Текст книги "Класс: путеводитель по статусной системе Америки"

Автор книги: Пол Фассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 2
Анатомия классов

Никто не знает наверняка, что означает слово «класс». Некоторые, как, например, американский журналист Вэнс Паккард, пытались предложить более объективные термины и говорили о «статусных системах». Последователи социолога Макса Вебера обычно используют слово «класс», когда говорят о количестве денег, которым вы владеете, и о том, какие возможности и какого рода они перед вами открывают; они говорят «статус», когда подразумевают ваш социальный престиж относительно той аудитории, с которой вы имеете дело; наконец, они говорят «партия», когда пытаются измерить, каков объем доступной вам политической власти – иными словами, каков ваш запас прочности перед хамством. Говоря «класс», я имею в виду все три трактовки, но, пожалуй, несколько в большей степени подчеркнул бы «статусный» вариант. Страстно желаю, чтобы слово «каста» прижилось в Соединенных Штатах, – очень уж точно оно передает несгибаемый характер закрепившихся здесь классовых разграничений и трудности, с какими столкнется осмелившийся переместиться – неважно, вверх или вниз – и покинуть место, что вскормило его.

Сколько у нас классов? Простейший ответ – всего два: богатые и бедные, работодатели и работники, землевладельцы и арендаторы, буржуазия и пролетариат. Либо – если судить по манерам, а не по политике с экономикой – есть джентльмены и неотесанные невежи. Когда одного респондента команда социологов спросила, что означает «социальный класс», он ответил: «Это значит, умеете вы себя держать или не умеете». Есть также и «социальное» различие между теми, кто «забавляется» в своих домашних угодьях, и теми, кто и помыслить о подобном не может. Пол Блумберг обращает внимание на «фундаментальный классовый раскол», наблюдаемый сегодня между теми, кто может себе позволить покупку дома – любого, и теми, кто не может себе этого позволить; несколькими ступенями ниже пролегает аналогичный раскол между автовладельцами и теми, кто вынужден зависеть от общественного транспорта и проводить изрядную часть жизни, дожидаясь автобуса. В книге «Класс» британский писатель и юморист Джилли Купер описывает двухпартийную социальную арену, на которой противоборствуют две партии – Партия виновных и Партия недовольных:

По одну сторону – средний и высший классы, испытывающие чувство вины и одолеваемые социальным беспокойством, хотя зачастую они зарабатывают куда меньше, чем рабочие. По другую сторону – рабочий класс, которому телевидение и глянцевые журналы промыли мозги картинками о красивой жизни и который ощущает недовольство, ибо получает слишком маленький кусок пирога1111
  Cooper J. Class. New Work: Knopf, 1981.


[Закрыть].

В сознании пехотинца Восьмой британской армии, воевавшего в Северной Африке во время Второй мировой войны, было только два класса, которые он весьма красноречиво описал:

Сэр, какой прекрасный способ для мужчины прожить свою жалкую жизнь, не правда ли? Вы слыхали о классовых различиях, сэр? Так вот я вам скажу, что это значит. Это значит, что Виккерс-Армстронг1212
  Британский инженерно-промышленный конгломерат. – Примеч. пер.


[Закрыть] рассчитывает на прибыль, хоть и выдаст ее за потери, Черчилль раскуривает новую сигару, «Таймс» рассуждает о свободе и демократии, а я тут в Ливии сижу на заднице, набираю в свой стальной шлем водичку и поливаю товарища, который хлопнулся в обморок. О да, это прекрасная штука, если только тебе повезло очутиться в правильном классе – это чертовски важно, сэр, потому что одному классу достаются все сливки, а другому – все дерьмо.

Перефразируя слова солдата, можно сказать, что вся работа повсюду делится на два вида: опасная и безопасная. Ежегодно 100 тыс. рабочих умирают от болезней или погибают от несчастных случаев, связанных с их работой; 400 тыс. человек становятся инвалидами; 6 млн человек получают травмы. В книге «Рабочее большинство» Эндрю Левисон пишет: «Все подслащенные штампы и благодушные рассуждения о том, что былые классовые различия… уже в прошлом, разлетаются в прах, стоит лишь вспомнить о простом факте: американские рабочие вынуждены мириться с вероятностью серьезной травмы и даже гибели, и это часть их повседневной реальности, а среднему классу такая участь не грозит». Он продолжает:

Представьте… какие бы начались протесты, если бы каждый год в штаб-квартирах корпораций случались аварии вроде тех, что так часто случаются в шахтах, и уносили жизни шестидесяти или семидесяти управленцев. Или представьте, что все банки полны невидимой ядовитой пыли, которая постоянно и неумолимо вызывает рак у менеджеров, клерков, кассиров. Наконец, вообразите себе всеобщий ужас, если бы тысячи университетских профессоров ежегодно непосредственно на рабочем месте теряли слух, пальцы, руки, иногда зрение1313
  Levison A. The Working Class Majority. New York: Coward, McCann & Geoghegan, 1974.


[Закрыть].

И продолжая тему гибели и травм, нельзя не вспомнить самое страшное, наверное, классовое различие в Америке – то, что перерезало общество надвое и отравило жизни нескольких поколений: различие, отправившее одних молодых людей в мясорубку вьетнамской войны и уберегшее, во многом благодаря печально известной отсрочке 2-S, студентов университетов и колледжей. Если же кто-то сомневается в наличии классового сознания в этой стране, ему стоит послушать отца-рабочего, чей сын был убит:

Мне горько. Да вы не представляете, как мне горько и больно. Это же такие, как мы, мы отдаем своих сыновей, отдаем за эту страну. Бизнесмены – что с них, они правят страной, делают деньги. Профессора сидят в колледжах, ездят в Вашингтон и говорят правительству, что делать… Но их-то сыновья, они не гибнут в этих проклятых вьетнамских болотах. Нет, сэр, не гибнут.

Его мать добавляет:

Мы не можем понять, как так получается… все эти богатенькие детки из пригородов могут увильнуть, а нашему сыну пришлось отправиться туда.

Такое деление на два класса удобно своей простотой и ясностью, когда надо подчеркнуть несправедливость или горечь. Однако популярно и деление на три класса – возможно, потому, что число «три» ассоциируется с чем-то особенным, старинным и даже волшебным: три медведя, три желания, трое волхвов. В Великобритании чаще говорят о трех классах, по крайней мере начиная с прошлого века, когда Мэтью Арнольд поделил своих соседей и друзей на высший, средний и низший классы – а точнее, как он примечательно обозначил их: варвары (что характерно, на верхушке пирамиды), обыватели (посередке) и простонародье. Подобная трехуровневая трактовка – привычный способ размышлять о классовой системе, характерный для людей из середины: он дает им чувство моральной и социальной защищенности, помещая их на равном удалении от пороков гордыни, снобизма, транжирства и праздности, приписываемых тем, кто расположился на более верхних ступеньках, – но также на удалении и от грязи, ограниченности, непотребства обитателей ступеней пониже. Высший, средний и низший – вполне устоявшиеся термины для обозначения этих трех групп, хотя британский эвфемизм «рабочий класс» довольно уверенно вытесняет «низший класс».

Если в народе обычно выделяют три класса, то социологи чаще отдают предпочтение пяти классам:

• высший,

• высше-средний,

• средний,

• низше-средний,

• низший.

Пытаясь сосчитать классы, кое-кто почти сразу сдается, обнаружив – подобно Джону Бруксу, который описал это явление в книге «Позерство в Америке»1414
  BrooksJ. Showing Off in America: From Conspicuous Consumption to Parody Display. Boston: Little, Brown, 1981.


[Закрыть], – что «в новой американской структуре, видимо, почти бесконечное число классов» ; или же, как тот человек в Бостоне, на вопрос о классах ответивший: «Вот черт! Классов слишком много, чтобы назвать их или посчитать… Ну, может, пятнадцать или тридцать». (Следом он, как истинный американец, добавил: «А, какая разница, для меня все это ничегошеньки не значит».)

Мои же наблюдения заставляют выделить девять классов в этой стране, и они таковы:

• высший, за пределами видимости [top-out-of-sight],

• высший,

• высше-средний,

• средний,

• высше-пролетарский,

• средне-пролетарский,

• низше-пролетарский,

• нищий,

• незримый низший.

Проясним сразу: класс определяется не только богатством. Как совершенно справедливо отметил один рабочий: «Это не могут быть деньги, потому что никто не может знать о тебе этого наверняка». Стиль, вкус и мировоззрение важны не меньше денег. «Несомненно, экономически есть только два класса – богатые и бедные, – пишет Джордж Оруэлл, – но в социальном смысле существует целая иерархия классов; манеры и традиции, усвоенные представителями каждого класса в детстве, не только существенно отличаются друг от друга, но и – это очень важное уточнение – как правило, остаются неизменны с рождения до самой смерти. …В культурном отношении очень трудно покинуть класс, в котором ты родился». Когда Джон Фицджеральд Кеннеди, наблюдая за Ричардом Никсоном по телевидению, обернулся к друзьям и, пораженный ужасом, вымолвил: «Парень начисто лишен класса», он подразумевал не деньги.

Всякий, кто воображает, будто крупная собственность или высокие доходы автоматически помещают человека в высший класс, может для успокоения полистать небольшую книжицу «Проживи год с миллионером», написанную Корнелиусом Вандербильтом Уитни и розданную им (совершенно бесплатно) друзьям на рождество 1981 года. Не хотелось бы показаться грубым, но банальности, глупости, самодовольство и тупоумие, которые автор не постеснялся излить на страницы этого опуса, заставляют вспомнить разве что персонажей фельетонов Ринга Ларднера или сатирических произведений Синклера Льюиса вроде его книги «Человек, который знал Кулиджа». «Это группа космополитов, – пишет Уитни о людях, встреченных им однажды на какой-то вечеринке. – Они приехали из самых разных уголков Штатов». И чем дальше он развивает свои мысли, тем яснее читатель понимает: если не принимать во внимание его богатство, Уитни – в чистом виде типичный представитель среднего класса, всей душой и совершенно бездумно преданный всем без исключения стереотипам, характерным для данной социальной ступени.

Спустимся чуть ниже – принцип остается неизменным: деньги значат не так уж много. Желая проиллюстрировать этот тезис, Джон Брукс сравнивает две семьи, проживающие в пригороде в соседних домах. Один человек – «синий воротничок», работает механиком в гараже. Другой – «белый воротничок», работает служащим в издательском доме. Зарабатывают они примерно одинаково, но сколь же велики различия! Мистер Синий воротничок купил маленький, аккуратный домик типа ранчо. Мистер Белый воротничок купил видавший виды дом и сам подновил его. Миссис Синий воротничок ходит в близлежащие магазины, особенно – в те, что в ближайшем торговом центре, и считает, что они чудесны – «такие удобные!». Миссис Белый воротничок за одеждой ездит в город. Чета Синих воротничков не прочь выпить, но, как правило, потихоньку, в субботу вечером, задернув предварительно шторы. Чета же Белых воротничков сидит с бокалами не таясь, нередко – прямо у себя на заднем дворе. «Синие общаются криком – бездумно кричат что-то друг другу, если находятся в разных комнатах или по разным концам лужайки за домом; Белые же понижают голос – настолько, что порой даже не слышат друг друга». Если судить по предметам обихода, то важнейший критерий – книги. В доме у Синих нет ни одной книги, тогда как у Белых гостиная заставлена книжными полками, набитыми под завязку. Брукс заключает: «И, в общем-то, между этими двумя семьями едва ли есть что-то общее… хотя их доходы практически одинаковы». На это же обратил внимание и Рассел Лайнз: принадлежность к классу определяется не столько деньгами, сколько вкусом, знанием и восприимчивостью. Исходя из чего он и предложил трехчастное деление: тонкие интеллектуалы, люди со вкусами отсталыми либо посредственными и люди со вкусами низменными, примитивными (highbrow, middlebrow, lowbrow).

Рис. 2. Пролетарий «высшего пошиба», с презрением взирающий на нищего, который презрением обязан не столько своей бедности, сколько отсутствию стиля

Нельзя сказать, что все три класса на вершине иерархии совсем уж не имеют денег. Суть в том, что не одни лишь деньги их определяют – значение имеет скорее то, как они владеют своими деньгами. Иными словами, в качестве классового индикатора количество денег не так важно, как их источник. Главной особенностью, отделяющей верхние три класса один от другого, является объем унаследованных денег по сравнению с объемом заработанных денег. Те, кто на самом-самом верху – верхний класс «вне поля зрения» (семьи, идущие от таких магнатов, как Рокфеллер, Пьюз, Дюпон, Меллон, Форд, Вандербильд, и избегающие публичности), – живут исключительно на унаследованный капитал. Ни один человек, зарабатывающий деньги собственным трудом – сколь много бы их ни было, пусть это даже кинозвезда, – не может стать членом верхушки «вне поля зрения», даже если величина доходов и причудливость трат позволяют удачно имитировать это. Наследство – «старые деньги, выражаясь вульгарно, – вот единственный принцип, определяющий принадлежность к трем верхним классам, и лучше, чтобы деньги были в семье на протяжении вот уже трех или четырех поколений. Есть тонкие приметы, позволяющие определить, сколь давно в семье деньги. Разъезжая по центральным штатам Америки, британский путешественник Джонатан Рабан повстречал девочку Салли, и она поведала ему: «Новые деньги говорят “Миссури”, а вот старые деньги – “Миссура”».

«Когда я пытаюсь представить себе по-настоящему богатого человека, – рассуждает «синий воротничок» из Бостона, – я представляю себе эти поместья, в которых дома не видно с дороги». Отсюда мы и взяли название высшего класса – с таким же успехом его можно было назвать «класс, предпочитающий скрываться» (the class in hiding), быть не на виду. Их домов никогда не видно с улицы или с дороги. Они любят укрыться от глаз среди бесконечных холмов или еще подальше – на греческих или карибских островах (частенько им же принадлежащих), и счастливо отгородиться на это время от зависти и сопряженных с ней неприятных проявлений, грабительских налогов и в конце концов перспектив экспроприации. Вэнс Паккард предполагает, что самых богатых до такой степени напугала Великая депрессия, что научила их быть «незаметными в демонстрации своего богатства, практически умалчивающими о нем». Начиная с 1930-х годов происходило настоящее бегство денег: от эксгибиционистски роскошных особняков в верхней части Пятой авеню – к укромным уголкам в Вирджинии, в «верхнем Нью-Йорке» к северу от мегаполиса, в Коннектикут, Лонг-Айленд и Нью-Джерси. Сегодня ситуация совсем не та, что была высмеяна в 1890-х Торстейном Вебленом в «Теории праздного класса». Богачи в те времена обожали выставлять напоказ собственное богатство, в качестве его подтверждения охотно демонстрируя дорогостоящий штат разнообразной обслуги. А сегодня они прячутся – не только из опасения стать объектом чьей-то зависти или мести, но и дабы избегнуть назойливых журналистов, со времен Веблена изрядно поднаторевших в пронырливости и обостривших свирепость нападок; укрываются они и еще от одной угрозы, по сути неизвестной Веблену, – от «корпоративного попрошайничества» с его зудящим роем прилипчивых побирушек, облаченных в костюмы-«тройки» и непрерывно докучающих состоятельным людям своим нытьем. Показное потребление некогда было для самых богатых американцев главным источником удовлетворения. А теперь им приходится маскироваться и прятаться. Жаль.

Причем из поля зрения и пристального анализа исчезли не только чьи-то дома или какие-то отдельные персоны. Сам этот класс демонстрирует склонность ускользать от приземленных калькуляций социологов, маркетологов и анкетеров. Его не изучают, ибо он буквально вне поля зрения – незрим, и анкета, которую кто-либо осмелится предложить представителю этого класса, с большой вероятностью будет презрительно скомкана и брошена на пол. Кстати, примерно с таким же презрением ее отбросят и представители самого низшего класса – который также ускользает из поля зрения исследователей. И тут мы сталкиваемся с одной из самых удивительных особенностей американской классовой системы – любопытнейшим сходством, если не сказать родством, низов и верхушки, живущих одинаково не на глазах, вне поля зрения предполагаемых наблюдателей. Так же как верхи укрыты на своих островах или за крепкими стенами далеких поместий, низы в такой же степени неуловимы – если только не угодили в какие-нибудь формальные институции или же нашли пристанище в монастырях, у тибетских отшельников или в коммунах хиппи, где прячутся от кредиторов, обманывают поручителей и дурачат одержимых перекупщиков автомобилей и мебели. (Лишь в одном месте и лишь в определенное время этот незримый низший класс дает себя обнаружить: почти наверняка вы можете наблюдать, как весной они бормочут свои разнузданные фантазии на улицах Нью-Йорка, однако по окончании сего ежегодного ритуального шоу вновь исчезают из поля зрения.) Дабы оставаться невидимыми, представители обоих классов в равной степени ощущают необходимость оберегать свои имена от попадания на газетные полосы. Есть и еще кое-что общее, объединяющее «низы» – Веблен называет их «низший или мнимый праздный класс» – с «верхушкой»: они тоже не зарабатывают своих денег. Им их дают, и на плаву их поддерживают не собственные усилия или заслуги, а машина социальной помощи или исправительная система – так же «верхи» обязаны деньгами своим предкам. И еще одно сходство: представители обоих классов носят с собой очень мало наличности. Словом, мы можем сказать, что виртуальная идентичность незримого высшего и незримого низшего класса в конститутивных, основополагающих отношениях служит наглядным доказательством проверенного временем принципа «противоположности сходятся».

Класс, расположенный ступенькой ниже, – высший класс, отличается от незримого высшего двумя принципиальными особенностями. Во-первых, хотя он и наследует существенную часть своих денег, немало он и зарабатывает, обычно какой-то приятной, не слишком обременительной работой, без каковой он ощутил бы скуку или даже неловкость. Частенько они зарабатывают деньги, контролируя банки или корпорации с долгой историей, серьезные исследовательские структуры (think tanks) и фонды и занимаясь вопросами, связанными с деятельностью старейших университетов, Совета по международным отношениям, Ассоциации внешней политики, Комитета экономического развития и т.п., а также деятельностью исполнительной ветви федеральной власти, а подчас – и Конгресса США. В те времена, когда послы были еще любителями, они нередко назначались из числа представителей именно этого класса и очень редко – из числа представителей незримого высшего класса. Во-вторых, в отличие от заоблачной незримой верхушки, высший класс вполне видим, причем вполне демонстративно. Иными словами, исчезнувшая из поля зрения верхушка выскользнула из вебленовской схемы показного потребления, оставив простой высший класс выполнять роль, которую прежде выполнял он сам. Когда вы проходите мимо дома, фасад которого явно рассчитан на то, чтобы производить впечатление, и при этом вы хорошо видите этот фасад с тротуара или проезжей части, можете быть уверены: тут живет представитель высшего класса. Пожалуй, лучший пример – Белый дом. Его обитатели, даже если это Франклин Рузвельт или даже Джон Кеннеди, никак не могли бы быть отнесены к незримой верхушке – только к высшему классу. Этот дом просто слишком претенциозный – цвет чисто белый, тщательно выверенное расположение на возвышении, и для большинства обитателей эта временная резиденция обычно оказывается шагом вниз. Это место безнадежно принадлежит высшему классу – или даже тем, кто чуть под ним, как в случае, когда здесь жил Гарри Трумэн.

Конечно, никто не принадлежит во всех своих проявлениях исключительно к какому-то одному классу. Взять, к примеру, Уильяма Рэндольфа Хирста и его особняк в Сан-Симеоне. Расположение его можно в определенной степени считать характерным для незримого высшего класса, ибо «дом» не видно с дороги, по крайней мере с ближайшей открытой для публики точки. Однако фасад главного здания – который откроется вам, когда вы преодолеете мили окружающего дом парка и «зоопарка», задуман вызвать вздох уважения, а точнее благоговения в груди визитера, и это показывает, сколь чуждым остался Хирст стилю незримой верхушки, несмотря на все свои псевдоаристократические потуги. Его слишком заботит, какое впечатление производит он на людей. Бумажные салфетки во время его пышных обеденных церемоний – заявка на подлинную аристократическую эксцентричность, однако обеспокоенность тем, какое впечатление произведет фасад его дома – а выглядит он точно как Авильский собор на фоне других строений, – выдает его с потрохами. Оступился, будто обычный представитель высше-среднего класса. Повелся на мальчишечьи представления о хвастовстве.

Как и все прочие классы, высший класс имеет свои отличительные приметы. Так, его представители точно будут значиться в «The Social Register» («Социальном справочнике»), тогда как представители обычного «высше-среднего класса» туда не попадут, как бы ни старались и ни заискивали. Если вашим именем называют улицы, это сигнал: возможно, вы принадлежите к высшему классу. Во всяком случае, правило выполняется, если улица носит вашу фамилию – если же она названа вашим домашним именем (скажем, улица Кэти), то вы принадлежите к среднему классу, если не того хуже. Если вы живо болтаете по-французски, хотя французский не имеет никакого отношения к вашему непосредственному окружению, бизнесу, интересам, – это тоже признак принадлежности к высшему классу, хотя при этом важно не говорить с хоть сколь-нибудь правильным, то есть «французским» акцентом.

Воздержание от курения очень характерно для высшего класса, однако попытка как-либо обратить внимание на это воздержание тут же опустит вас в средний класс. Постоянные гости – одни уехали, другие приехали – еще один безошибочный признак высшего класса – означающий, что в доме хватает свободных спален, чтобы всех разместить, и нет тревоги по поводу, как осчастливить гостей – еда, напитки, игры, вечеринки и проч. – все это в избытке. Среди членов высшего класса вам придется воздерживаться от комплиментов – они будут восприняты как грубость, ведь и так ясно: все вещи, все имущество (все, что вы здесь видите) прекрасно на вид, превосходно по качеству, стоит дорого и дышит импозантностью. Комплименты – удел среднего класса, это ему требуются поддержка и поощрение, какие дают комплименты. В высшем классе никто не сомневается в собственной ценности, она очевидна, само собой разумеется. К потомку очень древнего британского рода однажды зашел молодой художник и, оглядев столовую, воскликнул, что никогда не видел более прекрасного комплекта стульев «Хэпплуайт». Хозяин немедленно выставил его вон, объяснив: «Этот приятель похвалил мои стулья! Чертов нахал!». За ужином представители высшего класса, как правило, не будут нахваливать еду, ибо а какую еще может предложить им хозяйка, если не самую лучшую? К тому же она и не сама ее приготовила. Аналогично, если вы случайно опрокинете на скатерть бокал вина – не беспокойтесь: прислуга все уберет.

Еще один признак высшего класса – хотя и не такой безошибочный, поскольку «высше-средний» класс научился подражать этой привычке – это пристрастие к лошадям; держать лошадей, разводить лошадей, кататься верхом, верхом же охотиться на мелких животных, участвовать в скачках – все это было вполне верным признаком высшего класса, пока не стало популярным и не утратило кастовость. И наконец, у американского высшего класса есть черта, которая роднит его со всеми аристократами, и по черте этой узна́ете их: невосприимчивость к идеям, глухота и полное отсутствие интереса к ним. (Эта особенность присуща также и верхушке-вне-поля-зрения, как показывают литературные свершения Корнелиуса Вандербильта Уитни.) Именно за невнимание к идеям Мэтью Арнольд и называет их «варварами», предполагая, что характерная безмятежность проистекает от того, что «их никогда не волновали никакие идеи». И все же это славный класс, и жить среди них удобно, сытно и даже забавно – если, конечно, вас не смущает, что вокруг вы не услышите ничего особенно умного или оригинального.

Теперь мы перейдем к высше-среднему классу. По объему богатства он может быть практически не отличим от двух классов, расположенных над ним. Отличие его в том, что большую часть этого богатства он заработал – занимаясь юриспруденцией, медициной, нефтью, морскими перевозками, недвижимостью или даже более благородными видами торговли вроде купли-продажи предметов искусства. Хотя представители этого класса могут унаследовать кое-какие сбережения, равно как и «предметы» (серебро, восточные ковры), высше-средний класс страдает от буржуазного чувства стыда, проистекающего из убеждения, что жить на чужие сбережения, пусть они и достались тебе от предков, не очень-то красиво.

Кастовые признаки высше-среднего класса будут включать проживание в доме, где комнат больше, чем вам необходимо, за исключением разве что дней, когда толпа гостей остается «переночевать», помогая вам имитировать образ жизни высшего класса. Еще один признак высше-среднего класса – целомудренность сексуальных проявлений: купальные костюмы женщин этого класса – самые бесполые в мире, включая Великобританию и Канаду. Они облачаются в штанишки вроде мужских – подобные трусикам-боксерам, какие предпочитают мужчины высше-среднего класса. И мужская, и женская одежда тут скроена так, чтобы спрятать, а не подчеркнуть анатомические различия между полами. Отсюда, к примеру, и возникает пиджак с естественной линией плеч – ибо широкие мужские плечи являются вторичным половым признаком, а эполеты или подкладки под плечи их подчеркивают. И потому акцентированная линия плеч ассоциируется с низшими классами, чьи плечи требуются для физической работы. Военные придают эполетам, погонам большое значение, тем самым моментально выдавая свои босяцко-пролетарские пристрастия. Если вы знаете кого-то, кто на последних президентских выборах голосовал за Джона Андерсона, даю десять к одному: он (она) принадлежит к высше-среднему классу. Этот класс, помимо прочего, еще и самый «перевернутый» в смысле гендерных ролей: мужчины только и мечтают, что о кулинарном искусстве и ведении домашнего хозяйства, а женщины работают вовсе не дома, а подвизаясь в журналистике, театральной деятельности или недвижимости. (Если же супруга постоянно сидит дома, то эта семья, несомненно, принадлежит к обычному среднему классу, но не к высше-среднему.) Представители высше-среднего класса любят ненавязчиво блеснуть полученным дорогим образованием, давая своим котам такие имена, как Спиноза, Клитемнестра или Кандид – и сие означает, как вы уже наверняка догадались, что в значительной степени это тот самый класс, который описан в «Официальном справочнике по стилю преппи» Лизы Бирнбах, этом важном народном артефакте1515
  Birnbach L. (ed.). The Official Preppy Handbook. New York: Workman Pub., 1980.


[Закрыть].

И это тот самый класс, который показан в фильме «История любви» 1970 года, рисующем идиллические картины из жизни Лиги Плюща. Огромная популярность этих двух продуктов наводит на мысль о привлекательности образа жизни высше-среднего класса для всех американцев, которые не могут жить так же. В самом деле, большинство тех, кто принадлежит к средним и низшим классам, предпочли бы родиться в высше-среднем или даже высшем, а то и высшем-вне-поля-зрения классе. Недавний опрос Харриса (Louis Harris poll) показал: на вопрос, к какому классу они хотели бы принадлежать, большинство отвечают – «к среднему», а на уточняющий вопрос, в какой именно части среднего класса они хотели бы оказаться, большинство выбирали высше-средний. Мечта о высше-среднем классе кажется понятной и реализуемой: его практики, пусть и несколько более значительные, чем наши собственные, все равно узнаваемы и постижимы – тогда как в классах ступеньками выше вы можете угодить в неловкое положение, когда не будете знать, как есть икру, как пользоваться вазой для омовения пальцев или щебетать по-французски. Редкий американец втайне не мечтает принадлежать к высше-среднему классу.

Немало мы можем почерпнуть (пусть советы будут и не самого тонкого свойства) из двух книжек Джона Моллоя «Одевайся для успеха» и «Живи для успеха»1616
  Molloy J. T. Dress for Success. New York: P.H. Wyden, 1975; Molloy J.T. Live for Success. New York: Bantam Books, 1981.


[Закрыть]. Моллой, чьи таланты ни в коей мере не постыдны, характеризует себя как «первого инженера американского гардероба» – и в этом качестве представители бизнеса обратились к нему за рекомендациями по поводу принципов корпоративного дресс-кода. В идеале все, кто вращается в бизнесе, должны выглядеть так же, как представители высше-среднего класса, потому что высше-средний класс – это синоним Успеха. Моллой проводит важную параллель: «Подобающе одеться – по сути, то же, что овладеть хорошим вкусом и умением хорошо выглядеть, присущими высше-среднему классу». Даже кабинеты руководителей можно подретушировать и отполировать, заставив излучать дух успешности – как пишет Моллой, «офис успешного бизнесмена насквозь пропитан качествами высше-среднего класса». Иными словами, «он просторен и не переполнен людьми или производит впечатление такового). Он выглядит богато. Поддерживается в хорошем состоянии, за ним виден хороший уход. Исполнен вкуса. Производит впечатление. Удобен. Отражает предпочтения хозяина и предполагает определенную приватность». То же касается и приемной: «как и сам кабинет, приемная должна мгновенно и недвусмысленно шепнуть каждому посетителю “здесь высше-средний класс”».

По оценке Моллоя, дух высше-среднего класса можно придать не только одежде, кабинету и приемной, но и выражению лица, движениям, жестам, осанке. В книге «Живи для успеха» он приводит два мужских профиля – работяги и человека высше-среднего класса. У работяги челюсти крепко сжаты, выражая горечь либо демонстративный протест, губы приоткрыты в глуповатом изумлении. Представитель же высше-среднего класса держит рот закрытым – но челюсти не слишком сжаты, а плечи не производят впечатления неопределенной виноватости, которое Моллой связывает с неуспешностью. Он пишет: «Люди из высше-среднего и низше-среднего классов не только стоят и сидят по-разному – они и двигаются по-разному. Выходцы из высше-среднего класса, как правило, более точны в движениях, хорошо владеют телом. То, как они жестикулируют и как ставят ноги, разительно отличается от того, как это делают выходцы из низше-среднего класса, – часто они излишне размахивают руками вместо того, чтобы держать их поближе к телу».

Рис. 3. Профили представителей высше-среднего класса (слева) и простого работяги-прола (справа) (по Моллою)

Едва ли есть основания сомневаться, что такие учителя, как Моллой – или Майкл Корда, автор книги «Успех! Как его достичь каждому мужчине и каждой женщине»1717
  Korda M. Success! How Every Man and Woman Can Achieve It. New York: Random House, 1977.


[Закрыть], – могут научить всех желающих имитировать облик и поведение высше-среднего класса. Однако гораздо меньше уверенности в том, что они когда-либо смогут научить всему тому, что сопутствует такой манере держаться и, видимо, порождает ее – характерное для высше-среднего класса чувство расслабленности, ощущение игры и, в определенной степени, иронического отношения к миру. В любом другом классе мы без труда представим себе людей, подбирающих эвфемизмы в желании сказать «давай перепихнемся». И без труда представим себе представителя любого другого класса, витиевато приглашающего сыграть в «спрячь колбаску» [let’s hide the salami]. Но вряд ли можно представить, что кто-то, не принадлежащий к высше-среднему классу, вдруг скажет – как это зафиксировано в «Справочнике по стилю преппи»1818
  «Официальный преппи-справочник» – иронический путеводитель по субкультуре (внешний вид, образ жизни, лексикон, манеры) учеников элитных американских школ, в которых готовили к поступлению в университеты Лиги Плюща. – Примеч. пер.


[Закрыть] – «давай поиграем в прятки салями» [let’s play hide the salami], да еще и вдохновенно сократит «салями» до «салям» – подобно тому, как он сокращает «Кровавую Мэри» до простой «Кровавой», а джин с тоником до «джейти» (G & T’s). Для высше-среднего класса все это игра (фактически «игра в жизнь») – отсюда естественным образом вытекают такие легкомысленные увлечения, как гольф, теннис и яхты. Ну кто откажется быть частью этого класса – такого свободного, защищенного и веселого?