Текст книги "Стоэтажное поле"
Автор книги: Радий Погодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Погодин Радий Петрович
Стоэтажное поле
Радий Петрович ПОГОДИН
СТОЭТАЖНОЕ ПОЛЕ
Рассказ
Субтильная девушка в белых брюках и желтой майке по гранитному парапету на фоне облаков скакала, словно хотела написать спиной на ленинградском историческом небе: "Цветы, цветы..."
А он подошел к ней, озабоченный студент Аркадий, со словами: "Салют, Мария!"
– Не приставай, – сказала она. – У меня брат боксер. Он тебе врежет.
– Я серьезно. Как тебя звать?
– Глафира.
– А сокращенно?
– Роза.
Студент Аркадий попытался высказать свое отношение к таким и подобным ей девушкам, но она его перебила:
– Перенеси меня, пожалуйста, на ту сторону улицы. Меня еще никто на руках не носил.
Когда Аркадий опустил ее на тротуар у колонн Адмиралтейства, она поблагодарила его и убежала.
Теперь он думает о ней. Он думает о многом сразу, но теперь еще и о ней.
Районом, где проживал Аркадий с мамой и папой, владели старухи с кошелками. Толстые, тощие, на опухших ногах, на усохших ногах. Может быть, у старух, как говорится, здесь было гнездо. Они жужжали. Расталкивали. Осуждали. Лезли. Владельцам собак кричали: "Сколько мяса жрут твари. Людям не хватает. А тяжкий труд дворника? У нас дворничиха Симка – вот такая морда. Ничего не делает, говорит: "Не желаю! Везде одно собачье дерьмо"".
Студент Аркадий собак любил. Но не имел. Студент Аркадий девушек тоже любил. Был у него опыт по этой части в девятом классе. Но она ему изменила с курсантом. Потом замуж за курсанта вышла. Теперь с ребенком дома сидит.
Когда Аркадий глядел на старух, ему хотелось им возразить: мол, собака единственное сейчас существо, сохранившее в себе суть такого понятия, как беззаветность. Слово "собака" теперь философский термин. Старухи же, это вы видите, распоясались, от них шума больше, чем от рокеров, брейкеров и металлистов. Но тут же Аркадий себя одергивал: стоп, говорил, старухи – это святое. Они прожили трудную жизнь. И вздыхал, чтобы заглушить в себе неуверенность.
Интересно и то, что в районе, где проживал Аркадий, не было стариков, – наверно, их гнездо находилось в другом месте. Если они и появлялись случайно, то вели себя как неплательщики алиментов, воспитавшие в себе способность исчезать в стене.
Вот и шагал Аркадий в этом релятивистском мире в поисках несокрушимой константы, на которую он мог бы опереться всем своим весом и всеми своими помыслами. Иначе он свою жизнь представить не мог и оттого мучился.
Из примыкающей улицы ему навстречу вышла женщина с хорошо развитым бюстом, похожая на талантливую киноартистку Нонну Мордюкову. Держит эта женщина у плеча капусты кочан. Смотрит она на Аркадия зло. А со всех сторон сбегаются и сбиваются в клин старухи.
"Дорогу! – кричат они. – Мы устали! Мы больны!"
Аркадий пытается бежать, оборачивается – перед ним прилавок. Двое парней – похоже, студенты ЛИИЖТа, подрядившиеся на лето в торговлю, сгружают с тележки аккуратные картонные коробки с ровными круглыми отверстиями. И оказывается студент Аркадий у весов первый.
– Бананы! – кричат старухи. – Детям!
А женщина с кочном им объясняет:
– Товарищи члены очереди, парень не стоял. Его нужно вытащить из наших рядов.
– Не уйду, – говорит Аркадий, проявляя упрямство. – Я первый.
– А еще мужчина! – кричит женщина с кочном.
– Какой он мужчина – настоящие мужчины бананов не едят! – кричат старухи. Выстраиваясь в очередь, они борются друг с другом и от этой борьбы на глазах молодеют, становятся ничего себе – даже средних лет некоторые.
– Тебе сколько? – спросил Аркадия продавец. В его вопросе Аркадий расслышал: "Бери побольше. Это не повторится".
– Пять, – прошептал Аркадий.
Продавец вытащил из коробки гроздь, она созрела у него в руках. Положил ее на весы – гроздь полыхнула оранжевым воском.
– Десять.
– Беру...
Очередь взвыла: "Они заодно. Они вместе пьют. О-о-о-о..."
Женщина с кочном, она стояла второй, ударила Аркадия по голове кочном.
Другие члены очереди предложили от всего сердца: лишить его стипендии, оштрафовать, выгнать, показать по телевидению. Но главной и сильнее всех высказанной была та горькая правда, что настоящих мужчин теперь нет.
Аркадий глубоко вздохнул и, прижимая к груди гроздь бананов в десять кило весом, посмотрел на них затравленным взглядом Христа. Женщины были в сбитых набекрень, сползших на глаза шляпках, в задранных платьях, в стоптанных туфлях. У некоторых бюст съехал набок. Ресницы потекли. Подбородок окрасился помадой. Дышали они жарко и хрипло.
– Успокойтесь, – сказал Аркадий. – Поясню: настоящие мужчины появляются лишь там, где есть прекрасные дамы. А вы, извините, сумчатые волки. Еще великий поэт намекал, что вы можете коня на скаку остановить вцепившись ему в горло зубами.
Ох! Зачем он это сказал? Женщин нельзя обижать, даже старух. Такую ошибку не спишешь на молодость – только на глупость. Отсюда мы заключаем, что в житейском смысле студент Аркадий был глуп.
– Беги. Убьют, – прошептал продавец.
Гордость не позволяла Аркадию побежать. Он был защищен сознанием того, что выскакивать из очереди дамы побоятся – если выскочишь, обратно не воткнешься. Дамы качнулись за ним свирепой волной. И откатили назад. И лишь последняя, поскольку терять ей было нечего, оторвалась от очереди, как брызга, догнала Аркадия и уколола его вязальной спицей в локоть.
– Вот тебе, – сказала она.
Задумчивый Аркадий сел на скамейку в сквере. Почесал локоть. К нему подошла старушка, вся в черном, седенькая, сухонькая, в аккуратных темно-коричневых туфельках. Улыбнулась она и спросила:
– Не станете возражать, если я присяду рядом с вами?
Аркадий вскочил.
– Сочту за честь.
– Скорблю, но ненавижу баб, – сказала старушка, усаживаясь. – Они превратили жизнь в трагический абсурд, а мужчину в шута. Но ведь их тоже пожалеть надо. Вы посмотрите, что они носят, – одежда на них как физическая неполноценность. А где взять?
– Не знаю, – застенчиво сказал Аркадий. – Моя мама очень много работает. Знаете, она надевает новое платье, чтобы посидеть у телевизора в театр не ходит. Ей не нравится, что там все или орут, или шепчут, и без устали учат жить. – Аркадия заливал стыд – с чего это он вдруг решил, будто он первый в очереди?
Он попробовал интеллигентизировать свое поведение путем научно-нравственного обоснования.
– Вы знаете, я стремлюсь к любви. Пора. Образ девушки, которая мне, скажем, нравится, я пытаюсь экстраполировать в образ женщины средних лет и в конечном счете – пожилой.
– Ну и как?
Аркадий вздохнул.
– Удручающе...
– Ну, а я вам нравлюсь? – спросила старушка с нескрываемым интересом.
– Очень, – Аркадий еще раз вздохнул, но уже не тяжелым вздохом, а умиротворенным – с каким набегавшиеся дети пьют молоко.
Аркадий смотрел прямо перед собой. В сквере на гравиевых дорожках играли мальчики и девочки. Для их бегания, падений, кувырканий взрослые устроили хорошо утрамбованную, но все же пыльную пустыню. Дети ползали по ней на коленях и животе, стояли на четвереньках, даже лежали – глядели в небо. "Хорошо бы это делать на травке", – подумал Аркадий и посмотрел на старушку.
Старушки не было. Была девушка в белых брюках и желтой майке.
– Роза? – спросил Аркадий.
– Роза для нахалов. Для нормальных – Надя.
– Тут старушка сидела... – Аркадий потерянно завертел головой. Хорошая старушка...
– Моя прабабка – кавалерист-девица.
– Ну что ты мелешь?
– Я мелю?! – Надя вскочила. – Она в Первой Конной работала военной сестрой милосердия.
– Конечно мелешь! Она интеллигентная женщина. – Аркадий тоже вскочил. – У нее современное мышление.
– Интеллигентная – не спорю. Два высших образования. Мыслит современно – не спорю, это у нее от меня.
– А ты наглая, – сказал Аркадий.
– А ты жмот, – сказала Надя. – У тебя пуд бананов – мог бы и угостить девушку. Наверно, и прабабка моя слиняла, что ты ее бананом не угостил.
Стыд Аркадия обварил – стыд зависит от желез, вырабатывающих адреналин, и от совести – предмета неосязаемого, но обеспечивающего для адреналина сверхпроводимость.
– Конечно! – воскликнул Аркадий. – Ешь сколько хочешь.
– А ты?
– Я равнодушен. Я макароны люблю.
– Твоей жене нужно будет иметь много детей, если ты макароны любишь, иначе ей будет скучно... Девочка! – Надя остановила пробегавшую мимо девочку с черными коленями. – Ты бананчики любишь?
– У меня руки грязные, – сказала девочка.
– Ничего. Я тебе очищу.
Вскоре к этой самой Наде выстроилась очередь ребятишек. Она чистила им бананы. Ребятишки посматривали на Аркадия хмуро, опасаясь, что он тоже бананов захочет. А он думал о стоэтажном поле. Ему нравилось о нем думать.
Аркадий позвонил Ольге, которую любил в девятом классе. Правда, теперь она уже была мама – жена офицера. По школьной кличке Дебелая Ольга.
– Здравствуй, – сказала она врастяжку; у нее был низкий, окрашенный в темное голос. – Хочешь прийти?
– Если можно.
– Купи по дороге хлеба. Мне на улицу выходить лень.
Жила Дебелая Ольга в доме-башне на двенадцатом этаже. Под ее окнами теснились пятиэтажки, похожие на нефтеналивные баржи в полосе отлива. Их плоские асфальтовые крыши были в ржавых пятнах. Асфальтовые тротуары внизу были дырявы. Высохшая, развороченная экскаватором земля была мертвой.
Ольга ходила по квартире в цветастом недлинном халате. Это сильно смущало Аркадия – халат ее не был застегнут, лишь завязан узким пояском. Шея и щеки, даже волосы, схваченные на маковке в пучок, были розовые. Когда она с улыбкой смотрела на Аркадия, глаза ее щурились, готовые, если что, зажмуриться.
Аркадий стоял у окна, не зная, собственно, что сказать. Ольга села на подоконник. Пола халата упала с ее колена.
– Скучный вид, – сказала она. – Мой "майор" постоянно на службе. А ты что делаешь?
– Учусь.
– Ой, как смешно. – Ольга сделала попытку поправить халат. – Помню, в школе ты мечтал превратить все плоские крыши в теплицы. Это было бы замечательно. Мы бы сейчас любовались цветами и огурцами. – Ольга положила дебелую руку Аркадию на плечо и наклонилась к нему.
– Кто это там загорает? – спросил Аркадий, голос его был как высохшая рыбья чешуя.
На крыше пятиэтажного дома, на раскладушке, загорала девчонка. В темных очках. Лежа на животе. Девчонка читала книгу. По размякшему от жары асфальту шла цепочка следов от девчонкиных туфель. Рядом с раскладушкой на коврике стоял горшок с пальмой.
– Почему бы ей не пойти на пляж? – спросил Аркадий.
– Потому что она идиотка, – ответила Ольга.
Девчонка на крыше повернулась на спину.
– Посмотри на ее грудь, – сказала Ольга. – Прыщики. Но экономия – не нужно тратиться на французские лифчики. – Ольга распустила поясок на халате. – С другой стороны, тяжелая грудь не так уж плохо...
Халатик упал на пол.
Аркадия скрутило винтом. Или, может быть, он попал в мясорубку. Он не мог ничего сказать, поскольку был теперь в виде фарша. Дебелая Ольга торопилась слепить из него котлету.
Девчонка на крыше вдруг вскочила с раскладушки, натянула на коврике белые брюки, желтую майку, сняла черные очки и уставилась студенту Аркадию прямо в затуманенные глаза.
Аркадий просипел что-то о воле, нравственности и лейтенанте. И, опрокидывая мягкие стулья, давя заводные игрушки и заграничную обувь, вывалился из квартиры.
– Квашня! – крикнула ему вдогонку Дебелая Ольга голосом, похожим на жирный дым. – Каша! Хам! Тыква!..
Аркадий сбежал по лестнице на асфальт. С одной стороны – чего он сюда пришел? С другой стороны – а почему бы ему сюда не прийти?
Голо было вокруг.
В подобных новых кварталах, как правило, буйная зелень. Помимо положенного озеленения, проводимого городом, сами жильцы тычут в землю все, что под руку попадет. И растут в новостройках яблони, вишни, сливы и облепиха, не говоря уже о шиповнике, аронии и ирге, которую дети называют коринкой.
Здесь же, вокруг Ольгиной башни, ничего не было – может, житель здесь поселился особо ленивый или почва была насквозь ржавая, кислотно-щелочная с большим процентом цианистых соединений и хлорвинила.
Из-за пятиэтажки вылетела Надежда в белых брюках и желтой майке. Чуть не столкнулась с Аркадием, но бросилась вбок, как воробей из-под трактора.
– Не дотрагивайся до меня! – выкрикнула она. – Иди к своей дебильной Ольге.
– Ты даже не поинтересовалась, как меня зовут, а уже возникаешь. Откуда ты знаешь про Ольгу?
– Ишь как он притворяется. Ты сам мне рассказывал.
– Я?!
– Ты! А то кто же? А зовут тебя Кобель, как и всех мужчин.
– Тебе такие слова не к лицу, – сказал Аркадий грустно, даже с пронзительной жалостью. – Ты еще школьница.
– Ну и пусть, – Надя всхлипнула.
Их уже окружили старухи на усохших ногах, на распухших ногах. "Обидел девушку. Лось. Орангутан. Готтентот... – говорили старухи. – Надо его лишить... Пугачеву высветили, и этого прорентгеним".
Появилась женщина с кочном капусты.
– Товарищи члены очереди, пора его обезвредить, – сказала она властно. – Где тут общественность?
Надя, всхлипывая, произнесла:
– Общественность за углом. Там в ларьке исландскую сельдь дают в винном соусе.
Женщина с кочном понеслась вперед за угол. За ней поскакали старухи, набирая скорость и от скорости молодея.
А студент Аркадий, как всегда в моменты обид и полного одиночества, принялся думать о стоэтажном поле. О тихой пшенице. О васильках разноцветных, посеянных по краям поля, чтобы не уставал глаз от золотого блеска колосьев. О каплях росы. И щебете птиц.
Учился студент Аркадий на факультете точнейшей электроники, которую только с будущей пятилетки начнут. Но! Мысли его витали вокруг живой природы и сельского хозяйства. И завивались особенно круто, когда сверхпроводимые микроструктуры и газы, исполненные информации по всему их объему, достигали космических величин. Тогда студент Аркадий вдруг начинал слышать: "Поле, поле...", "Цветы, цветы..."
Поворот к сельскому хозяйству возник у него в душе однажды в такси. Он, тогда еще девятиклассник-хорошист, ехал с папой и стиральной машиной из магазина. Его отец и шофер беседовали о низких надоях, плохих урожаях и безобразном хранении. Тогда о сельском хозяйстве и безобразном хранении говорили все: в очередях, в бане, в театре, на вечеринках. Все поголовно знали, как сельское хозяйство спасти, и не спасали. Но вот шофер такси мужик, видать, битый, надевший на себя "Волгу" с клеточками, как рак-отшельник раковину, – сказал в тоске, что сельское хозяйство у нас может наладить только волшебник.
Именно эти слова запали Аркадию в душу. Он принялся думать.
Первое, что он придумал, – не плуг-лебедку, не безразмерную борону, а теплицы на плоских крышах новостроек. По его разумению, следовало лишь покрыть новостройки стеклом, придав им, конечно, замечательные архитектурные формы, и все готово: выращивай под стеклом огурцы, тюльпаны и помидоры. Даровое тепло, вода, телефон, лифт. Пищевые отходы из квартир жильцов дома пойдут для приготовления компостов. Один микрорайон даст тысячи тонн продукции и цветов.
Борьба со спекулянтами!
Образ города меняется к лучшему. Идешь вечером, а на каждой бывшей жалкой пятиэтажке и девятиэтажке, даже на домах башенного типа светящийся хрустальный чертог. В сумерках все это кажется волшебным градом.
Никто, даже сопливые гитаристы из подворотен, не мусорит – стыдятся. И песни поют хорошие. Теплицы на крышах! Кстати, не обязательно только на плоских.
Аркадий промечтал все в подробностях. Поделился с Дебелой Ольгой. Послал проект в "Технику – молодежи". Из журнала ему прислали одобрительное письмо. Ольга заявила, что познакомилась у подруги с высоким курсантом.
Дальше он изобрел строительный элемент, похожий на галстук "кис-кис", – для безрастворного возведения хранилищ сельскохозяйственной продукции. Элемент позволял участвовать в стройке только людям сознательным и совестливым – он не укладывался в кривые стены.
Из любимого журнала пришло второе одобрительное письмо. Дебелая Ольга вышла замуж за курсанта.
И! В одном из номеров "Техники – молодежи" Аркадий вдруг увидел молодежный проект реконструкции уголка Москвы в центре. На этом проекте на крышах были сады-теплицы. Его фамилии среди авторов не было.
Он хотел послать в журнал гневный протест, но вспомнил, кстати, что еще у царицы Хатшепсут в XXI веке до нашей эры был заупокойный храм с садами на крыше. (Зодчий Сенмут.)
Тут Аркадий отвлекся на аттестат зрелости и на поступление в электротехнический институт.
Потом он спроектировал движитель для авиетки – виброкрыло. Потом грузовую линию для транспортировки пресной воды в засушливые районы из мест их сброса в Ледовитый океан. Транспортировка осуществлялась дирижаблями, похожими на плоские чемоданы, поставленные на попа. Собственно, дирижабли эти были несущими груз парусами. Двигались они по тросу. В сильный ветер на этих парусах автоматически брались рифы, в бурю паруса убирались совсем. Ветер сам приводил в движение компрессор, загоняющий гелий в баллоны.
Плыли дирижабли один за другим бесконечной сверкающей чередой, громадные и бесшумные, несли воду в Аральское море. Нравились Аркадию и Аральское море, и терпеливые аральские рыбаки.
Обратно дирижабли могли тащить песок, щебень, бетонные конструкции для нужд строительства в Заполярье. Канатную дорогу можно было с легкостью переносить на другое место теми же дирижаблями.
Аркадий послал проект на выставку "Творчество молодых". Ему прислали красивый диплом – "За смелость".
Его друзья в студенческом НТО говорили, что проект сложен, перенасыщен автоматикой и электроникой. На что он отвечал: "А вот у буржуев на Западе при их неромантическом мышлении давно уже и успешно функционируют полностью автоматизированные и компьютеризованные молочно-товарные комплексы, где буренки гольштино-фризской породы получают от механизмов рацион исключительно по индивидуальным потребностям их драгоценного организма, а также с учетом их вкусовых капризов. Если запах фиалки способствует, то – пожалуйста. Если музыка Паулса, то – нате вам..."
Ему говорили, что он пытается поставить себя над комсомольским коллективом. Он пожимал плечами.
Дирижаблей Аркадию хватило бы на всю его бурную в будущем жизнь.
Но! Однажды его поразил вопрос, поставленный исключительно просто, даже с насмешкой.
Откуда на островах-атоллах посреди горько-соленого теплого океана берется пресная вода?
Собственно говоря, атолл – остров искусственный, сравнить его можно с вороньим гнездом, водруженным на ветках дерева.
Как ветер в ветвях дерева, так и воды океана в ветвях и переплетениях кораллов гуляют туда-сюда. Вода в лагуне испаряется быстрее, и работает лагуна как насос день и ночь. Фильтруется сквозь коралловую толщу океанская вода. Чтобы лагуна не засаливалась, как Кара-Богаз, врываются в нее иногда – в общем, довольно часто – через проход свирепые океанские волны и промывают ее. Очень остроумное природное устройство. А пресная вода в верхнем, наносном гумусном слое острова – конденсат. Океан испаряется по всей поверхности, и среди коралловых ветвей тоже. Тут-то и улавливает его воронье гнездо. И пропитывается пресным конденсатом, как губка.
Можно создать искусственные атоллы. Из железобетонных блоков, похожих на противотанковые ежи. Подсыпку под грунт сделать сперва бутовую, затем гравиевую. И наконец плодоносный слой. Искусственные атоллы следует построить на Каспии, прежде всего вдоль Красноводского берега.
На искусственных атоллах можно капусту выращивать лучше, чем в Ленкорани. И огурцы, и помидоры, и каперсы. А под пленкой даже бананы.
"Цветы, цветы..."
За проект "Искусственный атолл" Аркадий получил грамоту.
Но стоэтажное поле! Он думал теперь о нем.
Тяжелое дело думать о стоэтажном поле. А тут еще эта птица в белых штанах и желтой майке...
Он встретил ее на следующий день после "Алых парусов" у витрины "Куда пойти учиться".
Умных возле витрины не было. Только молоденький милиционер и она. Умные давно уже выбрали путь. И милиционер выбрал – тут он откровенно на девчонку таращился и советы давал серьезные:
– Девушке хорошо в Текстильный. Или в Институт культуры.
Девчонка же так извелась, так измучилась. Ее карандашик комариком жужжал то над одним адресом, то над другим, но так ни в один и не впился. Девчонка кусала губы. Щеки ее были готовы для слез.
Аркадий случайно об ее пятку споткнулся. Девчонка оборотила к нему глазастое личико.
– Ты, Транспорт, что? Не видишь, что ли? Людей давишь.
– Извини, Надя, – сказал Аркадий, поймав на себе неодобрительный взгляд милиционера. – Ты не нервничай. Тебе вредно.
В этот момент среди прочих объявлений Аркадий увидел и такое: "Прием на курсы прикладной магии и нестандартных средств управления".
Сначала Аркадий понял это объявление как шутку. Но, присмотревшись, обнаружил, что оно напечатано типографским способом, текст его расположен скучно, чего шутники не позволили бы. От объявления так и несло подлинностью и респектабельностью. Прочитав объявление пять раз, Аркадий ощутил в себе странную способность – он приобрел вдруг некое парфюмерное видение: к примеру, от объявления о приеме в ПТУ СГЖД шел запах вроде одеколона, а на самом деле там еще общежития не было. У многих объявлений, особенно о приеме в заведения с художественным уклоном, в запахе ясно чувствовалось, что там плохо было с преподавателями, или с помещением, или директор пьет.
– Вы видите это объявление? – спросил Аркадий у милиционера.
– У меня стопроцентное зрение, – сказал милиционер.
– А ты? – спросил Аркадий девчонку.
– Ну, вижу, – ответила она в нос.
– Чего же ты не запишешь адрес?
– Ты, Транспорт, тупой, что ли? Кому это нужно? Ни покоя, ни зарплаты. Лучше в цирке работать собачкой.
Аркадий запомнил адрес, обхватил девчонку поперек тела и понес. Милиционеру Аркадий объяснил:
– Сестра моего товарища. Она чокнутая. Приближается срыв.
– А ты! А ты! – закричала девчонка. – Я брату скажу, он тебе врежет! – И укусила его за живот.
Милиционеру стало очень жалко себя. Такая хорошенькая и такая больная...
Нужный дом Аркадий нашел быстро.
Как и следовало ожидать, записывали в подвале.
Открыв крашенную суриком дверь, он оказался в неожиданно светлой комнате с толстой ковровой дорожкой красного цвета. За аккуратным столом сидела девушка с застенчивыми глазами – похожая на Надю секретарь-машинистка.
– Спешил. Торопился. Вечернее отделение есть? – сказал Аркадий.
– Туда, – секретарша кивнула на белую дверь в стене.
Следующая комната оказалась гораздо меньше. В ней горел свет. Окно было задернуто шторой. За тяжелым столом сидел мужчина с глазами дворовой собаки, или, скажем, усталой лошади. Без галстука. В поношенном, что сразу бросалось в глаза, пиджаке. Правда, волос на голове у него было много. Мужчина потел, обмахивался газетой.
– А вы не можете сделать прохладно? – спросил Аркадий, поздоровавшись.
– Для вас могу.
Аркадию стало прохладно.
– Извините, это так неожиданно. Волшебство! В наше время.
Мужчина заскрипел креслом.
– Полно вам. Все, без исключения, люди ждут чуда. Когда же чудо предлагается официально, за подписью ответственного лица, они пугаются, даже хрипят.
– Да, но все-таки согласитесь... – прохрипел Аркадий. – Вы можете что-нибудь этакое, убедительное...
Мужчина хмыкнул.
– Что именно?
Аркадий покраснел, замялся. Но тут в комнату ворвалась Надя.
– Пожалуйста, хлопчатобумажные ползунки голубые, рыбий жир и детскую присыпку, – попросила она с фальшивой улыбкой, исполненной благодарности и добродетели.
На столе появились запрошенные ею предметы.
– Я тебе велел в сквере сидеть, – закричал Аркадий. – Зачем тебе это?
Надина улыбка преобразовалась из доброжелательной в высокомерную.
– Для Петруши. Тебе ничего не надо...
Аркадий рванулся вскочить, но волшебник, сказав: "Посмотрим, что мы можем сделать для вас", – приблизил к его лицу растопыренную ладонь. Во рту у Аркадия стало горько, на сердце тоскливо, на душе мерзко...
Шагал он по микрорайону, где на каждом унылом доме времен хрущевского ренессанса сверкал чудесный хрустальный чертог. Где между жилыми застройками, как столпы, подпирающие небеса, высились образцовые хранилища сельхозпродукции. Стены хранилищ были ровными, изумительно гладкими, потому что, как говорилось в рассказе ранее, работать с новым строительным элементом нельзя было в пиджаке с орденами.
На крышах хранилищ сверкали целые хрустальные городки.
А неприятные ощущения происходили у Аркадия от очереди за парниковыми малосольными огурчиками и свежей парниковой баклажанной икрой. Очередь вопила: "Придумал теплицы на крышах. Сам кушает, а нам не всем..."
Грустно поднялся Аркадий на лифте. Вошел в теплицу.
В зеленых зарослях ходила Надя с учебником в руке. Она изучала древнегреческий и заодно латынь.
– Они недовольны, – сказал Аркадий. – Им не досталось...
– Ад воцем,* – сказала Надя. Из-под развесистых зарослей вышли дети в голубых и розовых ползунках.
_______________
* К слову (лат.).
– Но кроме теплиц мы разработали проекты плавательных бассейнов и спортивных площадок круглогодичного функционирования на крышах, – сказал Аркадий устало. – Жилой дом отнимает у Земли определенное количество квадратных метров. Но уже сегодня мы можем возвратить их Земле облагороженными теплом и светом...
– Слушайте, дети, папины песни, – сказала Надя. – Куиквэ суум.*
_______________
* Каждому свое (лат.).
Лохматый волшебник поднес к лицу Аркадия другую растопыренную пятерню. И очутился Аркадий на берегу Аральского моря.
Над песками, похожие на сказочные блистающие облака, шли дирижабли. Вот они приблизились, и на спекшийся песок упала вода. Она грохотала, и воздух под дирижаблями сделался похожим на зажженную великолепную люстру.
Почерневшие от тоски аральские рыбаки стояли на коленях. Глаза их плакали. Губы их улыбались. Рядом с ними стояли непостижимые ленинградские старухи. Эти откровенно ревели. "Воссоздание моря – дело божье", говорили они. Если есть у тебя под боком Ладожское озеро, то до Аральского моря недалеко. И женщина с кочном была в толпе радующихся. Правда, вместо кочна она держала в руках копченую аральскую рыбу. И Надя с детьми стояла на коленях. Дети вертели головами, они хотели увидеть его, папу.
Но их папа уже летел к Каспию, где под личным наблюдением создавались искусственные атоллы.
Это было прекрасно. Строители позволили себе для полного сходства посадить на атоллах пальмы.
Под пленкой зрели бананы и ананасы.
Тут ему, как начальнику, доложили, что его домогается делегация из Ленинграда. И не успел он согласие дать на встречу, как с катера на атолл по сходням взобрались старухи, именующие себя Членами Очереди.
– Неужели очередь еще существует? – спросил Аркадий наивно.
– А как же, – ответили ему старухи с гордостью. – Ваши бананы лучше колумбийских и эквадорских – слаще и ароматнее. Мы за вашими бананами всегда в очереди стоим.
Старухи были очень приличные. Модно одетые. Если утверждение древнегреческого философа – "внешний вид стариков есть первый показатель нашей культуры" – правильно, то культура в Ленинграде повысилась.
Вместе со старухами пришла и женщина с кочном – теперь она была женщина с блокнотом, и (у Аркадия защемило сердце) Дебелая Ольга.
– Я так рада, – сказала Ольга голосом цветущего медоносного луга. Ты такой прославленный. Здравствуй...
Но тут появилась Надя.
– Ага! – сказала она. – Построил островок в море с пальмами, чтобы встречаться с этой... А я с детьми... – Надю тут же окружили дети, и в ползунках, и совсем голенькие. – Он даже не знает, кого как зовут, а еще отец! – Надя заплакала. – Финэм рэспице!* – прокричала она.
_______________
* Не забывай о конце (лат.).
Глаза старух потемнели. Сделались похожими на выстрел картечью.
– Бегите, – сказали Аркадию служащие атолла. – Прыгайте в море.
Но Аркадий знал другой способ скрыться – стоэтажное поле!
Громадная этажерка, начиненная урожаем.
Если на квадратном километре земли построить здание в сто этажей и на каждом этаже устроить поле – можно возвратить землю Земле сторицей. Впрочем, сто следует помножить еще и на четыре, потому что собирать урожай пшеницы со стоэтажного поля в условиях постоянной температуры и влажности можно четыре раза в год. Любители статистики пусть сосчитают сами. Восемьдесят центнеров пшеницы с гектара! При экономически очень выгодных и экологически очень чистых тельферных сельхозмашинах и механизмах. А можно ведь довести урожай пшеницы и до ста центнеров. Это дело ближайшего будущего...
Четыре миллиона центнеров с одного квадратного километра земли. Осатанеть!
Вокруг стоэтажного поля шумят дубравы, леса липовые и ясеневые, боры сосновые, рощи березовые. Звенят ручьи и речушки – хрустально-чистые никакая химия их не губит. На лугах пасется романовская овца и упитанный скот гольштино-фризской породы. Цветы переглядываются. Птички пересвистываются.
Стоят стоэтажные поля по южному берегу Ильмень-озера. Энергию им дает атомный реактор РБМЦ-1000, модернизированный. Старухи сюда еще не добрались, они атомного ядра боятся.
Тут подходит к Аркадию оператор и говорит:
– Поздравляю вас, шеф. У вас родилась девочка. Пятьдесят сантиметров. Четыре килограмма.
А лохматый волшебник с этих проклятых курсов смотрит на Аркадия и улыбается.
– Все, что мы можем сделать для вас, это поддержать ваши силы в вашей в высшей степени героической жизни, – говорит он.
Аркадий вспотел. Пушок на его щеках вздыбился. Лоб стал холодным. В желудке засосало. Перед глазами отчетливо и требовательно возникли дети. Много детей.
– Орхидею бы, – прошептал Аркадий. – Каталею гибридную. Розовую в черный горошек. Можно, я выйду подышать? Я что-то занемог.
На улице Аркадий пришел в себя и все происшедшее с ним стало казаться ему смешным. Но в руке у него был цветок небывалый. На цветок все пялились, даже любители пива. Женщины же расплывались в улыбке, будто орхидея была предназначена им.
На низкой чугунной ограде сквера сидела аккуратненькая старушка, седенькая, сухонькая, в начищенных темно-коричневых туфлях. В шляпке.
– Это мне? – сказала она. Сграбастала цветок и обмакнула в него свой нос. – Ну, Транспорт. Ну, ты даешь. Имей в виду – пэрикулум ин мора*.
_______________
* Опасность в промедлении (лат.).
