Текст книги "Королевский фаворит"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава XVI. БЛИЗНЕЦЫ СУЗА

На следующий день Альфонс Браганский был торжественно коронован во дворце Хабренасе в присутствии тех же самых лиц, которые были свидетелями его позора накануне. Рядом с ним и так близко от трона, что бахрома балдахина дотрагивалась до его лба, стоял дон Луи Суза, граф Кастельмелор.

Альфонс не казался ни веселым, ни печальным. Во время церемонии он несколько раз зевал и не отправился на похороны матери под тем предлогом, что уже два дня как он не видал своих быков.

Большинство знатных сеньор, не совсем удовлетворенных исчезновением Конти, последовали за королем в Алькантару. Правда, Кастельмелор был также фаворит, но он был человек знатного происхождения, и придворные не стыдились повиноваться его воле и даже его капризам.

В самый день своей коронации король назначил его первым министром и губернатором Лиссабона…

Несколько дней спустя после смерти королевы все члены семейства Суза собрались в той самой зале отеля, где произошли многие сцены нашего рассказа. Графиня, донна Инесса и Васконселлос были одеты в дорожные платья. Кастельмелор – в роскошный придворный костюм. На дворе стояло много экипажей.

– Прощайте, графиня, – говорил Кастельмелор, целуя руку матери, – прощай, брат. Будьте счастливы!

– Дон Луи, – отвечала графиня, – я простила вас. Теперь, когда вы достигли могущества, будьте благоразумны.

– Дон Луи, – сказал в свою очередь Васконселлос, – я не прощал вас, потому что в моем сердце никогда не было против вас гнева. Но я понял вас. Если вы в настоящее время уступаете мне руку донны Инессы, то это потому, что вы считаете, себя поднявшимся уже настолько высоко, что не имеете нужды в ее богатстве.

– Васконселлос!.. – начал было дон Луи.

– Я вас знаю, – продолжал Симон.

Потом, наклонясь к уху брата, он прибавил шепотом:

– Прощайте же, дон Луи, я отправляюсь далеко отсюда, чтобы не слышать больше о вас. Но если голос португальского народа сделается когда-нибудь настолько гневным, что дойдет до моих ушей, и я узнаю, что Суза идет по стопам Конти Винтимиля, то я вернусь, граф, потому что я дал клятву у постели умирающего отца.

Кастельмелор холодно поклонился и поцеловал руку Инессы Кадаваль, назвав ее сестрою. Затем он вышел, чтобы отправиться к королю.

Другие члены семейства Суза сели в карету, и кучер ударил лошадей.

– Далеко ли отсюда до замка Васконселлоса? – спросил какой-то незнакомец одного из лакеев графини, приготовившегося сопровождать карету верхом.

– Шесть дней пути.

– Не больше?.. Я пойду с вами.

– Пешком? – спросил удивленный лакей.

– Почему бы нет? – холодно отвечал спрашивавший.

В эту минуту экипаж с двумя дамами и Васконселлосом тронулся с места и проехал мимо разговаривавших.

Симон нечаянно взглянул в их сторону. Он узнал Балтазара.

– Да простит Бог мою неблагодарность! – вскричал он. – Я забыл о человеке, два раза спасшем мне жизнь… И сделавшем для меня даже больше, – прибавил он, с нежностью глядя на Инессу.

Экипаж остановился. Когда он снова тронулся, то к величайшему удивлению слуг, Балтазар, смущенный и в то же время восхищенный, сидел между Симоном и графиней.

Глава XVII. ПРИЕМНАЯ

Прошло семь лет. Был конец 166… года. В приемной его сиятельства лорда Ричарда Фэнсгоу, представлявшего в Лиссабоне особу его величества Карла II Английского, мы встречаем двух наших старых знакомых, Балтазара и прекрасного падуанца, Асканио Макароне дель Аквамонда.

Балтазар нисколько не изменился. Это был все тот же наивный, простодушный и откровенный гигант. На нем была надета красная ливрея с голубыми отворотами, что обозначало в нем лакея милорда посланника.

Асканио, напротив, заметно состарился. Прекрасные локоны его черных волос сделались из черных серыми, его длинные белые руки покрылись морщинами, свежий румянец на щеках сменили ярко-красные и синеватые жилки.

Но зато его костюм улучшился почти настолько же, насколько ухудшилась наружность. Он по-прежнему был одет в мундир королевского патруля, но его кафтан был сшит из бархата, а панталоны и шарф из тонкого шелка, что же касается его сапог с серебряными шпорами, то они почти совсем исчезали под пышными волнами кружев. На его шляпе блестела белая звезда, отличительный знак рыцарей Небесного Свода, но она не выглядела мишурой, как прежде, она сверкала не хуже настоящей звезды на небе, потому что была сделана из пяти крупных бриллиантов, стоивших каждый не меньше ста пистолей.

Дело в том, что прекрасный падуанец за эти годы значительно поднялся в чинах. В это время он был ни больше ни меньше как капитан королевского патруля, и хвастался повсюду, что пользуется полным доверием своего знаменитого патрона, дона Луи Суза, графа Кастельмелора, фаворита короля Альфонса. Этот король держал скипетр, как ребенок игрушку, и оставлял Португалию в ужасной анархии.

Большая часть должностей при дворе была занята креатурами Кастельмелора, но народ был недоволен им, и даже королевский патруль готов был восстать против него, так как Кастельмелор значительно уменьшил его привилегии. Макароне, характер которого известен уже читателю, льстил Кастельмелору в глаза и охотно кричал в кругу товарищей:» Долой фаворита!»

Итак, Балтазар и Макароне встретились в приемной лорда Ричарда Фэнсгоу, где Асканио ждал, пока его сиятельству угодно будет принять его.

– Друг Балтазар, – сказал он, – мне помнится, что ты сыграл со мною некогда непохвальную штуку… Это было еще во времена блаженной памяти покойной королевы! Это была очень скверная шутка, товарищ; но я так же не злопамятен, как и не горд… Дай руку, приятель!

Балтазар протянул свою руку, в которой совершенно исчезла узкая кисть итальянца.

– Давно бы так! – воскликнул последний. – Пусть между нами не существует злобы! Скажи мне, хорошо ли тебе у милорда?

– Не дурно.

– Тем лучше! Я всегда принимал в тебе большое участие. А что, милорд щедр?

– Достаточно.

– Браво! Я в восторге, что ты доволен. Да, а кто у него теперь?

– Монах.

– Монах! – вскричал Макароне. – Они также ходят к англичанину?

– Да.

– И… ты знаешь этого монаха, Балтазар?

– Нет.

– Это удивительно! Ты так же неразговорчив, как и прежде. Ну ладно, довольно, да, нет… это не разговор, приятель. Черт возьми! После семилетней разлуки два приятеля встречаются… Ну, садись-ка сюда, рядом со мной, и поговорим.

Балтазар позволил увлечь себя к креслу и сел с самым равнодушным видом.

– За эти семь лет, – продолжал падуанец, – с тобой должно было случиться-таки порядочно приключений. Расскажи мне про себя.

– Я последовал за доном Симоном в замок Васконселлос, – сказал Балтазар. – Затем я возвратился в Лиссабон.

– Твоя история очень интересна, приятель, и главное не длинна. Итак, ты расстался с доном Симоном?

Балтазар сделал неопределенный жест.

– Я не знаю, жив он или умер, – сказал он.

– В самом деле!

– Когда он потерял свою молодую супругу, донну Инессу Кадаваль, которая умерла три года тому назад, в тот же год, как и вдовствующая графиня Химена, бедняжка чуть не помешался от горя, да и было отчего, потому что донна Инесса была настоящий ангел. Он отправился во Францию, я последовал за ним; но возвратился один.

– Почему?

– Не все ли равно. Я возвратился один.

– Вечно скрытен! – вскричал Макароне. – Но таинственность со мной бесполезна, я угадываю, в чем дело. Дон Симон остался у ног прекрасной Изабеллы Немур Савойской, которая в настоящее время королева Португалии.

– Я никогда не слыхал ничего подобного.

– Рассказывай другим, мой милый! Васконселлос был влюблен в Изабеллу, если он жив, то влюблен в настоящее время в королеву.

Самый внимательный наблюдатель не заметил бы ни малейшего изменения в лице Балтазара, он ограничился тем, что отвечал:

– Дай Бог, чтобы дон Симон был еще жив, сеньор Асканио.

– Аминь! – сказал последний. – Я против этого нисколько не возражаю! Но поговорим о нас, мы живем в такое время, друг Балтазар, когда такой малый, как ты, может очень скоро сделать себе карьеру.

Говоря это, падуанец небрежно поигрывал серебряной бахромой своего шарфа.

– Да, – продолжал он, – теперь я веду жизнь, сообразную с моим благородным происхождением. Я человек придворный, и дорогой граф питает ко мне большую дружбу.

– Какой граф? – спросил Балтазар.

– Великий граф! Брат твоего господина, Луи Суза. В Лиссабоне только один граф, точно так же, как один монарх… Ну, дитя мое, надо следовать моему примеру, тогда не пройдет и года, как ты уже будешь носить шпагу с золотым эфесом и бархатный кафтан, как я.

– А что вы сделали, чтобы приобрести все это?

– Я служил одному, потом другому; очень часто всем вместе. Ты меня не понимаешь? Я объяснюсь. В настоящее время в Лиссабоне все устраивают заговоры: буржуазия, духовенство и дворянство, все доставляют себе это невинное развлечение. Считай по пальцам: есть партия инфанта, младшего брата короля, партия королевы, партия графа, английская партия и, наконец, испанская.

– Это составляет пять партий, – сказал Балтазар, – но вы забыли шестую, сеньор.

– Какую же? – с удивлением спросил падуанец.

– Партию Альфонса Браганского, Португальского короля.

Макароне расхохотался.

– Сейчас видно, что ты возвратился издалека, приятель! Партия короля! По совести сказать, это-таки порядочно забавно, и я развеселю завтра графа, рассказав ему об этом… Я продолжаю: партия королевы многочисленна, она состоит из большей части дворянства, потому что королева хороша, а дворянство безумно.

Партия инфанта очень слаба, но некоторые говорят, что она может соединиться с партией королевы, и тогда с ней надо будет считаться. Партия Кастельмелора состоит из меня и всех его чиновников; это почтенная партия, так как в ее руках распоряжение финансами страны. Английская партия состоит из меня и народа, это очень хорошая партия; лорд Ричард не жалеет гиней. Наконец, испанская партия состоит из меня и королевского патруля. Этой партией не надо пренебрегать, по причине мадридских пистолей, которые очень хороши.

– Итак, – сказал Балтазар, – вы служите трем господам зараз?

– Я согласен, что это мало, – скромно заметил Макароне, – но у королевы и у инфанта нет ни одного дублона в их шкатулках.

– А что если бы мне случайно пришло в голову передать этот разговор милорду?

– Ты только предупредил бы меня, мой друг, – сказал, не смущаясь, Асканио. – Я пришел сюда для того, чтобы продать две другие партии, имеющие честь считать меня своим членом. Поверь мне, что хотя тебе и удалось обмануть меня один раз, но я не советовал бы тебе повторять этого.

– Я и не думаю этого делать, – отвечал Балтазар, – я пошутил.

– Твои шутки очень плохи, приятель, но все равно, ты мне нужен… Согласен ли ты услужить мне?

– Нет.

– А если я заплачу?

– Тогда да… За исключением того случая, если Васконселлос возвратится и потребует моей помощи, и еще если эти услуги ни в чем не будут противоречить моим обязанностям относительно милорда.

– Пожалуй. Что касается Васконселлоса, то я вполне уважаю его, что же касается милорда, то вместо того, чтобы вредить ему, я думаю внести под его кров радость и счастье.

Здесь Асканио покрутил усы, покачался, стоя на месте, и принял сентиментальный вид.

– О ты, счастливец, дышащий с ней одним воздухом, неужели ты не понимаешь меня?

– Нет!

– Оставим холодные политические расчеты! – вскричал, разгорячась, Макароне. – Оставим на время государственные заботы и поговорим о нежном чувстве, составляющем радость бессмертных обитателей Олимпа!

– Понял, – перебил Балтазар. – Вы влюбились в горничную.

– Фи! Влюбился в горничную! Я! Знаменитые Макароне, умершие в Палестине во время крестовых походов, затряслись бы в своих могилах!.. Однако в том, что ты сказал, есть доля правды. Я действительно влюблен… понимаешь ли ты? Влюблен!

– Понимаю.

– Я, неуязвимый Асканио, сердце которого, казалось, покрыто броней, я почувствовал наконец могущество этого бича, который… Одним словом, приятель, – продолжал Макароне, успокаиваясь как по волшебству, – я думаю остепениться.

– Что же, это похвальное желание, сеньор Асканио.

– И я устремил взор на мисс Арабеллу Фэнсгоу.

– Дочь милорда!

– На очаровательную дочь милорда.

Балтазар не смог удержаться от улыбки.

« Славная будет пара «, – подумал он.

– Ну, что же? – сказал Асканио.

– Ну, что же? – повторил Балтазар.

– Что ты на это скажешь?

– Ничего!

– Твоя сдержанность красноречива. Ты меня одобряешь и соглашаешься мне служить?

– Почему же нет? Что надо сделать?

– Ш-ш! – сказал падуанец, вставая и обходя комнату на цыпочках, чтобы убедиться, все ли двери заперты и не подслушивает ли их кто-нибудь.

Исполнив этот долг скромного влюбленного, он возвратился к Балтазару и вынул из кармана маленькую надушенную записочку, перевязанную розовой ленточкой. Прежде чем передать ее Балтазару, Асканио поцеловал ее с обеих сторон.

– Друг, – сказал он, – я вверяю тебе счастье моей жизни.

– Оно будет в хороших руках, сеньор Асканио.

Он взял любовное послание и спрятал, но потом, подумав, прибавил:

– Может быть, вы хотите, чтобы письмо было передано сейчас же?

– Сейчас! Вот идея, которая делает тебе честь, Балтазар, и будь покоен, я не окажусь неблагодарным.

Балтазар вышел, чтобы передать любовное послание.

Едва за ним затворилась дверь, как Асканио бросился к дверям кабинета лорда Фэнсгоу. Сначала он приложил ухо к замочной скважине, но не услышал ничего. Тогда, переменив тактику, он заменил ухо глазом.

– Монах! – прошептал он. – Да, это действительно монах! И вечно этот капюшон на лице!.. Невозможно увидать его лица. Этот человек, вероятно, имеет несомненную причину скрываться!

Он выпрямился и сложил руки на груди. Лоб его был нахмурен, брови все более и более сдвигались. Все лицо выражало внутреннюю работу человека, старающегося найти разгадку трудной задачи.

« Под всякой тайной, – говорил он себе, – скрывается пожива для того, кто сумеет приподнять ее покрывало. Бывают, правда, удары кинжала. Но, ба! Я все же во что бы то ни стало должен открыть тайну почтенного отца «.

И он снова стал глядеть в скважину.

« Странно! – думал он. – Даже в присутствии милорда он не снимает капюшона! Это личность до крайности интригует меня. Я дал бы десять пистолей, чтобы сорвать эту постоянно скрывающую его занавеску. Я встречаю его повсюду: у короля, у инфанта, даже у самого графа… И у милорда также! Это переходит всякие границы… Он должен иметь какой-то расчет, чтобы так дефилировать между враждебными партиями. Уж не конкурент ли он мне?

Вдруг он услышал за дверями звон металла и снова поспешил наклониться к замочной скважине.

– Золото! – обрадовался он, всплеснув руками.

Англичанин открыл шкатулку, стоявшую на столе напротив двери. Он несколько раз опускал в нее руки и каждый раз вынимал полную пригоршню золота. Монах был неподвижен. Когда Ричард Фэнсгоу вынул сколько ему было надо, он пересчитал деньги и передал их с поклоном монаху.

– Он еще ему кланяется! – проворчал Макароне. – Кто знает, он, может быть, говорит ему еще и: «Ваше святейшество, вы очень добры, что избавляете меня от моих гиней, и я вам от всего сердца благодарен за это».

В эту минуту монах и лорд Ричард направились к двери. Падуанец едва успел вовремя отскочить в сторону.

Дверь отворилась.

– Я очень благодарен вашему преподобию, – сказал лорд Ричард Фэнсгоу, – и прошу принять уверения в моей преданности.

– До завтра, – произнес монах.

– Когда будет угодно вашему преподобию, я всегда к вашим услугам.

Монах вышел. Ричард Фэнсгоу с довольным видом потер руки.

Что же касается падуанца, то он был буквально поражен. «Он дал монаху пятьсот гиней, – подумал он, – и еще сам же благодарит его!»

Глава XVIII

КАБИНЕТ

Лорд Ричард Фэнсгоу вернулся к себе в кабинет, не заметив падуанца, который затаился в углу.

«У него очень веселый вид, – подумал Макароне. – Ясно, что это какая-нибудь интрига, нити которой нет у меня в руках. Уж не образуется ли шестая партия?»

В эту минуту Балтазар возвратился.

– Ну что? – поспешно спросил падуанец.

– Я отдал письмо.

– Удостоили ли…

– Конечно.

– Как! Прелестная Арабелла прочитала строки, написанные рукою ее нижайшего раба?

– Она сделала больше.

– Что я слышу! – обрадовался Макароне, вставая. – Неужели я могу надеяться на такое счастье? Неужели она согласилась написать ответ?

– Она сделала больше, – снова повторил Балтазар.

Падуанец принял театральную позу.

– Балтазар! – вскричал он. – Говори скорее, а не то мое бедное сердце разорвется!

– Мисс Арабелла назначает вам свидание, сеньор Асканио.

– Свидание! О счастье! О райское блаженство! Где? Когда? Отвечай же!

– Завтра вечером в саду отеля, вот вам ключ от решетки.

– Не сон ли это? Кажется, что мне действительно удастся все устроить! – радовался Макароне, схватывая ключ.

– Будьте скромны! – сказал Балтазар.

– О, я буду нем как могила! – отвечал Асканио, кладя руку на сердце.

Потом он прибавил очень холодно:

– Приятель Балтазар, я теперь не при деньгах, но можешь считать меня своим должником на пятьдесят реалов. Теперь поговорим о другом: монах ушел…

– Хорошо, я доложу о вас милорду.

– Погоди немного. Этот монах сильно интересует меня. Балтазар, не можешь ли ты узнать, кто он?

– Может быть.

– И что он делает у милорда? – продолжал Макароне.

– Это не невозможно!

– Я тебя награжу по-царски, Балтазар. Подумай об этом, и проводи меня.

Лорд Ричард Фэнсгоу был старик с холодным, ничего не выражающим лицом. Его редкие и почти белые волосы росли только на затылке, оставляя открытым большой, но узкий и покатый лоб. Его борода, подстриженная по английской моде того времени, сохранила так же, как и усы, свой естественный цвет – белокурый, с рыжеватым оттенком. У него был острый подбородок и тонкие бледные губы, расстояние от носа до рта было совершенно непропорционально общему овалу лица. Маленькие, серые, близорукие глаза, постоянно полузакрытые веками без ресниц, бросали хитрые взгляды из глубоких орбит.

Общий вид этой физиономии дополнялся прямым носом, опускавшимся перпендикулярно к верхней губе. Этот, чисто британский, нос был настоящий нос дипломата. Глаза могли улыбаться, рот сжиматься, бледный цвет щек переходить из бледного в ярко-красный под влиянием радости или гнева, нос же всегда оставался неподвижен и был точно мертвый. Бывают нескромные носы, раздувающие ноздри или меняющие цвет и тем выдающие тайные мысли своих господ, но нос лорда Ричарда никогда не делал ничего подобного, вы могли бы уколоть его, но он все-таки остался бы неизменен, вы скорее сломали бы его, чем заставили покраснеть.

Читатель поймет, как должен был дорожить им лорд Ричард, если узнает, что вышеозначенный лорд заплатил за этот нос три гинеи одному хирургу в Йорке, на родине лорда.

Нос был из картона, на серебряном каркасе, и так прекрасно сделан, что Фэнсгоу был очень рад, что утратил тот, которым его первоначально наделила природа.

Остальная часть особы лорда Ричарда была безукоризненна. Его называли горбатым только люди, не любившие его, а чтобы не заметить, как он хромает, надо было предварительно быть ослепленным его орденом подвязки.

Англичане по большей части красивы, хорошо сложены и вообще безукоризненны относительно правильности форм, тем не менее нельзя сказать, чтобы у них была приятная наружность. В их наружности есть что-то отталкивающее, под свежим цветом лица просвечивает эгоизм, самая любезность их напоминает собою сухой столбец цифр.

Бессмертному дон Жуану никогда не приходило в голову воплотиться в англичанина; чтобы соблазнять дам, ему подходила меланхолическая маска германца, живое и страстное лицо итальянца, жгучий взгляд испанца или, по крайней мере, живая и остроумная улыбка чистокровного француза. В образе же англичанина – одного из тех прекрасных англичан, которые кажутся восковыми фигурами, у которых на теле Аполлона сидит голова куклы, дон Жуан говорил бы в нос: «Я тебя люблю», и умер бы от сплина прежде, чем завоевал бы сердце какой-нибудь неутешной вдовы.

Не будучи обольстительным, даже когда он хорош собою, англичанин отвратителен, когда некрасив.

Лорд Фэнсгоу, можно сказать, превосходил эту привилегию своей нации. Его вид внушал недоверие и отвращение. За его некрасивой улыбкой виднелось коварство и надо было быть очень доверчивым, чтобы не замечать хитрое выражение его глаз.

Тем не менее, глубоко пропитанный основными правилами английской политики, он был сносным дипломатом и пользовался доверием Букингэма.

В ту минуту, когда прекрасный падуанец был введен в кабинет лорда, последний писал письмо. Он сделал знак вошедшему подождать и продолжал свое занятие.

Макароне отвечал грациозным жестом и непринужденно опустился в кресло.

– Не обращайте внимания, милорд, – сказал он, – я был бы в отчаянии, если бы вы стали со мною церемониться.

– Фэнсгоу поднял на Асканио свои полузакрытые глаза и на мгновение остановил перо. Его лоб слегка нахмурился. Презрительная улыбка мелькнула на его губах.

Макароне начал играть кружевами своей манжетки и взглянул на милорда со снисходительной улыбкой, которая, казалось, говорила:

«Между друзьями все должно быть просто».

«Этот дурень порядочный оригинал», – подумал Фэнсгоу.

Затем он снова стал писать.

Размышляя, он совершенно забыл о присутствии падуанца и начал, как это делают многие, шепотом диктовать себе письмо.

Макароне весь обратился в слух, но мог уловить только несколько отрывочных фраз, смысл которых совершенно ускользал от него. Он понял только то, что милорд был в восторге от оборота, который принимали дела, и скоро надеялся достичь желаемого результата.

Окончив письмо, Фенсгоу позвонил, и в комнату вошел Балтазар.

– Отнеси это письмо к Виллиаму, моему секретарю, – сказал лорд, – и принеси мне назад, когда он перепишет его. Что могу я для вас сделать? – прибавил он, обращаясь к

Асканио.

– Вы можете сделать многое, милорд, – отвечал падуанец, придвигая свое кресло к Фэнсгоу. – Вы и я, мы можем многое сделать друг для друга.

Лорд Ричард вынул часы.

– Я спешу, – сказал он.

– Точно так же, как и я, но дело идет не о пустяках; будьте так любезны, выслушайте меня. Мое имя…

– Я вас знаю; дальше.

– Мне делает большую честь, что ваше сиятельство знает меня. Смею надеяться, что вы точно так же знаете и моего патрона, дона Луи Суза, графа Кастельмелора?

Фэнсгоу поклонился.

– Это благородный человек, – продолжал Асканио, – он могуществен и может сделаться еще могущественнее, так как у него великие планы.

– Что мне до этого за дело?

– Такое дело, что вам надо разрушить их, милорд. Видите ли, я наизусть знаю вашу политику и политику моего знаменитого друга и покровителя. У вас есть один общий враг – королева; но ваши цели не могут быть одинаковыми. Вам, милорд, на португальском троне нужен призрак короля, манекен, вроде Альфонса VI, например; для графа же Кастельмелора нужно…

– Что такое? – спросил Фэнсгоу.

– Чтобы узнать это, милорд, вам надо заплатить тысячу гиней.

– Это дорого для подобной тайны.

– Разве она вам уже известна?

– Я знал ее раньше вас. Может быть, даже ранее самого Кастельмелора.

Макароне бросил на лорда недоверчивый взгляд, потом взгляд его с отчаянием устремился на шкатулку, из которой Фэнсгоу вынул гинеи для монаха.

– Вы ничего больше не имеете мне сказать? – спросил англичанин.

– Как поверенный графа, я вынужден молчать, милорд, – печально сказал Асканио, – но как начальник королевского патруля…

Фэнсгоу жестом заставил его замолчать. Он снова позвонил, и в полуоткрытую дверь просунулась физиономия Балтазара. В то же время англичанин открыл шкатулку, и ослепленному взору Асканио предстала целая куча различных золотых монет.

– Позовите сэра Виллиама, – сказал Фэнсгоу Балтазару.

Балтазар вышел, лорд отсчитал сто гиней. Асканио, онемев от изумления, глядел на него. Рука его инстинктивно то сжималась, то разжималась, как бы ощупывая золото, вид которого кружил ему голову.

В эту минуту на пороге двери, которая вела во внутренние комнаты, показался секретарь.

Асканио взглянул в его сторону и был поражен. Возглас удивления уже готов был сорваться с его губ, но секретарь приложил палец к губам, призывая к молчанию.

– Милорд, звали меня? – сказал секретарь, медленно подходя к посланнику.

– Садитесь, сэр Виллиам, и припишите внизу моего письма, в форме post-scriptuma, следующее:

«Сегодня вечером Изабелла Немур-Савойская исчезла, похищенная солдатами королевского патруля».

Этот полк получает жалованье от Испании, так что никакое подозрение не может пасть на правительство его величества короля Карла.

Виллиам повиновался.

– Господин капитан, – торжественным тоном продолжал милорд, – Англия страна великодушная, потому что она могущественна. Не думая пользоваться в настоящем затруднительным положением Португалии для того, чтобы водворить над нею свою власть, она, напротив того, делает все усилия, чтобы уменьшить затруднения этой страны. Среди общего положения дел, королева служит камнем преткновения, королева возвратится во Францию… Если только на пути с ней не случится какого-нибудь приключения. Сейчас мы переговорим о средствах, как устроить наше дело и возвратить спокойствие стране, к которой Англия питает материнскую любовь.

– А кто похитит королеву? – спросил Макароне.

– Вы, капитан.

– Милорд уверен в этом?

Фэнсгоу не отвечал. Он внимательно перечитал письмо и приписку, потом подписал все и позвал Балтазара, которому передал тщательно запечатанный пакет.

– Садись сейчас же на коня и отвези это письмо капитану Смиту, корабль которого отходит сегодня вечером. Если возможно, то пусть он отправится сейчас же.

Потом он повернулся к Асканио.

– Вы видите? – сказал он.

– Я вижу, что вы пишете, как о деле совершившемся, о том, что еще надо сделать.

Фэнсгоу погладил свою рыжую бороду.

– Вы просили у меня тысячу гиней, – продолжал он повелительным тоном, – вот вам сто… Но погодите пока их брать – я вас знаю, капитан, и далеко не имею к вам безграничного доверия.

– Что это значит? – вскричал Асканио, с воинственным видом покрутив усы.

– Молчите! Англия – нация щедрая, но она не любит платить напрасно… Как зовут вашего поручика?

– Мануэль Антунец.

Фэнсгоу взял перо и, обмакнув в чернила, подал падуанцу.

– Пишите, – сказал он.

– Но…

– Пишите!

Макароне взял перо, Фэнсгоу стал диктовать:

«Сеньор Антунец выберет двадцать решительных солдат и приведет их в восемь часов вечера на площадь перед дворцом Хабрегасом. К нему явится человек, приказания которого он будет исполнять, как мои собственные, этот человек будет называться сэр Виллиам…»

– Кто этот сэр Виллиам? – перебил Макароне.

– Это я, – сказал секретарь.

– Вы!? – невольно вскричал падуанец.

Поспешный знак секретаря остановил его.

– Сэр Виллиам… – пробормотал он. – Пожалуйста, дальше…

– «За это будет выплачено большое вознаграждение», – докончил Фэнсгоу. – Теперь подпишитесь.

– И я получу сто гиней? – спросил падуанец.

Фэнсгоу подвинул к нему золото.

Макароне взял его и подписал.

– Теперь, – продолжал Фэнсгоу, – вы наш гость до завтрашнего утра. Вы же, Виллиам, поезжайте в казармы королевского патруля.

– Виллиам! – пробормотал Макароне. – Лучше сказать, сам черт!

Секретарь закутался в длинный плащ, закрывавший его лицо, и исчез.

У наружных дверей отеля он встретил Балтазара, садившегося на лошадь. Поспешно вскочив в седло, Балтазар поскакал во весь опор; но вместо того, чтобы ехать к гавани, он помчался по узким улицам верхнего города и остановился наконец перед массивным и мрачным зданием, в дверь которого постучался.

Это был монастырь лиссабонских Бенедиктинцев. Брат-привратник спросил из-за двери, кого гостю надо.

– Монаха! – отвечал Балтазар.

Это, конечно, был очень странный ответ для такого места, где были только одни монахи, тем не менее дверь монастыря сейчас же открылась.