, Ферранте не знал, но не сомневался, что кардинал-граф делать этого не станет. И действительно, тот лишь поднес чашу ко рту, не спуская с сицилийца полных злобы глаз.

С тревогой наблюдали за ним и его офицеры, которые, следуя полученному приказу, даже не прикоснулись к своим чашам.

Но несколько человек выпили, в том числе и мессер Аннибал, племянник графа Гуанчи. Обильное угощение вызвало жажду, и он поставил на стол уже пустую чашу.

А затем, когда под взглядом кардинала Ферранте опустился на стул, мессер Аннибал издал жуткий вопль, схватился за живот, будто желая расстегнуть пояс, и откинулся назад, перевернув стул. Покатился по полу, затем поджал ноги к груди, елозя сведенными судорогой руками по мозаичному полу, изо рта его раз за разом исторгались крики боли.

Оставшиеся же за столом похолодели от ужаса. Лишь вопли Аннибала, становившиеся все слабее, нарушали мертвую тишину. Потрясенные, сидели и дворяне Реджио, и офицеры Ферранте, с побледневшими лицами, широко раскрытыми глазами, но не было лица бледнее, чем у бывшего правителя города. Солдаты и слуги в страхе попятились подальше от корчившегося на полу Аннибала, а более всех перепугался сенешаль, подавший солдату кувшин с отравленным вином. Сомнения раздирали его душу: а не перепутал ли он кувшины?

Искоса наблюдая за мессером Гуанча, Ферранте ждал, пока долгая агония его племянника подойдет к концу. Когда же тело замерло, а душа отошла в мир иной, он встал, единственный, сохранивший самообладание. Насмешливые искорки сверкали в его глазах, губы кривились улыбкой.

– Похоже, мессер Гуанча, произошла ошибка. Ваш сенешаль очень уж безответственно

отнесся к столь серьезному поручению и подал кувшин с отравленным вином не тем гостям. А вы тем самым угодили в яму, которую рыли другим.

Юноша, сидевший правее от Ферранте и тоже испивший вина, издал жуткий крик и лишился чувств. Усмешка Ферранте стала шире: дурачок грохнулся в обморок от страха, тем самым усилив эффект его слов.

– Рамирес, – продолжил он, – пошли сюда своих людей. Затем закрой ворота, и чтоб никто во дворце не шевельнул и пальцем без твоей команды.

Рамирес вышел. Пехотинцы, прислуживавшие за столом, похватали пики и повернулись к Ферранте в ожидании приказа.

– Господа, – обратился сицилиец ко всей честной компании, – я прошу всех отойти к дальней стене, всех, кроме моего господина, кардинала-графа, – и добавил, заметив, что кое-кто сунул было руку за пазуху:

– Того, кто обнажит оружие, незамедлительно задушат внизу, во дворе. Считайте, что я предупредил вас, господа! С непокорными разговор у меня будет коротким.

И они потянулись к дальней стене, словно стадо овец, все, за исключением троих: кардинала-графа, юноши, потерявшего сознание, и покойника. Пехотинцы Таддео, усиленные подмогой, присланной Рамиресом, встали между ними и Ферранте, и никто из дворян Реджио не попытался прорвать эту ощетинившуюся стальную стену.

Ферранте вновь повернулся к кардиналу-графу. Мессер Гуанча сидел, вцепившись в подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. В остальном же он напоминал скорее статую, а не живого человека. Сицилиец произнес лишь одно слово, указывая на полную чашу, стоявшую перед прелатом:

– Выпейте!

Кардинал-граф соображал плохо. В голове у него помутилось. Но отрывистая команда вернула его к действительности. Он шевельнулся, вжался в спинку кресла. Отвел взгляд от чаши, как он теперь свято верил, с отравленным вином, один вид которой наполнял его ужасом. Хотя на самом деле, и Ферранте знал это лучше других, в вине, налитом кардиналу-графу, яда не было.