Текст книги "«Все остальное в пределах текста»"

Автор книги: Поль Верлен

Поль Верлен
«Все остальное в пределах текста»

«Исправление отклонений»
вступление Михаила Яснова

Существует определение, которое я позаимствовал у летчиков: «Полет самолета, – говорят они, – это исправление отклонений». Кажется, эта формула применима и к художественному – прежде всего, поэтическому – переводу; она встает в один ряд с известными словами М. Л. Лозинского о переводе как искусстве потерь, или с теорией функциональных соответствий А. В. Федорова, или с замечанием Иосифа Бродского о поиске «эстетического баланса» при переводе.

Собственно, «исправление отклонений» – это о перепереводе.

Что подвигает современных переводчиков переводить заново то, что уже вроде стало классикой? В молодости мы не раз заводили романтический разговор о том, что, возможно, самым идеальным для культуры была бы попытка каждого поколения перевести заново всю мировую литературу. При безусловной абсурдности этого утверждения, время от времени созревают обстоятельства, все-таки заставляющие переводчиков обращаться к уже переведенным и вошедшим в родную культуру творениям прошлого и осмысливать их – если и не по-новому, то, по крайней мере, по-своему.

В каждом поколении подспудно нарастает недовольство прежними интерпретациями классики: меняется язык, проясняются исторические реалии, снимаются разного рода идеологические и этические запреты, а главное – значительные образцы литературного прошлого всегда современны. Приспособить их к злобе дня, высказать с их помощью наболевшее сегодня – святое дело.

Перевод в определенном смысле счастливей оригинальной литературы: он предполагает полиавторство, растянутое во времени. Каждое новое прочтение выделяет в переводимом тексте то существенное, на что обращаешь внимание именно сегодня. Хотя вообще-то сам факт того, что классика все чаще переводится заново, причем этот процесс достаточно лавинообразный и захватывает многие культуры, возможно, свидетельствует и о том, что мы как цивилизация движемся к новой эстетике, при которой, в частности, работа переводчика поэзии, в каждом конкретном случае новаторская, в целом становится все более консервативной. Пользуясь известным определением, я бы назвал это состояние умов: в ожидании варваров.

Предлагаемая подборка из лирики Поля Верлена – это переводы из самой что ни на есть верленовской «классики». Вышедший пару лет назад в «Литературных памятниках» двухтомник Верлена показал, насколько богата традиция интерпретаций его стихов на русском языке и насколько она открыта новым толкованиям и формальным решениям. В этом многообразии – залог непреходящего интереса отечественных читателей к французскому поэту, который, по словам Е. Г. Эткинда, «не столько личность, сколько медиум внешних сил, игралище стихий. Поэтому он с такой пристальностью и каким-то мистическим ужасом всматривается в себя, в свою душу». В таком взгляде «вовнутрь» каждый переводчик располагает своей оптикой. Ее чистота и точность определяют открытие новых глубин оригинала.

Nevermore

 
Что, память, хочешь ты, что хочешь ты?.. В осеннем
Застывшем небе дрозд стремительным движеньем
Чертил свой след и свет скользил с изнеможеньем
Сквозь кроны желтые с их ветром и смятеньем.
 
 
Вдвоем, рука в руке – о, этот тайный пыл! —
Мы шли, мечтая вслух, и ветер нас томил,
И вдруг смущенный взгляд меня остановил:
«Каким он был, тот день, когда ты счастлив был?»
 
 
О голос ангельский, как нежен он, как светел!
Я на вопрос ее улыбкою ответил
И к бледным пальчикам молитвенно приник.
 
 
Как много по весне цветов благоуханных!
И сколько лепета смущенного в тот миг,
Когда впервые «да» слетает с губ желанных!
 

Чаяние

 
О вожделение, о первые любови,
Цветущие тела, и этот жадный взгляд,
И плоти молодой и близкой аромат,
И ласки чистые и робкие – всё внове!
 
 
Увы, былой восторг затих на полуслове,
Не оживить любви и не вернуть назад,
И солнце не блеснет сквозь черный снегопад,
А скука, и тоска, и горечь – наготове.
 
 
Я мрачен, одинок и всеми позабыт,
Я камня холодней среди могильных плит,
Я жалкий сирота, покинутый сестрою.
 
 
А женщина, в любовь играя и шутя,
Бывает так мила и так нежна порою
И вас целует в лоб, как бедное дитя!
 

Тоска

 
Природа, всё в тебе мне скучно – и в полях
Обильные хлеба, и отзвук пасторалей
На сицилийский лад, экстаз рассветных далей
И скорбных сумерек торжественный размах.
 
 
Искусства, человек, поэзия, в церквях
Витые лестницы, подобие спиралей,
Что пустоту небес издревле подпирали,
Добро и зло – мне всё посмешище и прах.
 
 
В Творца не верую и вовсе не скрываю,
Что мыслить и любить от века презираю
И слышать не могу о пошлости страстей.
 
 
Устав от жизни, я, страшась, бегу от смерти;
Как жалкий парусник, под ветром, без снастей,
Душа моя вот-вот исчезнет в круговерти.
 

Призраки ночи

 
Темнеет. Льет и льет. Готические шпили
На тусклых небесах сквозь ливень проступили,
И стены с башнями, и острия зубцов.
Развилка. Виселица с кучей мертвецов.
Так жадно воронье слетается к приманке,
Что в пляске бешеной заходятся останки,
Покуда волки обгрызают им ступни.
Кругом лишь остролист да чахлый терн, одни,
И те от ужаса трясутся всей листвою,
И, словно сажею, земля покрыта мглою.
Трех жалких узников, синюшных и босых,
Ведут копейщики, и протазаны их,
Как зубья бороны, ощерены и гладки, —
И с копьями дождя сошлись в смертельной схватке.
 

Сентиментальная прогулка

 
Закат сгорал, но горизонт был светел,
Кувшинки на пруду баюкал ветер,
Тяжелые кувшинки в камышах
Мерцали на безжизненных волнах.
Я брел один, залечивая рану,
Брел вдоль пруда, под ивами, туману
Поведав тайну горестей моих;
И он, как призрак всех скорбей земных,
Мне отвечал, тоску мою усилив,
Утиным криком и биеньем крыльев
Под ивами, где я под вечер брел,
Залечивая рану; в темный дол
Спускалась ночь, но горизонт был светел,
Закат сгорал, пока баюкал ветер
Кувшинки на безжизненных волнах,
Тяжелые кувшинки в камышах.
 

Час свиданий

 
Краснеет лунный диск почти впотьмах,
Туман дымится по низинам, пряча
Во мгле округу, песня лягушачья
Слышна в зеленых зыбких тростниках.
 
 
Кувшинки на воде спешат закрыться,
А призраки высоких тополей
Уходят вдаль, чем дальше – тем черней,
И светлякам в кустах давно не спится.
 
 
Тяжелокрылый, улетая прочь,
Бесшумный филин сумрак созерцает,
И в небе все отчетливей мерцает
Всходящая Венера. Это – Ночь.
 

Лунный свет

 
Твоя душа похожа на пейзаж,
Здесь маски бергамаскам строят глазки,
Здесь и поют, и пляшут, но не дашь
И медного гроша за эти пляски.
 
 
Напев их грустен, грустен он и тих,
Поют любовь, властительницу юных,
Но так, как будто счастье не для них,
И музыка, в лучах мерцая лунных,
 
 
Таких же грустных, как напев струны,
Укачивает птиц и усыпляет,
И рвется водомет на свет луны,
И падает на мрамор, и рыдает.
 

Шествие

 
В парчовой курточке зверек,
У ног ее мартышка скачет,
Пока она искусно прячет
В перчатку кружевной платок;
 
 
От напряжения краснея,
Шуршащих юбок чуткий страж,
Переступает черный паж,
Тяжелый шлейф неся за нею;
 
 
Мартышка с ревностью глядит
На груди пышные хозяйки,
Что возбуждают без утайки
Любой досужий аппетит;
 
 
А черный плут спешит украдкой
Шлейф приподнять чуть-чуть – и там
Увидеть то, что по ночам
Его терзает лихорадкой.
 
 
Ей все одно, что плутовство,
А что – слепое обожанье:
Идет, оставив без вниманья
Восторг зверинца своего.
 

«Вся грация и все уловки…»

 
Вся грация и все уловки,
Всё, что пленит в шестнадцать лет,
Любовь и нежность без рисовки —
С ней всё является на свет.
 
 
Очами ангела взирая,
Не взяв ни помысла в расчет,
Она внушает мысль о рае
Тому, кто поцелуя ждет.
 
 
Рукою, маленькой такою,
Что и колибри негде сесть,
Любое сердце за собою
Уводит, а куда – Бог весть!
 
 
Чуть что – к душе ее стремится
На помощь трезвый ум; она
Провидит все, что совершится,
И непорочна, и умна.
 
 
Сочувствие ни в грош не ставит,
И веселится без забот,
И, если верной музой станет,
Глядишь, до дружбы снизойдет,
 
 
А может быть, любовью страстной
Она поэта одарит,
Что под окном ее – несчастный! —
Тропу победную торит
 
 
И вечной песней без названья,
Фальшивых избегая нот,
Свои душевные страданья,
Как на духу, передает.
 

«Луною бледной…»

 
Луною бледной
Наполнен бор,
Листву победный
Озвучил хор.
О, гимн незримый!
 
 
Тебе – любимой…
 
 
В пруду – движенье
И волн извив,
И в отраженьи —
Дрожанье ив.
О, ветра слезы!
 
 
А нам – всё грезы…
 
 
Волною нежной
На дол и лес
Покой безбрежный
Плывет с небес.
О, звезд сиянье!
 
 
Пора желанья…
 

«Пьянь грязных кабаков, платанов дряхлый сброд…»

 
Пьянь грязных кабаков, платанов дряхлый сброд,
И чернота листвы, и лужи нечистот,
Разбитый омнибус, дрожащий в лихорадке,
Скребется брюхом по разъезженной брусчатке,
Вращая красным и зеленым фонарем,
Пока рабочий люд в свой клуб валит валом,
Из носогреек дым пуская в нос ажанам,
С крыш льет, по стенам слизь, потоком неустанным
Сквозь дыры в мостовой стекают цвель и муть —
И это путь мой в рай, мой ежедневный путь.
 

«Соломинкой в хлеву надежда золотится…»

 
Соломинкой в хлеву надежда золотится.
Пускай жужжит оса, бессильная в жару,
Да солнце светится сквозь пыльную дыру,
Облокотись на стол. Ну что, тебе не спится?
 
 
Печалится душа, но есть еще глоток
Колодезной воды. Пригубь и спи. Я рядом.
Я сон твой сторожу своим бессонным взглядом.
Что ты пробормотал? Как детский сон глубок!
 
 
Пробило полдень. Спи. Сударыня, не стоит
Входить: усталый мозг, как гулкий свод, удвоит
Беспечный звук шагов… О, этот женский шаг!
 
 
Пробило полдень. Пыль водой кроплю весь день я…
Надежда камешком, скатившимся в овраг,
Сверкнет… О, где же ты, осенних роз цветенье?
 

«Темней темноты…»

 
Темней темноты
В душе моей ныне.
Усните, мечты,
Прощайте, святыни!
 
 
Не вижу ни зги,
Все кануло в бездну —
Друзья и враги…
И сам я исчезну!
 
 
Как зыбку, меня
Качают с рожденья…
Ни ночи, ни дня —
Забвенье, забвенье!
 

«Из леса рог доносится, как стон…»

 
Из леса рог доносится, как стон,
Так по-сиротски, кажется, вздыхает,
И ластится к холму, и затихает,
А лай собачий ветром унесен.
 
 
Рог плачет с волчьим воем в унисон,
А солнце, опускаясь, полыхает,
И кажется, оно не отдыхает,
А умирает, вместе – смерть и сон.
 
 
И словно в подтвержденье этих пеней,
Как корпия, ложится снег осенний
И кровь заката силится унять;
 
 
А воздух вздохов до того прозрачен,
Что, как во тьме окрестности ни прячь, он
Не скроет, как светлы они опять.
 

Поэтическое искусство

Шарлю Морису

 
Музыка – вот что на первом плане!
Нечетносложный держи размер,
Это подобье воздушных сфер:
Все невесомо, зыбко, в тумане.
 
 
И вот еще что не забудь: слова —
Темное к ясному подбирая.
Чем нам по нраву песня хмельная?
Тем, что таким подбором жива.
 
 
Этими взглядами под вуалью,
Этим летним зноем внахлест,
Этим сумбуром осенних звезд,
Охлажденных безмерной далью!
 
 
И вот еще что: не забудь намек,
Оттенок, который сквозит и тает,
Лишь он оправданно сочетает
Мечту с мечтой, а с флейтой рожок.
 
 
Пошлая шутка и смех порочный —
Гони взашей финальную дурь:
От них рыдает моя лазурь,
От этой кухни, насквозь чесночной!
 
 
А красноречью – под зад ногой!
Прочь, аномальное говоренье!
Рифму умерь, прояви терпенье,
А то уведет тебя за собой.
 
 
Кто же придумал эту пустышку —
Безумный дикарь? Глухое дитя?
Она позванивает шутя,
Но много опасного в ней излишку.
 
 
Музыку, музыку мне яви,
Чтобы стих твой, душой лелеем,
Уплывал за ней по аллеям
В другое небо, к другой любви.
 
 
Пусть он, стих твой, заложник бегства,
От рассветного ветра пьян,
Пахнет, как мята или тимьян…
Все остальное – в пределах текста!