Текст книги "Щит Времени (сборник)"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Корвин присвистнул:

– Могу себе вообразить. Сама попытка, независимо от успеха или провала, могла оказаться губительной. И я бы не узнал об этом, поскольку никогда не появился бы на свет. Дело не в этом, но подобные мысли напоминают об исторической логике. Что же случилось потом?

– Агент-оперативник Эверард уже вошел в контакт со мной по поводу исчезновения дяди Стива. Он, конечно, не открыл мне своего секрета, но оставил номер телефона, и я… я рискнула позвонить. Он и освободил меня… – Тут Тамберли следовало усмехнуться. – В лучших традициях спасательных операций на морском флоте. Что и выдало его с головой.

По долгу службы он обязан был убедиться, что я буду держать рот на замке. Я могла пройти соответствующую обработку, предотвращающую попытки раскрыть посторонним эту тайну, и продолжить свою жизнь с той точки, где в нее ворвались все эти события. Но он предложил мне и другой выбор. Я могла поступить на службу. Эверард не считал, что из меня выйдет образцовый патрульный, и, несомненно, был прав, но для Патруля необходимы и полевые исследователи.

Так что, когда у меня появилась возможность заниматься палеонтологией с живыми образцами, могла ли я отказаться?

– Таким образом, вы закончили Академию, – пробормотал Корвин. – Осмелюсь заметить, обстоятельства удивительным образом благоприятствовали вам. Затем, полагаю, вы работали в составе группы до тех пор, пока руководство не пришло к заключению, что вы наилучшая кандидатура для проведения самостоятельных исследований в Берингии.

Тамберли утвердительно кивнула.

– Я просто должен услышать всю историю ваших испанских приключений, – сказал Корвин. – Это что-то фантастическое. Но вы правы, долг превыше всего. Будем надеяться, что когда-нибудь у нас найдется свободное время.

– И давайте больше не будем обо мне, – предложила Ванда. – Как вы оказались в Патруле?

– Ничего сенсационного. Самым заурядным образом. Человек, занимавшийся отбором кадров, почувствовал мои возможности, завязал со мной знакомство, провел некоторые тесты и, когда результаты подтвердили его предположения, рассказал мне правду и пригласил на службу. Он знал, что я соглашусь. Проследить незаписанную древнюю историю Нового Света, помочь зафиксировать ее… сами понимаете, моя дорогая.

– Трудно ли вам было оборвать все связи? – спросила она.

«Не верю, что мне когда-нибудь удастся сделать это, пока… пока отец, мать и Сюзи не умрут. Нет, не думай об этом, хотя бы сейчас. За окном так тепло и солнечно».

– Без особого труда, – отозвался Корвин. – Я как раз разводился со второй женой, детей не было. Я презирал мелкую грызню в академическом мирке и всегда был, скорее, одиноким волком. Разумеется, я руководил людьми, но самостоятельная научная работа и, конечно, персонал Патруля были гораздо ближе мне по духу.

«Лучше не вдаваться в подробности личной жизни», – решила про себя Ванда.

– Итак, сэр, вы просили меня прийти к вам и рассказать о Берингии. Попытаюсь, но боюсь, что мои сведения весьма скромны. В основном я жила в одном месте, а территория, которую мне не удалось осмотреть, бескрайняя. Я занималась этим всего лишь два года своей жизни, включая отпуска дома. А для тех мест срок моего пребывания составляет пять лет, потому что я наведывалась в Берингию в разное время, чтобы вести наблюдения в определенные сезоны. Результаты, однако, ужасающе незначительны.

«Но большего сделать было невозможно», – подумала про себя Ванда.

– Даже с отпусками жизнь ваша, наверно, была нелегкой. Вы смелая молодая леди.

– Нет-нет. Все было совершенно замечательно.

Пульс Ванды участился.

«Вот он, мой шанс».

– И само по себе, и потому, что для Патруля это важнее, чем может показаться на первый взгляд. Доктор Корвин, было бы ошибкой прерывать работу на данном этапе. Некоторые основополагающие научные проблемы остались наполовину неразрешенными. Не могли бы вы обратить внимание руководства на это? Может быть, мне позволят вернуться в Берингию?

– Гм. – Он погладил усы. – Боюсь, у вас будут более важные дела. Я могу навести справки, но не хочу обнадеживать вас. Извините. – Он усмехнулся. – Полагаю, что вас там привлекает не только наука.

Ванда решительно кивнула, хотя ощущение потери становилось все острее.

– Да, верно. Стылая земля, но… такая живая. А «мы» очень добродушны.

– «Мы»? Ах да! Так называют себя аборигены. Это аналог слову «тулат»? Они напрочь забыли о предыдущих экспедициях в их глухомань и не подозревали о существовании в мире еще кого-нибудь, кроме них самих, пока не появились вы.

– Правильно. Я не могу понять, почему утрачен всякий интерес к ним? Тысячи лет тулаты обитали в этих местах. Люди, подобные им, мигрировали в Южную Америку, это очевидный факт. Но Патруль направил всего одну группу. Предыдущая экспедиция познакомилась лишь с их языком и составила поверхностный отчет об их образе жизни. Я была, знаете ли, просто потрясена скудостью информации. Почему никому нет дела до Берингии?

Ответ был сдержанным и веским:

– Уверен, вам это объясняли. Нам не хватает персонала, источников для досконального изучения того, что… не имеет существенного значения. Те первые мигранты, просочившиеся через перешеек около двадцати тысяч лет назад, оставили потомков, которые пребывали в неизменно примитивном состоянии. Известно, что на протяжении почти всего двадцатого века большинство археологов подвергали сомнению возможность появления человека в Новом Свете в столь ранний период. Немногочисленные свидетельства их существования – обтесанные камни и кострища – вполне ведь могли иметь естественное происхождение. Люди периода неолита, охотники на крупных животных, прибывшие в район ледника в Висконсине между Кэри и Манкато в то время, когда ледниковый период близился к концу, – вот кто истинные первопроходцы, заселившие два континента. Племена, опередившие их, были или физически истреблены, или вытеснены пришельцами. А если некоторые и смешались с вновь прибывшими, пленные женщины например, что случалось редко, то они все равно были ассимилированы. Их кровь без следа растворилась в крови пришельцев.

– Я знаю! Я знаю это!

В ее глазах сквозила острая боль. Ванда едва сдерживалась, чтобы не закричать.

«Не надо читать мне лекций. Я не новичок, чтобы меня поучать. Что, старые привычки дают себя знать?» – зло подумала Ванда.

– Я хотела сказать, почему никому нет до этого дела?

– Агент Патруля должен быть хладнокровным, подобно врачу или полицейскому. В противном случае то, что приходится видеть, может сломать его.

Корвин наклонился вперед. Он положил руку на кулак Ванды, лежавший на колене.

– Но меня ваша проблема волнует. Я более чем заинтересованное лицо. Мои исследования связаны с палеоиндейцами. Они несли в себе будущее. Я непременно хочу изучить все, что вы узнали об этом древнем народе, и выяснить, что это может дать для моих исследований. Я тоже хочу полюбить их.

Тамберли глотнула воздуха и выпрямилась в кресле. Она отпрянула от его прикосновения, потом, чтобы он не подумал, будто она отвергает его утешения, поспешно произнесла:

– Спасибо. Благодарю вас. То, что происходит… с народом, который я знаю, с отдельными людьми… их ведь не обязательно ждет злая судьба.

– Согласен. Чужеземцы, которых вы повстречали, вероятно, принадлежали к малочисленному племени. Я склонен даже вообразить, что их появление эпизодично и они больше ни разу не объявлялись в Берингии на протяжении жизни нескольких поколений. Кроме того, как я понял из вашего рассказа, тулаты обитали на побережье и не охотились на крупных животных. Следовательно, никакой конкуренции.

– Если б это было правдой… А в случае возникновения конфликта вы не могли бы помочь?

– Нет. Патрулю не дозволено вмешиваться.

– Послушайте, – возразила Тамберли с новым приливом энергии, – путешественники во времени волей-неволей вмешиваются в события и влияют на них. Я воздействовала на людей самыми разными способами. Среди всего прочего, спасла антибиотиками несколько жизней, убивала опасных хищников, даже само мое присутствие там, вопросы, которые задавала я им и на которые отвечала, тоже имели определенный эффект. Я находилась в гуще той жизни, докладывала о каждом происшествии, и никто не возражал.

– Вы знаете почему. – Вероятно, он понял, что совершил ошибку, разыгрывая роль профессора, потому что теперь говорил без раздражения или покровительства, мягко, как с ребенком, страдающим от невыносимой боли. – Континуум тяготеет к сохранению своей структуры. Радикальные изменения возможны только в определенные критические моменты истории. Когда-нибудь в другое время произойдет компенсация. С этой точки зрения ваше вмешательство не имеет значения. В некотором смысле это «всегда» частица прошлого.

– Вы правы. – Она с трудом сдерживала негодование, вызванное его попытками успокоить ее. – Извините, сэр. Наверное, я кажусь вам глупой и невежественной.

– Нет. Вы просто взволнованы. Вы изо всех сил стараетесь ясно формулировать ваши намерения. – Корвин улыбнулся. – В этом нет необходимости. Успокойтесь.

– Но я не могу понять, – настаивала она, – почему вы не можете протянуть руку помощи. Ничего грандиозного, ничего, что останется в народной памяти или что-нибудь в этом духе. Просто те охотники были… высокомерны. Если они начнут прижимать тулатов, то почему бы не подсказать им, что этого делать не стоит, подкрепив предупреждение какой-нибудь безвредной демонстрацией могущества вроде фейерверка?

– Потому что ситуация совсем не такова, какой видите ее вы. Берингия уже населена, вернее, была уже населена не только статичными племенами, едва миновавшими эолит, если к разбросанным так далеко друг от друга стойбищам вообще применимо слово «племя». Развитая, динамичная, прогрессивная культура или группа культур совершила вторжение. Позвольте напомнить вам, что на протяжении всего нескольких поколений они проложили дорогу между льдами Лавразии и Кордильер и проникли на равнину, где тайга после отступления ледников превращалась в плодородные луга. Число мигрантов возрастало. На протяжении двух тысячелетий, с того времени как вы их повстречали, они научились изготавливать прекрасные наконечники из кремня. Вскоре они истребили мамонтов, лошадей, верблюдов – большинство крупных представителей американской фауны. Этот народ трансформировался в особую расу американских индейцев, но вы ведь и сами знаете историю. Да, ситуация неустойчива. Времена давние. Никаких письменных свидетельств, посредством которых мертвые могут говорить с живыми. Тем не менее возникновение причинно-следственных вихрей не так уж невозможно. Мы, полевые агенты, должны свести наше влияние к абсолютному минимуму. Никто рангом ниже агента-оперативника не вправе активно вмешиваться, и даже агент-оперативник делает это только в случае крайней необходимости.

«Мне следует помнить, в какие времена он был рожден и воспитан, и делать на это скидку, – подумала Ванда. – Однако он явно упивается собственным красноречием».

Раздражение как-то незаметно погасило тревогу.

– Возможно, вы преувеличиваете, а на самом деле ничего ужасного с вашими друзьями не случилось, – добавил Корвин, и она вдруг согласилась с ним.

Почему же ее настроение столь изменчиво? Конечно, она только что вернулась из диких мест в период, где ее одинаково тяготила как схожесть с родным домом, так и несхожесть с ним. Ванда негодовала, потому что ее работу неожиданно прервали, беспокоилась о «мы», печалилась, что может никогда больше не увидеться с ними и теперь капризничала во время встречи с человеком, у которого за плечами десятилетия опыта в Патруле против ее ничтожных четырех.

«Тебе надо успокоиться, девочка».

– Ваш кофе остыл, – сказал Корвин. – Сейчас налью горячего.

Он забрал чашку, вернулся с чистой, налил в нее до половины кофе из кофейника и поднес бутылку бренди.

– Прописываю маленькую добавку для нас обоих.

– Мм… микродозу, – уступчиво произнесла Ванда.

Средство помогло – скорее просто вкусом, нежели количеством. Корвин больше не настаивал. Он перешел к делу. И этот интеллектуальный обмен мнениями стал уже настоящим лекарством для натянутых нервов.

Он доставал книги, раскрывал их на страницах с картами, показывал геологические периоды той земли, где она выполняла свое задание. Ванда, конечно, изучала историю, но он распахнул перед ней более широкие горизонты, живо и с новыми подробностями.

В ту эпоху, как знала Ванда, Берингия стала значительно меньше. Тем не менее она все еще оставалась громадной территорией, объединяющей Сибирь с Аляской, и процесс ее исчезновения с лица земли затянется на очень долгое время, если сравнивать с продолжительностью человеческой жизни. В конце концов море, уровень которого поднялся вследствие таяния льдов, поглотит Берингию, но к той поре Америка будет густо заселена от Ледовитого океана до Огненной Земли.

Ей было что рассказать о жизни диких животных и чуть меньше о быте народа этих краев, и она чувствовала себя счастливой, что ей выпало в какой-то степени узнать жителей Берингии. Корвин владел лишь информацией, полученной первой экспедицией, содержащей сведения о языке тулатов, кое-что об обычаях и верованиях. Ванда поняла, что он анализировал эти данные, сравнивал с тем, что узнал о диких племенах других эпох, и экстраполировал их, исходя из собственного опыта.

Он изучал палеоиндейцев в тот период, когда они передвигались на юг через Канаду. Цель Корвина состояла в том, чтобы проследить исходный путь их миграции. Только узнав суть случившегося, Патруль мог рассчитывать на определение узловых точек, над которыми следовало установить особое наблюдение. Информация, пусть даже поверхностная, все равно лучше, чем ничего. Кроме того, люди будущего проявляли большой интерес к этой проблеме: антропологи, фольклористы, художники жаждали новых источников вдохновения.

Тамберли почувствовала, что ее знания обрели объемность и живость, – она с необычайной яркостью вспомнила семьи, жившие порознь и только время от времени собиравшиеся вместе; часто лишь гонцы и скитальцы связывали их, или юноши, ищущие невест. Все это было обычным делом. Простые обряды, внушающие ужас легенды, неизбывный страх перед злыми божествами и духами, штормами и хищниками, болезнями и голодом, а рядом – веселье, любовь и доброта, детская готовность радоваться любым удовольствиям, которые дарует жизнь; благоговение перед медведем, который, быть может, даже древнее, чем сами люди…

– Боже мой! – воскликнула Ванда. Тени за окнами уже перечеркнули дорогу. – Я и не заметила, как долго мы проговорили.

– Я тоже, – ответил Корвин. – С такой собеседницей, как вы, время бежит быстро. Прекрасный был день, верно?

– Да. Но сейчас за гамбургер и пиво я готова пойти на преступление.

– Вы остановились в Сан-Франциско?

– Да, в маленькой гостинице около штаб-квартиры. Буду жить там, пока не закончу отчет. Нет смысла перепрыгивать каждый раз сюда из тысяча девятьсот девяностого года.

– Послушайте, вы заслужили больше, чем гамбургер в каком-нибудь кафе. Позвольте пригласить вас на обед. Я знаю стоящие места этих лет.

– Ммм…

– На вас прелестный костюм. А я сейчас тоже постараюсь принять достойный вид. – Он поднялся с кресла и вышел из комнаты, прежде чем она успела ответить.

«Ну и дела! А впрочем, почему бы и нет? Спокойнее, девочка. Сколько воды утекло с той поры, но…»

Корвин вернулся скоро, как и обещал, в спортивном твидовом пиджаке и галстуке в виде шнурка, скрепленного застежкой. Они перешли через мост и остановились около японского ресторана неподалеку от рыбачьего причала. За коктейлем он сказал, что, если она действительно хочет продолжить работу в Берингии, он, вероятно, мог бы составить ей компанию. Ванда решила, что его слова не более чем шутка. Затем появился повар, чтобы приготовить сукияки[4]4
  Сукияки – блюдо национальной японской кухни – мясо, жаренное в сое с сахаром и приправами.


[Закрыть] прямо на их столе, но Корвин, попросив его понаблюдать за действием со стороны, взялся за дело сам.

– По рецепту Хоккайдо, – объявил он и стал подробно рассказывать о своем пребывании среди палеоиндейцев Канады, живописуя опасные моменты. – Замечательные парни, но вспыльчивые, обидчивые и скорые на выяснения отношений с помощью силы.

Он, казалось, не задумывался о том, что некоторые эпизоды его воспоминаний могут перекликаться с тем, что пережила Ванда в Берингии.

После обеда Корвин предложил ей выпить в баре на маяке. Она отказалась, сославшись на усталость. У входа в гостиницу Ванда пожала ему руку.

– Закончим разговор завтра, – сказала она, – а потом я действительно должна перенестись в будущее и повидать своих родных.

13 212 год до Рождества Христова

Каждую осень «мы» встречались у Кипящих Ключей. Когда погода день ото дня становилась холоднее, было очень приятно поваляться в теплой грязи и вымыться в горячей воде, фонтанчики которой вырывались из земли. Сильный привкус и запах воды служили защитой от болезней, пар и близко не подпускал злых духов. «Мы» собирались из разбросанных по всему побережью стойбищ, из отдаленных мест, где, с их точки зрения, кончался мир, чтобы насладиться самым веселым в году праздником. Люди приносили с собой много еды, потому что ни одна семья не смогла бы прокормить такую кучу народа, и пускали припасы по кругу. Среди особого угощения были вкусные устрицы из залива Моржа, их приносили живыми, в воде; недавно добытые рыба, птицы, мясо, приправленное травами; сушеные ягоды и цветы, собранные на летних лугах, ворвань,[5]5
  Ворвань – вытопленный жир морских животных.


[Закрыть] если кому-то удавалось убить тюленя на суше. Люди брали с собой товар для обмена: прекрасные шкуры и кожи, красивые перья и камни. Они наедались до отвала, пели, танцевали, шутили, вольно предавались любви, обменивались новостями, товарами, строили планы, вздыхали, вспоминая старые времена, и улыбались, глядя на молодую поросль, резвящуюся среди взрослых. Иногда кто-то ссорился, но друзья всегда примиряли забияк. Когда провизия кончалась, они благодарили Улунгу за гостеприимство и расходились по домам, унося с собой приятный груз воспоминаний, который будет освещать грядущие темные месяцы.

Так было всегда. Так должно быть всегда. Но настали времена, когда печаль и страх навалились на «мы». Поползли слухи о чужаках, объявившихся летом в этих краях и поселившихся в глубине земель, подальше от моря. Немногие «мы» видели пришельцев, но недобрую молву разнесли молодые парни, кочующие по округе, и их отцы, навещавшие ближайших соседей. Уродливые, говорившие с волчьими завываниями, завернутые в кожу, вооруженные невиданным оружием, захватчики разгуливали небольшими группами везде, где им хотелось. Заходя в поселение «мы», они бесцеремонно брали еду, вещи, женщин – не как гости, а как хищники, подобные орлу или скопе.[6]6
  Скопа – хищная птица отряда соколообразных, обитает у водоемов, питается рыбой.


[Закрыть] Мужчин, пытавшихся оказать сопротивление, жестоко наказывали, пронзая ножами и копьями. Рана у Орака воспалилась, и он умер.

– Почему Ты, Которой Ведомо Неизвестное, покинула нас, народ «мы»?

Праздник на Кипящих Ключах в этом году был невесел – смех звучал излишне громко. Может быть, скверные люди уйдут прочь, подобно плохим годам – когда снег лежал до конца лета, – оставлявшим после себя множество мертвых. Что за новое зло постигло их? Люди отходили в сторону и перешептывались.

Неожиданно мальчик, прогуливавшийся неподалеку от источника, с криком помчался к пирующим. Испуг волной пробежал по толпе, приведя ее в движение. Арюк с Ольховой реки успокоил людей, раздав несколько тумаков, а затем созвал к себе мужчин. Вскоре все, кроме младенцев, успокоились – по крайней мере, внешне. За прошедший год Арюк стал подавленным и неразговорчивым. Он и остальные мужчины вышли за пределы стойбища, сжимая в руках топоры или дубинки. Женщины и дети сгрудились среди хижин.

За их спинами грохотал прибой, над головами пронзительно кричали птицы, вокруг безнадежно свистел ветер. Был ясный день, по небу пробегали лишь редкие быстрые облака. На западе солнце освещало холмы, окрашенные осенью в желто-серые тона. Грязевое озеро пузырилось рядом, переливаясь коричневым, самым темным из окружающей гаммы, цветом. Ветер разметал тепло, пар и магический запах озера.

К «мы» приближались незнакомцы. Острые копья покачивались в такт их широким шагам.

Арюк прищурился, глядя вдаль.

– Да, это чужаки, – хрипло сказал он. – Их меньше, чем нас, я думаю. Встали рядом! Быстро!

Чужеземцы приблизились. Но кто это с ними? Женщина?! Одета, как и они, но… ее волосы…

– Дараку! – простонал Арюк. – Дараку, моя дочь, которую они забрали к себе!

Он бросился было бежать, закричал, но повернул назад и замер, дрожа всем телом. Вскоре они подошли. Лицо девушки было худым, и что-то знакомое промелькнуло в ее глубоко запавших глазах. Рядом с нею шел охотник, остальные рассыпались по бокам. Взгляды их светились алчностью.

– Дараку, – прорыдал Арюк, – что это значит? Ты вернулась домой к матери и ко мне?

– Я принадлежу им, – ответила она угрюмо. И указала на мужчину рядом с собой. – Он, Красный Волк, хочет, чтобы я помогла вам в разговоре. Они пока что не выучили наш язык как следует, но я немного понимаю их речь.

– Как… как ты жила, моя милая?

– Мужчины меня используют. Я работаю. Две женщины бывают добры ко мне, когда мы встречаемся.

Арюк вытер глаза тыльной стороной ладони. Он проглотил комок, подступивший к горлу, и сказал, обращаясь к Красному Волку:

– Я знаю тебя. Мы встречались, когда ты пришел сюда впервые, я был тогда с моей сильной подругой. Но она покинула нас, а ты выследил меня и увел мою дочь. Какой злой дух сидит в тебе?

Охотник небрежно махнул рукой, словно отогнал муху. Неужели понял? И что он думает?

– Ванайимо – Облачные Люди, – ответил он.

Арюк едва различал слова, исковерканные непривычным тягучим произношением.

– Хотеть дерево, рыба. Омулайех… – Он взглянул на Дараку и произнес что-то на своем языке.

Она монотонно перевела, глядя мимо отца и братьев:

– Это я сказала им, что вы собираетесь здесь. Мне пришлось это сделать. Они сказали, что сейчас самое подходящее время прийти сюда и поговорить с вами. Они хотят, чтобы «мы»… чтобы вы приносили им разные вещи. Всегда. Они скажут что и сколько. Вы должны.

– О чем это они говорят? – выкрикнул Хуок с Берега Выдр. – Они что, голодают? У нас не так много еды, но…

Красный Волк изверг из себя еще одну серию бессмысленных звуков. Дараку облизнула губы.

– Делайте, как они говорят, и они не причинят вам вреда. Сегодня я – их рот.

– Мы можем меняться… – начал Хуок.

Рев оборвал его. Хонган с Болота Кроншнепов был самым смелым среди «мы». Поняв, чего хотят пришельцы, он пришел в ярость.

– Они не хотят меняться. Они просто берут! Разве норка меняет свою шкурку на приманку в капкане? Скажи им «нет»! Гони их прочь!

Охотники нахмурились и взяли оружие на изготовку. Арюк понимал, что должен успокоить своих людей, но руки его налились тяжестью, а горло перехватило. Один за другим его мужчины подхватывали крик Хонгана:

– Нет! Нет!

Кто-то швырнул камень. Другой парень выскочил вперед и набросился на охотника с топором. Так в памяти Арюка запечатлелось то мгновение, когда он позже попытался восстановить события. Арюк до конца не понял, что же такое произошло. Раздался оглушительный рев, началась потасовка, которая тут же переросла в свирепое сражение, – кошмар. А затем «мы» бросились бежать. Рассыпавшись, они оглянулись назад и увидели, что все чужаки целы и невредимы, а с их каменных топоров капает кровь.

Двое мужчин «мы» лежали мертвые, с вывороченными из распоротых животов внутренностями, с разбитыми черепами. Раненым удалось спастись – всем, кроме Хонгана. Проткнутый несколькими копьями, он рухнул на землю и долго стонал, прежде чем замолк навсегда. Дараку всхлипывала, припав к коленям Красного Волка.