Текст книги "Редьярд Киплинг"

Автор книги: Р. Самарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Новаторство Киплинга наиболее полно раскрывается в его рассказах о колониальной войне в Индии. В "Пропавшем легионе" Киплинг излагает характерную "пограничную" историю, – можно говорить о целом цикле пограничных рассказов писателя, где Восток и Запад не только сходятся в постоянных схватках и состязаются в храбрости, но и осуществляют взаимоотношения более мирным способом, обмениваясь не только ударами, конями, оружием и добычей, но и воззрениями: это история о погибшем полке мятежных сипаев, уничтоженных афганцами в пограничном районе, принятая на веру не только горцами, но и англо-индийскими солдатами, и она объединяет обе стороны в порыве своеобразного солдатского суеверия. Рассказ "Отброшенный" – психологический этюд, интересный не только как анализ событий, приведших заболевшего колониальной ностальгией юношу к самоубийству, но и раскрывающий взгляды его товарищей.

Особенно богаты и разнообразны рассказы из цикла "Три солдата". Надо помнить, что к тому времени, когда Киплинг избрал своими героями трех простых английских солдат и попытался в аспекте их восприятия рассказать о жизни в Индии, в английской литературе да и вообще во всей мировой литературе, кроме русской, никто не решался писать о простом человеке в солдатском мундире. Киплинг сделал это. Мало того – он показал, что его рядовые Малвени, Ортерис и Лиройд, несмотря на свое вполне демократическое происхождение, заслуживают не меньшего интереса, чем хваленые мушкетеры Дюма. Да, это именно простые солдаты, грубые, полные национальных и религиозных предрассудков, любители выпить, подчас жестокие; их руки в крови, на их совести – не одна человеческая жизнь. Но за грязью, наложенной на эти души казармой и нищетой, за всем страшным и кровавым, что внесла в них колониальная война, живет настоящее человеческое достоинство. Солдаты Киплинга – верные друзья, которые не оставят в беде товарища. Они хорошие солдаты не потому, что они самодовольные ремесленники войны, а потому, что в бою приходится выручать товарища, да и самому не зевать. Война для них труд, при помощи которого они вынуждены зарабатывать свой хлеб. Иногда они поднимаются до того, чтобы назвать свое существование "проклятой солдатской жизнью" ("Безумие рядового Ортериса"), осознать, что они – "пропащие пьяные томми", посланные умирать вдали от родины за интересы других, презираемых ими людей – тех, кто наживается на солдатской крови и страданиях. На большее, чем пьяный бунт, Ортерис не способен, и его побег, в котором ему был готов помочь и автор, чувствующий себя другом Ортериса, не состоялся. Но и те страницы, где изображен припадок Ортериса, вызывающий сочувствие автора и поданный так, что он выглядит как взрыв долго накапливавшегося протеста против униженности и обиды, звучали на общем фоне английской литературы того времени необычайно смело и вызывающе.

Иногда персонажи Киплинга, особенно в цикле "Три солдата", как это бывает в произведениях подлинно талантливых художников, как бы вырываются из-под власти автора и начинают жить собственной жизнью, говорить такие слова, каких читатель не услышит от их создателя: так, например, Малвени в рассказе о бойне в Театре Силвера ("В карауле") с отвращением говорит о себе и о своих товарищах – английских солдатах, опьяненных страшной резней, – как о мясниках.

В том аспекте, в котором показана в этой серии рассказов жизнь колоний, именно солдаты и немногие из офицеров, умеющих перешагнуть барьер, отделяющий их от рядовых (вроде старого капитана по прозвищу Крюк), оказываются подлинными людьми. Многочисленное общество карьеристов, чиновников и дельцов, которое охраняется штыками от ярости порабощенного населения, изображено через восприятие рядового как толпа надменных и бесполезных существ, занятая своими непонятными и, с солдатской точки зрения, ненужными делами, вызывающая в солдате презрение и насмешку. Есть и исключения – Стрикленд, "строитель империи", идеальный персонаж Киплинга ("Саис мисс Йол"), но и он бледен рядом с полнокровными образами солдат. К хозяевам страны – народам Индии – солдаты относятся свирепо, если сталкиваются с ними на поле боя, – впрочем, они готовы с уважением отозваться о храбрости индийских и афганских воинов и с полным уважением об индийских солдатах и офицерах, несущих службу рядом с "красномундирниками" – солдатами из английских частей. Труд крестьянина или кули, надрывающегося на строительстве мостов, железных дорог и прочих благ цивилизации, внедряемых в индийскую жизнь, вызывает в них сочувствие и понимание, – ведь и они были когда-то людьми труда. Киплинг не скрывает расовых предрассудков своих героев – на то они простые, полуграмотные ребята. Он говорит о них не без иронии, подчеркивая, в какой мере солдаты повторяют в таких случаях чужие, не всегда понятные им слова и мнения, в какой мере они пришлые варвары, не понимающие сложного мира Азии, окружающей их. Неоднократные похвалы, произносимые героями Киплинга по поводу мужества индийских народов, отстаивающих свою независимость, воскрешают в памяти некоторые стихи Киплинга, в частности – его стихи о мужестве суданских борцов за свободу, написанные тем же солдатским сленгом, на котором разговаривают три солдата.

А рядом с рассказами о нелегкой солдатской жизни мы находим тонкие и поэтичные образцы анималистского рассказа ("Рикки-Тикки-Тави"), привлекающие описанием жизни индийской фауны, или рассказов о старых и новых машинах и об их роли в жизни людей – "007", ода паровозу, в которой нашлось место и для теплых слов о тех, кто их ведет; они похожи на трех солдат по своим привычкам, да и по манере выражаться. И какой жалкой и ничтожной выглядит рядом с их жизнью, полной труда и опасностей, жизнь английских чиновников, офицеров высшего ранга, богачей, вельмож, детали которой изображены в рассказах "Стрелы Амура", "На краю пропасти". Сложен и богат мир рассказов Киплинга, и в них особенно ярко блещет его талант художника, знающего жизнь и любящего писать только о том, что он хорошо знает.

Особое место в рассказах Киплинга занимает проблема рассказчика – того "я", от лица которого идет речь. Иногда этот "я" неуловим, его заслоняет другой рассказчик, которому предоставлено слово автором, произнесшим только некий зачин, предисловие. Чаще всего это сам Киплинг, участник повседневных событий, происходящих в британских поселениях и военных постах, свой человек и в офицерском собрании и в компании простых солдат, ценящих его за сердечность и простоту обращения. Лишь изредка это не двойник Киплинга, а кто-нибудь другой, но это обязательно бывалый человек, обладающий скептическим и вместе с тем стоическим мировоззрением, гордящийся своей объективностью (на поверку она далеко не безупречна), своей неусыпной наблюдательностью, своей готовностью прийти на помощь и, если это необходимо, даже помочь дезертировать рядовому Ортерису, которому уже невмоготу стал красный мундир.

Можно было бы найти и еще немало примеров правдивости таланта Киплинга, пробивающейся сквозь его характерную манеру лаконичного натуралистического письма.

Еще одна сторона таланта Киплинга – его глубокая оригинальность, способность делать замечательные художественные открытия. Конечно, эта способность открывать новое сказалась уже в том, что героями Киплинга стали простые солдаты и чиновники, в которых никто до него не видел героев. Но подлинным открытием была жизнь Востока, поэтом которого стал Киплинг. Кто же до Киплинга из писателей Запада ощутил и поведал о красках, запахах, звуках жизни древних городов Индии, их базарах, их дворцах, об участи голодающего и все же гордого индийца, о его поверьях и обычаях, о природе его страны? Все это было рассказано одним из тех, кто считал себя "несущим бремя белого человека", но интонация превосходства нередко уступала место интонации восхищения и уважения. Без этого не были бы написаны такие жемчужины поэзии Киплинга, как "Мандалей" и многие другие. Без этого художественного открытия Востока не было бы и чудесных "Книг Джунглей".

Спору нет, и во многих местах "Книг Джунглей" прорывается идеология Киплинга – достаточно вспомнить о его песне "Закон Джунглей", звучащей скорее как скаутский гимн, чем как хор вольных голосов населения джунглей, и добрый медведь Балу говорит иногда совершенно в духе тех наставников, которые воспитывали будущих офицеров ее величества из кадетов той военной школы, где обучались "Стоки и компания". Но, перекрывая эти ноты и тенденции, властно звучит в "Книгах Джунглей" и другой голос, голос индийского фольклора и – шире – фольклора древнего Востока, мелодии народной сказки, подхваченные и по-своему осмысленные Киплингом.

Без этого могучего влияния индийской, восточной стихии на английского писателя не могло быть "Книг Джунглей", а без них не было бы мировой славы Киплинга. Мы по существу должны оценить, чем обязан Киплинг стране, где он родился. "Книги Джунглей" – еще одно напоминание о той неразрывной связи культур Запада и Востока, которая всегда обогащала обе взаимодействующие стороны. Куда девается лаконичность Киплинга, натуралистическая описательность? В этих книгах – особенно в первой – все светится красками и звуками большой поэзии, в которой народная основа в соединении с талантом мастера создали неповторимый художественный эффект. Вот почему поэтическая проза этих книг неразрывно связана с теми стихотворными отрывками, которые так органически дополняют отдельные главы "Книг Джунглей".

Все меняется в "Книгах Джунглей". Героем их становится не хищник Шер Хан, ненавидимый всем миром животных и птиц, а мальчик Маугли, умудренный опытом большой волчьей семьи и своими добрыми друзьями – медведем и мудрым змеем Каа. Борьба с Шер Ханом и его поражение – поражение Сильного и Одинокого, казалось бы, любимого героя Киплинга – становится центром композиции первой "Книги Джунглей". Маленький храбрый мангуст Рикки, защитник дома Большого Человека и его семьи, торжествует над могучей коброй. Мудрость народной сказки заставляет Киплинга принять закон победы добра над силой, если эта сила – зло. Чем бы ни сближались "Книги Джунглей" с воззрениями Киплинга-империалиста, они расходятся с этими воззрениями чаще, чем выражают их. И это тоже проявление таланта художника – уметь подчиниться высшему закону художественности, воплощенному в народной сказочной традиции, если уж становишься ее последователем и учеником, как стал им на время Киплинг – автор "Книг Джунглей".

В "Джунглях" Киплинг начал вырабатывать ту удивительную манеру говорить с детьми, шедевром которой стали его поздние "Сказки просто так".

Разговор о таланте Киплинга был бы неполон, если бы он не был упомянут как замечательный детский писатель, умеющий говорить со своей аудиторией уверенным тоном рассказчика, который уважает своих слушателей и знает, что ведет их навстречу интересам и волнующим событиям.

* * *

Редьярд Киплинг умер более тридцати лет тому назад*. Он не дожил до краха колониальной Британской империи, хотя предчувствие этого и томило его еще в 1890-х годах.

______________

* Статья написана в конце 60-х годов.

Все чаще упоминают газеты о государствах, в которых спускается старый "Юнион Джек" – британский королевский флаг; все чаще мелькают кадры и фото, на которых изображается, как Томми Аткинсы навсегда уходят с чужих территорий; все чаще свергают на площадях ныне свободных государств Азии и Африки конные монументы старых британских вояк, некогда заливавших эти страны кровью. Образно выражаясь, свергнут и монумент Киплинга.

Но жив талант Киплинга. И он сказывается не только в творчестве Д.Конрада, Р.Л.Стивенсона, Д.Лондона, Э.Хемингуэя, С.Моэма, но и в произведениях некоторых советских писателей.

Советские школьники в 20-х годах учили наизусть поэму молодого Н.Тихонова "Сами", в которой чувствуется влияние лексики и метрики Киплинга, поэму, предрекавшую всемирное торжество идей Ленина. Рассказы Н.Тихонова об Индии содержат в себе своеобразную полемику с Киплингом. Широко известно стихотворение "Заповедь" в переводе М.Лозинского, прославляющее мужество и доблесть человека и часто исполняющееся чтецами с эстрады.

Кто не вспоминал Киплинга, читая "Двенадцать баллад" Н.Тихонова, и не потому, что поэта можно было бы упрекнуть в подражании ритмическим особенностям стихов Киплинга. Тут было нечто иное, гораздо более сложное. И разве не напомнят о Киплинге некоторые из лучших стихотворений К.Симонова, кстати, прекрасно переведшего стихотворение Киплинга "Вампир"? Есть нечто позволяющее говорить, что наши поэты не прошли мимо большого творческого опыта, заложенного в томиках его стихов. Это стремление быть поэтом современности, острое чувство времени, ощущение романтики текущего дня, которое сильнее, чем у других западноевропейских поэтов на рубеже веков, было выражено у Киплинга в стихотворении "Королева".

В этом стихотворении (перевод А.Оношкович-Яцына) выражено своеобразное поэтическое кредо Киплинга. Королева – это Романтика; поэты всех времен жалуются, что она ушла со вчерашним днем – с кремневой стрелой, а потом с рыцарскими латами, а потом – с последним парусником и последней каретой. "Ее мы видели вчера", – твердит поэт-романтик, отворачиваясь от современности.

Между тем романтика, говорит Киплинг, ведет очередной поезд, и ведет его точно по расписанию, и это и есть новая романтика машины и пространства, которыми овладел человек: один из аспектов современной романтики. Поэт не успел добавить к этому стихотворению слов о романтике самолета, о романтике космонавтики, о всей той романтике, которой дышит наша современная поэзия. Но наша романтика послушна иным чувствам, до которых Киплингу подняться невозможно, ибо был он подлинным и талантливым певцом уходящего старого мира, лишь смутно улавливавшим гул приближавшихся великих событий, в которых рухнула его империя и в которых падет и весь мир насилия и лжи, именуемый капиталистическим обществом.

Но и тогда будут читать "Книги Джунглей" и другие произведения Киплинга, в которых прославлены мужество, верность долгу, цельность характера, благородство, подвиг.

Р.Самарин