Текст книги "Белларион (др. изд.)"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Глава VI. НАСЛЕДСТВО

Фачино Кане, граф Бьяндратский, синьор Новары, Дертоны, Варесе, Розате, Вальсассины и всех земель возле озера Лаго-Маджоре, вплоть до Вогонье, был погребен с большой пышностью в церкви Сан-Пьетро в Чьель-д'Оро.

Среди тех, кто пришел попрощаться со знаменитым кондотьером, были, конечно же, его капитаны – Франческо Бузоне Карманьола, Джордже Вальперга, Николино Mapсалья, Вернер фон Штоффель, бургундец Вужуа – во главе с Белларионом Кане, графом Гави; под Бергамо, вместе с осаждающей город армией, остались только Кенигсхофен и пьемонтец Джазоне Тротта.

После похорон они собрались в Зеркальном зале, названном так из-за украшенного цветными стеклами потолка, и секретарь Фачино прочитал им завещание умершего, написанное и заверенное три дня назад нотариусом Павии.

Богатое и обширное владение Вальсассина Фачино оставлял Беллариону «в знак своей искренней любви и признательности за его верность и заслуги». Крупная сумма денег была завещана Карманьоле, но все остальные земли с городами и крепостями, приобретенные в основном после того, как Фачино был смещен с поста наместника в пользу Малатесты, а также колоссальное состояние, оцениваемое в четыреста тысяч дукатов, переходили во владение его вдовы. Он завещал Беллариону командовать его кондоттой и напоминал всем остальным капитанам, что сила заключается в единстве, и советовал им оставаться под началом Беллариона – хотя бы до тех пор, пока в герцогстве не будет восстановлен порядок. Наконец, он просил своих капитанов позаботиться о его вдове, упрочить ее положение в унаследованных ею владениях и, при необходимости, защищать их.

Когда чтение закончилось, Карманьола встал со своего места, широким движением вытащил свой меч и положил его на стол.

– Мадонна, – обратился он к Беатриче, неподвижно, как статуя, сидевшей во главе стола, – я складываю к вашим ногам власть, которой наделил меня синьор Фачино; в вашей воле вернуть ее мне.

Такой поступок, при всей его театральности, пришелся по душе этим загрубевшим солдатам. Вальперга немедленно последовал примеру Карманьолы, и вскоре пять обнаженных клинков засверкали на дубовом столе. Лишь Белларион, в глубине души с презрением относившийся ко всякого рода ритуалам, чуть замешкался присоединиться к своим соратникам.

Графиня торжественно поднялась со своего кресла. Дрожащим от волнения голосом она произнесла слова благодарности и, называя каждого по имени, одному за другим вернула их оружие – всем, кроме Беллариона.

Отпустив затем своих капитанов, она не спеша подняла вуаль с лица, на котором только очень внимательный взор смог бы заметить следы печали от понесенной утраты, взглянула на так и оставшегося стоять возле стола Беллариона и чуть нахмурила свои тонкие черные брови.

– Ты позже всех присягнул мне на верность, Белларион, – с вкрадчивой мягкостью в голосе проговорила она. – Почему ты колебался? Ты в чем-то сомневаешься?

– Люди, подобные Карманьоле, обожают такие жесты, но нужно ли подчеркивать ими свою искренность? Я всегда испытываю неловкость, когда мне приходится делать это, и только поэтому мой меч лег на стол последним. Но я готов безоговорочно служить вам, и моя жизнь в вашем распоряжении.

Наступила пауза. Ее глаза все так же внимательно наблюдали за ним.

– Возьми свой меч, – наконец сказала она.

Он протянул было к нему руку, но тут же отдернул ее.

– Почему вы сами не хотите вернуть его мне?

– Ты отличаешься от всех остальных. Мантия Фачино упала на твои плечи. Как ты собираешься воспользоваться ею?

– Как указано в завещании, мадонна.

– Мне бы хотелось услышать его в твоей интерпретации.

– Разве я не сказал вам, что в соответствии с предписаниями, оставленными мне синьором Фачино, которому я обязан всем, что имею, моя жизнь находится в вашем полном распоряжении?

– Твоя жизнь, – медленно повторила графиня, и ее грудь вздрогнула От едва сдерживаемого волнения. – Ты предлагаешь очень многое. Неужели ты ничего не хочешь взамен?

– Я предлагаю вам свои услуги, свою верность и саму жизнь взамен того, что я уже получил. Я сам являюсь должником, мадонна.

Вновь наступило молчание. Затем она тяжело вздохнула.

– Мне трудно с тобой, Белларион, – с оттенком каприза в голосе произнесла она.

– Почему же?

Она робко – пожалуй, слишком робко – приблизилась к нему и положила свою руку на черный бархатный рукав его туники, подняла к нему свое бледное, прекрасное лицо, на удивление молодое для ее возраста, и на этот раз в ее глазах не было обычного высокомерного выражения.

– Возможно, ты считаешь, Белларион, что сейчас еще не время говорить о том, что я собираюсь сказать тебе, – медленно и задумчиво произнесла она. – Однако мне кажется, что сам факт смерти синьора Фачино и условия оставленного им завещания заставляют не откладывая принимать решение относительно нашего будущего.

Высокий и по-военному суровый, он стоял совсем близко от нее, так что мог ощущать тонкий аромат ее духов.

– Я жду ваших распоряжений, синьора.

– Моих распоряжений? О Боже! Какие я могу отдавать тебе распоряжения?

Она на секунду отвела взгляд в сторону, но затем положила обе руки ему на плечи и вновь пристально посмотрела ему в глаза. На ее бледных щеках зарделся легкий румянец.

– Синьор Фачино оставил мне огромное наследство. Оно может послужить тебе опорой для осуществления самых честолюбивых замыслов.

На ее губах появилось слабое подобие улыбки, и ему показалось, что она затаила дыхание, ожидая его ответа.

– Вы предлагаете мне… – начал он и осекся.

– Разве ты сомневаешься в том, что я тебе предлагаю? Для нас обоих настало время делать выбор, Белларион. – Она чуть придвинулась к нему.

– Сила – в единстве, как напоследок напомнил всем нам Фачино, – продолжала она. – Если мы скрепим наш союз, кто сможет противостоять нам? У Фачино была сильнейшая в Италии армия, которая поддержит нас, если мы будем вместе, и, опираясь на нее и на мои средства, ты сможешь добиться чего угодно. Ты станешь герцогом Миланским, если захочешь. Вполне возможно, тебе даже удастся осуществить мечту Джангалеаццо и сделаться королем всей Италии.

Он улыбнулся ей в ответ, но в его темных глазах мелькнула печаль.

– Вряд ли кто догадывается, мадонна, что на самом деле я почти лишен честолюбия, – мягко ответил ей он. – Все, кто видел, как за какие-то четыре года из безвестного полуголодного школяра я превратился в богатого и прославленного синьора, вероятно, решили, что я – один из тех, кто готов пойти на все, лишь бы добиться благосклонности богини удачи. Увы, это совсем не так, мадонна. Цели, которые я ставил перед собой, никоим образом не связаны с полученными мною почестями. Я не держусь за них; все это – пустое тщеславие, мыльные пузыри, игрушки, созданные для забавы взрослых детей, и они совершенно не прельщают меня.

Она отпрянула от него, и в ее глазах мелькнуло выражение, похожее на страх.

– О Боже! Ты рассуждаешь как монах!

– Это едва ли удивительно, мадонна, если вспомнить, где я воспитывался. В миру меня удерживает лишь одна задача, выполнив которую я вернусь, скорее всего, обратно в тихую монашескую келью.

– Ты! – удивленно воскликнула она, и ее руки отпустили рукава его туники. – Ты собираешься от всего отказаться? Когда весь мир лежит у твоих ног, ты хочешь вернуться к унылому и безрадостному монашескому уединению? Белларион, ты – сумасшедший.

– Возможно, с большим основанием меня можно назвать благоразумным, мадонна. Кто сможет нас рассудить?

– А любовь, Белларион? Неужели не существует в мире любви? Разве она не делает настоящим все то, что ты считаешь бутафорией?

– Но разве любовь способна излечить человека от тщеславия? – воскликнул он. – О да, я согласен: любовь – это великая сила. Ради любви люди сходят с ума и превращаются в зверей, убивают и предают.

– Ты еретик!

Он с испугом взглянул на нее. Однажды его уже называли еретиком. Тогда он тоже крепко держался за свои представления, в истинности которых не сомневался, и что же – на собственном опыте он весьма скоро убедился в их лживости.

– Мы как-то раз беседовали с вами о любви: вы и я. И если бы я позволил себе увлечься вами, то чем отплатил бы Фачино за все сделанное мне добро? Стоит ли теперь удивляться, что я не верю любви, как, впрочем, и всему остальному, что мир может предложить мне?

– Пока был жив Фачино… – запнулась она и, опустив глаза, чуть отодвинулась от него. – Но теперь… – не закончив фразы, она протянула к нему руки, предоставив ему самому догадаться о том, что она имела в виду.

– Теперь я связан его повелениями, которым должен повиноваться так же беспрекословно, как если бы он был жив.

– Неужели его повеление противоречит тому… тому, что я предлагаю тебе? Разве в его завещании не сказано, что ты должен заботиться обо мне? Разве я сама не часть наследства, оставленного тебе?

– В завещании говорится, что я обязан служить вам, и вы, мадонна, всегда найдете во мне верного и преданного вам слугу.

Она отвернулась от него и с досады закусила губу. Наступило молчание, которое нарушил вошедший к ним секретарь Фачино: только что из Милана прибыл с важными новостями курьер, и синьор граф срочно требует к себе синьора Беллариона.

– Передайте его высочеству, что я немедленно иду к нему, – ответил Белларион. – Вы позволите мне откланяться, мадонна? – обратился он к графине, когда секретарь удалился.

– Да, можешь идти, – раздраженно ответила она, продолжая стоять к нему спиной.

Но он не спешил.

– А как же мой меч, мадонна? Вы не хотите своими руками вооружить меня для того, чтобы я мог служить вам?

Она косо взглянула на него, и уголок ее рта презрительно искривился.

– Мне помнится, ты совсем недавно заявлял, что терпеть не можешь показухи. – И, не дожидаясь ответа, она добавила: – Возьми свой меч сам, раз ты считаешь себя полновластным хозяином своей судьбы.

С этими словами она гордо вскинула голову и, шурша складками своего траурного одеяния, вышла вон.

Когда дверь за ней закрылась, Белларион взял со стола оружие и, грустно вздохнув, вложил его обратно в ножны. Он подумал о Фачино и о его вдове, которая принялась за бесстыдное кокетство, не дождавшись даже, пока тело ее бывшего супруга остынет в могиле, а затем в его памяти всплыло похотливое выражение, появлявшееся в глазах Филиппе Марии всякий раз, когда он смотрел на графиню.

Внезапно он понял, каким образом можно удовлетворить ее амбиции и стремление любой ценой достигнуть величия. Она намекала ему, что он должен сделать ее герцогиней Миланской. Что ж, она станет ею.

С этой мыслью он вошел в библиотеку, где Филиппе Мария ждал его за столом, стоявшим возле одного из окон. Перед ним были разложены пергаменты, письменные принадлежности и огромный рог единорога, почти метровой длины, который являлся одной из главных ценностей библиотеки.

Граф Павии сегодня был бледнее обычного и выглядел взволнованным и растерянным. Из приличия он сперва задал Беллариону несколько вопросов относительно траурной церемонии, от участия в которой он сам уклонился под каким-то благовидным предлогом, а на самом деле – из-за того, что не мог простить Фачино накинутого ему на шею ярма. После этого он взял со стола один из пергаментов.

– Пришли известия, – сказал он, и его голос заметно задрожал, – что Эсторре Висконти провозглашен герцогом Миланским.

Он замолчал и уставился на Беллариона, неподвижно стоявшего возле него.

– Вы уже знаете об этом? – спросил он.

– Впервые слышу, ваше высочество.

– И у вас это не вызывает удивления?

– Это смелый поступок, который может стоить мессеру Эсторре головы. Но иного шага от него трудно было ожидать в такой ситуации.

Филиппе Мария уставился в пергамент, чуть подрагивавший в его толстых пальцах.

– Фра Берто Качча, епископ Пьяченцы, произнес перед народом проповедь, в которой прославлял убийство моего брата и от имени Эсторре обещал для Милана наступление золотого века и отмену всех налогов. После этого они положили к ногам ублюдка ключи от города, знамя республики и герцогский скипетр.

Он швырнул пергамент на стол и скрестил пухлые руки на животе.

– Надо действовать, и немедленно, – закончил он.

– В нашем распоряжении имеется все необходимое, чтобы раздавить мессера Эсторре.

– Ха! – на рыхлом лице Филиппе Марии появилось почти дружелюбное выражение, и его маленькие глазки радостно сверкнули. – Помогите мне в этом деле, Белларион, и вы узнаете, что такое благодарность.

Словно пропустив мимо ушей обмолвку графа о награде, Белларион перешел прямо к фактам.

– Мы сможем взять восемь тысяч человек от Бергамо. Город готов сдаться, и четырех тысяч вполне хватит, чтобы дожать горло Малатесты. Синьор Эсторре, вероятно, не включил такую возможность в свои расчеты. Имея восемь тысяч человек, мы без труда выгоним его из Милана.

– Вы дадите необходимые распоряжения? Дадите их? Мне сказали, что армия сейчас подчиняется вам и все капитаны Фачино признали ваше первенство.

И тут-то архиобманщик Белларион приступил к своей работе.

– Вы сильно преувеличиваете, ваше высочество. Капитаны Фачино поклялись в верности не мне, а синьоре Беатриче.

– Но… а как же тогда вы? – ошарашенно спросил принц.

– Я жду распоряжений вашего высочества.

– Да, конечно. Но кем вы сами можете распоряжаться? Какое положение в армии вы сейчас занимаете?

– Мне предоставлено право командовать ею в любой кампании, в которую графиня соизволит отправить своих капитанов.

– Графиня?

Принц беспокойно поерзал в кресле и развернулся в нем так, чтобы лучше видеть своего кондотьера.

– А что, если… А вдруг графиня не захочет…

Он беспомощно взмахнул своими полными руками.

– Едва ли графиня станет противиться желаниям вашего высочества.

– Едва ли? Но – о Боже! – ведь это вполне возможно. Я должен сам убедиться… Я немедленно пошлю за ней.

Он чуть привстал со своего кресла и потянулся за стоявшим в дальнем углу стола колокольчиком, но ладонь Беллариона легла на руку принца прежде, чем тот успел позвонить.

– Минуточку, синьор принц. Сначала неплохо бы обдумать, что вы скажете синьоре Беатриче, и лишь потом уже посылать за ней.

– Что я могу сказать ей, если я не знаю, как она расположена ко мне?

– Вы сомневаетесь, синьор принц? – улыбнулся Белларион, и их руки одновременно отпустили рукоятку колокольчика и разъединились. – Насколько мне известно, она весьма расположена к вам. Я буду откровенен с вами: однажды мне пришлось даже напомнить ей о ее обязанностях по отношению к синьору Фачино.

– Ах! – Злобная гримаса на мгновение исказила полное лицо принца – он вспомнил о внезапном охлаждении к нему графини и о ее последующем отъезде в Меленьяно. – Это было очень смело с вашей стороны…

– Меня всегда считали смельчаком, – счел необходимым напомнить ему Белларион.

– Да, верно. – принц почувствовал себя неуютно под пристальным взглядом Беллариона. – Ну, раз она хорошо расположена ко мне, то…

– Когда-то именно так оно и было, ваше высочество, – перебил его Белларион, – но я отнюдь не уверен, что ее былое расположение к вам сохранилось и поныне.

– Почему же?

– Теперь, став вдовой Фачино, она обладает большей властью и большим богатством, чем многие принцы в Италии. Ее обширные владения…

– …которые составляют часть великого наследства, оставленного моим отцом, и которые Фачино присвоил себе! – с негодованием воскликнул граф, и все его желеобразное тело всколыхнулось.

– Они могут быть мирным путем воссоединены с герцогской короной.

– Мирным путем? Но каким именно? Вы можете выражаться яснее?

Но Белларион считал, что время для откровенности еще не настало.

– Графиня владеет не только землями, но и огромным состоянием, оцениваемым в четыреста тысяч дукатов. Вашему высочеству потребуются деньги на содержание огромной армии под Бергамо, а ресурсов вашей казны едва ли хватит для этого. Конечно, можно увеличить налоги. Но, мне думается, вашему высочеству прекрасно известно, какими осложнениями подобная мера грозит для принца, вступающего на новый престол. И у графини в избытке имеются не только земли и нужные вам деньги, – все капитаны армии Фачино поклялись в верности ей.

– Мессер Белларион, вы начинаете повторяться.

Белларион взглянул на него и улыбнулся.

– Я думаю, никогда прежде не случалось принцу вести к алтарю более богатую невесту.

– Невесту? – у Филиппе Марии отвисла челюсть, и он с неподдельным ужасом уставился на Беллариона.

– Разве это не лучшее решение, ваше высочество? Разве вы удовлетворитесь одним лишь согласием графини помочь вам, когда сможете с полным правом и по своему собственному усмотрению распоряжаться всеми ее средствами?

Принц закрыл наконец-то свой рот, медленно облизал пересохшие губы и злобно прищурил на него свои маленькие хитрые глазки.

– Вы предлагаете мне жениться на вдове Фачино, которая вдвое старше меня? – медленно, словно взвешивая каждое слово, проговорил он.

Белларион расхохотался.

– Что вы, ваше высочество! Как могу я делать такие предложения! Я даже не знаю, что синьора скажет на это. Но если ей захочется стать герцогиней, она найдет способ сделать вас герцогом.

Филиппе Мария обессиленно откинулся на спинку своего кресла. На его лбу выступили крупные капли пота, и он смахнул их тыльной стороной ладони. Затем он задумался, поглаживая многочисленные складки своего огромного подбородка, и в его тусклых глазах постепенно начал появляться блеск.

Наконец граф вновь протянул руку к колокольчику, и на этот раз Белларион уже не стал вмешиваться – он догадался, что алчность и похоть взяли верх в душе этого тучного, застенчивого юноши.

Он откланялся и ушел, унося в своем сердце горечь от осознания того, как дорого могут обойтись женщине ее неуемное тщеславие и распущенность. Однако он считал, что выполнил свою задачу: она получит то, чего так добивалась, и это будет ей наказанием.

Глава VII. ПРИНЦ ВАЛЬСАССИНА

Как Белларион предполагал, так оно и случилось: на двадцать втором году жизни Филиппе Мария обвенчался с тридцатидевятилетней овдовевшей графиней Бьяндратской. Амбиции, однажды уже подтолкнувшие ее выйти замуж за человека вдвое старше ее, вновь заставили ее согласиться на неравный брак – на этот раз с юнцом почти вдвое ее моложе. И самое печальное заключалось в том, что у нее не хватило мудрости предвидеть осложнения, которыми чревата подобная разница в возрасте; ей даже не пришло в голову, что претензии, которые она высказывала на этот счет Фачино, однажды будут в полной мере возвращены ей этим хитрым, скрытным и жестоким принцем, в чье полное распоряжение она столь опрометчиво отдала себя и свои обширные владения.

Тщетно Эсторре Висконти пытался не допустить на узурпированный им престол законного наследника. Филиппе Мария и Карманьола, возглавивший семитысячную армию, подошли к Милану, а Белларион остался осаждать Бергамо. Торопясь поскорее сломить сопротивление Малатесты, он предложил тому почетную сдачу и выход из города с оружием в руках. Малатеста согласился и, оставив в Бергамо сильный гарнизон во главе с надежным командиром, Белларион поспешил со своей армией присоединиться к Филиппе Марии.

Однако, простояв почти месяц под стенами Милана, им ни на шаг не удалось приблизиться к своей цели: Эсторре Висконти, в отчаянной попытке удержать город, призвал в миланское ополчение всех мужчин, способных держать в руках оружие.

Тогда Белларион решился на хитрость, и однажды внимание защитников города было привлечено звуками трубы, раздавшимися со стены замка Порто-Джовия, который его кастелян Вимеркати удерживал против Эсторре. Затем глашатай зачитал воззвание к жителям осажденного города, в котором Филиппе Мария торжественно обещал, что воздержится от грабежа, насилия и каких-либо преследований, если миланцы добровольно сдадутся своему законному правителю.

Новость мгновенно разнеслась по городу, и еще до наступления темноты все те, кого Эсторре силою привлек в свои ряды, дезертировали.

На другое утро он с горсткой наемников, оставшихся верными ему, предпринял отчаянную вылазку и с трудом прорвал кольцо осады, в то время как миланцы открывали Филиппе Марии ворота, расположенные на другом конце города.

Филиппе Мария вступил в столицу с относительно небольшим эскортом, за которым следовало изрядное количество груженных хлебом телег, – голод уже начинал железной хваткой брать Милан за горло. Приветствуемый восклицаниями – «Да здравствует герцог! », он проехал по городским улицам и заперся в замке Порто-Джовия, который отныне стал его резиденцией. Старый Бролетто, с его развлечениями и бурной придворной жизнью, был не для Филиппе Марии, чья мрачная, расчетливая и одновременно трусливая натура желала безопасности и уединения.

Филиппе Мария щедро наградил своих капитанов за поддержку, оказанную ему в возвращении герцогской короны, и самых больших почестей удостоился, конечно, Белларион, которому, как считал сам Филиппе Мария, он был обязан всем. Герцог не только подтвердил права Беллариона на наследственное владение Вальсассиной, но и образовал из лена независимое княжество. Белларион остался главным маршалом и военным советником герцога, и именно благодаря его активной деятельности в течение лета и осени 1412 года герцогство окончательно очистилось от мятежников, вновь начавших было производить в нем возмущения.

В государстве наконец-то восстановились страстно желаемые всеми мир и покой, вновь начали процветать ремесла, освободившиеся от помех, сдерживавших их развитие со времени смерти Джангалеаццо, расцвела торговля, предвещая скорое возвращение былого процветания, и люди стали возносить благословения своему хитрому, застенчивому правителю, которого они так редко видели.

Вполне возможно, что Филиппе Мария удовлетворился бы имевшимися у него владениями и распустил бы значительную часть своей весьма обременительной для казны армии. Но Белларион постоянно нашептывал ему на ухо о необходимости дальнейших действий и в ответ на его робкое сопротивление всегда приводил не терпящий возражений аргумент:

– Неужели вы позволите разбойникам, сумевшим урвать куски из наследства вашего отца, беспрепятственно наслаждаться награбленным? Неужели вы окажетесь недостойным его славы и имени, синьор герцог?

Надо сказать, что Белларион проявлял изрядное лицемерие, твердя об этом. Целостность наследия Висконти заботила его ничуть не больше, чем сохранение единства английского королевства. Но он знал, что решение низложить тиранов, утвердившихся в различных частях вотчины Джангалеаццо, прозвучит как глас трубы в судный день для Теодоро Монферратского. Долго и терпеливо ждал Белларион того часа, когда герцог, уступив наконец его увещеваниям, велел собрать государственный совет, чтобы определить на нем наилучший порядок дальнейших действий. Белларион предложил начать с возвращения Верчелли – города, который, как никакой другой, угрожал безопасности герцогства.

– Мне странно слышать подобное высказывание из ваших уст, синьор Белларион, – немедленно заявил Беккария, государственный министр герцога. – Помнится, в свое время вы сами вместе с графом Бьяндратским уступили Верчелли во владение маркизу Теодоро.

– Ничего странного в этом нет, синьор, – возразил ему Белларион. – Дело в том, что тогда я являлся союзником маркиза Теодоро, но теперь, когда мы с ним оказались в разных лагерях, разве удивительно, что я выступаю за то, чтобы отобрать у него этот город?

Наступило молчание. Дремавший в своем огромном кресле Филиппе Мария оглядел собравшихся.

– Какова точка зрения военных? – поинтересовался он.

Никто из капитанов не высказал еще своего мнения, и своим вопросом герцог предлагал им приступить к обсуждению предложения Беллариона.

– Я абсолютно согласен с Белларионом, – ответил ему могучий Кенигсхофен. – Я знаю его достаточно давно, чтобы не сомневаться в правильности его суждений.

Джазоне Тротта немедленно поддержал Кенигсхофена, и то же самое сделали Вальперга и Марсалья.

– А вы, синьор? – обратился Филиппе Мария к молчавшему до сих пор Карманьоле.

Тот вскинул свою белокурую голову, и Белларион приготовился к схватке. Но, к его удивлению, Карманьола, пожалуй, впервые за все время их общения оказался на его стороне.

– Я согласен с Белларионом, ваше высочество, – сказал он. – Все, кто был рядом с синьором Фачино тогда, когда заключался договор с Монферрато, отдавали себе отчет в том, что передача маркизу Теодоро Верчелли – вынужденная мера, являвшаяся уступкой его непомерным амбициям. Я считаю, что оккупация им Верчелли представляет собой серьезную угрозу для герцогства.

– Не забывайте, синьоры, – попытался возразить им Филиппе Мария, – что в моих руках находится ценный заложник – маркиз Джанджакомо, от чьего имени правит маркиз Теодоро. Мне кажется, что присутствие племянника у нас является залогом лояльности к нам со стороны его дяди. Почему вы смеетесь, Белларион?!

– Мы добивались получения его в заложники, ваше высочество, только лишь для его собственной безопасности, а вовсе не для того, чтобы заручиться поддержкой Теодоро. Карманьола напомнил всем нам о непомерных амбициях маркиза, и я могу заверить вас, что он хочет сидеть на монферратском престоле суверенным правителем, а не простым регентом. Пусть ваше высочество сами решают, сдержит ли маркиза Теодоро угроза применения насилия к Джанджакомо.

Последовала короткая дискуссия, а затем Филиппе Мария объявил, что должен подумать, прежде чем принять решение, и распустил совет.

Выйдя от герцога, принц Вальсассина взял под руку Карманьолу и потащил его в сторону – к немалому удивлению остальных капитанов, привыкших к холодности в отношениях этих людей.

– Мессер Франческо, вы окажете мне огромную услугу, если отправите письмо к принцессе Валерии и ее брату с настойчивой просьбой немедленно прибыть в Милан и подать герцогу петицию о восстановлении в правах Джанджакомо. Он уже совершеннолетний, и только его отсутствие в Монферрато позволяет Теодоро узурпировать принадлежащий ему трон.

Карманьола подозрительно взглянул на него.

– Почему бы вам самому не отправить такое письмо?

Белларион пожал плечами и беспомощно развел руками.

– Принцесса мне не доверяет и поэтому может неверно истолковать мою просьбу.

– Что вы затеваете? – спросил Карманьола, не отрывая от него пристального взора.

– Я вижу, вы тоже сомневаетесь в моей искренности.

– Как всегда, синьор.

– В ваших устах это звучит как комплимент.

– Не понимаю, почему вы так считаете.

– Потому что косвенным образом вы констатируете постоянство моих устремлений. Вы прямолинейны, Карманьола, и за это вас можно уважать. Я действую окольными путями, но, если вы поймете, почему я вынужден так поступать, вполне вероятно, что вы тоже проникнетесь уважением к моим методам. Вы спрашиваете, что я затеваю, и я отвечу вам. Я давно веду игру, в которой пришла пора сделать последний ход. Союз между Фачино и Теодоро тоже был одним из ходов в этой игре, равно как и получение в заложники Джанджакомо, оккупация маркизом Теодоро Верчелли и возведение его на генуэзский престол. Моей единственной целью, однако, являлось раздразнить Теодоро и кинуть ему такую кость, чтобы, схватив ее, он начал представлять собой очевидную угрозу для герцогства и чтобы все, включая самого герцога, смогли наконец-то осознать необходимость обуздать его.

Глаза Карманьолы расширились от изумления.

– Клянусь святым Амброджо, вы глубоко копаете!

– Я совершенно откровенен с вами, – улыбнулся Белларион, – и говорю все это сейчас для того, чтобы победить ваше недоверие и заручиться вашей поддержкой.

– Вы хотите сделать меня пешкой в своей игре?

– Разве Франческо Бузоне Карманьола может быть чьей-то пешкой?

– О Боже, конечно, нет! Я рад, что вы наконец поняли это.

– Неужели я стал бы разговаривать с вами, если бы у меня были сомнения на этот счет? – сказал Белларион, пытаясь убедить своего собеседника в том, в чем сам совершенно не был уверен.

– Скажите мне, какую цель вы ставите перед собой?

Белларион вздохнул.

– Скорее всего, мне просто нравится то, чем я занимаюсь. Фачино как-то раз назвал меня прирожденным стратегом, и я остаюсь им не только на поле битвы, но, в более широком смысле, и в жизни. Вряд ли что-то иное движет мною, – с оттенком задумчивости закончил он и неожиданно добавил: – Так вы отправите письмо?

Теперь настала очередь Карманьолы задуматься. Он тоже отнюдь не был лишен амбиций, и сейчас он ясно увидел, как можно было бы использовать этого изобретательного капитана для достижения своих целей.

– Я сам отправлюсь в Меленьяно, – заявил он.

Он так и сделал, и встреча с ним несколько подняла удрученное настроение принцессы Валерии, уже почти отчаявшейся когда-либо увидеть осуществление своих надежд.

Со свойственной ему прямотой – единственной достойной уважения чертой, которую сумел подметить в нем Белларион, – он перешел сразу к делу, и принцессе Валерии было невдомек, что на этот раз только его манеры можно было назвать прямолинейными.

– Синьора, я пришел для того, чтобы предложить вам принять участие в восстановлении прав на престол вашего брата. Подайте петицию герцогу, и он непременно согласится прогнать этого негодяя Теодоро с узурпированного им трона, о чем я уже давно прошу его.

У нее перехватило дыхание.

– Вы просили об этом герцога? Вы, синьор? Подождите, я немедленно пошлю за своим братом, чтобы и он мог поблагодарить вас, пусть он знает, что в этом мире у него есть хотя бы один верный друг.

– Его друг и ваш покорный слуга, мадонна, – он поднес ее белую руку к своим губам, и в ее глазах блеснули слезы, когда она взглянула на его красиво склоненную голову. – Интриги, которые я столько времени строил в вашу пользу, наконец-то начинают приносить плоды.

– Зачем вам понадобилось интриговать в мою пользу? – нахмурилась она.

Он беззаботно рассмеялся, чтобы рассеять ее сомнения.

– Только для того, чтобы подать герцогу Миланскому повод начать действовать против маркиза Теодоро. Армия готова немедленно выступить в поход, и, если бы лично я командовал ею, можно было бы не сомневаться в том, что справедливость восторжествует и ваш брат займет подобающее ему положение.

– Но кто же командует ею? Неужели не вы?

Жизнерадостное лицо Карманьолы потемнело.

– Белларион Кане, – лаконично ответил он.

– Этот негодяй! – воскликнула она, и ее глаза гневно засверкали. – Он человек регента. Это он помог ему получить Верчелли и стать правителем Генуи.

– Чего он никогда не сделал бы, если бы я не поощрял его к этому,

– заверил ее Карманьола. – Я увидел тогда возможность создать предлог для будущих действий против регента, и теперь настало время воспользоваться им.

– О, так вы решили подогревать его амбиции, пока он не зарвется? Ах, как тонко задумано!