Текст книги "Избранные стихотворения"
Автор книги: Поль Валери
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Поль Валери
ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Из «Альбома старых стихов»
ПРЯХАНа пряху сонную лавины плавных звуков
Обрушил старый сад из растворенных окон,
Кружится колесо, певунью убаюкав.
Пьяна от синевы и вьющихся волокон,
На жесткий стул она откинулась устало,
Из пальцев выпустив пуховый, теплый локон.
Над гаснущей листвой, прозрачнее кристалла,
Забил воздушный ключ, полуднем ослепленный,
И ветром лепестки по саду разметало.
Над подоконником качнулся куст зеленый,
Учтиво преклонив к заброшенной кудели
Тугую ветку роз, и зашептал – влюбленный.
А пряха всё прядет, как будто в самом деле
Веретеном ее, кружащимся впустую,
Волокна темноты нежданно овладели.
С небесной леностью сгущая тень витую,
Станок скрипучие наматывает бредни,
Рука ласкает шерсть – волнистую, густую...
Твой угол от цветов темней и заповедней,
Склоненный лоб листва увила золотая,
В закатной зелени пылает куст последний.
И роза юная – монашенка святая! —
Тебя девическим дыханьем убаюкав,
Поникла... Старый сад обрушил, облетая,
На пряху сонную лавины плавных звуков.
ОРФЕЙ
Под сенью миртовой, наедине с Орфеем,
Слагаю мысленно эклоги... Сноп огней
Затмил амфитеатр, где царственным трофеем
Лежит плешивая гора, но вот над ней
Запел Орфей, и гром катящихся камней
Испугом поразил всевластное светило,
Сметая жалобы ослепшие теней:
"Ты стены капища огнем раззолотило!"
Граниты движутся, колеблются, дрожат,
И каждый, тяжестью неслыханной прижат,
Взывает к небесам, где бог играет юный.
Встает полунагой, зарей омытый храм:
Он строит сам себя, он пропоет горам
Одушевленный гимн на лире златострунной.
РОЖДЕНИЕ ВЕНЕРЫ
Преджизненный озноб отчаясь побороть,
Исторгнутая в мир из материнской бездны,
На солнце, где прибой кочует камнерезный,
Алмазы горькие отряхивает плоть.
Еще не занялась улыбка, а на белом
Плече, отмеченном кровоподтеком дня,
Фетида разлилась, искристый дождь граня,
И волосы бегут по бедрам оробелым.
Обрызганный песок взметнулся вслед за ней,
И детский поцелуй стремительных ступней
Испила, зашуршав, сухая жажда впадин.
Но взор уклончивый предательски горел,
И в озорных глазах смешался, беспощаден,
Веселый танец волн с огнем коварных стрел.
ФЕЕРИЯ
Ущербная луна священным покрывалом
Окутала ночной жемчужный небосклон,
Рассыпав серебро у мраморных колонн,
Куда приходит Тень мечтать о небывалом.
Луна для шелковых пугливых лебедей,
Пернатым парусом в осоке шелестящих,
Умножит на воде число кругов блестящих,
Осыплет лепестки у роз и орхидей...
Все это будет жить?.. Кто в сумраке колышет
Тускнеющую зыбь, где лунный отблеск вышит? —
Хрустальным отзвукам давно потерян счет...
Нагая плоть цветов подхватит дрожь речную,
Боясь, что острием алмазным рассечет
Крикливый свет дневной фантазию ночную.
ТА ЖЕ ФЕЕРИЯ
Ущербная луна священным покрывалом
Окутала сквозной жемчужный небосклон
Над храмом, где в тени разрушенных колонн
Легко молчальнице мечтать о небывалом.
Она для шелковых пугливых лебедей,
Пернатым парусом в осоке шелестящих,
Умножит на воде число кругов блестящих,
Осыплет лепестки у роз и орхидей.
Пустыню зыбкую живая тьма колышет,
Разбуженная рябь, где лунный отблеск вышит,
Хрустальным отзвукам ведет пугливый счет.
Чье сердце, не стерпев безмолвья воскового,
Чье сердце выкриком немым не рассечет,
Как сталью, магию пространства рокового?
КУПАЛЬЩИЦА
В бассейне белизна купающейся плоти
(Затопленных садов дрожащая листва),
А над водой, как шлем в плюмажной позолоте,
Горит отъятая гробницей голова.
Заколкой-розою восторг небесный явлен,
И, в зеркале открыв сокровищницу нам,
Пучком двойных огней исхлестан, окровавлен
Ушной изгиб, нагим обещанный волнам.
За призрачным цветком, лазурью отраженным,
Напрасно тянется размытая рука:
Плывет и как во сне колышется, пока
Другая, замерев над небом погруженным,
Взбивает золото незаплетенных кос:
Торопится прервать сверкание стрекоз.
СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА
Принцессу спящую оберегает алый,
Подвижным сумраком лепечущий дворец,
В загадки полуслов слагаются кораллы,
И птицы тянутся доклюнуть до колец.
Она не слушает ни солнечной капели,
В столетних кладовых звенящей без конца,
Ни ветерков лесных, что флейтами запели
В ответ на трубный клич нежданного гонца.
Усните, отзвенев, разбуженные зори! —
Ни проблеска в твоем захороненном взоре,
Холодном к ласковым касаниям плюща.
Над теплою щекой и роза не развеет
Волнистой прелести полночного плаща,
Что втайне под лучом рассветным розовеет.
КЕСАРЬ
Суровый бородач, тесня врагов постылых,
Полмира придавив решительной пятой,
Ты жадно овладел закатной высотой,
Где бьется легион орлов ширококрылых.
От властных замыслов отвлечь тебя не в силах
Ни плеск волны, ни блеск пшеницы золотой:
Твердеют мышцы, торс напрягся налитой, —
Губительный эдикт дозрел в державных жилах.
Наутро яростью бестрепетных когорт
Империю свою поджечь ты будешь горд,
Полоску сжатых губ приказом размыкая.
Вдали поет рыбак, качаясь посреди
Залива мирного, не ведая, какая
Гроза сгущается у кесаря в груди.
ПРИЗРАЧНЫЕ ТАНЦОВЩИЦЫ
Плывут воздушные цветы в потоке лунном, —
Легко и радужно скользить фигуркам юным
По вкрадчивым лесам... Смотрите, вот они
Струятся музыкой в просвеченной тени.
И чары полночи навстречу танцам снежным
Раскрылись розами, и мальвами, и нежным
Раскосым ирисом, – движенья плавных рук
Разлили аромат, но тихо все вокруг.
Лазурь осыпала листву над тусклым плёсом,
Лежащим россыпью под стать старинным росам,
Питающим цветок молчанья... Вновь они
Струятся музыкой в просвеченной тени,
Резные чашечки ладонями лаская.
На праведных губах уснула колдовская
Дорожка лунная, а пальцы пылко рвут
Под миртом дружеским сплетенье сонных пут...
И все ж случается порой беглянкам юным
Неотзвучавших арф не подчиниться струнам —
Прокрасться к озеру и пить в лучах ночных
Забвенье чистое из лилий водяных.
ОТЧЕТЛИВЫЙ ОГОНЬ...
Отчетливый огонь пронзил меня извне,
И понял я, что жизнь неистовую эту
Любить я не могу, как некогда, – во сне,
Любить ее шаги, распахнутые свету.
Ночами взор небес мне возвращают дни,
Едва на землю тьма ложится гробовая,
И если я не сплю не спят со мной они,
Для жизни, для любви глаза мне раскрывая.
Но радости раскат в разбуженном мозгу
Катается чужим, невыносимым смехом, —
Утопленником я лежу на берегу,
И раковины шум пустым рокочет эхом:
Ползет сомнение к разбитому рулю, —
Я умер или жив, я сплю или не сплю?
НАРЦИСС ГОВОРИТ
Собратья-ирисы, о красоте скорбя,
В толпе нагих цветов я возжелал себя
И чахну! Вслушайся, о нимфа вод лучистых,
Молчанью жертвую я груз рыданий чистых.
Надежду слышу там, где слышит речь мою
Покой, склонившийся к вечернему ручью,
Я чую буйный рост серебряной осоки,
И дерзко обнажив померкшую струю,
Восходит диск луны предательски высокий.
Как радостно в тростник я кинулся густой,
Измучен собственной печальной красотой:
И розу прошлого, и смех забыл я ради
Отвергнутой любви к волшебной этой глади.
О светлый водоем, оплакиваю я
Овал, объятьями моими окаймленный,
Глазами черпая из смертного ручья
Свой отраженный лик, венком отяжеленный.
И нет конца слезам: подводный образ пуст! —
Сквозь чащу братских рук, сквозь бирюзовый куст
Сочится нежный блеск двусмысленного мига:
У холода глубин отняв обломки дня,
На дне, где демонов я ощущаю иго,
Нагого жениха он создал для меня!
Изваян из росы и пыли сребролунной,
Внизу живет близнец безропотный и юный:
Водой повторно плоть моя сотворена!
Руками, зыбкими от золотистой тени,
Взываю к пленнику светящихся растений,
Неведомых божеств скликаю имена!
Прощай, зеркальный лик! Как терпким ароматом,
Нарцисс, заворожен я обликом твоим!
Но разве гроб пустой от глаз мы утаим?! —
Дозволь нагую гладь ласкать цветам измятым!
О губы, розою дарите поцелуй!
Пусть успокоится туманный житель струй, —
Молчат, окутаны закатным одеяньем,
Цветы, и тихо ночь из темных шепчет туч,
Но снова с миртами играет лунный луч.
Тебя под миртами, продленными сияньем,
Я славлю, тайный друг, открывшийся в лесном
Печальном зеркале, подавленная сном,
Напрасно мысль моя прогнать тебя хотела.
Покоится во мхах разнеженное тело,
И ветром полнится томлений горьких ночь.
Прощай, Нарцисс... Умри! Спустился вечер скорый,
Вздымаясь, гонят рябь сердечные укоры,
И флейтами тростник заплакал тонкокорый, —
Певучей жалости стада уходят прочь.
Но в смертном холоде, при свете звезд обманном,
Покуда саркофаг не всплыл ночным туманом,
Прими мой поцелуй сквозь роковую гладь!
Надежда, большего не смею я желать!
О если рябь меня, изгнанника, избавит
От вздохов, пусть мой вздох флейтиста позабавит, —
Надежда, сомкнутый кристалл ломай смелей!
Исчезни, божество, ночная ждет гробница,
А ты, послушная прибрежная цевница,
Луне рыдания жемчужные излей!
ЭПИЗОД
На солнце девушка причесывалась в тихой
Купальне, оттолкнув точеною ногой
Кувшинку, и мелькал атлас руки нагой
В ласкающих теплом, тускнеющих глубинах,
Согретых розами закатов голубиных.
И если по воде, где ветерок поник,
Бежала дрожью рябь, виной тому тростник —
Нелепая свирель вздыхателя, чьи речи
В жемчужинах зубов воспели сумрак встречи,
Для поцелуйных тайн избрав зацветший плёс.
Но равнодушная к притворству этих слез,
Не возводя из роз словесных пьедестала,
Тяжелый ореол богиня расплетала,
До наслаждения затылок отведя
Под зыбким золотом волнистого дождя.
Сквозь пальцы локоны текли в алмазной дрожи.
...Неторопливый лист на влажной замер коже,
Тростник разбил слезой прибрежное стекло,
И вздрогнула нога, как робкое крыло
Вечерней птицы...
ЗРИМОЕ
Если выгнулся внизу
Берег, дымом истекая,
Если сумрака слезу
Искупила соль морская —
На губах безгрешный дар, —
Значит к выпрямленной тверди,
К стенам волн струится пар,
Убаюканный в предсердьи
Той, чьи губы на ветру
Прогоняют влажной дрожью
Слов неслышную игру,
Приоткрыв за внешней ложью
В белозубом блеске дня
Нежность тайного огня.
ВАЛЬВЕН
[3]3
Вальвен – деревушка на берегу Сены, в лесу Фонтенбло, где в последние годы жизни проводил лето знаменитый французский поэт Стефан Малларме (1842-1898), оказавший исключительное влияние на творчество Валери.
[Закрыть]
Распутать здешний лес мечтательно осмелясь,
Расплавься в шепчущем огне воздушных струй,
Что ослепительной листвою расшумелись,
И лодку быструю стихами зачаруй.
Белеющих бортов обласканные блики
Бегут над Сеною, покуда паруса
Предчувствуют косу, где полдень солнцеликий
Купает в синеве июльские леса.
Но каждый раз, когда крикливые станицы
Дробят небесный свод, безмолвна и грустна,
Дрожит перед тобой пустая тень страницы,
Как всеми брошенный, бездомный парус на
Припудренной реке, теченьями изрытой,
И Сена книгою лежит полураскрытой.
ЩЕДРОСТЬ ВЕЧЕРА
Неоконченное стихотворение
Полю Клоделю
Борясь игрой ума с истомой колдовскою
Светила, что на миг открылось нам, смотри! —
Лазурное вино я пью, водя рукою
По шерстяным бокам таинственной зари.
Прощальный пыл небес прохладой успокою,
Былых искусников катаю янтари,
Но бог, пресыщенный сумятицей людскою,
Уходит прочь, презрев земные алтари.
Вручая небу плод мыслительной науки,
Ты материнские одолеваешь муки,
Заря, достигшая вершины лишь сейчас.
Догадкой звездною провидит ангел глаз,
Как ночь безгрешную сверлит неблизорукий,
Бесптичью высоту пронзающий алмаз.
О вечер, сладкое отдохновенье празднуй!
По кромке западной ты разливаешь сон
Для праведных сердец и даришь неотвязный
Восторг змеиных роз лукавые соблазны
Для смертного, чья мысль пытает небосклон.
На алтарях твоих в седом дыму курений
Богатство памяти сжигает взором он
И смотрит, идолопоклонника смиренней,
Как вырастает храм из ярких испарений, —
Он, точно весопляс, над пропастью повис
И устремляется с мостов эфирных вниз:
Чужим триумфом пьян, спешит настигнуть Случай,
– А вдалеке, в тени задумчивых кулис,
Ущербная луна скользит за тонкой тучей.
...Зевает человек – небытия вино
Допито, сокрушен сосуд тревоги жгучей,
Но чары вечера, клубясь, летят в окно,
Где женщина в туман закуталась давно...
– О старцы мудрые, сидящие в Совете,
Пусть стрелкой золотой весы укажут эти
На пик безмолвия богам не прекословь!
– Мой портик, кто еще спасет нас от избытка
Бессмертной Красоты? В морях призывных – пытка
Венеры противоречивая любовь!
Мой взор, внимательный к судьбе валов соленых
И жадный до твоих видений, Водолей,
Оставил для миров, прибоем усыпленных,
Пустую комнату во тьме глубин зеленых,
А страсть к открытиям, мерцая все тусклей,
Явила женщину из золотистых горнов
Песчаной отмели, где ходит пенный жернов.
Но ярче мысль, когда голубизна вокруг:
Мне в тучах видятся неведомые страны,
Где облака легко приемлют облик странный
Вакханок, и гроза срывает плащ пространный
С небес и демона высвечивает вдруг:
Стоит, на облако облокотясь устало,
И смотрит, как плывет архангел в синеву,
И, точно тень меня неволить перестала,
Я сам плыву за ним, подобно божеству,
С презрением к себе парю в немом просторе,
Приморской памятью в несбывшемся живу,
И взор избранника в моем кочует взоре.
Тысячесветная и пенная гряда,
Ты крепость чистоте возводишь всемогущей!
До сердца достучись, бегущая вода,
Дроби осколки солнц, чья кровь закатов гуще,
Один рубеж тебе заказан навсегда —
Богов от сумрака земного стерегущий.
Дуга длиною в лье, многоколонный свод,
Над ливнем тяжких чар в оцепененье белом,
Где жажда вознестись шатром поголубелым
Влечет задымленный, иссякший пароход...
Но сумеречный пик погас, отягощенный
Снегами, облачный его сжимает нимб.
Прощанья близок миг, лучами позлащенный,
Влечение твое рассеется, Олимп!
Исчезнет хрупкий челн, пространством поглощенный.
Фронтоны грузных снов с неконченой резьбой,
Фасад, где занавес раздвинут голубой —
Для злобных глаз земли рубинами приколот.
Грядет ущерб Времён – желанья нет ни в ком:
На пурпурных губах, растянутых зевком,
Слова, плененные поэтом, рушит молот...
Грядет ущерб Времён желанья нет ни в ком.
Прощайте, чудные картины, я как прежде
Несытой гаванью объятья вам раскрыл.
Уйдя от гибели наперекор надежде,
Как быстрый парусник, взъерошьте перья крыл!
Спешите! Ночь грозит приблизить смерть Тантала:
До неба призрачный восторг его возрос,
Но роза смертная лучами отблистала,
Но роза сумрака нисходит с пьедестала,
Бледна последняя из предвечерних роз...
Не вижу более я с палубы обзорной,
Как пестрым вымпелом трепещет сильф морской,
Пустыней ледяной лежит причал мой черный,
Колючий ветер тьмы я чувствую щекой.
Задрайте наконец осмеянные люки —
Глазницы, темнотой пробитые! А ты,
Плодотворитель тайн, плодотворитель скуки,
Услышь беззвучный крик с надзвездной высоты
И мыслям облегчи предродовые муки...
АННА
С измятой простыней почти сливаясь, Анна
Сквозь пряди долгие глядит издалека
На обнажившийся живот, где бездыханно
Откинулась во сне бесцветная рука.
Просторно ходит грудь, вбирая мрак тягучий,
И, точно памятью, нагую плоть сдавив,
Приливную волну мешает с влагой жгучей
Разорванного рта раскатистый извив.
С цветными пятнами на невозбранном теле,
В прохладу устремясь – в крутой водоворот,
Во мраке спящая дрейфует на постели,
Тюльпанной горечи подставив жадный рот.
Пока на отмели не выброшен льняные
Рассвета ранний блеск, бездушен и кровав,
Пока ладонь влажна, и пальцы ледяные
Разжаться не спешат, земную нить порвав, —
В забвенье, без мужчин, без грез, напропалую
Нырнуть и, томную приоткрывая гроздь,
Не подставлять ее хмельному поцелую,
Смеющейся лозой увить нагую кость —
Шпалеры, где кричит, забредив плодосбором,
Телодвижение любое, жест любой:
Любовники, гордясь изысканным убором,
Так чувство хрупкое потащат на убой.
Монархи варварских держав, тая восторги
За дрожью обмерших сердец и голосов,
Приготовленьями неутомимых оргий
Натравят на тебя разгоряченных псов...
Не отвернешься ты от пальцев ослабелых,
И кровь, которую ничем не побороть,
Тяжелою волной пловцов накроет белых
И бросит на твою утесистую плоть...
Смиряет демонов твой остров тихоструйный
Обетованный край! – любовь плывет к нему
В надежде с гидрою сразиться поцелуйной
И ненавидящим зрачком пронзает тьму!
Ах, если золото сквозь абрис нетворимый
Вгрызется в теплую предутреннюю ткань,
Вернись в прозрачный мрак, где Тождества незримы,
Провалом мраморным в лучах рассветных стань!
Пусть губы, раздвоясь в улыбке изнуренной,
Продолговатых слез кусают стебелек, —
Под маскою души, ко сну приговоренной,
Покой настиг тоску и отдохнуть прилег.
Старуха, что атлас округлый золотила
И ставни жгла перстом, альков забыла твой —
Не вырвать ей тебя из утреннего ила,
Светилу не вручить запястий звон живой...
Но дерево извне раскрыло веер дымный,
Укоры совести гоня в конце концов,
И над трилистником пылающие гимны —
Напевы птиц одни смиряют мертвецов.
АРИЯ СЕМИРАМИДЫ
Камиллу Моклеру
Блистать короною из утренних лучей
Мечтает бледный лоб, глаза взирают сонно,
В прожилках мрамора светлеет мгла ночей,
И зреет золото рассветного виссона.
"Явись, великая душа, – зовет Заря, —
Прими же наконец телесное обличье!
Спеши назначить день, когда огней моря
Преобразят твое бессмертное величье!
Уже гремит труба, и голос битвы груб,
Пожаров отблески бегут от башни к башне —
О пышность древности! – и вспышки жадных губ
Холодный воздух жгут наемника бесстрашней!
Из мрака поднимись – довольно жить впотьмах!
До суши доплыви, до истинного зренья:
Сметёт преграду волн пловца победный взмах,
Глубины существа круши до изнуренья
И, вопрошая плоть, отважно разорви
Её бессилия невидимые путы:
От чудищ, чей приплод снует в твоей крови,
Избавься от ночной новорожденной смуты...
С востока я пришла и каждый твой каприз
Готова ублажать деяньем самым чистым:
Пусть пламена твои питает свежий бриз —
Соедини себя с пророчеством лучистым!"
– Ответствую Заре из бездн небытия,
И сердце с крыльями орла-огнепоклонца
Меня уносит ввысь – тщеславна цель моя:
От сонных мертвецов лечу быстрее солнца.
И, розу подхватив, беру наперевес
Блестящее копье, а в голове толпится
Поспешный гул шагов – величию небес
Объятья распахну, воздушная царица!
На кровле башенной, счастливая, стою.
О безлюбовный шпиль, гордись Семирамидой!
Узрев безбожную империю мою,
Правитель, скипетру жестокому завидуй!
На пропасть посягну! Пройду мосты садов,
Безумица, продлю пожар надменной страсти
На муравейники кишащих городов:
Дороги – росчерки моей монаршей власти!
Держава предо мной простерта шкурой льва,
Его убила я и завладела шкурой!
Отныне призраком хранительного рва
Вокруг овец моих блуждает запах бурый!
Я солнцу жертвую секрет державных жен,
Впервые к нежному прильнет оно порогу,
Земли и неба зов взаимно отражен —
В нем тайной хрупкости вкушаю я тревогу.
О пиршество царей, осознанная мощь,
У ног безгрешного, божественного стража
Лежишь ты подступом туманных крыш и рощ,
Намеком тайного свершенья будоража.
Здесь я на высшее величье посягну —
Я, сердцем окрылясь, взойду на эту кровлю,
Небесную в себе открою глубину,
Прибежище душе смятенной уготовлю!
О пропасть славная, о вогнутая грудь,
Вбирающая синь телесными ноздрями,
Ты горький фимиам возжаждала вдохнуть
Над человечьими кварталами-морями!
О солнце, полог сна отбросив второпях,
Хохочет улей мой, гремит над Вавилоном,
Поют рожки, визжат кувшины на цепях,
И камни к пильщикам взывают непреклонным.
Вверяя страсть мою резцу и долоту,
Рабочим гомоном я населяю воздух,
Неукротимый шпиль пронзает высоту,
И глыбы мрамора пищат, как птицы в гнездах.
Растет строение навстречу небесам,
Отныне голос мой в решенье судеб слышен,
И, кажется, мой храм себя возводит сам,
Дрожжами смутного брожения возвышен.
Увы, тесна, как плен, державная стезя,
Немыслящим рукам обязана я славой,
Но эту ненависть не полюбить нельзя,
Когда у ног твоих – хребет тысячеглавый.
Толпа мурлычет мне напевы, как волна,
В простертой ярости утихшая до плача, —
К царице ластится, умиротворена,
До срока дикое негодованье пряча.
В трусливом ропоте раскрывшиеся рты —
Я слушаю, я жду их ярости подолгу.
Не менее богов несправедлива ты,
Великая душа, приравненная к долгу!
Любовной прихотью задетая порой,
Победной страсти я добычею не стала,
Вовек я от себя не отрекусь, герой,
Тенётам нежности не покорюсь устало.
От низменных блаженств, от ласковой вражды,
От разомлевших тел, от поцелуйной влаги
Сбежала я в свои висячие сады
И там, на высоте, где бездна в полушаге,
Где молний яростных цветочный ждет бальзам,
Где роза дерзкие испепеляет руки,
Я, безразличная к признаньям и слезам,
Венчаю прошлое надгробьями разлуки.
Смотрю, как высится новорожденный храм,
Массивный монумент бесплотного мечтанья,
Как грубые кубы, подобные горам,
Воздушных замыслов приемлют очертанья.
Звени, кимвал, ликуй! Как перси, высоки
Аркады убранной цветами пирамиды, —
Веди меня, о мысль, открой мне тайники
Царицы мудрых чар, златой Семирамиды!
