Текст книги "Странные истории"
Автор книги: Пу Сунлин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Лиса острит
Вань Фу, по прозванию Цзысян, житель Босина, в молодости занимался конфуцианской наукой. В доме были кое-какие достатки, но судьба его сильно захромала, и, прожив уже двадцать с лишком лет, он все еще, как говорится, не сумел подобрать траву цинь[24]24
Подобрать траву цинь – то есть пройти на первом экзамене. То же, что «войти во дворец полукруглого бассейна», так как трава цинь растет у берегов этого бассейна-пруда; то есть выдержать экзамен на первую ученую степень и вступить в списки учеников уездного училища конфуцианцев, имевшего при храме Конфуция, в котором происходили экзамены, особой формы бассейн, требуемый древним уставом. Отбор государственных людей производился в Китае на основании особых литературных испытаний, долженствующих свидетельствовать о степени проникновения молодого человека в конфуцианское исповедание китайской культуры. Эти экзамены были троякими, в порядке их постепенности, начиная от кандидата первой степени и кончая «поступающим на службу», экзаменовавшимся в столице. После третьих экзаменов государь созывал новых кандидатов к себе во дворец и предлагал им письменные вопросы по разным статьям, главным образом – как то вообще лежало в основе всего экзаменационного делопроизводства – по государственному управлению. Прошедшие на этом экзамене получали или, вернее, должны были получить высшие должности.
[Закрыть].
В этой местности был скверный обычай часто объявлять повинности за богатыми домами[25]25
Объявлять повинности за богатыми домами – то есть заставлять богатых людей отвечать своим имуществом за недоимки.
[Закрыть]. Люди солидные и честные доходили чуть не до полного разрушения своих хозяйств. Как раз Вань был объявлен подлежащим повинности. Он испугался и бежал в Цзинань, где снял помещение в гостинице.
Ночью появилась какая-то девица, чрезвычайно с лица красивая. Вань пришел от нее в восторг и, так сказать, усвоил ее. Попросил ее назваться. Дева сказала сама же, что она, прямо говоря, лиса.
– Только, – добавила она, – я не буду для вас, сударь, злым наваждением!
Вань был очень доволен и не стал относиться к ней с недоверием.
Дева не велела Ваню делиться помещением. А сама с этих пор стала появляться ежедневно, жила у него, лежала с ним. Вань же во всех ежедневных тратах жил всецело на ее счет.
Так они прожили некоторое время. У Ваня завелось двое-трое знакомых, заходивших к нему и постоянно остававшихся ночевать, не уходя к ночи. Вань тяготился этим, но не решался отказать. Делать нечего, пришлось сказать гостям, чту тут по-настоящему происходит. Гости выразили желание взглянуть хоть раз на святое лицо. Вань сообщил об этом лисе. Она тут же обратилась к гостям:
– Смотреть на меня? Зачем это? Я ведь как люди!
Гости слышали ее голос, мило-мило звучавший, слово за словом, перед самими, казалось, глазами, а куда ни обернись, хоть на все четыре стороны, – никого не видно.
Среди гостей Ваня был некто Сунь Дэянь, паяц и записной остряк. Он усердно просил Ваня дать ему свидеться с лисой.
– Вот удалось мне, – добавил он при этом, – слышать нежный ее (ваш) голос. Вся, знаете ли, душа моя, все мое существо так и полетело куда-то за все пределы. Зачем ей (вам) так скупиться на свою красоту? Зачем заставлять человека, услышавшего голос ее (ваш), только и делать, что думать о ней (вас)?
– Послушай, добродетельный внучок[26]26
Добродетельный внучок. – Слово сунь (внук) произносится и пишется одинаково с фамилией спрашивающего – Сунь Дэяня.
[Закрыть], уж не хочешь ли ты своей прапрапрабабушке писать, как говорится, «портрет грядущей в радости»[27]27
«Портрет грядущей в радости» – портрет покойницы. Эвфемизм, то есть выражение, имеющее смысл обратный действительности или же украшающий ее.
Вся соль остроты заключается в том, что лиса называет Суня своим внуком – животным, дьявольским отродьем.
[Закрыть]?
Все гости захохотали.
– Я лисица, – продолжала невидимка. – Да разрешат мне гости рассказать кое-что из истории лисиц. Очень желаете послушать или не очень?
– Мм… да, мм… да, – отозвались гости.
– В одной деревне, – начала лиса, – была гостиница, в которой давно уже водились лисицы. Они выходили и нападали на проезжих. Узнавая об этом, посетители предупреждали друг друга и не ночевали в ней. Через полгода в помещениях повеяло нежилым и страшным. Хозяин сильно затужил и более всего избегал говорить о лисе. Вдруг как-то появился проезжий издалека, говоривший о себе, что он иностранец. Увидел ворота гостиницы и решил заночевать. Хозяин очень обрадовался и пригласил его войти. Только что он хотел это сделать, как прохожие шепнули ему тихонько:
– В этом доме водится лиса!
Проезжий испугался и сказал хозяину, что он хочет переехать в другое место. Хозяин принялся уверять его, что это сущий вздор, и тот остался.
Только что он вошел к себе и прилег, как увидел массу мышей, выползших из-под кровати. Проезжий сильно перепугался, бросился бежать, крича, что было сил, что тут лисица. Хозяин стал расспрашивать.
– Лисица здесь устроила себе целое гнездо! – кричал гость сердито. – Зачем было обманывать меня, говоря, что лисы нет?
Тогда хозяин спросил, как выглядит то, что он видел.
– То, что я сейчас видел, – ответил гость, – тоненькое-тонюсенькое, маленькое, хорошенькое… Если это и не лисьи дети, то, конечно, лисьи внуки[28]28
Лисьи внуки – опять шарада-острота над все тем же Сунь Дэянем.
[Закрыть].
На этом и кончила рассказывать. Гости на креслах так и осклабились.
– Раз вы не удостаиваете нас свиданья, – сказал тут Сунь, – то мы останемся ночевать и ни за что не сочтем нужным уйти. Мы помешаем вашему, так сказать, Янтаю[29]29
Янтай – название горы. Древний князь видел во сне, что он слюбился с феей, которая сказала, что она бывает по утрам тучею, а по вечерам дождем у подножия этой горы.
[Закрыть].
– Ну что ж, – смеялась лиса, – оставайтесь ночевать, ничего! Только если против вас будет что-либо предпринято, то уж, пожалуйста, не давайте этому застрять в душе!
Гости испугались, как бы она из злобы не выкинула с ними штуки, и все тут же разошлись.
Однако каждые несколько дней, обязательно приходили разок и требовали, чтобы лиса посмеялась и поязвила.
Лиса была остроумна до чрезвычайности. Что ни скажет, при каждом слове сейчас же укладывала гостей вверх ногами. Записные остряки не могли скрутить ее. И вот публика в шутку стала называть ее Барынька-Лиса.
Однажды она поставила вина и устроила, так сказать, «высокое» собрание. Вань занимал место хозяина пира. Сунь и еще два гостя уселись налево и направо от него. На последнее место, вниз[30]30
На последнее место, вниз – то есть там, где сидит хозяин-распорядитель.
[Закрыть], поставили диванчик и просили пожаловать лису. Лиса отнекивалась, сказав, что не умеет пить вина. Тогда все стали просить ее сесть и беседовать. Она согласилась.
Вино обошло уже по нескольку раз. Публика решила бросать кости, играя под вина в так называемые «усы тыквы»[31]31
«Усы тыквы» – игра, которая, по-видимому, состоит в сложной ответственности многих за промах одного.
[Закрыть]. Один из гостей попал на тыкву и должен был, значит, пить. И вот он взял свою чарку, перенес на хозяйское место и сказал:
– Барынька-Лиса, вы такая чистая и трезвая… Возьмите-ка вместо меня пока эту чару и пейте!
Лиса засмеялась.
– Я ж не пью, – сказала она. – Но хотела бы изложить одну историю, чтобы помочь вам, моим почтенным гостям, пить!
Сунь заткнул уши: ему неприятно было слушать. Гости же предложили хором:
– Кто будет ругать человека, того штрафовать!
Лиса захохотала.
– Ну а если, положим, я буду ругать лису, – то это как?
– Можно, – сказала публика.
И стали слушать, склонив уши, а лиса рассказывала следующее:
– В былые дни некий сановник выехал послом в государство красноволосых[32]32
Государство красноволосых – то есть европейцев. У Ляо Чжая есть рассказ «Ковер красноволосых», напоминающий миф о Дидоне.
[Закрыть] и надел на себя шапку из лисьих грудок[33]33
Из лисьих грудок – ценность этой роскоши вошла в пословицу.
[Закрыть]. Приехал и представился тамошнему царю.
Царь увидел эту шапку и удивился.
– Что это за шкура, – спросил он, – у нее такой нежный и густой волос?
Сановник ответил, что это лиса.
– Об этой твари, – сказал царь, – мне во всю жизнь не приходилось ничего слышать! Этот знак ху[34]34
Ху – лисица.
[Закрыть] – в каком роде будет его начертание?
Посланник стал писать в воздухе[35]35
Стал писать в воздухе. – Китайцы не воспринимают на слух большинства слов книжного, идеографически мыслимого языка и описывают их или при помощи указания составных частей (как сейчас будет видно), или начертанием на ладони, стене, в воздухе и тому подобными способами.
[Закрыть] и докладывать царю:
– Справа – большая тыква, слева – маленький пес[36]36
Справа – большая тыква, слева – маленький пес. – Знак ху (лисица) действительно состоит из знака «тыква» и знака «собака». Шараду надо читать так: «Справа от меня, лисы, сидит большая тыква (дурак), а слева – собака!» Комплименты для гостей неважные, но сказанные с якобы невинным остроумием.
[Закрыть].
Гости и хозяин опять захохотали на весь дом.
Двое из гостей были братья Чэни. Одного звали Чэнь Соцзянь, а другого – Чэнь Совэнь[37]37
Одного звали Чэнь Соцзянь, другого – Чэнь Совэнь. – Эти два собственных имени в переводе значат: «то, что видано» и «то, что слыхано».
[Закрыть]. Видя, что Сунь сидит сильно сконфуженный, один из них сказал:
– Куда, скажите, девался самец-лис, что он позволяет своей самке-лисе источать подобный яд?
Лиса продолжала:
– Только что рассказанная история еще ведь не окончена, а меня уже сбил с толку этот ваш собачий лай… Позвольте ж кончить! Далее, значит, царь этой страны, видя, что посланник приехал на муле, тоже чрезвычайно изумился… Тогда посланник стал докладывать ему:
– Он рожден от лошади!
Царь удивился еще больше.
– В Срединном царстве, – продолжал посланник, – лошадь рождает мула, а мул рождает жеребенка.
Царь стал внимательно расспрашивать, как это бывает.
Посланник докладывал:
– Лошадь родила мула – это слуга вашего величества видел. Мул родил жеребенка – это слуга вашего величества слышал[38]38
Мула —…видел… жеребенка —…слышал. – Принимая во внимание имена братьев Чэнь, можно понять остроту так: мул – это Чэнь Соцзянь, жеребенок – Чэнь Совэнь, – оба животные, скоты.
[Закрыть].
На всех креслах опять громко захохотали. Публика, зная теперь, что лису не переговоришь, решила после этого, что тот, кто первый станет над кем издеваться, да будет оштрафован и станет, так сказать, «хозяином восточных путей»[39]39
«Хозяин восточных путей» – хозяин пира. Издавна понятие востока связано в Китае с понятием хозяина, а запада – с понятием гостя. Хозяин – это «человек востока». Наоборот, учитель, живущий в доме на положении гостя, – западный гость.
[Закрыть].
Вскоре от вина стали хмелеть. Сунь шутя обратился к Ваню:
– Возьмем какую-нибудь двойную строку[40]40
Двойную строку – параллельную. Чтобы понять главную пародиальную основу этого и всех последующих издевательств, надо иметь в виду следующее. Китайцы сызмальства приучались подбирать соответствующие друг другу слова и фразы. Вторая, параллельная фраза составлялась из слов, имеющих антитетическое значение и стоящих грамматически (синтаксически) строго на тех же местах. В старинном слоге этот параллелизм соблюдался как нечто особенно украшающее речь. И много веков протекло в упражнениях, ведущих к овладению этим своеобразным искусством, но мучивших детей, учившихся писать. Именно с составления параллельных фраз начинались уроки литературы, и вкус к этим хитрым словопостроениям оставался на всю жизнь.
[Закрыть], пожалуйста, подберите!
– Именно? – спросил Вань. Сунь сказал:
– Публичная дева выходит из ворот, спрашивает о возлюбленном человеке. Когда приходит: Миллион счастья![41]41
Миллион счастья! – Ваня зовут Фу – Вань Фу, что значит «Миллион счастья!» – обычное в древности приветствие женщины по адресу мужчины. Фразу, предложенную Сунем, надо внутренне понимать так: «Эта девка-лиса только и знает что своего возлюбленного Вань Фу. Вань Фу да Вань Фу…»
[Закрыть] Когда уходит: Миллион счастья!
На всех креслах разом погрузились в думу, но подобрать не могли. Лиса засмеялась.
– А у меня есть! – сказала она.
Публика прислушалась. Лиса читала:
– Драконов князь[42]42
Драконов князь – повелитель подводного царства, рыб, черепах и им подобных.
[Закрыть] издает указ, ища прямого (честного) советчика. Черепаха-бе – тоже может сказать. Черепаха-туй – тоже может сказать![43]43
Черепаха-бе… может сказать, черепаха-туй… может сказать! – Принимая во внимание, во-первых, что черепаха – ругательство, означающее рогоносца, а во-вторых, что имя Суня, предложившего первую фразу, Дэянь, то есть «может сказать», вторую, параллельную фразу лисы надо понимать следующим образом: «Этот Дэянь и так черепаха, и этак не лучше!»
[Закрыть]
В креслах, со всех четырех сторон, не было человека, который бы не опрокинулся в изнеможении.
– Послушайте, – сказал рассерженный Сунь, – ведь только что мы заключили с вами условие… Как это вы опять не воздержались?
– Винб действительно за мной, – рассмеялась лиса. – Однако не будь этих слов, не удалось бы подобрать, как следует. Завтра утром устрою обед, чтобы искупить свой грех!
Посмеялись – на этом и кончили.
Всех таких мастерских шуток и острот лисы никогда и никому не передать.
Через несколько месяцев она вместе с Ванем поехала к нему на родину. Добрались до границы Босина.
– У меня в этих местах, – сказала она Ваню, есть кое-какая родня, с которой я давным-давно прервала отношения. Нельзя, однако, чтоб разок хоть к ним не зайти. Время сейчас, знаешь, позднее, так что мы с тобой вместе у них переночуем, а утром и в путь. Так и ладно будет!
Вань спросил, где же они живут. Она показала, прибавив, что это невдалеке. Ваню это показалось странным, ибо раньше здесь никакого жилья не было, но он решил: будь что будет – и пошел за ней. Ли через два действительно показалось село, в котором он отродясь никогда не бывал. Лиса подошла и постучала в ворота. К воротам вышел какой-то сероголовый[44]44
Сероголовый – слуга. В старину слуги повязывали голову серым, вернее, синим платком.
[Закрыть]. Они вошли – и увидели перед собой ряд дверей, друг за другом, и здания, громоздящиеся одно над другим. Красиво, замечательно – точь-в-точь как у именитых богачей!
Сейчас же их провели к хозяевам. Старик и старуха сделали Ваню приветственное движение и усадили его. Накрыли стол полным-полно всяческою роскошью и обращались с Ванем, как с зятем.
После обеда остались ночевать. Лиса явилась к Ваню рано и заявила:
– Если я сейчас же приду домой с тобою вместе, то боюсь, как бы не напугать людские толки. Иди-ка ты вперед, а я приду за тобой следом.
Вань поступил так, как она ему сказала, пришел первым и предупредил домашних. Вскоре пришла и лиса. Она говорила и смеялась с Ванем, но все только слышали, человека самого было не видно.
Прошел год, у Ваня опять были дела в Цзи[45]45
Цзи – Цзинаньфу, главный город провинции Шаньдун, где Вань впервые встретил лису.
[Закрыть], и лиса опять пошла с ним вместе.
Вдруг появилось несколько человек, с которыми лиса вступила в беседу, с величайшим оживлением болтая с ними о холоде и тепле[46]46
О холоде и тепле – о погоде и всяких пустяках.
[Закрыть]… Затем она обратилась к Ваню:
– Я, видишь ли ты, собственно-то говоря, живу в Шане[47]47
В Шане – в Западном Китае, то есть далеко.
[Закрыть]. Так как у меня с тобой давнишняя связь судьбы, то я и была с тобой столько времени. А вот сегодня прибыли мои братья, и я хочу с ними поехать к себе, так что не могу уже тебе во всем угождать!
Вань удерживал ее. Не согласилась и тут же ушла.
Хэннян о чарах любви
Хун Дао жил в столице. Его жена из рода Чжу обладала чрезвычайно красивою наружностью. Оба они друг друга любили, друг другу были милы. Затем Хун взял себе прислугу Баодай и сделал ее наложницей. Она внешностью своей далеко уступала Чжу, но Хун привязался к ней. Чжу не могла оставаться к этому равнодушной, и друг от друга отвернули супруги глаза. А Хун, хотя и не решался открыто спать ночью у наложницы, тем не менее еще более привязался к Баодай, охладев к Чжу.
Потом Хун переехал и стал соседом с торговцем шелками, неким Ди. Жена Ди, по имени Хэннян, первая, проходя через двор, посетила Чжу. Ей было за тридцать, и с виду она только-только была из средних, но обладала легкой и милой речью и понравилась Чжу. Та на следующий же день отдала ей визит. Видит – в ее доме тоже имеется, так сказать, «маленькая женочка», лет этак на двадцать с небольшим, хорошенькая, миловидная. Чуть не полгода жили соседями, а не слышно было у них ни словечка брани или ссоры. При этом Ди уважал и любил только Хэннян, а, так сказать, «подсобная спальня» была пустою должностью, и только.
Однажды Чжу, увидев Хэннян, спросила ее об этом:
– Раньше я говорила себе, что каждый супруг, «мил человек»[48]48
«Мил человек» – обычное название супруга.
[Закрыть], любит наложницу за то именно, что она наложница, и всякий раз при таких мыслях мне хотелось изменить свое имя жены, назвавшись наложницей. Теперь я поняла, что это не так… Какой, скажите, сударыня, вот у вас секрет? Если б вы могли мне его вручить, то я готова, как говорится, «стать к северу лицом и сделаться ученицею»[49]49
«Стать к северу лицом и сделаться ученицею». – По ритуалу Древнего Китая государь сидел лицом на юг, а придворные стояли лицом к нему, то есть на север. Так же полагалось сидеть в своей сатрапии любому высшему чину, как бы замещающему государя, по отношению к младшим чинам, повернутым лицами на север. То же делали и ученики из крайнего уважения к учителю, столь характерного для Китая, и все члены семьи в отношении к главе – отцу.
[Закрыть].
– Эх ты! – смеялась Хэннян. – Ты ведь сама небрежничаешь, а еще винишь мужа! С утра до вечера бесконечной нитью прожужжать ему уши – да ведь это же значит «в чащи гнать пичужек»[50]50
«В чащи гнать пичужек». – Из книги мыслителя Мэн-цзы: «В глубину вод кто гонит рыбу? – Выдра. В чащи кто гонит пичужек? – Коршун. К Тану и У (доблестным завоевателям) кто гнал народ? – Цзе и Чжоу (разбойники-цари)».
[Закрыть]. Их разлука усиливает их чрезвычайно. Слетятся они и еще более предадутся своему вовсю… Пусть муж сам к тебе придет, а ты не впускай его. Пройдет так месяц, я снова тебе что-нибудь посоветую.
Чжу послушалась ее слов и принялась все более и более наряжать Баодай, веля ей спать с мужем. Пил ли, ел ли Хун хоть раз, она непременно посылала Баодай быть вместе с ним.
Однажды Хун как-то кружным путем завернул и к Чжу, но та воспротивилась, и даже особенно энергично. Теперь все стали хвалить ее за честную выдержку.
Так прошло больше месяца. Чжу пошла повидаться с Хэннян. Та пришла в восторг.
– Ты свое получила, – сказала она. – Теперь ты ступай домой, испорти свою прическу, не одевайся в нарядные платья, не румянься и не помадься. Замажь лицо грязью, надень рваные туфли, смешайся с прислугой и готовь с нею вместе. Через месяц можешь снова приходить.
Чжу последовала ее совету. Оделась в рваные и заплатанные платья, нарочно не желая быть чистой и светлой, и, кроме пряжи и шитья, ни о чем другом не заботилась. Хун пожалел ее и послал Баодай разделить с ней ее труды, но Чжу не приняла ее и даже, накричав, выгнала вон.
Так прошел месяц. Она опять пошла повидать Хэннян.
– Ну, деточка, тебя, как говорят, действительно можно учить![51]51
Тебя… действительно можно учить! – Слова древнего старца из «Исторических записок» Сыма Цяня, который, испытав терпение одного молодого человека, будущей знаменитости, обещал научить его высшей мудрости и действительно научил.
[Закрыть] Теперь вот что: через день у нас праздник первого дня Сы[52]52
Праздник первого дня Сы – первый день под циклическим знаков сы в третьей луне. В этот день древний обычай велел отправляться на реку и с орхидеей в руках мыться, отгоняя все нечистое, накопившееся за зиму. Конфуций этот обычай весьма одобрял. Впоследствии стали пользоваться этим днем для больших собраний ученых стихотворцев, которые тут же, на берегу реки, слагали стихи, присуждали премии отличившимся и штрафовали вином плохих собратьев. Частый мотив в китайской поэзии.
[Закрыть]. Я хочу пригласить тебя побродить по весеннему саду. Ты снимешь все рваные платья и разом, словно высокая скала, восстанешь во всем новом: в халате, шароварах, чулках и туфлях. Зайди за мной пораньше, смотри!
– Хорошо, – сказала Чжу.
День настал. Она взяла зеркало, тонко и ровно наложила свинцовые и сурьмовые пласты, во всем решительно поступая, как велела Хэннян. Окончив свой туалет, она пришла к Хэннян. Та выразила ей свое удовольствие.
– Так ладно, – сказала она и при этом подтянула ей «фениксову прическу»[53]53
Подтянула ей «фениксову прическу». – Феникс – условный перевод названия китайской мифической птицы фэнхуан, появление которой приносит счастье и радость. Феникс и его самка – самые любимые в Китае символы супружеского счастья. Женские головные украшения, особенно брачная шапка, изображают летящего феникса. Так было сначала принято для цариц и дворцовых дам, а потом мода, конечно, распространилась и на весь женский Китай. «Фениксова прическа» не только формой своей, но и шпильками, заколками и так далее напоминает голову феникса.
[Закрыть], которая стала теперь блестеть так, что могла, как зеркало, отражать фигуры.
Рукава у ее верхней накидки были сделаны не по моде. Хэннян распорола и переделала. Затем, по ее мнению, фасон у башмаков был груб. Она в замену их достала из сундука заготовки, и они тут же их доделали. Кончив работу, она велела Чжу переобуться.
Перед тем как проститься с ней, она напоила ее вином и наставительно сказала:
– Когда вернешься домой и заприметишь мужа, то пораньше запрись у себя и ложись. Он придет, будет стучать в дверь – не слушайся. Три раза он крикнет, можешь один раз его принять. Рот его будет искать твоего языка, руки будут требовать твоих ног, на все это скупись. Через полмесяца снова придешь ко мне.
Чжу пришла домой и в ослепительном своем наряде явилась к мужу. Хун сверху донизу оглядывал ее; вытаращил глаза и стал радостно ей улыбаться, совсем не так, как в обычное время.
Поговорив немного о прогулке, облокотилась, подперла голову рукой и сделала вид, что ей лень. Солнце еще не садилось, а она уже встала и пошла к себе, закрыла двери и легла спать.
Не прошло и нескольких минут, как Хун и в самом деле пришел и постучал. Чжу лежала прочно и не вставала. Хун наконец ушел. На второй вечер повторилось то же самое. Утром Хун стал ее бранить.
– Я привыкла, видишь ли ты, спать одна… Мне непереносимо тяжело будет опять беспокоиться.
Как только солнце пошло к западу, Хун уже вошел в спальню жены, уселся и стал караулить. Погасил свечу, влез на кровать и стал любезничать, словно с новобрачной. Свился, сплелся с ней в самой сильной радости и, сверх того, назначил ей свиданье на следующую ночь. Чжу сказала: «Нельзя» – и положила с мужем для обычных свиданий срок в три дня.
Через полмесяца с небольшим она опять навестила Хэннян. Та закрыла двери и стала говорить.
– Ну, с этих пор можешь уже распоряжаться своей спальней одна и как угодно. Однако вот что я тебе скажу. Ты хоть и красива, но не кокетка. С твоей-то красотой можно у Западной Ши[54]54
У Западной Ши. – Западная (по месту жительства ее родных) Ши (Си Ши), знаменитая красавица древности. Пораженный ее красотой и особенно ее совершенно необыкновенным и мастерским кокетством, южный князь постарался воспитать в ней это уменье до чрезвычайных размеров и затем… подослал к своему сопернику, которому она до того вскружила голову, что коварному князю ничего уже не стоило его разбить и захватить его владения.
[Закрыть] отбить покровителя, а не только у подлой какой-нибудь!
Теперь она в виде экзамена заставила Чжу взглянуть вбок.
– Не так, – заметила она. – Недостаток у тебя в том, что ты выворачиваешь глаза.
Стала экзаменовать ее, веля улыбнуться, и опять сказала:
– Не так! У тебя плохо с левой щекой!
С этими словами она с осенней волной глаз[55]55
С осенней волной глаз – то есть с глазами, цвет которых подобен отстоявшейся от летней мути дождей воде осенних рек.
[Закрыть] послала нежность, а затем вдруг раскрыла рот, и тыквенные семена[56]56
Тыквенные семена – то есть белые зубы. Образ, известный еще древней, классической поэзии Китая.
[Закрыть] еле-еле обозначились.
Велела Чжу перенять. Та сделала это несколько десятков раз и наконец как будто что-то себе усвоила.
– Ну, теперь ты иди, – сказала Хэннян. – Возьми дома в руки зеркало и упражняйся. Секретов больше у меня не осталось. Что касается до того, как быть на постели, то действуй сообразно обстоятельствам, применяясь к тому, что понравится… Это не из тех статей, которые можно передать на словах!
Чжу, придя домой, во всем стала действовать так, как учила Хэннян. Хун сильно влюбился, волнуясь и телом и душой, только и думая, как бы не получить отказа. Солнце еще только склонялось к вечеру, как он уже сидел у нее, любезничал и улыбался. Так и не отходил от двери спальни ни на шаг. И так день за днем, это превратилось у него в обыкновение. Она, в заключение всего, так и не могла вытолкать его и прогнать.
Чжу стала еще лучше обходиться с Баодай. Каждый раз, устраивая в спальне обед, она сейчас же звала ее присаживаться вместе. А Хун смотрел на Баодай все более и более как на урода. Обед не кончился, а он ее уже выпроваживал.
Чжу обманным для мужа образом забиралась в комнату Баодай и запирала дверь на засов. Хуну всю ночь негде было, так сказать, себя увлажнить.
С этих пор Баодай возненавидела Хуна и при встречах с людьми сейчас же начинала жаловаться на него и поносить. Хуну же она становилась все более и более противна и выводила его из себя. Мало-помалу он стал доходить в обращении с ней до плетей и розог. Баодай разозлилась, перестала заниматься собой и нарядами, ходила в рваном платье и грязных туфлях; голова у нее была вроде клочьев травы, так что уже нечего было считаться с ней, как с человеком.
Хэннян однажды говорит Чжу:
– Ну-с, как тебе кажется мой секрет?
– Основная правда, – отвечала Чжу, – конечно, в высшей степени очаровательна. Однако ученица могла идти по ней, а в конце концов так и не познать ее. Вот, например, что значило, как вы говорили, «дать им полную волю»?
– А ты разве не слыхала, что человеческому чувству свойственно тяготиться старым и восторгаться новым, уважать то, что трудно дается, и не ценить того, что легко? Муж любит наложницу, это не обязательно значит, что она красива. Нет, это значит, что ему сладки внезапные захваты и манят счастьем трудно дающиеся встречи. Дай ему вволю насытиться, и тогда жемчужины, скажем, и деликатесы и те надоедят; что ж говорить о похлебке из лопуха?
– А что значило: сначала замараться, а потом блистать?
– Ты отстала и не была на глазах; ему казалось, что наступила долгая разлука. Потом, вдруг он увидел тебя в пышной красоте – и это было для него то же, как если б ты только что появилась. Смотри, например, как бедный человек, который вдруг получил рис и мясо, вдруг начинает смотреть на грубую крупу как на безвкусицу. Притом же ему не легко давалось – и вышло, что она-де нечто старое, а я новость; она дается легко, а со мною трудновато. Это ведь и был твой способ поменять место жены на наложницу!
Чжу это очень понравилось, и обе стали задушевными подругами на своих женских половинах.
Прошло несколько лет. Вдруг она говорит Чжу:
– Мы обе с тобой чувством своим словно одна. Я, конечно, должна была не скрывать от тебя своей жизни и давно уже хотела тебе ее рассказать, но боялась, что ты потеряешь ко мне доверие. Теперь же, перед своим уходом и на прощанье, я решусь сказать тебе все по совести. Я, видишь ли, лисица. В молодости своей мне пришлось пострадать от мачехи, которая продала меня в столицу. Муж мой, однако, обращался со мной великодушно, и хорошо, так что я не решалась сейчас же с ним порвать и вот в полной любви дожила до сего дня. Завтра мой старик отец начнет отделяться от своего трупа[57]57
Старик отец начнет отделяться от своего трупа – то есть после смерти его труп начнет исчезать, как полагается бессмертному, перешедшему в это состояние после внешней смерти.
[Закрыть], и я пойду его повидать и больше сюда уже не вернусь.
Чжу схватила ее за руки и принялась горько вздыхать. Рано утром она отправилась повидать ее, но весь дом был в крайней тревоге и в смятении: Хэннян исчезла.
Автор этих странных историй сказал бы следующее:
Купивший жемчуг не ценил жемчуг, а ценил коробку[58]58
Купивший жемчуг не ценил жемчуг, а ценил коробку. – Одна из притчей мыслителя III века до н. э. Хань Фэй-цзы говорит, что некто продал другому человеку жемчуг, для которого он сделал коробку из мимозы, надушил ее пахучим перцем, обвил ее розами и перевязал изумрудным листом. Покупатель взял коробку, а жемчуг возвратил продавцу.
[Закрыть].
Чувства к новому и старому, к трудному и легкому таковы, что тысячелетия не могли разрушить эти заблуждения. Но именно среди них-то и удается проводить средства, как превратить ненависть в любовь.
Древний подлый министр, льстиво служа царю, не допускал его до людей, не давал ему взглянуть в книги[59]59
Не давал ему взглянуть в книги. – Евнух Чоу Ши-лян, служивший в IX веке тайскому государю У-цзуну, учил сотоварищей: «Смотрите будьте осторожны: не давайте царю читать книги и приближаться к ученым-книжникам, а то, как только он увидит, в чем было процветание и где была гибель царств и династий, он ощутит в сердце тревогу – и нас всех казнит».
[Закрыть].
Отсюда мне ясно, что для того, чтобы куда-нибудь втиснуться и укрепить там свой фавор, имеются способы особых традиций.
