Текст книги "Чеченская марионетка, или Продажные твари"

Автор книги: Полина Дашкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7

Бар «Каравелла» находился на окраине и внешне выглядел как самая затрапезная пивнушка – облезлая дверь, грязноватая лестница, скромная облупленная вывеска. Однако стоило спуститься вниз по лестнице – и уходить уже не хотелось. Внутри было чисто и красиво, народу всегда мало. Пахло настоящим шашлыком, который тут же жарился на раскаленных углях. К шашлыку подавалось пиво пяти сортов, не баночное, а настоящее, бочковое, свежее, с пышной пеной. Кроме того, в специальной жаровне пеклась розоватая речная форель, доставлявшаяся в бар еще живой и трепещущей.

Отдыхающие заглядывали сюда редко. Мало кого привлекала грязноватая дверь заведения. Но местные любители темного и светлого пива наведывались часто. Два амбала-охранника, один снаружи, другой внутри, следили за посетителями. Случайных, плохо одетых и шумных выпивох сюда не пускали.

Хозяин бара, лощеный молодой абхазец, одних гостей встречал широкой улыбкой и теплыми приветствиями, других – подчеркнуто корректно и холодно.

И дело вовсе не в том, что некоторые постоянные клиенты – знакомые хозяина, а какие-то – случайные.

Сейчас за двумя соседними столиками сидели два постоянных клиента, но с первым, маленьким лысым человеком лет тридцати пяти, хозяин был холодно-вежлив, а со вторым, худым, длинным, сутуловатым, лет сорока – по-домашнему улыбчив.

Первый, маленький лысый, – известный всей области журналист-телевизионщик. Звали его Матвей Перцелай. В бар «Каравелла» захаживал часто, иногда с какой-нибудь дамой, иногда в одиночестве. Сидел всегда долго, ел много, пива выпивал не меньше трех литров, причем самого дорогого. Однако хозяин никогда не радовался ему и не особенно это скрывал.

Второй, худой, длинный, посещал бар реже, ел мало, пиво пил самое дешевое, не больше литра. Звали его Анатолий Головня. Он служил в милиции в звании капитана. В «Каравелле» появлялся только в штатском, входя и выходя, тревожно озирался по сторонам и еще больше сутулил узкие острые плечи.

Заведение небольшое, поэтому хозяин обслуживал посетителей сам. Форель и шашлык жарил его старик отец, а жена и две дочери занимались кухней, посудой, уборкой и прочей женской работой.

Сейчас хозяин стоял над столом журналиста и с явным нетерпением ожидал, пока тот наконец сделает свой заказ.

– И форели хочется, и шашлычку хочется, – рассуждал вслух Матвей, – и худеть надо. Что делать, Русланчик? – Он растерянно развел руками и поднял глаза на хозяина. Но тот даже не счел нужным улыбнуться в ответ. Стоял и мрачно ждал.

– Знаешь что, Русланчик, побалую я себя, любимого, в последний раз. Форель будем считать закуской, а шашлык – основным блюдом. С завтрашнего дня начну худеть и в твое вкусное заведение – ни ногой. В общем, так. Салатику твоего фирменного, только огурчики-помидорчики пусть покрупнее порежут. Потом форель одну… нет, две. Ну и шашлычку палочку. Да, и пива, конечно, темного, как всегда. Для начала литр.

Казалось, Матвей вовсе не замечает холодности хозяина. В ожидании своего заказа он откинулся на спинку стула и с удовольствием закурил. А Руслан между тем подошел ко второму посетителю, к капитану Головне. Но не для того, чтобы принять заказ.

– Ко мне пройди, – сказал он быстро и тихо, – разговор будет.

Длинная фигура Головни нырнула в незаметную дверь за стойкой бара, между полками, уставленными красивыми бутылками. За дверью находилась маленькая комната без окон, похожая на кладовку. В середине находился пустой круглый стол, покрытый потертой клеенкой. У стола стояла старшая дочь хозяина, пятнадцатилетняя Кристина, полная застенчивая девочка с длинной черной косой. Она молча протянула Головне радиотелефон, через минуту зазвонивший в его руках. Кристина выскользнула из комнаты, и капитан услышал в трубке хорошо знакомый голос:

– Пойдешь к доктору. Напугаешь легонько, не сильно. Предложишь меня продать. Скажи, мол, признайся по-хорошему.

– А если он расколет меня?

– Значит, ты дурак. Мне нужно знать, что он скажет на твое предложение. Я хочу проверить его.

– Почему сразу не убить, если не доверяешь? – спросил капитан, зная вспыльчивый и решительный характер своего собеседника.

– Быстрый ты. И злой. Он хороший доктор, он меня с того света вытащил, ночами не спал. Твое дело – выполнить. Решать буду я, обойдусь без твоих советов. Потом все скажешь Руслану. Я сам звонить не буду.

– Когда идти?

– Сейчас.

– Но ведь поздно уже.

– Ничего, он не спит.

Всего лишь тонкая стенка отделяла комнату без окон от чистенького туалета. Если человек просто справлял нужду и мыл руки, он не слышал, что происходит в комнате. Но стоило прижать ухо к стене, сразу можно было расслышать голоса. А если вместо уха приставить специальный микрофон маленького, не больше сигаретной пачки, диктофона, то потом, прослушав микропленку, удастся разобрать каждое слово.

Именно такой специальный микрофон и держал сейчас у стены сортира журналист Матвей Перцелай. Конечно, речь неизвестного телефонного собеседника на пленку не записалась. Но то, что говорил сам Головня, записалось отлично.

Скрипнула дверь за стойкой, Головня вернулся к своему столу, на котором уже стояли овальная тарелка с шашлыком и кружка светлого пива.

Минуты через три из туалета вышел журналист. На его столе стояли стеклянная миска с салатом, корзинка с горячим лавашем и блюдо форели, украшенное крупными ломтями лимона и тонкими кольцами лука.

– Руслан! – позвал Перцелай хозяина. – Можно шашлык сразу?

Несмотря на разное количество еды, оба посетителя вышли из бара одновременно. Было уже очень поздно, но автобус-экспресс, нужный Головне, ходил круглосуточно. Ждать пришлось минут двадцать. Когда наконец автобус подъехал, капитан, прежде чем сесть в него, тревожно огляделся по сторонам. Матвея он не заметил, тот стоял в глубокой тени деревьев, к тому же на улице совсем стемнело.

Убедившись, что Головня его не видит, Матвей вскочил в закрывающуюся заднюю дверь в последний момент. Несмотря на поздний час, народу в экспрессе набралось много – маршрут шел от аэропорта через вокзал, пересекая весь город и подбирая припозднившихся пассажиров, для которых такси и частники из-за бешеных цен недоступны.

Идея проследить за длинным худым незнакомцем возникла у Матвея после того, как Головня удалился в потаенную комнату за стойкой бара. Матвей не сомневался, что хозяин связан с тайными базами в горах, но ничего интересного и конкретного до сегодняшнего вечера не замечал, хотя в последнее время заходил в «Каравеллу» не реже двух раз в неделю.

В автобусе Матвей встал на заднюю площадку, вытащил из большой спортивной сумки джинсовую кепку, очки с затемненными стеклами, светлую куртку из тонкой плащовки и тут же надел все это. «Камуфляж, конечно, ерундовый, – решил он, – но в темноте авось сойдет. Тем более длинный не заметил, как я садился в автобус».

Ехали долго, город кончился. Экспресс остановился у пансионата, рядом с маленьким дачным поселком. Головня наконец вышел и двинулся в глубь поселка по едва освещенной редкими фонарями аллее. Матвей неслышно следовал за ним, стараясь не попадать на свет фонарей.

Капитан позвонил у высоких ворот. Матвей не сумел разглядеть, кто открыл ему ворота, которые впустив ночного гостя, тут же захлопнулись. Через несколько минут Перцелай заснял со вспышкой улицу, ворота и номер дома. Пока этого вполне достаточно. Теперь оставалось ждать, когда незнакомец выйдет, и попытаться быстро сфотографировать его на сверхчувствительную пленку – если, конечно, повезет.

* * *

– Позвольте войти? – спросил длинный тощий человек лет сорока с короткими светлыми волосами и большими, навыкате, зелеными глазами.

– Простите, с кем имею честь? – вежливо улыбнулся доктор.

Человек достал из кармана пиджака удостоверение капитана милиции.

– Пожалуйста, Анатолий Леонидович, – пригласил его доктор, прочитав в зыбком свете фонаря имя на удостоверении.

Они прошли в гостиную.

– Чай? Кофе?

– От чаю не откажусь, – кивнул Головня, усаживаясь в глубокое кожаное кресло.

«Началось! – подумал доктор, ставя чайник на кухне. – Может, оно и к лучшему?»

Вернувшись в гостиную, он уселся напротив гостя.

– Вадим Николаевич, – начал капитан, – я пришел к вам не как представитель власти, а как частное лицо. Я хочу предупредить: вам грозит опасность. Собственно, мой визит к вам – должностное преступление. Я не имею права предупреждать о таких вещах.

В гостиной горел только торшер под большим зеленым абажуром, лицо доктора оставалось в тени. Он нарочно сел так, чтобы свет падал на незваного гостя. Ему было видно, что глаза навыкате буквально впиваются в него.

– Продолжайте, Анатолий Леонидович. Я вас внимательно слушаю, – улыбнулся он как можно приветливей.

– Вообще-то я хотел бы послушать вас, Вадим Николаевич. Вы ничего не желаете мне сообщить?

– По какому вопросу? У вас проблемы со здоровьем? Или у кого-то из ваших близких?

– Нет. Я здоров. – Головня немного растерялся и отвел взгляд. – Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Ваши поездки в горы обратили на себя внимание. Сейчас в горах скрываются террористы из Чечни, среди них есть раненые. Вы – хирург. Это наводит на мысль…

– Простите, что наводит на мысль и кого? Я не совсем вас понимаю.

– Не перебивайте меня. За вами ведется серьезное наблюдение со стороны наших органов. Вас подозревают в пособничестве бандитам, государственным преступникам, находящимся в розыске. Я предлагаю вам сотрудничество. О каждом вновь поступившем раненом вы будете сообщать мне лично. Но сейчас меня интересует, – Головня набрал полную грудь воздуха и выдохнул, – Аслан Ахмеджанов! Он скрывается в горах, и вы оперировали его месяц назад.

– Простите, Анатолий Леонидович. Кажется, чайник закипел. – Доктор встал и вышел на кухню.

«Кстати явился этот капитан, – думал Вадим, разливая чай по двум чашкам, – как-то слишком уж кстати. Я ломал голову, а тут – пожалуйста, прямо на блюдечке мне подают капитана милиции. Местной милиции. Местной… А я ждал кого-нибудь из Москвы. Их здесь так много сейчас, и логично было бы… А может, отдать ему кассету – и дело с концом?»

Но что-то внутри сопротивлялось. Что-то не нравилось доктору в этом пучеглазом капитане. Может, перстень с черным камнем? Или длинный острый ноготь на мизинце? Или галстук в цветочек?

«Нет. Ерунда. Галстук здесь ни при чем, – сказал себе Вадим, – слишком уж вовремя явился этот Головня. И второе – откуда у него ко мне „личная симпатия“? Чего ради он решился на должностное преступление и с первых же слов мне, подозреваемому, в этом признается?»

Доктор вернулся в гостиную, поставил на журнальный стол поднос с двумя чашками, сахарницей и вазочкой печенья, откинулся в кресле и молча уставился на собеседника. Тот отхлебнул чаю, и стало заметно, что у него мелко подрагивает рука.

– Я вас слушаю, Анатолий Леонидович. Продолжайте, пожалуйста.

– Если вы добровольно согласитесь со мной сотрудничать, я гарантирую, что в ближайшее время вас не арестуют за пособничество террористам.

«Стоп, – подумал доктор, – вот это уже интересно. Если ты хочешь использовать меня как информатора и предлагаешь мне работать на тебя как на капитана милиции, какое же здесь должностное преступление? А если ты меня предупреждаешь об аресте – какая тогда тебе нужна информация? Или ты меня пугаешь арестом, чтобы завербовать? Но получается грубо и глупо. В таком случае ты меня считаешь полным идиотом. А зачем тебе информатор-идиот?»

– В чем именно сотрудничать? – мягко спросил он вслух.

– Я уже сказал: сообщать о каждом новом раненом. Но сейчас – прежде всего об Ахмеджанове.

– Как вы сказали? Ахмеджанов? Я никогда раньше не слышал такой фамилии. Кто это?

– Вы прекрасно знаете, кто это, – капитан занервничал, – не валяйте дурака, Ревенко. Вам, а не мне грозит арест. Вы, а не я помогаете террористам.

– А что заставило вас прийти ко мне? Предположим, вы правы и мне действительно грозит арест, что в таком случае заставило вас, представителя закона, пойти на должностное преступление?

– Исключительное уважение к вам как к талантливому хирургу, – быстро проговорил Головня.

«Ты не уважение ко мне чувствуешь, – усмехнулся про себя Вадим, – не уважение, а раздражение. Тебе хочется, чтобы я скорее раскололся. Нет уж, дружок! Сейчас ты у меня сам расколешься».

– У вас имеется конкретный повод зауважать меня как хирурга? – он удивленно поднял брови. – Или вы знаете обо мне понаслышке?

– Вы помните всех ваших больных? – спросил капитан, немного справившись с нарастающим раздражением.

«Сейчас ты скажешь, что я спас кого-нибудь из твоих близких родственников. Ну, валяй. Я помогу тебе за это зацепиться».

– Честно говоря, нет, – искренне признался доктор, – только самые серьезные случаи. Всех я, конечно, помнить не могу.

– Пять лет назад вы спасли мою мать. У нее больное сердце, требовалась срочная операция. Все отказались, а вы согласились. Она до сих пор жива.

– А как зовут вашу матушку?

– Головня Варвара Сергеевна. Вряд ли вы могли запомнить. Но это неважно. Я до сих пор чувствую себя обязанным вам.

«Как раз сердечников я помню всех, поскольку их очень мало. Я не кардиолог, оперировать пришлось трижды, в экстремальных ситуациях. В нашей больнице есть два отличных специалиста, хирурга-кардиолога. Возможно, кто-то из них спас Головню Варвару Сергеевну пять лет назад. Но я к этому не имею отношения. Ты, капитан, мог бы добросовестней подготовиться к нашей встрече. Неужели у Ахмеджанова не нашлось кого-нибудь умней?»

Немного помолчав, доктор тихо произнес:

– Простите, Анатолий Леонидович, вы никогда не обращались к эндокринологу?

– К кому?! – опешил капитан.

– К врачу, который специализируется на гормональных заболеваниях. Дело в том, что у вас явные признаки нарушения функции щитовидной железы. У вас диффузно-токсический зоб, или иначе это называется – базедова болезнь. Пожалуйста, закройте глаза и вытяните руки перед собой.

– Я… вы… Вы не поняли, Ревенко! Я пришел к вам для серьезного разговора!

– Не нервничайте, господин капитан. Что может быть серьезней здоровья? При диффузно-токсическом зобе активизируется функция щитовидной железы. Она выбрасывает в организм слишком много тироидных гормонов. Помимо внешних признаков – экзофтальм, то есть пучеглазие, треммер, то есть дрожание конечностей, наблюдается еще повышенная нервная возбудимость, бессонница, состояние беспричинной тревожности и мнительности, ночные страхи. Когда вы в последний раз проходили диспансеризацию, вас смотрел эндокринолог? Впрочем, клиническая картина настолько очевидна, что определить у вас базедову болезнь сможет любой более или менее грамотный врач. Я, конечно, не специалист в этой области, но…

– Хватит морочить мне голову! – не выдержал капитан и заорал:

– Вы видели Ахмеджанова? Вы его оперировали? Завтра утром вы будете арестованы. Я даю вам последний шанс!

– Любопытно, что недавно это заболевание считалось по преимуществу женским, – продолжал доктор, отхлебнув чаю, – но в последние годы им все чаще страдают мужчины. Тут дело в экологии. Щитовидная железа – весьма чувствительный орган. Если болезнь запустить, может случиться неприятное и опасное осложнение – тиротоксический криз. Могу порекомендовать вам хорошего специалиста.

Через пятнадцать минут после ухода взбешенного, трясущегося капитана далеко в горах у изголовья кровати Аслана Ахмеджанова затренькал сотовый телефон.

– Аслан, мне, конечно, все равно, но, думаю, тебе стоит знать, – услышал чеченец голос доктора Ревенко, – ко мне только что приходил капитан местной милиции по фамилии Головня и спрашивал о тебе.

– Что ты ему сказал?

– Я порекомендовал ему обратиться к эндокринологу.

– К кому?

– К врачу, который специализируется на гормональных заболеваниях, – вздохнул Вадим Николаевич и захлопнул крышку телефона.

* * *

Головня шагал по ночной аллее. Сердце колотилось, не только рубашка, но и пиджак под мышками промокли от пота. Разговор с доктором вывел капитана из себя. Но не потому, что доктор не стал сдавать Ахмеджанова первому попавшемуся милиционеру и не купился на провокацию. Капитану до этого Ревенко нет ровно никакого дела. Ему поручили проверить на вшивость, он проверил.

Взбесило Головню упоминание об этой проклятой базедовой болезни, которую у него действительно обнаружили на последней медкомиссии. Это грозило пенсией, а в качестве пенсионера он никому не нужен. И ладно бы какой-нибудь гастрит или гипертония – этим болеют многие. Но болезнь, найденная у Головни, влияла на состояние нервной системы. А нервнобольной – все равно что псих. Он чувствовал, как заводится от малейшего пустяка, как набухает и колотится сердце ни с того ни с сего, и в пот бросает и руки трясутся, и с глазами что-то не то. Его бесило любое упоминание о щитовидной железе, и совсем уж унизительным казалось, что болезнь эту считают по преимуществу женской – Ревенко только подтвердил слова врача на медкомиссии.

Сильно раздраженный капитан ничего не замечал. Не увидел и тень, метнувшуюся из кустов, не услышал щелчка фотоаппарата. «И за что мне, мужику, бабская болячка? И почему все меня в этот, как его – диффузный зоб – тычут носом? Неужели это так заметно?» – думал он, шагая к освещенной остановке экспресса.

Матвею удалось сфотографировать его в свете фонаря на аллее, конечно, фотография могла получиться нечеткой, но те, кому он отдаст пленку вместе с микрокассетой от диктофона, разберутся.

На следующий день рано утром по дороге на телестудию Матвей остановил свой зеленый «жигуленок» у газетного киоска, находившегося неподалеку от санатория «Солнечный берег».

– Здравствуйте, Семен Израилевич, – обратился он к старенькому киоскеру, – как дела? Как здоровье?

– Спасибо, Мотенька, – улыбнулся старик, – живем потихоньку, коптим небеса. Тебе, как всегда, «Независимую»?

– Нет, Семен Израилевич, мне «Литературку», только за прошлую среду.

– И за прошлую, и за позапрошлую есть, – вздохнул старик, – это в начале перестройки за газетами с ночи стояли, а сейчас никому прогрессивная пресса не нужна. Как и всякая другая, впрочем, тоже. И для кого ваш брат журналист старается?

Киоскер достал из-под прилавка газету за прошлую неделю, потом вместе с деньгами быстро спрятал в карман своего поношенного пиджачка маленький, заклеенный скотчем пакет из плотной черной бумаги.

Попрощавшись с Семеном Израилевичем, Матвей сел в машину и отправился на телестудию.

Через час из ворот санатория вышел полковник Константинов и не спеша прошел мимо киоска.

– Доброе утро, Глеб Евгеньевич! – услышал он, поравнявшись с окошком. – Я получил свежий номер «Аргументов и фактов».

– Доброе утро, Семен Израилевич. Большое спасибо.

Расплатившись, полковник слегка наклонил сложенную газету, и на ладони у него оказался маленький пакет из плотной черной бумаги.

Полковник не знал, что от момента передачи пакета прошел целый час. За этот час у Семена Израилевича успел побывать молодой человек самой неприметной наружности. Он взял пакет, унес его, через некоторое время вернулся и отдал назад киоскеру – в точно таком же запечатанном виде.

Глава 8

Рюкзачок у Маши был небольшой, но вместительный, вещей мало – только самое необходимое. Кроме одежды, она уложила в рюкзак большой плоский хлеб лаваш, остатки сыра, несколько огурцов и яблок. Для такой малоежки этих запасов должно хватить почти до Москвы. В пустую бутылку из-под пепси она налила кипяченой воды. Потом наберет еще на какой-нибудь станции.

Теперь ситуация уже не казалась ей ужасной и безвыходной. Она верила, что все будет хорошо. Она умылась на дорогу, почистила зубы, в последний раз сварила себе крепкий кофе. В джинсах и длинной широкой футболке навыпуск, с волосами, убранными под кепку, Маша вполне сходила за мальчика лет пятнадцати. Свою маленькую дамскую сумочку с паспортом и студенческим она спрятала в рюкзак. Еще раз пожалела о старых верных кроссовках – неизвестно, выдержат ли предстоящее путешествие китайские тряпочные тапочки.

Солнце светило ярко и весело, дул легкий ветерок. Настроение у Маши было отличное. На товарной станции, находившейся недалеко от вокзала, она прошла вдоль путей, присмотрелась к вагонам, к пульманам, теплушкам и открытым платформам, прикинула, куда лучше залезать, поспрашивала у дядек-башмачников в оранжевых жилетах, когда и куда отправляются составы. Ей указали на длиннющий поезд, стоявший на пятом пути, и объяснили, что он отправится в Орел через пятнадцать минут.

Машу удивило, что никто из дядек-башмачников даже не поинтересовался, зачем она спрашивает, будто путешествия на товарняках – обычное дело, как пятнадцать лет назад, так и сейчас. Радовало то, что все дядьки обращались к ней «сынок» и «пацан». Попалась пара вооруженных охранников, молодых солдатиков, пьяных в стельку. На Машу они не обратили никакого внимания.

Отыскав пятый путь, она медленно пошла вдоль бесконечных теплушек и пульманов. В некоторых вагонах находился груз, но и пустых оказалось много. Вдруг дверь одной из теплушек с грохотом двинулась, и появился дедок лет шестидесяти, кавказец в трикотажном спортивном костюме со всклокоченной седой бородой.

– Ты зыдэс зачэм ходышь, малчик? – спросил он с сильным акцентом.

– Я… Мне бы домой уехать, а денег нет. Украли, – честно призналась Маша.

– Куды ехат?

– Вообще-то в Москву. Ну хотя бы до Орла.

– Залаз! – кивнул кавказец.

– А куда этот поезд? – спросила она на всякий случай".

– В Арол. Чэрыз дэсат минут.

Маша решила: раз дедок сам едет в этом поезде, значит, точно знает, куда направляется состав. «Вряд ли такой старик станет приставать, – подумала она, – тем более к „малчику“. Можно считать, мне повезло».

Подтянувшись, она запрыгнула в теплушку.

Там было душно, пахло потом и табаком. От пола до потолка теплушку заполняли ящики, из которых торчали клочья стружки. Свободный кусок пола, тоже усыпанный стружкой, занимало что-то вроде стола – пустого ящика, накрытого газетой, на которой стояла располовиненная бутылка портвейна «Кавказ» и валялось несколько помидоров.

Маша осторожно присела на ящик, служивший, как ей показалось, табуреткой. Дедок сел напротив, молча разлил портвейн в две пустые жестянки из-под «спрайта», одну протянул Маше:

– Пэй!

– Спасибо, я не пью, – вежливо отказалась Маша.

– Пэй! – повторил старик громче, тут же залпом опорожнил свою банку, слил себе остатки, пусттую бутылку бросил на пол, в стружку.

Неожиданно поезд зашипел, выпуская пары, дернулся всей своей многотонной массой и медленно, неохотно тронулся. Прошло всего три минуты, а не десять.

– Можно приоткрыть дверь? – осторожно спросила Маша. – Очень душно.

Ни слова не говоря, старик подвинул громыхнувшую дверь. Сквозь широкую щель повеяло свежим воздухом. Поезд быстро набирал скорость. Товарная станция осталась позади. Запахло морем.

Откупорив новую бутылку, старик уставился на Машу красными заплывшими глазами и произнес:

– Пэй!

– Ой, посмотрите, что это там? – Маша указала рукой на каменистый дикий пляж, мелькнувший в щели. Старик повернул голову. Быстрым движением Маша вылила содержимое своей банки в стружку, а когда дедок опять уставился на нее, скорчила гримасу, вытерла губы и взяла помидор.

– Я все выпила, – сообщила она, откусывая от целого помидора, – за ваше здоровье.

Дедок одобрительно кивнул, налил еще себе и ей.

– Пэй!

Повторилось все сначала. Маша подумала, что до Орла под ее ящиком образуется портвейное озеро. Впрочем, она не собиралась ехать в теплушке с дедком до самого Орла. Она надеялась, что ее попутчик скоро отключится от такого количества дрянного портвейна и ей удастся на ближайшей остановке выпрыгнуть и быстро найти пустой вагон в этом же составе.

Остановка не заставила себя ждать. Поезд, проехав не больше получаса, тяжело охнул, зашипел и замер. Маша выглянула в щель. Прямо за рельсами начинался обрыв, под обрывом – море. «Ничего – подумала она, – пробегу по кромочке».

Старик, казалось, задремал, сидя на своем ящике. Маша надела рюкзак на плечи и осторожно скользнула в щель. Ноги тут же заскользили по мелкой острой гальке обрыва. Забыв об одном из главных законов товарняцких путешествий, Маша пролезла под вагоном и едва успела распрямиться на другой стороне пути, как поезд тронулся и начал быстро набирать скорость.

Сердце у Маши заколотилось: еще чуть-чуть, и ее бы в лепешку раздавило колесом. «Надо быть внимательней и осторожней!» – строго сказала она себе. А поезд двигался все быстрей. Глядя на проезжающие мимо вагоны, Маша решила попытаться впрыгнуть на какую-нибудь тормозную площадку. Она знала, что сразу нарушит еще один закон товарняцких путешествий: не запрыгивать на ходу. Но очень уж жаль отстать от поезда, следующего до самого Орла.

Подходящей тормозной площадки все не попадалось. Маша бежала за вагонами, а скорость все росла. И вдруг с ней поравнялась невысокая открытая платформа, на которой ехало нечто огромное, прикрытое брезентом защитного цвета.

– Давай! Давай! – на краю платформы стоял на корточках дедок-попутчик и протягивал ей руки.

Не успев удивиться, каким образом он оказался возле брезентового чудовища, как умудрился попасть туда из своей портвейновой теплушки, Маша подпрыгнула на бегу, с поднятыми вверх руками. Старик ловко подхватил ее за руки и быстро втянул на платформу.

Кепка слетела, заколка раскололась, темно-каштановые волосы упали на плечи. Несколько секунд Маша и дедок молча смотрели друг на друга и тяжело дышали. Но Маша быстро отдышалась, а дедок продолжал сопеть. Поезд немного снизил скорость, стал двигаться ровно и медленно. Старик, ни слова не говоря, с растопыренными руками пошел на Машу. Он сопел все сильней. Маша с ужасом заметила, что не такой уж он и старый. Она медленно отступила к краю платформы. Старик продолжал надвигаться. И тут Маша спокойно произнесла:

– Подождите, пожалуйста. Послушайте, давайте сначала поговорим. Давайте поговорим по-хорошему.

Слова ее заглушило шипение выпускаемых паров. Поезд утробно фыркнул и замедлил ход. Не дожидаясь, пока он остановится совсем. Маша метнулась в сторону и точным балетным прыжком соскочила на соседний пустой путь.

Приземлилась она неплохо, только слегка занесло из-за рюкзака. Она упала на четвереньки, ободрала острым гравием кожу на ладонях и почувствовала, что одна коленка под джинсами разбита в кровь.

А поезд между тем раздумал останавливаться. Он лишь слегка притормозил, будто давая Маше возможность спрыгнуть, и поехал дальше, вновь набирая скорость. Но не в сторону Орла, как думала Маша, а совсем в противоположную – к реке Чандры, по которой проходила граница между Россией и маленьким кавказским государством.

Раздался оглушительный гудок. Маша едва успела опомниться, встать с четверенек и отпрыгнуть. Мимо промчался поезд, обдавая ее горячим ветром и гарью. Он состоял из одних наглухо заколоченных пульманов. Как только путь освободился, на Машу наскочила огромная кавказская овчарка и с остервенелым рычанием стала заваливать ее на землю. Уже ничего не соображая. Маша только старалась закрыть разодранными ладонями лицо и горло.

Однако собака не собиралась ее грызть – лишь повалила на землю и стала обнюхивать, потом даже лизнула. Тут раздался грубый мужской голос:

– Сильва! Ко мне! – чья-то рука оттащила овчарку за ошейник.

Маша осторожно отняла ладони от лица и попыталась встать. Тот же голос скомандовал:

– Лежать! Руки за голову!

Маша не возражала. Ее грубо ощупали, обыскали, потом заорали:

– Встать! Руки за голову! Повернись! Медленно! Маша выполнила все команды, а когда повернулась, увидела перед собой двух молодых кавказцев в какой-то странной полувоенной форме. Один держал овчарку за ошейник, другой – автомат наперевес, дулом в Машу.

«Странно, почему они не заглянули в рюкзак, ничего не спрашивают и не требуют предъявить документы», – успела подумать Маша перед следующей командой.

– Вперед! Пошла! Шаг в сторону – стреляю!

Днем из больницы доктор направился на своей «Тойоте» к Студенческой улице, оставил машину на углу и пешком дошел до калитки дома номер восемь.

Сквозь яблоневые ветки он увидел в глубине двора очень полную женщину в цветастом сарафане, развешивающую белье на веревке.

– Здравствуйте! – позвал ее доктор. – Скажите, пожалуйста, у вас живет Маша из Москвы?

Женщина закрепила прищепкой угол мокрой простыни и подошла к калитке. Войти во двор она не предложила.

– Жила у меня Маша из Москвы, – надменно сообщила она, – уехала сегодня. Деньги назад затребовала и отчалила со своим рюкзачишкой. Артистка-авантюристка! А вам она зачем?

Маленькие быстрые глазки окинули доктора с ног до головы жадным подозрительным взглядом.

– То есть она вам заплатила вперед, стало быть, уезжать не собиралась, а потом неожиданно уехала? – проигнорировав вопрос хозяйки, уточнил доктор.

– А вы кто ей будете? – хозяйка, в свою очередь, не желала отвечать доктору.

Секунду подумав, Вадим тихо и внятно произнес:

– А я ей буду любовник! – Развернулся и быстро пошел по улице к машине.

Садясь за руль, он подумал, что хозяйка, наверное, еще полчаса проторчит у калитки, хлопая своими быстрыми глазками и забыв про мокрое белье.

«Однако не судьба, – грустно сказал он себе. – Машенька уехала. Ее нет и не будет никогда. Не надо больше думать о ней. Все к лучшему. Я не могу ручаться за свой завтрашний день, так по какому праву я привез бы ее к себе?»

Затренькал сотовый телефон. Выруливая на проспект, доктор услышал в трубке голос фельдшера из горного госпиталя:

– Сейчас можешь приехать?

– Я же был вчера вечером? Что случилось за ночь? «Кассета, – сказал он себе, – опять кассета. Капитан Головня – это только начало».

– У него кровь в моче, – сообщил фельдшер. «Это что-то новенькое», – усмехнулся Вадим про себя, а вслух произнес:

– Хорошо. Сейчас приеду, – и захлопнул крышку телефона.

«Вот так. Знай свое место, бандитский эскулап!» Он развернул машину и направился к синевшим вдали горам.

«В доме, где все происходило, меня не было, – рассуждал доктор, переезжая границу у реки Чандры, – я близко не подходил к дому. Госпиталь на другом конце села. Я даже не знал, кто к ним приехал и зачем. Между тем кассету мог взять кто угодно. Мало ли кому это нужно? Из того, что я возил Ивану, то есть Андрею, еду, ничего не следует. Ровным счетом ничего. Может, у Ахмеджанова и правда что-то не то с мочеточником? Ладно, посмотрим. Еще день-другой я выиграю, а потом, если повезет, бандитской мочой будут заниматься тюремные врачи Лубянки или Бутырки».

Чеченец сидел на камне перед дверью госпиталя и пил гранатовый сок из литровой банки. После операции он пил его в огромных количествах – восстанавливал кровь. Вышедший навстречу фельдшер нес в руках точно такую же литровую банку. В ней находилась жидкость, по цвету похожая на гранатовый сок. Не глядя на Вадима, фельдшер быстро произнес: