Текст книги "Дело о менделевской лампе"

Автор книги: Пол Левинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Пол Левинсон
Дело о менделевской лампе

У большинства людей слово «фермер» ассоциируется с Калифорнией или Средним Западом. Мне же сразу вспоминается Пенсильвания, ее красная почва и сочная зелень в любое время года. Небольшие поля томатов и кукурузы, яркие пятна сохнущей на веревках одежды, а неподалеку обязательно отыщется домик фермера.

Дженна улетела в Англию на конференцию, выходные у меня оказались свободными, и я решил принять приглашение Мо и съездить к нему в гости в Ланкастер. Сперва через мост имени Джорджа Вашингтона, затем по загазованной Тернпайк; далее – еще один мост, потом – щербатое, заляпанное маслом шоссе, а там уж – поворот на проселочную дорогу, где я смог наконец опустить боковое стекло и вдохнуть полной грудью.

Мо, его жена и две дочки – хорошие люди, а сам он – просто исключительное явление среди судебно-медицинских экспертов. Возможно, причиной тому редкость преступлений в этой части страны, где немалую долю населения составляют эмиши, отрицающие насилие. А может, его душу смягчает постоянная овощная диета. Но в любом случае Мо лишен той грубоватости и цинизма, которые приобретает большинство тех, кто регулярно имеет дело с мертвыми и искалеченными. Мо даже удалось сохранить некоторую наивность и восхищение перед наукой.

– Фил! – Одной рукой Мо хлопнул меня по спине, другой подхватил сумку.

– Фил, как дела? – услышал я из дома голос его жены Корины.

– Привет, Фил! – окликнула меня из окна его старшая дочка Лори (ей, наверное, уже все шестнадцать), и я успел заметить, как за стеклом мелькнули ее клубнично-рыжие волосы.

– Привет… – начал было я, но Мо уже поставил мою сумку на крыльцо и подталкивал меня к своей машине.

– Ты приехал рано, и это хорошо, – произнес Мо тоном школьника-заговорщика, свидетельствующим о том, что перед Мо вновь открылось некое новое и многообещающее научное направление. Экстрасенсорное восприятие, НЛО или обнаруженные в неожиданном месте руины майя не интересовали Мо совершенно. Его коньком были сила первозданной природы и исконная мудрость фермера. – Хочу, чтобы ты привез Лори подарочек, – добавил он шепотом, хотя услышать нас Лори никак не могла. – А заодно и покажу тебе кое-что. Ты не очень устал? Выдержишь короткую поездку?

– Куда от тебя денешься? Выдержу.

– Отлично, тогда поехали. Я наткнулся на одну идею эмишей… короче, сам увидишь. Тебе понравится.

От Ланкастера до Страсбурга пятнадцать минут езды по шоссе номер тридцать. Его обочины уставлены стандартными лавочками и магазинчиками, но если свернуть с основной дороги и проехать полмили в любом направлении, то вернешься в прошлое, лет на сто или больше. Это подскажет вам сам воздух – густой коктейль из пыльцы и конского навоза. Он пахнет столь пленительно и реально, что глаза увлажняются от удовольствия, а мухи перестают раздражать.

С шоссе мы свернули на дорогу к Нордстар.

– Ферма Якоба Штольцфуса дальше по дороге, справа, – сообщил мне Мо.

Я кивнул.

– Чудесный вид. – До заката оставалось минут пять, и небо окрасилось в цвет брюшка малиновки, отлично гармонирующий с красноватым оттенком почвы и зеленью ферм. – А он не станет возражать, если мы нагрянем на машине?

– Конечно нет. Если за рулем сидит не эмиш, то они ничего не имеют против. А Якоб, как ты сам убедишься, не столь фанатичен, как прочие.

Мне показалось, что я его уже вижу справа от дороги, которая успела превратиться в две колеи на грунте. Прислонившись к корявому стволу яблони, стоял седовласый бородач, облаченный в черный рабочий комбинезон и темно-малиновую рубашку.

– Это Якоб? – спросил я.

– Думаю, да. Но не уверен.

Мы подъехали к яблоне и вышли из машины. Неожиданно стал накрапывать редкий осенний дождик.

– Вы по делу? – спросил мужчина далеко не дружественным тоном.

– Гм… да, – ответил явно удивленный Мо. – Извините за вторжение, но Якоб… Якоб Штольцфус сказал, что не будет против, если мы к нему заглянем…

– У вас было дело к Якобу? – снова спросил бородач. Глаза у него покраснели и увлажнились. Впрочем, причиной тому мог оказаться и дождь.

– Вообще-то, да, – сказал Мо. – Но если сейчас неподходящее время…

– Мой брат умер, – произнес мужчина. – Меня зовут Исаак.

– Умер?! – воскликнул Мо. – Но… но что случилось? Я еще вчера с ним разговаривал.

– Мы и сами точно не знаем. Наверное, сердечный приступ. Так что сейчас неудачное время для визита. Скоро соберется семья.

– Да-да, конечно. – Мо взглянул мимо Исаака на амбар, который я только что заметил. Двери его были слегка приоткрыты, а внутри мерцал тусклый свет.

Мо шагнул к амбару, но Исаак предостерегающе вытянул руку:

– Прошу вас! Будет лучше, если вы уедете.

– Да, конечно, – повторил Мо, и я отвел его к машине.

– Ты в порядке? – спросил я, когда мы уселись, а Мо завел двигатель.

Мо покачал головой:

– Не могло у него быть сердечного приступа. В это время – не могло.

– Сердечные приступы обычно не спрашивают заранее, когда придет подходящее время, – заметил я.

Мо все еще качал головой, разворачивая машину.

– Думаю, его кто-то убил, – изрек он.

Нынче судмедэксперты склонны подозревать убийство, даже если девяностолетняя старушка мирно почила во сне, но Мо подобные заявления не свойственны.

– Расскажи мне все, – неохотно попросил я. Вот не было печали… Как говорится, поехал отдохнуть, а попал на работу.

– Неважно,– пробормотал Мо.– Я и так слишком многое тебе выболтал.

– Выболтал? Да ты мне и слова не сказал.

Мо вел машину, заслонившись угрюмым молчанием. Он даже выглядеть стал иначе, точно надел маску.

– Пытаешься меня от чего-то оградить? Сам знаешь, ничего у тебя не выйдет.

Мо не проронил ни слова.

– И какой в этом смысл? – продолжал я гнуть свое. – Через пять минут мы вернемся к Корине и девочкам. Они на тебя только посмотрят и сразу поймут: что-то случилось. И как ты тогда будешь выкручиваться?

Мо внезапно свернул на боковую дорогу, заставив мои почки войти в тесный контакт с дверной ручкой.

– Что ж, пожалуй, в этом ты прав, – признал он и начал тыкать в кнопки мобильного телефона.

– Алло? – услышал я голос Корины.

– Неважные новости, дорогая, – сдержанно произнес Мо, хотя его невозмутимость показалась мне наигранной. – В конторе возникли кое-какие дела, и нам придется сегодня же вернуться в Филадельфию.

– Тебе и Филу? У вас все в порядке?

– У нас двоих – да. Не волнуйся. Когда приедем, я тебе позвоню.

– Я люблю тебя.

– И я тебя. Поцелуй за меня девочек перед сном. Он повернулся ко мне.

– В Филадельфию? – спросил я.

– Лучше не сообщать им подробности, особенно когда это касается работы. Зачем тревожить женщин?

– Корина уже встревожена. Ведь она даже не упрекнула тебя за то, что ты не приедешь на обед. Кстати, ты не думаешь, что я тоже обеспокоен? Так в чем, собственно, дело?

Мо опять промолчал. Он завел машину и свернул на дорогу (на сей раз проявив милосердие и сделав это плавно) перед дорожным знаком, сообщающим, что впереди – шоссе на Пенсильванию.

Когда Мо прибавил скорость, я поднял стекло. Ночь внезапно стала сырой и холодной.

– Не хочешь намекнуть, куда мы едем? Или просто отвезешь меня в Филадельфию? – спросил я.

– Я тебя высажу у вокзала на Тридцатой улице. В поезде перекусишь и через час будешь в Нью-Йорке.

– А ты не забыл, что моя сумка осталась у тебя на крыльце? Не говоря уже о машине?

Мо нахмурился, но даже не сбавил скорость.

– Знает ли обо всем Эймос? – пробормотал он несколько секунд спустя. Скорее себе, чем мне.

– Эймос – друг Якоба?

– Это его сын.

– Что ж, полагаю, ты не сможешь позвонить ему по телефону?

Мо покачал головой и опять нахмурился:

– Очень многие неправильно понимают эмишей. Думают, что они вроде луддитов и выступают против любых машин. На самом деле это не так. Они сопротивляются натиску техники, спорят между собой, принимать ее или отвергать, а если принимать, то в какой мере? Они стремятся, чтобы прогресс не нанес ущерба их независимости и самодостаточности. Они вовсе не отвергают телефоны как таковые, эмиши просто не хотят держать их в доме, дабы никто не вмешивался в их домашние дела.

– И они правы, – фыркнул я. – Сколько раз звонок капитана выдирал меня из постели!

Мо ухмыльнулся – впервые с той минуты, когда мы покинули ферму Якоба Штольцфуса. Хороший признак.

– Так где эмиши держат свои телефоны? – спросил я, воспользовавшись минутой и надеясь, что Мо наконец перестанет упираться.

– Что ж, это очередной спорный вопрос. У них на этот счет нет единой точки зрения. Некоторые разрешают ставить телефонные кабинки на границе своих владений, чтобы иметь возможность позвонить, не нарушая при этом неприкосновенность своих жилищ.

– А у Эймоса есть телефонная кабинка?

– Не знаю, – буркнул Мо. Он так всегда отвечает, когда начинает думать о чем-то другом.

– Но ты говорил, что его семья более открыта по сравнению с другими.

Мо повернул голову, взглянул на меня, потом снова уставился на дорогу.

– Да, они более открыты. Но не в том, что касается средств связи.

– А в чем?

– В вопросах медицины.

– Медицины?

– Что ты знаешь об аллергии?

Я почесал нос. Наверное, еще в Страсбурге в ноздри попала пыльца.

– У меня бывает сенная лихорадка, – принялся перечислять я. – Иногда мой рот начинает буквально пылать из-за кусочка мускусной дыни. Да что говорить – у меня на глазах как-то умер человек, застигнутый приступом удушья, возможно аллергического. Думаешь, Якоба Штольцфуса сразило нечто подобное?

– Нет. Я полагаю, его убили, потому что он пытался предотвратить гибель людей.

– Ладно. Когда ты в прошлый раз об этом заикнулся, я попросил объяснить, а ты ответил, что это неважно. Так мне спросить снова или лучше сразу забыть?

Мо вздохнул:

– Знаешь, генной инженерией начали заниматься задолго до открытия ДНК.

– Повтори-ка.

– Скрещивание растений для получения новых комбинаций генов началось, вероятно, почти одновременно с появлением человечества как вида, – сказал Мо. – Дарвин это понял и назвал искусственным отбором. Мендель сформулировал первые законы генетики в результате опытов по скрещиванию гороха. А Лютер Бербанк вывел гораздо больше сортов фруктов и овощей, чем вышло из наших лабораторий, где занимаются комбинированием генов.

– А как это связано с эмишами? Они тоже выводят новые сорта овощей?

– И не только по этой причине. Например, их дома освещают особые виды светляков. Или возьмем «альтруистический навоз» – в нем плодятся личинки, которые после внесения удобрения в почву сами отыскивают корни растений и умирают возле них, обеспечивая корням питание. Но об этих открытиях никто не знает. Эмиши создали биотехнологию высшего уровня, отвергая нашу.

– И твой друг Якоб над этим работал? Мо кивнул:

– Аллергологи – наши традиционные исследователи – недавно начали выяснять, каким образом некоторые продукты питания становятся катализаторами аллергии. Ведь дыня обжигает твой рот именно в сезон сенной лихорадки, правильно? И именно потому, что она действительно обостряет сенную лихорадку. Точно так же действует и арбуз, и некоторые виды пыльцы. Якоб и его соотечественники знают об этом уже лет пятьдесят – и продвинулись очень далеко. Они пытаются вывести новый вид плодов, какую-то разновидность томатов, способную стать «антидотом» при аллергиях и свести гистамин-ное действие аллергенов почти к нулю.

– Нечто вроде органического «гисманола»?

– Даже лучше. Это превзойдет по эффекту любую химию.

– Ты в порядке? – Я заметил, что лицо Мо покрылось крупными каплями пота.

– Конечно,– ответил он и кашлянул.– Не знаю. Якоб… – Мо вдруг зашелся в приступе неудержимого кашля.

Я обхватил его одной рукой, удерживая на сиденье, а другой вцепился в руль. Рубашка Мо мгновенно пропиталась потом, дыхание стало резким и прерывистым.

– Мо, держись! – выкрикнул я и, не снимая левой руки с руля, стал шарить правой во внутреннем кармане пиджака.

Наконец пальцы нащупали инъектор с эпинефрином, который я всегда ношу с собой. Я выхватил его, не сводя глаз с Мо. Он обмяк, едва сохраняя сознание и кое-как держась за руль. Я как можно мягче отодвинул его к дверце и принялся нашаривать ногой педаль тормоза. Нас обгоняли проносящиеся по шоссе машины, ослепляя вспышками фар в зеркале заднего вида. К счастью, Мо ехал в крайнем правом ряду, и меня ослеплял поток машин лишь с одной полосы. Наконец моя подошва наткнулась на педаль тормоза, и я плавно утопил ее до упора. Каким-то чудом машина относительно медленно остановилась на обочине, и мы не пострадали.

Я взглянул на Мо, задрал рукав его рубашки и прижал к руке инъектор. Я не мог сказать точно, как долго он уже не дышит, но дело обстояло очень скверно.

Схватив трубку мобильного телефона, я набрал 911.

– Срочно пришлите кого-нибудь! – рявкнул я. – Нахожусь на шоссе в Тернпайк, стою перед развилкой на Филадельфию. Я доктор Фил д'Амато, медэксперт нью-йоркского департамента полиции, и это срочный медицинский вызов.

Я не был уверен точно, что у него анафилактический шок, но адреналин навредить ему никак не мог. Прижав ухо к груди Мо, я не расслышал ударов сердца. «Господи, прошу тебя!»

Я делал Мо искусственное дыхание «рот в рот», массаж сердца, умолял его очнуться. «Держись, черт бы тебя побрал!» Но я уже знал. Со временем у медэкспертов развивается своего рода отвратительное шестое чувство. И я знал, что какой-то мощный аллерген только что убил моего друга. Прямо у меня на руках.

«Скорая» примчалась через восемь минут – быстрее, чем в Нью-Йорке. Но это уже не имело значения. Мо скончался.

Пока медики пытались вдохнуть в него жизнь, я смотрел на телефон в машине. Я обязан был позвонить Корине и все рассказать. Немедленно. Но в пластиковом окошечке дисплея я видел лишь рыжую головку Лори.

– Вы сами-то в порядке, доктор д'Амато? – спросил санитар.

– Да, – отозвался я. Кажется, меня трясло.

– Эти аллергические реакции бывают смертельными, – сказал он, глядя на Мо.

Будто я не знал.

– Вы сообщите семье? – спросил санитар. Они собирались отвезти тело Мо в местную больницу.

– Да, – буркнул я, вытирая слезинку.

Мне показалось, что я задыхаюсь. Пришлось успокоиться, взять себя в руки и отделить психологию от физиологии, чтобы разобраться в своем состоянии. Я медленно вдохнул и выдохнул. Повторил. Ясно. Все в порядке. На самом деле я не задыхаюсь.

«Скорая» умчалась в ночь, увозя тело Мо. А вот он точно задыхался, и это его убило. Так что же он начал мне рассказывать?

Я снова посмотрел на телефон. Самое правильное действие – вернуться к дому Мо и уже там все рассказать Корине. Такие чудовищные известия не сообщают по телефону. Но я должен узнать, что именно случилось с Мо, и вряд ли Корина мне в этом поможет. Мо не хотел ее тревожить и ничего ей не рассказывал. Нет, мне нужно узнать, что задумал Мо, – а для этого поехать в Филадельфию. Туда, куда он сам хотел меня отвезти.

Но куда?

Я нажал пару кнопок и вывел на дисплей телефона список хранящихся в его памяти номеров. Владелицей единственного номера с городским кодом 215 значилась некая Сара Фишер. Ее адрес мне был более или менее знаком – возле университета Темпл.

Я извлек из памяти номер и нажал кнопку вызова.

Потрескивание, потом тихий жестяной звук сигнала.

– Алло? – услышал я женский голос, прозвучавший ближе, чем я ожидал.

– Здравствуйте. Это Сара Фишер?

– Да. Я вас знаю?

– Я друг Мо Бюхлера. Кажется, сегодня мы с ним ехали именно к вам…

– Кто вы? У Мо все в порядке?

– Ну…

– Слушайте, кто вы такой, черт побери? Если не ответите прямо, я положу трубку.

– Я доктор Фил д'Амато. Медэксперт из нью-йоркского департамента полиции.

Она на несколько секунд смолкла, потом сказала:

– Ваше имя мне почему-то знакомо.

– Что ж, я написал несколько статей…

– Погодите. – Я услышал, как она положила трубку и зашелестела бумагами. – В «Дискавер» у вас опубликована статья о бактериях, устойчивых к антибиотикам, правильно? – спросила она полминуты спустя.

– Да, – подтвердил я. При иных обстоятельствах мое эго просто воспарило бы в небеса, обнаружив столь заинтересованного читателя.

– Ладно. В каком месяце статья была опубликована? Господи…

– Э-э… в конце прошлого года, – сказал я.

– Я тут вижу ваш портрет. Опишите его.

– Прямые темные волосы… с легкими залысинами,– начал я. Ну как я мог помнить, как выгляжу на этом паршивеньком смазанном портрете?

– Продолжайте.

– Еще у меня довольно густые усы и очки в стальной оправе. – Я отрастил усы по просьбе Дженны, и по этой усатой фотографии редакционный художник потом и сделал портрет пером и тушью.

Она немного помолчала, затем вздохнула:

– Хорошо. А теперь вам придется рассказать, зачем вы мне позвонили. И что случилось с Мо.

До квартиры Сары оказалось менее получаса езды. Я все объяснил ей по телефону, и мне показалось, что она скорее опечалена, чем удивлена. Она попросила меня приехать.

Я позвонил и Корине и рассказал ей все, как смог. Прежде чем стать медэкспертом, Мо был полицейским. Наверное, женам полицейских полагается быть готовыми к такому исходу, но как, скажите на милость, можно подготовить человека к подобному известию после двадцати лет благополучного брака? Она плакала, я плакал, и я слышал, как плачут дети. Я сказал ей, что еще заеду, – и знал, что заехать к ней мне надо обязательно, – но все же надеялся услышать от нее: «Нет, я в порядке, Фил, правда, а ты ведь захочешь выяснить, что именно и почему случилось с Мо…» – именно это я и услышал. Сейчас таких женщин, как Корина Родри-гес Бюхлер, уже не делают.

Как раз напротив дома, где жила Сара, обнаружилась стоянка – в Нью-Йорке такое сочли бы даром небес. Я заправил рубашку в брюки, затянул пояс и постарался взять себя в руки, а уже потом надавил на кнопку звонка у подъезда.

Она встретила меня перед распахнутой дверью своей квартиры на втором этаже, когда я, слегка запыхавшись, поднялся по лестнице. У нее оказались соломенного оттенка волосы и грустные глаза, но приветствовала она меня искренней и широкой улыбкой, которую я вовсе не ожидал увидеть после допроса по телефону. На вид ей было около тридцати.

Свет в квартире был мягкий и приглушенный, как на выставке «Париж при газовом освещении», и слегка пахло лавандой. У меня сразу зачесался нос.

– Лаванда помогает уснуть, – пояснила Сара, приглашая меня сесть в старинное и очень мягкое кресло. – Я уже собиралась ложиться, когда вы позвонили.

– Извините…

– Нет, это мне следует извиниться. За то, что я с вами так обращалась, и за то, что случилось с Мо. – На его имени ее голос дрогнул. – Вы, наверное, голодны. Я вам принесу чего-нибудь.

Она вышла в соседнюю комнату, скорее всего кухню. На ней были легкие белые брюки, и пока она шла, я успел оценить, как привлекательно смотрятся на просвет контуры ее фигуры.

– Вот, отведайте для начала, – предложила она, вернувшись с тарелкой винограда.

Сорт «конкорд» один из моих любимых. Положите ягоду в рот, прокусите пурпурную кожицу, раскатайте мякоть по языку – и вы ощутите вкус осени.

Но я не шелохнулся.

– Знаю, – сказала она. – Вы не хотите пробовать подозрительную еду после того, что случилось с Мо. И я вас не виню. Но это вы можете есть спокойно. Вот, смотрите. – Хозяйка отщипнула от кисти ягоду и положила в рот. – М-м-м… – Она облизнула губы и вынула пальцами косточки. – Слушайте, если хотите, выберите ягоду сами и дайте ее мне. Хорошо?

В желудке у меня урчало, а голова уже слегка кружилась от голода, и я понял, что должен принять решение. Или немедленно уйти, если я не доверяю этой женщине, или съесть то, что она мне предложит.

– Ладно, решать вам, – сказала она. – У меня есть копченая ветчина. Если хотите, могу сделать бутерброд. Или просто принести кофе или чай.

– Все вместе, – решился я. – То есть я не откажусь от бутерброда и чая. И виноград тоже попробую.

Я положил в рот виноградину. Паранойя может оказаться почти столь же опасной, как и порождаемая ею воображаемая угроза.

Через несколько минут она вернулась с бутербродами и чаем. За это время я успел съесть три виноградины, и мне сразу полегчало.

– Идет война,– сказала она и поставила поднос с едой на край стола. Бутерброды она сделала с черным хлебом, и пахли они изумительно.

– Война? – переспросил я, впиваясь зубами в ветчину. – Так вы полагаете, что Мо убил какой-то террорист?

– Не совсем так. – Сара присела рядом со мной, с чашкой в руке. – Эта война продолжается уже очень давно. Потому что это биологическая война. И корни она пустила гораздо более глубокие, чем то, что мы сейчас считаем терроризмом.

– Что-то я не понимаю.

– И не поймете. Об этом мало кто задумывается. Вот вы полагаете, что эпидемии, внезапные вспышки аллергических реакций или болезни, выкашивающие урожаи, убивающие скот, случаются сами по себе? Иногда это действительно так. Но чаще причина гораздо сложнее.

Она глотнула чаю. Было нечто особенное в освещении, в ее волосах и лице, а может, и во вкусе еды, из-за чего мне неожиданно показалось, будто я ребенком вернулся в шестидесятые годы. Я даже не удивился бы, уловив запах ладана.

– Кто вы? – спросил я.– Вернее, что вас связывало с Мо?

– Я работаю в Темпле над докторской диссертацией. Специализация – этноботаническая фармакология. И Мо… он был очень хорошим человеком.

Мне показалось, что в уголке ее глаза блеснула слезинка.

– И он помогал вам работать над диссертацией о той самой войне микроорганизмов?

– Не совсем. Вы ведь знаете академический мир. Никто не позволил бы мне делать диссертацию на столь возмутительную тему – ее не пропустил бы ученый совет. Поэтому пришлось все замаскировать, изобразить как нечто более невинное, а самое ценное до поры приберечь. Чтобы потом протащить контрабандой. Но вы правы – подтекстом моей работы стало именно то, что мы называли «биовойнами», которые на самом деле есть нечто гораздо большее, чем война микроорганизмов. И Мо был одним из тех, кто помогал мне в исследованиях.

Верно, очень похоже на Мо.

– И эмиши как-то ко всему этому причастны?

– И да, и нет. Эмиши не являются такой уж единой общиной, как нам представляется. Они по-разному живут, у них разные системы ценностей…

– И некоторые из них – возможно, некая отколовшаяся от остальных группа – участвуют в этой биовойне?

– Главные из тех, кто причастен к биовойне, – не настоящие эмиши, хотя и живут неподалеку от Ланкастера, а предки их поселились в этой стране более ста пятидесяти лет назад. Но многие принимают их за эмишей, поскольку те тоже близки к земле и почти не пользуются современными технологиями. Но это не эмиши. Настоящий эмиш не способен на жестокость.

– Вам многое известно об эмишах, – заметил я. Она слегка покраснела.

– Я одна из них. И в достижении своих целей дошла до предела, который наша церковь предписала женщине. Я умоляла епископа отпустить меня учиться в колледж – а ведь он знал, насколько высоки ставки и как важно то, что я изучаю, – но он мне отказал. Он заявил, что место женщины – дом. Наверное, он хотел меня защитить, но остаться я не смогла.

– Вы знаете Якоба Штольцфуса? Сара кивнула и сжала губы.

– Он был моим дядей, – ответила она. – Братом моей матери.

– Извините. – Судя по ответу, она уже знала о смерти Якоба. – Кто вам сообщил? – тихо спросил я.

– Эймос… мой двоюродный брат… сын Якоба. Недалеко от его дома есть телефонная кабинка.

– Понятно, – протянул я. Вот это вечерок, ничего не скажешь. – Думаю, Мо пришел к выводу, что люди, которые похожи на эмишей, но не эмиши, каким-то образом убили Якоба.

Лицо Сары исказилось, она с трудом сдерживала слезы.

– Мо был прав, – выдавила она. – Они убили Якоба. И Мо убили тоже они.

Я накрыл руку Сары ладонью, чтобы как-то утешить. Этого оказалось недостаточно. Тогда я встал, подошел и обнял ее. Она, вся дрожа, поднялась со стула и разрыдалась в моих объятиях. Сквозь тонкую ткань я ощущал тело женщины и то, как колотится ее сердце.

– Не отчаивайтесь. Мы обязательно найдем этих негодяев.

Она покачала головой, не отрывая ее от моей груди:

– Вы их не знаете!

– Мы их найдем! – повторил я.

Сара еще раз прижалась ко мне, потом отодвинулась.

– Извините. Я не собиралась так распускаться. Как насчет стакана вина? – спросила она, посмотрев на мою опустевшую чашку.

Я бросил взгляд на часы. Уже без пятнадцати десять, и я безумно устал. Но мне надо узнать как можно больше.

– Хорошо, – согласился я. – Но только один стакан.

Она улыбнулась все еще подрагивающими губами, вышла на кухню и вскоре вернулась с двумя стаканами темно-красного напитка. Я сел и пригубил из своего. Вино оказалось хорошим – слегка напоминало португальское, с легким фруктовым оттенком и слабым древесным послевкусием.

– Местное, – пояснила она. – Нравится?

– Да.

Она тоже отпила вина, потом прикрыла глаза и запрокинула голову. Из-под полуприкрытых век ее голубые глаза поблескивали, как два драгоценных камня. Я решил сосредоточиться на самой насущной проблеме:

– Но как именно убивают эти люди, ведущие биовойну? Что они сделали с Якобом и Мо?

Ее веки оставались неподвижными чуть дольше, чем я ожидал, – словно она грезила наяву или находилась на грани сна. Потом Сара посмотрела на меня и медленно тряхнула головой:

– Способов у них много. Новейший – использование какого-то катализатора, находящегося в пище, – мы думаем, что это особый сорт дыни, – который резко усиливает действие любого из множества аллергенов. – Она встала и обвела комнату рассеянным взглядом. – Я выпью еще стаканчик. Вы уверены, что больше не хотите?

– Уверен, спасибо, – ответил я и уставился на свой стакан, пока она выходила на кухню.

А ведь катализатор из той проклятой дыни может находиться в этой самой посудине…

И тут я услышал отчетливый звон: в кухне что-то разбилось.

Я бросился туда. Сара стояла возле осколков какого-то стеклянного предмета, который раньше напоминал, наверное, старинную керосиновую лампу. От осколков исходило белое свечение. С пола взлетело несколько крошечных жучков.

– Извините, – пробормотала Сара. Она снова плакала, размазывая слезы.– Я ее смахнула. Что-то я сегодня не в себе.

– Никто и не смог бы… в вашей ситуации.

Она вновь обвила меня руками, прижалась. Я инстинктивно поцеловал ее в щеку, чуть коснувшись губами, рассчитывая, что это сойдет за братский поцелуй.

– Останьтесь сегодня со мной, – прошептала она. – Разложите вон ту кушетку и сможете спать спокойно. Я буду в спальне. Мне страшно…

Мне тоже стало страшно, потому что я испытал острое желание поднять ее, отнести в спальню, на кушетку – куда угодно, – уложить, нежно освободить от одежды, пригладить пальцами ее сладко пахнущие волосы и…

Но Дженна была мне очень дорога. И хотя мы не принесли друг другу официальных брачных клятв…

– Что-то мне не по себе, – пробормотала Сара и мягко отстранилась. – Я ведь еще до вашего приезда выпила вина… – Голова ее качнулась, тело обмякло, а глаза закатились.

– Давайте я вам помогу. – Сперва я пытался поддерживать женщину, потом поднял на руки и отнес в спальню. Очень аккуратно уложил на кровать и нащупал пульс на запястье. Нормальный, хотя и немного учащенный. – Все в порядке, – успокоил я хозяйку дома. – Просто шок и переутомление.

Она негромко простонала и взяла меня за руку. Я накрыл руку Сары своей, долго держал, пока ее пальцы не разжались во сне, и лишь тогда тихо вышел в соседнюю комнату. Я слишком устал, чтобы куда-то ехать, и настолько вымотался, что у меня не хватило ума сообразить, как раскладывается кушетка. Поэтому я просто свалился на нее, ухитрился сбросить туфли и моментально заснул. В последнюю секунду я подумал, что надо еще раз заехать на ферму Штольцфуса и что разбившаяся лампа была, наверное, очень красивой. И еще я понадеялся, что меня не отравили…

На следующее утро я проснулся внезапно, словно от толчка. Приподнялся, опираясь на руку, и повернулся как раз вовремя: перед моими глазами проплыла мокрая спина Сары. Наверное, только что из душа. Мне сразу подумалось, что есть и иные, не столь приятные способы пробуждения.

– Думаю, мне надо снова съездить на ферму Якоба,– сказал я ей за завтраком. Мы ели пшеничные тосты, яйца «в мешочек» и пили чай «дарджилинг», напоминающий ликер.

– Зачем?

– Ее с наибольшим основанием можно назвать местом преступления.

– Я поеду с вами.

– Слушайте, вы вчера вечером были очень расстроены… – начал было я.

– Правильно, и вы тоже. Но теперь я в порядке. Кроме того, я вам понадоблюсь, чтобы разобраться в ситуации и подсказать, на что следует обратить внимание. Эмишей знаю я, а не вы.

Тут она была права.

– Хорошо, – согласился я.

– Прекрасно. Кстати, а что вы намерены там отыскать?

– Сам не знаю, – признался я. – Мо не терпелось показать мне что-то на ферме Якоба.

Сара задумалась, нахмурившись.

– Якоб работал над органическим противоядием от катализатора аллергии, – сказала она наконец. – Он действует очень медленно. Могут уйти годы, прежде чем катализатор накопится в организме в опасном количестве. Так что же мог показать вам Якоб во время столь краткого визита?

Если бы она сообщила мне это накануне, то виноград и бутерброды с ветчиной показались бы мне еще вкуснее.

– Сейчас нам больше негде искать, – сказал я и взялся за последний тост.

Но что означали ее слова применительно к убийству Мо? Кто-то и ему давал медленно действующий яд, который копился в организме неизвестное количество лет – так же, как и в организме Якоба, – и в результате оба умерли в один день?

Маловероятно. Похоже, тут действовали силы более серьезные, нежели один катализатор. Интересно, сказал ли Мо что-нибудь Якобу обо мне? И о том, что я к нему приеду? Я очень надеялся, что не сказал, – мне совершенно не хотелось оказаться в роли второго, решающего катализатора.

Через час мы уже мчались на запад в сторону Тернпайк. Ярко сияло солнце, в окно врывался свежий ветер – замечательный день для загородной прогулки, да только ехали мы расследовать смерть одного из моих лучших друзей. Я позвонил Корине и сообщил, что заеду днем, если смогу.

– Расскажите мне о своей работе, – попросил я Сару. – О настоящей работе, а не о туфте для научного совета.

– Как вы знаете, очень многие судят о науке по ее техническому оснащению. То есть если исследование делается без применения компьютеров, микроскопов и новейших красителей для ДНК, что это уже не наука, а магия, предрассудки или откровенная чушь. Но наука, по сути своей, есть метод, рациональный способ исследования мира, а все эти железки – вещь вторичная. Разумеется, приборы очень помогают, потому что раскрывают перед нашим сознанием более широкую картину, они подвластны зрению, осязанию и другим органам чувств человека. Но ведь приборы не очень-то нужны, верно?

– То есть сельское хозяйство, селекция растений и животных и прочие манипуляции с природными фактами практикуются людьми уже тысячелетиями и никакого сложного оборудования для этого не требуется?