Текст книги "Торквемада и испанская инквизиция"
Автор книги: Рафаэль Сабатини
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Обвиняемый не мог познакомиться с протоколами выдвинутых против него показаний; ему даже не сообщали всего, в чем он обвиняется, лишая возможности противостоять обвинителям, что, безусловно, говорит о поистине чудовищной несправедливости этого трибунала. Проводя расследование под покровом такой скрытности, какой не знал ни один суд, инквизиторы получали возможность насаждать страх более ужасный, чем возбуждали питаемые человеческим топливом костры их обычных аутодафе.
Торквемада создал этот параграф, исходя из предостережений Эймерико по поводу разглашения имен свидетелей. Но Эймерико не пошел дальше утверждения, что имена следует скрывать в случае, если разглашение повлечет за собой угрозу жизни доносчика. Обвиняемый же, по Эймерико, имеет право читать полную запись показаний свидетеля, даже если может из этого сделать вывод о личности своего обвинителя. Эймерико не поднимал никаких вопросов о сокращении предоставляемого защите экземпляра свидетельских показаний.
Намерение Торквемады совершенно очевидно. Оно отнюдь не заключается, как то утверждается в параграфе, в стремлении уберечь доносчиков от угрозы мести. В конце концов, как это выяснится прежде, чем мы завершим обзор инквизиторской юриспруденции, ранение или даже смерть свидетелей рассматривались бы (и совершенно открыто) как вполне приемлемое событие: доносчики уже вполне отработали свое для дела веры и теперь приобретали бы бессмертный ореол мучеников. Скорее цель Торквемады состояла в том, чтобы не сокращалось число доносов. Доносчик должен быть надежно защищен лишь ради того, чтобы другие безбоязненно сообщали сведения о скрывающихся еретиках и вероотступниках и чтобы деятельность Святой палаты не прекращалась.
Трасмиера, инквизитор более поздних времен, воздавая хвалу закрытому характеру разбирательств, говорит об этом, как о «краеугольном камне, на который опиралась инквизиция, вызывая благоговение христиан, что содействовало доносам и являлось опорой и фундаментом трибунала. Отказ от этого правила, несомненно, привел бы к разрушению здания всей организации».
Любопытно обратиться к современным писателям, поддерживающим идею закрытого разбирательства – таким, как преподобный Сидней Смит, в чьей доброй вере нет никаких сомнений. Он пишет следующее: «Зачастую вред репутации третьих властей60[60]
Третья власть – власть судебная; первая власть – законодательная, вторая – исполнительная.
[Закрыть] наносит безнаказанность явного преступника: свидетели знают, что влиятельные друзья обвиняемого могут отомстить за него. Точно так было и в случае с инквизицией. Мараны имели значительное влияние благодаря своему могуществу, высоким постам и тайным связям с необращенными иудеями. Они определенно стремились нейтрализовать усилия Святой палаты, проводившей судебные разбирательства. Торквемада в своем законодательном акте 1484 года утвердил тайное судебное расследование инквизиции…»
Аргумент благовидный и вполне обоснованный. Но если учесть, что доносчик, столь заботливо защищенный от всякой опасности, совершенно огражден и от обвиняемого, становится понятным, что подобная процедура призвана оправдывать опрометчивость, допущенную в пылу сбора свидетельских показаний. Точка зрения инквизиторов может быть принята даже симпатизирующими ей людьми лишь с большой натяжкой.
Статья, касающаяся адвокатов, основана на древнем церковном законе, запрещающем защищать еретика. Согласие адвоката взяться за защиту увеличивало риск быть обвиненным самому.
Параграф XVII
«Инквизиторам надлежит лично допрашивать свидетелей, а не перепоручать ведение допроса нотариусам или прочим лицам. Если же свидетель болен или не может предстать перед инквизитором, а инквизитор не может посетить свидетеля, то в этом случае он может послать церковного судью епископства в сопровождении другого уполномоченного лица и секретаря для оформления показаний».
Параграф X VIII
«Инквизиторы и священник, исполняющий обязанности епископского судьи, должны присутствовать при пытках – или, по крайней мере, кто-нибудь из их числа. Ежели по какой-то причине это невозможно, вести допрос поручается обученному и преданному человеку».
Параграф XIX
«Отсутствующего обвиняемого следует вызвать в суд, вывесив объявление об этом на двери той местной церкви, которую он посещает, а через тридцать дней – в случае неявки – инквизиторы могут заочно вынести приговор, если его виновность достаточно очевидна. В противном случае его можно объявить подозреваемым и приказать ему – как положено в отношении подозреваемых – явиться для канонического очищения. Если он не сделает этого в указанные сроки, его виновность считается доказанной.
Расследование в отношении отсутствующих может быть предпринято в любом из трех следующих случаев:
1) В соответствии с разделом «Cum contumatia de haereticis» («неявка еретика в суд» (лат.)) призвать обвиняемого явиться и защищать себя – под страхом отлучения от церкви – сразу в нескольких делах, затрагивающих вопросы веры. Если он не подчинился, его следует объявить бунтовщиком, а если он будет упорствовать в своем бунте в течение одного года, – официально признать еретиком. Это – наиболее надежный и наименее суровый путь.
2) Если инквизиторы сочтут, что виновность отсутствующего можно считать установленной, его следует призвать с помощью эдикта явиться и доказать свою непричастность в течение тридцати дней или более длительного срока, если известно, что он находится где-то далеко. И его следует вызывать на каждом последующем этапе разбирательства, вплоть до вынесения приговора. Если он по-прежнему отсутствует, его следует обвинить в непокорности и бунте и, ежели виновность будет доказана, вынести приговор в его отсутствие без дальнейших отсрочек.
Если в ходе инквизиторского расследования выяснится причастность отсутствующего к греху ереси (хотя бы это преступление и не было доказано неопровержимо), инквизиторы могут вызвать его эдиктом о вызове и потребовать явки в суд в течение отведенного времени, чтобы в законном порядке очиститься от подозрения. Если же он не явится или, явившись, не сумеет оправдаться, его следует признать виновным, а инквизиторы должны поступить с ним в соответствии с требованиями закона.
Инквизиторы, будучи обученными и разбирающимися в этом, вольны избрать тот путь, который покажется им наиболее соответствующим конкретным обстоятельствам дела».
Всякий человек, осужденный как «неявившийся по вызову суда», становился изгоем, которого любой был вправе убить.
На каноническом очищении, которое упоминается в атом параграфе, необходимо остановиться подробнее.
Каноническое очищение применялось только к тем, кого обвиняла людская молва, кто приобрел репутацию еретика. Оно является превосходным примером вымученной справедливости, которую трибунал позволял себе в отдельных делах. В основном же для него было свойственно вопиющее попрание справедливости.
Для канонического очищения, разъясняет Эймерико, обвиняемому следовало найти несколько поручителей, или «compurgatores», количество которых зависело от тяжести приписываемого молвой проступка. Честность поручителей должна быть общеизвестной, они должны иметь то же общественное положение в обществе, что и обвиняемый, и знать его несколько лет. Обвиняемый должен поклясться на Евангелии в том, что он никогда не придерживался и не изучал еретических учений, а «compurgatores» – под присягой подтвердить, что это правда. Очищение следовало провести во всех городах, где обвиняемый был опорочен молвой,
Обвиняемому предоставлялось определенное время на поиски поручителей, и, если ему не удавалось найти требуемое количество, его сразу осуждали и выносили приговор, как еретику.
Пенья добавляет в своих комментариях по этому поводу, что всякий, кому повторно вменялась в вину ересь, немедленно признавался «relapso» (то есть вновь отступившим от веры) и передавался в руки гражданских властей, приводивших в исполнение приговоры инквизиции. По этой причине он не считал каноническое очищение легким наказанием: все в значительной степени зависело от воли третьих властей.
Эймерико далее пишет, что иногда к каноническому очищению могли быть приговорены те, кого опорочила людская молва, но они не попали о руки инквизиторов. Стоило им не подчиниться вызову в суд, инквизиторы отлучали их от церкви, и. если не удалось снять с себя отлучение в течение года, их признавали еретиками и применяли меры, соответствующие этому приговору.
Параграф XX
«Если какой-либо документ судебного разбирательства выявит ересь человека умершего, против него следует возбудить расследование – даже по истечении сорока лет после совершения преступления – и, если он будет признан виновным, тело его должно быть эксгумировано.
Его дети или наследники могут явиться в трибунал, чтобы защищать его; но ежели они не явятся или, явившись, не смогут доказать его невиновность, приговор належит привести в исполнение, а собственность конфисковать».
Понятно, что возбуждение процесса против умершего не могло служить добрым или полезным целям, и ничто, кроме алчности, не вдохновляло создателей столь варварского декрета. Инквизиция провозглашала с амвонов, причем провозглашала громогласно и постоянно, что ее цель искоренение ересей, что существует настоятельная необходимость «во исполнение долга перед Богом» уничтожить тех, кто упорствует в ереси или своим учением или примером отравляет души других. Так инквизиция оправдывала свои действия и отметала все сомнения в порядочности движущих ею мотивов.
Но как связать это с судебным расследованием о верованиях умершего – несмотря на то, что он, возможно, умер более сорока лет назад?
Надо отметить, что это постановление не является изобретением Торквемады. Он лишь следовал по пути, проложенному предшествовавшими инквизиторами. Он обнаружил прецедент в сто двадцатом вопросе Эймерико – «Confiscatio bonorum haereteci fiery potest post ejus mortem» («конфискация наследства еретика, разоблаченного после смерти» (лат.) ). Здесь автор «Directorium» безапелляционно заявляет, что, хотя гражданское право прекращает дела в отношении умерших преступников, этого нельзя допускать при обвинении в ереси ввиду чудовищности преступления. (Пожалуй, если бы он был совершенно откровенен, он мог бы сказать: «Ввиду наживы, которую можно извлечь из такого процесса».)
Еретики, продолжает Эймерико, подлежат преследованиям и после смерти, если их вина будет доказана; в течение сорока лет после смерти их собственность может быть конфискована у наследников, вплоть до третьего поколения.
Торквемада лишь отменил ограничение сорока лет, установленное его предшественником.
К вышеупомянутому Эймерико также добавляет, что наследников следует поставить в известность о том, что умерший был еретиком, и с этого момента их надлежит осудить за плохое служение делу веры и сокрытие этого преступления! Тем самым он заставляет людей добровольно предъявлять обвинение своим отцам и дедам в еретических заблуждениях, чтобы самим избежать унижения, позора и запрета на высокие должности и престижные профессии – и это несмотря на то, что сами они могли быть вернейшими из католиков, на которых не падает ни малейшее подозрение!
Жестокость и несправедливость этого постановления невозможно описать словами. Тем не менее, как и в прочих случаях, церковники умело подбирают оправдания всем своим низостям. Единственное, в чем инквизиторы действительно достойны восхищения, – это ловкость, с которой они умеют найти оправдание и согласовать со своей совестью самые негуманные действия. Они ответят на вопрос о законности подобных расследований утверждением, что совершают это с величайшей неохотой, но что долг велит поступить именно так, чтобы живущие остерегались нарушить верность католической церкви под страхом кары, которая постигнет их и их потомков, даже если им самим повезет ускользнуть от правосудия при жизни. Тем самым инквизиторы представляют свои действия вполне правильными и даже желательными, если стремиться к торжеству веры. И если в этом есть хоть крупица истины, кто скажет, что их совесть не может быть успокоена этим самообманом и что конфискации были не более чем обязанностью, которая никак не влияла на выносимые ими приговоры?
Процессы против умерших были отнюдь не редкостью, что подтверждается частыми записями о сожжении трупов – одна из целей, ради которых их выкапывали. Другая состояла в том, чтобы эти трупы не оскверняли священную землю кладбища.
Параграф XXI
«Соверены пожелали, чтобы инквизиция действовала во владениях дворян подобно тому, как и на землях Короны. Во исполнение этого предписания инквизиторам надлежит принять от хозяев владений клятву подчиняться всему, что предопределено законами, и оказывать помощь инквизиторам. Если они будут уклоняться от этого, против них следует возбудить дело, как того требует закон».
Параграф XXII
«Если еретики, переданные в руки гражданских властей для приведения приговора в исполнение, оставят после себя детей несовершеннолетних и неженатых, инквизиторы обязаны позаботиться о них и предписать попечительство над ними таким людям, которые воспитают их в нашей святой вере. Инквизиторы должны приготовить подробное описание соответствующих обстоятельств для каждого из сирот с той целью, чтобы щедрая королевская милость могла быть при необходимости оказана им, когда на то будет воля монархов и когда они вырастут добрыми христианами, особенно в отношении девочек, которым надлежит иметь достаточное приданое, чтобы выйти замуж или поступить в монастыри».
Льоренте утверждает, что, хотя ему пришлось просмотреть великое множество протоколов старых процессов инквизиции, ни в одном из них он не обнаружил записи, которая говорила бы в пользу детей осужденного еретика.
Декреты инквизиции, суровые во всех аспектах, были наиболее суровыми в отношении детей еретиков. Несмотря на то, что младенцы сами никогда не были замешаны в ереси, за которую могли пострадать их отцы или деды, они вынуждены были жить в нищете и не могли претендовать на высокое положение из-за запрещения занимать – вплоть до второго поколения – руководящие должности на гражданской службе или получать церковные приходы, а также работать по уважаемым или доходным специальностям. И словно этого было недостаточно, их осуждали на ношение внешних знаков позора: они не имели права одеваться в тонкие ткани, носить оружие или украшения, ездить верхом – под страхом еще худших наказаний. Одним из неизбежных результатов этих варварских декретов стало вымирание многих славных испанских родов еврейского происхождения в последнем десятилетии пятнадцатого столетия.
Так инквизиторы понимали проведение в жизнь прекрасных и милосердных заповедей кроткого Христа, от имени которого действовали.
Параграф ХХ III
«Если какой-нибудь еретик или вероотступник, которому отпустили грехи в указанные сроки амнистии, будет освобожден Их Величествами от конфискации имущества, следует иметь в виду, что это относится лишь к той собственности, которую он терял из-за своего прегрешения. Освобождение от конфискации не затрагивает той собственности, которую прощенный унаследовал от лица, приговоренного к конфискации. Это делается с той целью, чтобы прощенный не оказался в лучшем положении, чем наследник верного католической вере человека».
Параграф XXIV
«Поскольку король и королева в своем милосердии предписали освобождать от зависимости тех христиан-невольников, которые принадлежали еретикам, то даже в случае отпущения грехов и отмены конфискации невольники должны быть отпущены на волю во славу и честь нашей Святой веры».
Параграф XXV
«Инквизиторам, их помощникам и прочим представителям инквизиции, таким, как финансовые инспекторы, констебли, секретари и судебные приставы, отец-настоятель монастыря Санта-Крус приказывает не принимать взяток под страхом отлучения и лишения должности, а также принуждения к возвращению или выплате в двойном размере стоимости принятых подношений».
«Directorium» Эймерико разрешал инквизиторам принимать подношения при условии, если подарки не были слишком значительными, предписывая инквизиторам не проявлять чрезмерной алчности – но не из-за греха, таящегося в жадности, а чтобы не давать мирянам повод для скандала.
Параграф XXVI
«Инквизиторам надлежит работать в согласии друг с другом; этого требует занимаемое ими положение, а также серьезные затруднения, которые могут возникнуть в результате разногласий между ними. Если инквизитор руководит делами в епархии, это не должно давать ему повода полагать, будто он обладает превосходством над своими коллегами. Если между инквизиторами вспыхнет какая-нибудь ссора и они не смогут самостоятельно уладить ее, им следует держать дело в тайне, пока они не представят его на рассмотрение настоятеля Санта-Крус, который, как их наставник, вынесет решение, какое сочтет лучшим».
Параграф XXVII
«Инквизиторам надлежит установить такой порядок, чтобы их подчиненные обращались друг с другом вежливо и уважительно. Если кто-либо из подчиненных совершит проступок, инквизиторам следует наказать его, а если они не смогут заставить его исполнять свои обязанности, им следует уведомить настоятеля монастыря Санта-Крус об этом; он же должен немедленно понизить провинившегося в сане и сделать ему назначение, которое сочтет наилучшим в интересах Господа нашего и Их Величеств».
Параграф XXVIII
«Если встретится дело, сущность которого не укладывается в рамки этого кодекса, инквизиторы, в соответствии с законом, должны вести расследование по своему усмотрению в соответствии с совестью, которая укажет им лучшее решение в интересах Бога и Их Величеств».
К этим двадцати восьми параграфам Торквемада в дальнейшем делал дополнения – в январе 1485 года, в октябре 1488 года и в мае 1498 года. Мы еще обратимся к ним, а сейчас достаточно будет сказать, что они не имеют – за исключением некоторых дополнений 1498 года – первостепенного значения, будучи в основном следствием тех положений, с которыми мы уже ознакомились; эти дополнения посвящены прежде всего вопросам внутреннего устройства инквизиции и не затрагивают ее отношений с остальным миром.
Глава XI. ЮРИСПРУДЕНЦИЯ СВЯТОЙ ПАЛАТЫ – ФОРМА ПРОЦЕДУРЫ
Невозможно получить полного представления о юриспруденции Святой палаты, не уделив должного внимания действиям трибунала и методам, которые использовались при ведении дел.
Сфера его деятельности уже рассматривалась нами, как и преступления, попадавшие под юрисдикцию безжалостного трибунала к моменту назначения Торквемады на могущественный пост Великого инквизитора и главы Супремы. Осталось добавить, что, желая еще шире раскинуть сети инквизиции, он стремился распространить ее юрисдикцию на все дела, непосредственно затрагивающие вопросы веры, и на ряд преступлений, имеющих к ней лишь косвенное отношение.
Добился ли Торквемада осуществления всех своих замыслов, мы не знаем. Но известно, что именно он причислил двоеженство к разряду дел, находящихся в ведении Святой палаты, утверждая, что это – преступление против закона божьего, осквернение таинства бракосочетания. Адюльтер, который в неменьшей степени является преступлением против этого таинства и не наказывается гражданскими судами, он оставил без внимания, но установил, что содомия61[61]
Содомия – гомосексуализм.
[Закрыть] попадает под инквизиторскую юрисдикцию и что повинных в этом грехе следует сжигать на костре заживо.
Человека непреклонного целомудрия и строгости, его приводила в гнев распущенность нравов, царившая в среде клириков. Однако не в его власти было одолеть зло без особых полномочий, которые мог дать только Рим, а Торквемаде хватило истинной смелости добиваться таких полномочий от ужасного Джованни Баттисты Кибо, занявшего трон Святого Петра под именем папы Иннокентия VIII.
Наиболее возмутительная форма этой распущенности известна как «соблазнение» – «solicitation turpia» («соблазнение грешницы» (лат.) ), – то есть злоупотребление тайной исповеди для соблазнения кающейся женщины. Это обстоятельство серьезно вредило церкви, ибо давало разящее оружие в руки ее противников и клеветников. Принято считать, и это более чем вероятно, что возникновение исповедальных кабин, введенных в семнадцатом веке, объясняется именно этим: они позволяли надежно оградить исповедника от кающегося, оставляя им для общения зарешеченное окошечко.
Как и другие проступки духовных лиц, дела такого рода находились полностью в ведении епископов, отчаянно сопротивлявшихся любым попыткам Торквемады вторгнуться в сферу их влияния. Неудивительно, что духовенство сочло за лучшее прекратить борьбу с этим злом и, за исключением старого кардинала, придерживавшегося жесткой позиции и боровшегося с этим злом в соответствии со своим званием и долгом священнослужителя, проявляло величайшую терпимость к разоблаченным нарушителям, о чем можно судить по мягкости епитимий, наложенных на них.
Уступки искушению, которое захватывало священника и приводило к интимным связям между ним и его кающимися прихожанками, были полностью дозволены и признаны.
Впоследствии, однако, эти вопросы, решить которые оказалось не во власти Торквемады, Рим все-таки передал в ведение инквизиции ради самого существования церкви, ибо над ней уже сгустились грозные тучи народного гнева.
Всегда крайне неприятное для церкви «соблазнение» стало чрезвычайно опасным после Реформации, когда оно с полной очевидностью проявлялось в необоснованных разглашениях тайны исповеди. Широко распространилось мнение, что справиться с этим злом можно только методами инквизиции, и потому соответствующие дела были переданы в руки инквизиторов. Осквернение тайны исповеди стало достаточным основанием для причисления «соблазнений» к ереси. Более того, в некоторых случаях ересь могла оказаться даже менее безобразным явлением: например, когда священник уверял прихожанку, что ее согласие на интимную близость с духовным лицом не представляет собой греха. Причем женщину, обвинившую священника в «соблазнении», всегда особенно дотошно допрашивали об этой стороне дела.
В позднем издании «Cartilla», или «Руководства» (для инквизиторов), все издания которой осуществлялись исключительно самой инквизицией, в разделе «Causas de Solicitacion» («случаи соблазнения» (лат.) ) можно найти инструкции по дознанию женщины, предъявившей священнику упомянутое обвинение.
Однако не в интересах церкви было выставлять напоказ этих правонарушителей, обнажая тем самым свои язвы.
Лимборк утверждает, что таких правонарушителей отправляли на каторжные работы или даже отдавали в руки гражданских властей, приводивших приговор в исполнение. Но тогда, как отмечает Льоренте, к ним пришлось бы применить все правила аутодафе, из-за чего, безусловно, возник бы скандал при объявлении характера преступления. Совершенно справедливо его высказывание о том, что такой поворот событий был нежелателен для церкви, ибо ее постигло бы заслуженное порицание. Поэтому такие процессы были закрытыми и приводили к приговорам, мягкость которых не находит оправдания. Сверх всяких ожиданий, преступники отделывались только лишением духовного сана. Зачастую инквизиторы ограничивались тем, что лишали провинившихся священников права принимать исповеди и накладывали епитимью, согласно которой нарушители должны были пребывать в уединении монастыря в течение нескольких лет.
Однако, вполне возможно, подобное наказание было тяжелее, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что сами монахи тех монастырей, куда ссылали осужденных, считали подобную епитимью какой угодно, только не легкой.
Подтверждением тому может служить материал судебного разбирательства, подробности которого Льоренте обнаружил в изученных им документах.
Речь идет о деле монаха-капуцина62[62]
Капуцин – член католического монашеского ордена, основанного в XVI в. как подразделение ордена Св. Франциска в Италии; название происходит от итал. cappuccio – так назывался остроконечный капюшон, являвшийся обязательной деталью одеяния капуцинов.
[Закрыть] , следствием по которому (в XVIII веке) руководил Великий инквизитор Рубин де Кевальос. Сколь высоким было положение и сан преступника, столь же бесстыдной и изобретательной была избранная им защита: протокол читается, как одна из наименее поддающихся литературному переводу историй из «Декамерона» Боккаччо. Его приговорили к пятилетнему заключению в одном из монастырей его же ордена; и такой страх вселил в капуцина сей приговор, что он умолял инквизиторов как о милости, чтобы ему смягчили приговор и заточили в подземелье инквизиции. На вопрос о причинах просьбы, звучавшей так необычно, подсудимый заявил, что слишком хорошо знает о той участи, на которую обрекает его братство тех монахов, которые провинились подобно ему.
Ходатайство было отклонено. Великий инквизитор отказался изменить приговор. Льоренте добавляет, что капуцин скончался три года спустя в стенах монастыря, куда был сослан.
Сколь буйным цветом расцвело распутство в среде духовенства к тому времени, когда инквизиции поручили расправиться с ним, можно судить по данным, приведенным X. К. Лиэ. Из них следует, что только в самом Толедо за первые тридцать пять лет деятельности Святой палаты в этом направлении было осуждено сорок два священника, признанных виновными в «соблазнении». Не следует считать, как проницательно отмечает Лиэ, что инквизиторы покрывали преступления своих духовных собратьев – дело в том, что в тех случаях, когда свидетельства вины были налицо, быстрое вынесение обвинительного приговора позволяло церкви избежать широкого скандала.
Завершая эту тему, отметим: статистика Льоренте свидетельствует, что правонарушителями были в основном монахи; количество осужденных церковных священников составляло лишь десятую часть. Однако это не говорит о большей снисходительности по отношению к церковным священникам.
Другим преступлением, впоследствии тоже введенным под юрисдикцию Святой палаты, было ростовщичество. Но в дни Торквемады ни ростовщичество, ни «соблазнение» не находились в ведении инквизиции.
В своих процедурных формах и методах трибунал Святой палаты под ревностным управлением настоятеля Санта-Крус твердо придерживался установок, заложенных Эймерико. В самом деле, «Cartilla», изданное позже в помощь инквизиторам – некоторые положения из него действуют и доныне – и целиком опирающееся на «Directorium», было в качестве приложений присовокуплено к кодексу, провозглашенному Торквемадой и включавшему в себя как уже имевшиеся положения, так и разработанные позднее.
К этим методам мы теперь и обратимся.
Обвиняемый оказывался перед трибуналом, заседавшим в аудиенц-зале Святой палаты, или Святого дома (casa Santa), как стали называть здания, занимаемые службами инквизиции.
Суд состоял из инквизитора, назначенного Торквемадой, ординария (судья епископства в духовных делах), финансового инспектора и секретаря, в чьи обязанности входило фиксировать все, что выяснялось на дознании. Они рассаживались за столом, на котором возвышалось распятие, установленное между двумя свечами, и лежало Евангелие, предназначенное для принесения клятвы обвиняемым.
После приведения к присяге у арестованного спрашивали его имя, место рождения, подробности о семье и название прихода, в котором он состоял. Затем ему в общей, неконкретной форме задавали вопрос о том, что он может рассказать о своих проступках.
Пенья советует инквизиторам не использовать четких, определенных вопросов, дабы не подсказывать обвиняемому ответы. Кроме того, конкретный вопрос позволял обвиняемому ограничиться ответом по сути его, тогда как расследование, проводимое с помощью вопросов, сформулированных в неопределенной, обшей форме, нередко приводило к тому, что обвиняемый проговаривался о неизвестных еще преступлениях или лицах, до сей поры не заподозренных.
Очевидно, с той же целью схолиаст предлагает спрашивать у обвиняемого, знает ли он, за что его арестовали, и кого подозревает в доносе; инквизиторам рекомендовалось также задать вопросы о том, кто является духовником обвиняемого и давно ли он ходил к исповеди в последний раз. Ответ любого из тех, кто втайне отступил от веры или хотя бы пренебрежительно относился к соблюдению христианских обычаев, непременно разоблачит его и еще раз подтвердит тяжелейшее подозрение в ереси.
Далее Пенья предписывает инквизиторам проявлять осторожность, дабы не позволить обвиняемым ускользнуть от их расспросов, и не поддаваться воздействию их доводов или слез, ибо еретики чрезвычайно изобретательны в сокрытии своих преступных заблуждений.
Эймерико перечисляет десять различных методов, используемых еретиками в стремлении обмануть инквизиторов. Эти методы – скорее личное знание Эймерико коварства священников, чем опыт, накопленный при разоблачении хитростей еретиков. Словом, инквизиторы вполне могли бы использовать подобные уловки, если бы случилось невероятное и сила закона оказалась на стороне еретиков.
Он рекомендует отвечать вероломством на вероломство – «ut clavus clavo retundatur» («клин клином вышибают» (лат.) ) – и оправдывает использование лицемерия и даже заведомой неправды, отстаивая право инквизиторов сказать: «Cum essum astutus dolo vos cepi!» («хитрость присуща даже луку, исподтишка вызывающему слезы (лат.) ); рекомендует противопоставить десяти хитроумным методам коварных еретиков десять особых правил, которые застанут их врасплох и вконец запутают.
Эти правила и комментарии Пеньи к ним заслуживают подробного ознакомления, поскольку позволяют нам понять дух средневековой церкви.
Итак, повторными допросами от обвиняемого следует добиться ясных и точных ответов на поставленные вопросы.
Если обвиняемый решительно не сознается в своем проступке, инквизитору надлежит обратиться к нему с величайшей мягкостью, давая понять, что суду все известно, излагая это приблизительно так:
«Видишь, я жалею тебя – того, кто ошибся из-за своей доверчивости, чья душа погибает; ты согрешил, но еще больший грех лежит на том, кто вовлек тебя в это заблуждение. Потому не принимай на себя грехи других и не выставляй себя главарем в делах, в которых ты был всего лишь соучастником. Поведай мне правду сам, ведь, как ты понимаешь, мне уже известны все обстоятельства дела. Тем самым ты сможешь не уронить свою репутацию, а я смогу быстрее отпустить твои грехи и освободить тебя, и ты сможешь возвратиться домой. Скажи мне, кто руководил тобой, – ведь сам ты не замышлял зла и был введен в заблуждение».
Речами такого рода, звучавшими примирительно и успокаивающе, инквизитор создавал впечатление, что суть проступка известна суду, и приступал к расспросам о частностях.
Пенья добавляет и другую формулировку, которую, по его словам, использовал фра Ивон:
«Не бойся признаться во всем. Ты, должно быть, думал, что они – добрые граждане, обучающие тебя полезным вещам, и доверчиво внимал им… Ты с наивной простотой тянулся к людям, в доброту которых верил и за которыми не знал дурных поступков. Случается, и более мудрые люди допускают ошибки в подобной ситуации».
От несчастного добивались самообличения, на время спрятав под мягкой бархатной перчаткой холодную сталь руки.
