Текст книги "Секира света"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Конан, внимательно высматривая, нет ли поблизости ядовитых ночных теней, обнаружил прорези окон и несколько дверей. Царила полная тишина. Он порадовался удаче и подивился ей, пока не сообразил, что храм Сэта оживает по-настоящему только с наступлением ночи. Жрецы, служки, даже большая часть рабов в такое время спит. Входы были закрыты и заперты на засовы, и только один, со зловещей надписью, нет. Когда Конан осторожно открыл двери, навстречу ему, с лестницы, понесся гнилостный запах.

– Она ведет к криптам, – обратился он к Дарис. – Потому и не заперта. Кто, кроме чародея, пошел бы туда по своей воле?

Девушка улыбнулась.

– Мы, – сказала она и легко вскочила на ступеньку.

Конан закрыл за собой дверь. Изваянная в горной породе лестница уводила все глубже в бездну, насколько видел глаз в свете разрозненных настенных светильников. Стены были расписаны картинами, изображающими процессии, ритуалы и человеческие жертвоприношения. Потолок, спускающийся вниз вместе со ступенями, был низким, и на каждом пролете лестницы с него свисала каменная змея, так что Конан и Дарис поневоле вынуждены были всякий раз пригибаться перед Сэтом. Пламенная ярость вздымалась в душе киммерийца. Он сжал зубы так, что заныли челюсти.

– Джихан, брат Бэлит, – беззвучно поклялся он. – Ты будешь отомщен. Ради тебя я растопчу ногами змею.

Когда им уже начало казаться, что ступени не кончатся никогда, они наконец вышли в коридор, очень слабо освещенный, полный теней и эха. Тут и там отвратительную настенную живопись прерывали двери. Первые две вели в гробницы с огромными саркофагами, и киммериец спросил себя, человеческие ли мумии в них содержатся. Из третьей двери навстречу им хлынул свет. Помещение было отделано в виде ларца. Свет исходил из большой бронзовой лампы на алтаре. Она стояла перед золотым изображением свернувшейся кобры в натуральную величину, с головой, слегка вытянутой вперед на поднятой шее. Злобно сверкающие мудрые глаза были устремлены на дверь и, казалось, ожидают, что всякий входящий тут же, исполненный благоговейного ужаса, бросится перед нею на пол. Хрустальная чаша перед алтарем была полна молоком. Дорогие драпировки на стенах обрамляли картины, изображающие людей со змеиными головами.

Дарис изучала иероглифы на противоположной стене. Она была не похожа на тех тайянцев, что были сведущи в премудростях хайборийской письменности, однако стигийские символы она учила в школе.

– Святилище Сэта в одном из многочисленных его воплощений, – прочла она. – Молоко, – продолжала она, – предназначено для священной кобры, которая обитает где-то неподалеку. Это может означать, что она появится в любой момент.

Конан созерцал артефакты.

– Лампу заправили маслом совсем недавно, и фитиль закреплен, – сказал он. – Он настолько большой, что его, самое раннее, можно будет увидеть завтра утром. Молоко еще свежее. Я предполагаю, что один из служек каждое утро, прежде чем уйти, заботится обо всем этом. И когда он явится снова назавтра, нас здесь уже не будет. Я не думаю, что здесь производятся какие-либо ритуалы. Крипты используются чародеями все-таки только для их особых целей, не так ли? А что до кобры – ну, если она явится, значит, ей не повезло.

Он вынул из-под кафтана боевую секиру, положил ее на каменный пол и сорвал со стен несколько драпировок. Их он расстелил на полу.

– Здесь довольно прохладно, – сказал он, улыбаясь, – но мы напились и наелись, теперь у нас есть свет, одеяло и приятное общество… – Он прервал себя. – Но Дарис, почему же ты плачешь?

– Разве нельзя теперь, когда мы в безопасности? – всхлипнула она, закрывая лицо руками. – По Джихану, погибшему в чужой стране…

Он обнял ее. Она прижалась головой к его груди. И тоже обвила его руками. Какое-то время она продолжала тихо плакать. Утешая, он провел по ее волосам, как делал это с Бэлит, и прошептал, вдыхая аромат ее мягких кудрей:

– Ты спрашиваешь себя, как я могу быть таким бесстрастным, когда брат моей возлюбленной только что погиб? Дарис, ты дочь народа воинов и потому должна понимать это. Смерть приходит ко всем нам, если так угодно судьбе, невзирая на то, станем ли мы отравлять себе жизнь из страха перед неизбежным концом или наслаждаемся ею, покуда она наша, и покидаем этот свет непокоренными. Джихан умер, полный радости и овеянный славой. Он отомстил за себя и спас жизнь своим друзьям. Если его религия – истинна, он сейчас снова жив-здоров и скачет на единороге по царству Иштар к башне, где ожидает его прекрасная женщина. Чтобы стать матерью его детей. Если же его вера лишь заблуждение, что ж, тогда он тоже не страдает больше от боли и обрел вечный покой. Он хотел, чтобы мы хранили его память, Дарис, но не думаю, что он желал бы видеть нас скорбящими.

Она подняла на него глаза и выдохнула: – Конан, здесь, у двери ада, ты даришь мне новое мужество.

Они страстно поцеловались перед алтарем Сэта, но когда Дарис, полная желания, попросила: «Любимый, я твоя, возьми меня…» – он отстранился.

Она посмотрела на него пристально.

– Я сказала это искренне, – заверила она, дрожа. – Я люблю тебя, Конан.

– Ты мне тоже мила, говорю от всего сердца, – отозвался он, – и я слишком уважаю тебя, чтобы сейчас тебя взять, потому что знаю, что вернусь к Бэлит так быстро, как только смогу, и оставлю тебя.

– Она бы это поняла.

Конан сухо рассмеялся:

– Она бы меня не простила. Будь мне сестрой, Дарис, и я буду считать, что мне оказана честь.

И снова она заплакала, а он дружески утешал ее и сам при этом, возможно, нуждался в утешении больше, чем когда бы то ни было.

Крылатая Ладья выбралась из болотистой дельты и по каналу прошла к Стиксу. Хотя сейчас стоял светлый день и солнце близилось к зениту, им не нужно было больше прятаться, потому что ладья, в конце концов, была быстрее всего, что плавало по воде или ходило по земле.

Дарис была впередсмотрящей. Ветер играл ее волосами, черными, как полночь, и трепал ее тунику, плотно облепившую прекрасные формы ее тела. Ее лицо, которое должно было бы быть полным освобождения и торжества, выглядело печальным. Фалко стоял на корме у хрустального шара и внимательно слушал доклад Конана, который завершил сообщение в своем обычном лаконичном стиле:

– …незадолго до восхода – насколько я мог определить время по остатку масла в лампе – на поиски. Сперва мы наткнулись на послушника, я убил его и спрятал его труп в шкафу. Его одежда мне пришлась впору. Правда, она была немного коротковата, да и голова у меня не обрита наголо, как это обязательно для жрецов, но я натянул капюшон на голову, как только смог. Следующий, кого мы повстречали, был какой-то раб. Этого беднягу я только оглушил, связал и заткнул ему рот полосками от наших с Дарис кафтанов, а она переоделась в его одежду. К счастью, эта хламида закрывала ее до шеи, так что не бросалось в глаза отсутствие ошейника. Никто нам больше не мешал, и так мы прогулялись по главному порталу – в храме не многие в этот час бодрствуют – и вышли к воротам. Даже если бы в городе не царила обычная утренняя суета, я и то сомневаюсь, чтобы кто-нибудь осмелился спросить двух храмовых служащих об их намерениях. Затем мы прошли через поля, и вот мы снова на борту и направляемся в Тайю.

Во взгляде юноши читалось удивление.

– Еще никогда ни один воин не шел по свету так триумфально, – сказал Фалко. – Когда-нибудь ты завоюешь королевство. Но сначала ты освободишь наших близких – моих и Дарис.

– Вероятно, – пробормотал киммериец. – Но нам нельзя забывать и о тяжелых боях и больших потерях.

Офирец кивнул:

– Да, наш план рухнул, и мы потеряли Джихана. Но я верю, что то, что он считал самым главным желанием своего сердца, ему удалось исполнить. Ты и Дарис, вы осмеяли Сэта в его собственном храме. И мы снова на свободе. – Немного озабоченный, Фалко продолжал: – Но вы оба кажетесь мне куда более подавленными, чем следовало бы ожидать. Случилось нечто, о чем ты мне не рассказал?

– Это кое-что личное, что не во всех деталях удалось, – коротко ответил киммериец. – Слушай, Фалко, у нас еще два дня и две ночи, когда нам нечем будет заняться. Ты молод и горяч, а она прекрасна и сейчас, кажется, не вполне в ладах сама с собой. Не надо пользоваться ее настроением, слышишь? Мы должны с честью доставить ее домой.

– Можешь на меня положиться, Конан, – заверил Фалко и вдруг бросил в пространство мечтательно затуманенный взгляд. – И у меня же есть моя Сенуфер. Когда-нибудь мы с ней будем счастливы вдвоем.

Конан в ярости обернулся, но тот замолчал.

Высоко над Ладьей летел орел с той же скоростью, что и сам корабль, и его крылья золотом мерцали в солнечных лучах.

Глава четырнадцатая
Тайя

Когда друзья добрались до устья Хелу, на безлунном небе уже густо высыпали сверкающие звезды. Хелу бежал по своему руслу быстрее и казался более приветливым, чем Стикс, с которым он соединялся. Восточнее Стикса, который устремлял здесь свои воды на север, горы отделяли его от более скудной местности, обжитой кочевниками. К западу, круто обрываясь скалами по обе стороны долины Хелу, вырастала Тайя, серебряно-серая в звездном свете, гористая местность, изрезанная ущельями; Тайя, которую стигийцы называли «мятежной провинцией»; Тайя, сражающаяся за свободу – какой она была в глазах ее граждан. Там, где встречались оба потока, на левом берегу Хелу лежал маленький городок Сейян, дремлющий в тени своих белых стен.

– Этот приток мы перелетим здесь, – сказала Дарис и указала, где именно, – мимо пашни к гроту, где сможем спрятать Ладью. Оттуда не так далеко до Турана, и можно добраться пешком. Даже если мой отец сейчас находится не там, мы могли бы подождать его возвращения. Жрецы Митры гостеприимно нас встретят.

Ее голос звучал бодро, и Конан был рад этому. За все время путешествия она ни разу не сказала и не сделала ничего глупого, как он опасался. Она не плакала и не представлялась оскорбленной, но обходилась одинаково дружески и сдержанно с обоими своими спутниками. Но ее былой жизнерадостности и восторженности, с которыми она пустилась в путь из Кеми в Луксур, не было и следа.

Определив на глазок, что они могут пролететь под мостом через Хелу, Конан развернул Ладью. Ему пришлось преодолеть свое отвращение. Хотя он все еще считал этот способ передвижения нечеловеческим, ему все же пришлось признать, что в данном случае это очень удобно. Ладья развернулась. Фалко на носу подал сигнал, что впереди все чисто. Сила горного потока, кипящего в вялых струях Стикса, сотрясла днище Ладьи.

Мгновенно потемнел и стал мрачным дьявольский огонь. Ладья пошла медленнее, сложила крылья и бессильно остановилась.

– Что за дьявол! – выругался Конан. – Какое колдовство заработало теперь? – Он закусил губы и попытался еще раз. Ладья не заходила в устье.

Фалко помчался на корму.

– Боюсь, наша чертова штучка остерегается покидать родные воды, – сказал он. – Или, возможно, магия, заставляющая ее двигаться, исходит прямо из самого Стикса. Если мы захотим заставить ее подняться по другой реке, нам придется тащить ее волоком.

Конан кивнул. Взгляд на ясное сияние Млечного Пути прогнал его ужас перед сверхъестественным.

– Звучит правдоподобно, – проворчал он. – Хорошо еще, что мы не пытаемся добраться до какого-нибудь высокогорного озера. Ну, и что нам теперь делать?

– Проплывем еще несколько миль на юг, – предложила Дарис. – Я припоминаю одно местечко, где мы тоже могли бы спрятать Ладью относительно хорошо – по крайней мере, в эти скверные времена, когда никто больше не путешествует ради собственного удовольствия. В любом случае нам предстоит проделать пешком более длинную дорогу, чем мы предполагали. Так что поступим, как я сказала.

Ее спутники были согласны. Сейян остался позади. Местечко, о котором говорила Дарис, представляло собой расселину в крутом скалистом обрывистом берегу, такую узкую, что они лишь с трудом смогли протащить туда Ладью, однако достаточно глубокую, чтобы лодки не было видно с реки. Они решили отдохнуть ночью на борту, прежде чем с рассветом пуститься в дорогу.

В ранних сумерках взобрались они по скале наверх. Из запасов, имевшихся на борту, они неплохо снарядились: каждый имел тунику и свернутое в рулон одеяло, мужчины надели сапоги, кафтаны и бурнусы, чтобы защититься от полуденного солнца; провиант на несколько дней и бурдюк с вином, содержимого которого должно было хватить, пока Дарис не сможет найти источник или ручей с питьевой водой. Кроме кинжала, Конан взял боевой топор, самое подходящее для себя оружие; Фалко запасся саблей и круглым иранистанским щитом; Дарис – полный колчан, лук и пояс, который уже не раз сослужил ей добрую службу.

Целый день они шли на север, все время поднимаясь вверх по холму, навстречу горам, все еще лежащим в голубоватой дымке, по террасе, прорезанной расселинами и вздыбленной скалами. Пустынная была то земля, лишь кое-где встречались единичные деревья – тамариски и акации, но зато густо росла зеленая трава, достигавшая до пояса и шелестевшая под ветром, и постоянно впивались в ноги путников колючки, незаметные в траве. Воздух был совершенно чист, и видно было далеко; пахло сеном и грозой. Порой они проходили мимо каменных строений и тут и там видели коровьи лепешки, но самих стад нигде не было; зато было много разнообразных других животных, которые остаются после того, как человека сгоняют с насиженного места, или, возможно, пришедших сюда уже после исчезновения людей: антилопы всех видов, жирафы, зебры, дикие лошади, павианы, львы – но всех путники видели очень издалека. Пролетали, трепеща нежными крылышками, бабочки; зяблики и журавли летали у путников над головами, из-под ног выскакивали куропатки, и коршун выписывал в небе круги. Одинокий золотой орел, как им показалось, сопровождал их высоко под облаками.

Чем дальше они шли, тем лучше становилось настроение Дарис.

– Это моя родина! – сияя, заявила она. – На этих высоких горах я у себя дома!

Конан молчал. И он тоже был сыном гор, и, хотя суровость этих отрогов отзывалась в его душе, она не была все же его Киммерией, с ее ледниками и голыми скалами, покрытыми снежными шапками, и, если бы ему пришлось остаться здесь надолго, он не чувствовал бы себя здесь вольготно.

«Но, быть может, именно здесь белеть моим костям», – подумал он.

К вечеру второго дня неожиданно перед ними возникли препятствия.

Используя приметную гору в качестве ориентира, Дарис вела их к водному руслу, по которому они могли бы потом идти большую часть своей долгой дороги. Солнце светило им в лицо, когда они забрались на холм и принялись спускаться с него по другой стороне. Этот путь привел их в продуваемую семью ветрами теснину, где по плоским камешкам в тени проворно бежала речушка. После бесконечных миль почти полностью лишенной воды пустынной местности, простиравшейся по ту сторону холма, зелень, росшая вдоль всего потока, казалась неправдоподобно свежей и густой. От воды поднималась приятная прохлада.

– Стойте! – вскрикнул Конан.

Возле речушки разбили лагерь примерно три дюжины человек. Большие узлы были свалены рядом с несколькими вьючными животными. В качестве оборонного сооружения вокруг лагеря было возведено кольцо из срезанных колючих кустарников, как то в обычаях Черного Побережья, не такое высокое и плотное, однако этого хватило бы для того, чтобы отразить атаку налетчиков или, по крайней мере, сделать их более осмотрительными. Горели небольшие костры из сухого помета, поблизости лежали высохшие ветки, сваленные в кучу, – их припасли для больших костров, которые разложат с наступлением темноты. Люди были одеты различно: в звериные шкуры, в обрывки ткани, в юбки из травы, – но все без исключения принадлежали к одной расе. И это, без сомнения, не были тайянцы. Это были негры.

– Путешественники из Кешана? – спросила Дарис напряженным голосом. Она приложила ладонь к глазам, прикрывая их от слепящего солнца, опускающегося к западу, и пристально вгляделась вниз, туда, где уже сгущались сумерки. – Нет, они совсем не так выглядят.

– Скорее, как жители побережья в южном Куше, – заметил Конан. – Что могло увести их так далеко от родины?

Чужаки тоже обнаружили их присутствие. Некоторые испустили вопли, схватились за оружие, за овальные щиты. Они перепрыгивали вал из колючего кустарника и мчались вверх по холму, однако намного правее и левее троих путников. Совершенно явно они хотели удостовериться, что эти трое пришли без сопровождающих. Большая часть оставшихся приготовилась к нападению и направилась к ним размеренным шагом.

– Это мне не нравится, – проворчал киммериец.

– Но ты не можешь ставить им в упрек их недоверчивость, – заметил Фалко.

– Нет, конечно нет. Мы сперва попытаемся разойтись с ними мирно, но все-таки приготовьтесь сражаться. – Конан поднял обе руки и развел их широко в стороны. – Мы друзья! – закричал он на стигийском.

Один из негров, явно вождь, выступил вперед на несколько шагов. В противоположность остальным, молодым и стройным, у него были седые курчавые волосы и огромное брюхо вздымалось под леопардовой шкурой. Но этот человек был тем не менее такого богатырского сложения, что его дородность почти не бросалась в глаза. Медные кольца блестели на его тяжелых мускулистых руках. Плетеное золотое ожерелье, охватывающее шею, почти полностью скрывалось под двойным подбородком. У него были выпяченные губы и приплюснутый широкий нос.

– Вы есть кто? – взревел он. Судя по акценту, такому сильному, что слова едва можно было разобрать, знакомство вождя со стигийским языком было лишь очень поверхностным. – Вы есть откуда? Куда есть вы?

– Мы идем дальше! – закричал Конан в ответ. – Прямо сейчас!

Разведчики, убежавшие вперед, начали делать знаки и вопить. Предводитель прислушался, затем громовым голосом расхохотался:

– Хо! Хо! Хо!

Он начал раздавать приказы на своем диком наречии. Чернокожие помчались по холму с быстротой, заставляющей вспомнить диких зверей. Половина их разделилась, обходя чужаков справа и слева, чтобы присоединиться к разведчикам, которые теперь приближались к маленькому отрядику Конана с обеих сторон. Остальные помчались прямо на них.

– Вы – харашо, – вас – нет убивать.

– Нет! – крикнул Конан в ярости. – Вы хотите нас всего лишь утащить на невольничий рынок. И Дарис первую…

Он снял секиру с плеча, и его голос загремел львиным рыком:

– Сделать это пытались и те, кто был получше вас! – Но втайне он думал, что настал конец для него и его товарищей. Горько было найти смерть из-за слепого и глупого случая, но разве настоящий искатель приключений имеет право ожидать чего-нибудь лучшего? Он шепнул в ухо Дарис:

– Что бы сейчас ни случилось, живой они тебя не получат, клянусь!

Ее лук запел. И тут же она схватила новую стрелу.

– Спасибо, любимый, – прошептала она в ответ, не отводя взгляда от своей цели. – Если последний поцелуй мне суждено принять от твоей секиры, я буду знать, что он… его породила любовь. Благослови тебя Митра. И да будет его воля встретиться нам после смерти в его чертогах.

Он не мог разделить ее веры, но ее спокойствие сделало менее острым страх за нее, и он улыбнулся ей ободряюще, после чего расставил ноги пошире и приготовился к битве.

– Хаа! – взревел Фалко и уже собрался было броситься вперед. Конан схватил его за плечо и остановил рывком.

– Болван! – рявкнул он. – Будем биться спина к спине, так мы сможем больше их убить.

Стрелы Дарис впились в двоих или троих, нанеся им серьезные раны, но по большей части они либо вонзались в щиты, либо вообще пролетали мимо цели. Когда враги подошли совсем близко, она выронила лук, взяла в левую руку пояс и извлекла из ножен кинжал. Фалко вызывающе рассек саблей воздух. Конан ждал молча.

Первый негр набросился на него, замахиваясь металлическим шаром на цепи. Свистнула секира. Она раздробила дерево и кожу щита, которым прикрывался нападающий, и вонзилась в шею. Тело негра рухнуло.

– Бэлит! Бэлит! – кричал Конан. Это был его боевой клич. На этот раз секира выбила у противника короткий меч из руки. Уголком глаза Конан видел, как Дарис вонзает свой кинжал кому-то в руку, как Фалко отрубил чью-то ногу. И непроизвольно испустил Конан боевой клич, который слышал на пиратской галере:

– Ваконга мутузи! Бэлит! Бэлит!

Предводитель отскочил назад на несколько шагов, и воздух, казалось, содрогнулся от дикого воя. В тот же миг его люди тоже отступили. Стоя неподвижно над обезглавленным телом и держа в руке секиру, с которой капала кровь, Конан мрачно подумал, что его слабые надежды, похоже, оправдываются. Хотя его маленький отряд был все еще окружен, но враги отступили на добрые восемь футов, и хотя негры сверкали глазами весьма недружелюбно, они не решались подходить ближе. Возможно, их предводитель усмотрел, что трое невольников не стоят таких больших потерь, какие их, как он теперь понял, ожидают, и лучше будет дать противнику уйти.

Дородный чернокожий предводитель подбежал ближе и остановился прямо перед киммерийцем. Он что-то произнес.

– Я не понимаю твоего языка, – объявил Конан на стигийском, хотя и этот язык был ему едва знаком.

– Этот знаешь? – спросил его чужак на хайборийском жаргоне моряков.

Сердце Конана забилось быстрее.

– Да, – ответил он на том же языке. – Послушай, мы готовы забыть, что вы на нас напали, и идти дальше своей дорогой в мире и покое.

– Ты выкрикнул одно имя, – задумчиво проговорил чернокожий и произнес слова племени суда. – Ты знаешь, что они означают?

– Не вполне.

Тот усмехнулся, и его двойной подбородок затрясся.

– Я бы перевел их примерно так: «Будь проклята смерть! На битву!» – Он снова стал серьезным. – Но меня интересует имя, которое ты кричал. Произнеси его еще раз и скажи мне, кто его носит.

Одно мгновение Конан злился на этот приказной тон, но, возможно, будет полезнее подчиниться.

В его ответе прозвучала гордость:

– Я назвал имя Бэлит, потому что я ее муж. Она дочь Хоакима из Шема, которого субанцы называли Бангулу.

Радость и почтительность сделали жирное лицо чернокожего почти привлекательным.

– А я Сакумба, который хорошо знал Бангулу и качал на коленях маленькую Бэлит, – сказал чернокожий. – Добро пожаловать!

Он выронил свое копье, шагнул вперед и радостно заключил Конана в свои объятия.

Бесчисленные звезды величаво сверкали над уединенной Тайей. Треск костра заглушал журчание текущего неподалеку ручейка. Едкий дым поднимался кверху, желто-красные отблески мелькали на скрещенных ногах людей, сидящих вокруг костра.

Как и на корабле, субанцы показали себя людьми незлопамятными и не пытались мстить за своих погибших и раненых – последние, по счастью, не получили слишком серьезных повреждений. Шумно и сердечно предлагали они своим новым друзьям кров, еду и остатки кислого вина. Они теснились вокруг путешественников, чтобы не упустить ни одного сказанного ими слова, хотя никто, кроме их предводителя, не понимал толком хайборийский жаргон. Поэтому предводитель время от времени переводил слушателям очередную порцию услышанного, причем явно более живописно, чем те ему рассказывали.

– Да, – начал свой рассказ Сакумба, – плохие настали годы для нас, когда стигийцы нас выследили. Мы были ослаблены постоянными нападениями соседних племен. Бэлит и ее морские бродяги облегчали нам жизнь, ибо из той добычи, что они приносили домой, мы могли нанимать воинов с юга, чтобы они защищали нас. И все равно мы были уже далеко не те, как во времена Бангулу. Я, имевший много коров, и посевов, и жен, превратился в бедного бродягу, который вечно ищет средств к жизни. Я, конечно, подумывал примкнуть к Бэлит, но мне постоянно приходит на ум воспоминание о том, как легко я могу начать страдать от морской болезни. Поэтому я собрал вокруг себя этих парней, и мы пустились в дорогу – торговать. С нашего побережья мы везли с собой преимущественно соль, потому что ничего другого нам больше не оставалось. Мы меняли ее на слоновую кость, перья, редкие сорта древесины и тому подобное. В Кешане мы выторговали железные вещи, украшения, мази и коренья – да и вьючных животных не позабыли. – Он поднял бурдюк с вином, наполнил рот, рыгнул и передал бурдюк дальше по кругу. – Вместо того чтобы вернуться назад той же дорогой, я решил пройти горами, потому что мы узнали, что в юго-восточной Стигии начались всякие затруднения. Я счел возможным извлечь немножко выгоды из бедного честного люда, обитающего здесь.

– То есть продать их в рабство, – бросил Конан.

– И это тоже, если представится возможность, – невозмутимо ответил Сакумба. – Мы уже не раз по дороге приобретали пару рабов, чтобы потом перепродать их немного дальше и чуть подороже. В любом случае, что касается здешних мест, сказал я сам себе, стигийцы не так уж контролируют здешнюю торговлю. Кто знает, может быть, где-нибудь здесь лежит большой мешок с деньгами, который только и ждет нового хозяина. – Он глубоко вздохнул. – Но до сих пор мы видели только безотрадную пустошь. Так что вы не можете поставить мне в упрек, что я захотел привести на рынок троих молодых, здоровых людей. Но я очень рад, что вышло так, как вышло. – Он крепко хлопнул киммерийца по спине. – Каждый друг Бэлит – мой друг. А ты говоришь, что ты ее муж? Хо, хо, не будь я для девочки чем-то вроде дедушки, я бы ее приревновал.

Конан посерьезнел.

– Вам лучше будет утром повернуть назад и пойти через перевал дорогой на Кешан, – посоветовал он Сакумбе. – Эта страна живет в горчайшей нужде. Она не только страдает под гнетом еще худшей тирании и находится сейчас в состоянии войны, здесь еще во всю орудует мерзкое чародейство.

– Что-о? – Сакумба взволновался.

– Ты же слышал, что я рассказывал. Не думаю, что колдуны так просто откажутся от своего.

Сакумба нахмурил лоб, снова рыгнул и пробормотал:.

– Мы должны посовещаться.

Он указал на одного из своих людей, сидевшего напротив. Хотя тот был намного моложе, все же он был старше остальных, поджарый, с суровыми чертами и мрачными глазами. Шрамы складывались в причудливый узор на его лице.

– Гонга – знахарь, медикус, – пояснил Сакумба. – Не такой могучий, как Кемоку, его учитель дома, нет, далеко не такой. Он немного понимает в колдовстве. Он не старый, не болезненный. Я решил: будет полезно взять кого-то, кто хоть немного соображает в колдовских делах. Я обговорю с ним.

Пока оба они беседовали на субанском, Конан негромко переводил на стигийский все, что он только что узнал, для Дарис, и Фалко.

– Правила чести требуют, чтобы я посоветовал им повернуть назад, – заключил он. – Но у меня такое чувство, что эти ребята были бы нам очень полезными союзниками, если бы удалось их завербовать. Попытаться?

Девушка кивнула:

– Почему бы нет? Моему отцу пригодилось бы каждое копье. Я не говорю уже о моей стране.

С широкой улыбкой Фалко добавил:

– И разве не здорово будет, если трое беглецов вернутся с огромным отрядом?

Спустя некоторое время Сакумба повернулся к Конану:

– Против могучих чародеев Черного Круга Гонга ничего не сможет предпринять, Кемоку – и тот не смог бы, так он говорит. Но против небольшого колдовства он может нас защитить. От того, что используют кушиты и которое с ними вместе проникло на север, в Стигию. Прежде всего следует остерегаться магии тела.

– А это что такое? – спросил киммериец.

– Нужно очень хорошо следить за всем, что исходит с тела – срезанные ногти, волосы, слюна, кровь, пот и все такое, чтобы оно не попало в руки врага. Потому что, если этот враг водится с настоящим чародейством, он может это использовать, чтобы причинить человеку вред или даже убить его. Если вы узнали, что противник заполучил что-нибудь такое с вашего тела, смотрите – верните это назад, чтобы Гонга мог снять чары. Если же невозможно вернуть утраченное, дайте ему по крайней мере образец, пусть попытается создать вам защиту.

Конан пожал плечами. Когда Фалко поинтересовался, о чем речь, киммериец ему объяснил и добавил:

– Заботиться о таких вещах – то же самое, что постоянно опасаться быть отравленным. Определенные меры предосторожности следует принимать всегда, но чрезмерная осторожность превращает мужчину в скулящего труса. – Он рассмеялся. – Жизнь – одна большая опасность, и когда-нибудь всякий умрет. Я предпочел бы встретить смерть в честном бою, чем долгие годы сидеть и в ужасе от нее прятаться.

Он повернулся к Сакумбе:

– Я говорил о могущественном чародействе. По сравнению с ним твоя «магия тела» – все равно что червяк перед питоном. Однако до сих пор нам троим постоянно удавалось перехитрить его и даже подергать за нос, так что сейчас эти великие колдуны от злости выскакивают из собственной шкуры. Моя история, похоже, не слишком тебя напугала. Может быть, у тебя даже появилась охота примкнуть к нам? Каким-нибудь образом я пробью себе дорогу к морю и к Бэлит. И, без сомнения, заберу с собой кучу добычи от стигийцев.

Хотя Сакумба был пьян, торгашеский дух в нем не дремал.

– Сейчас не стану давать тебе клятву братства, – пробормотал он после краткого раздумья. – Однако… почему бы и нет? По крайней мере, мы можем осмотреться. Для этого мы и залезли на эти голые отвесные горы, не так ли? Правильно. Очень хорошо. Хо, хо, хо! – Он гулко рассмеялся. – Компания туристов с экскурсией, да и только! Посетите достопримечательности Стигии! Не упустите единственную возможность! Хо, хо, хо!

Двумя днями позже Конан со своим большим отрядом достиг Турхана Заоблачного.

Воины вскочили от недавно зажженных лагерных костров и схватились за оружие, но тут некоторые узнали Дарис, и поднялся ликующий крик. Гибкие коричневые фигуры помчались навстречу девушке и ее спутникам. Сверкала сталь, развевались султаны на головах, хлопали на ветру знамена. И над склонами, поросшими травой, над лагерем и руинами древнего города сверкал в лучах заходящего солнца храм Митры.

– Мой отец здесь, – обратилась Дарис к Конану. Ее лицо сияло. – И армия, которую он сумел собрать вокруг себя. То, что мы здесь видим, – это только часть от нее, потому что большинство сейчас разошлось, чтобы собрать хворост и воду. Их созовут сигналом трубы. Совсем недавно они вернулись с победой из огромной битвы, когда стигийцы слишком близко подошли к этому священному месту. Эти псы с воем обратились в бегство, когда понесли слишком большие потери. О Конан!

В невольном порыве она обхватила его руками за шею. Потом опомнилась и выпустила его. Глаза ее стали грустными.

Бок о бок поднялись они вверх по склону. В этот момент из храма вышел рослый седоволосый человек с резкими чертами лица. И когда Дарис бросилась к нему, Конан понял, что это Авзар.