Текст книги "Очищение огнем"

Автор книги: Поль Андреотта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 8

И вдруг лето кончилось. Все оказалось поглощено лихорадкой осени. Еще и еще зрелищ, еще и еще денег, еще и еще любви. На Елисейских Полях, где в сумерках внезапно зажигались уличные фонари, глаза искала глаза, пустые глаза, в которых горела золотая пыль и отражались изгибы обнаженных женских тел. Канава купил новую машину. Феррер устроил новую выставку портретов под названием «Рельефы». Он изобрел какой-то новый способ печати. Берни, выходя из кабинета босса, выглядел еще ужаснее, чем обычно. Оказалось, наш любимый редактор может потерять работу, если тираж не достигнет полумиллиона – и быстро… Внезапно все в газете затрепетали. Волна паники охватила издательский офис, газетные листы летали по воздуху.

Сторк устраивал оргии в Монфьре. Мы ездили туда однажды (Ким сказала, что это может пойти нам на пользу), но продержались недолго – отсутствие тренировки. В конце каждого дня я все более остро ощущал, что иду по зыбкой тропинке, не внимая природе и противясь жизни, равнодушный к тому, что производило на окружающих сильное впечатление (это чудесный английский фильм!), слепой к вечным красотам города (однажды вечером я проезжал в такси мимо Лувра и с полным безразличием взирал на сияющие булыжники мостовой), глухой к музыке, которая приводила в экстаз всю молодежь. Но я продолжал существовать. И приказывал сердцу биться, легким – дышать, руке – писать… «Стремление к убийству стало неотъемлемой частью жизни этой чрезмерно страстной пары. Достаточно было малейшего инцидента, улыбки или, быть может, слез, чтобы раздался выстрел. И никто не мог сказать заранее, кто окажется жертвой, а кто убийцей…»

Я написал очерк о тяжелой жизни жен шахтеров на северо-востоке Франции во время забастовки. (Газета приняла новое направление: «Поверь, старина, они сожрали достаточно грязи, которую мы им подавали из года в год. Ты знаешь, Серж, люди выросли. Они хотят чего-то нового».) Но пока что, ради сохранения прежних позиций, был проведен почти тотальный опрос на тему: «Новый взгляд на супружескую измену». Поскольку ни одна из опрошенных женщин не призналась в неверности мужу, мне пришлось все сочинить самому.

Внезапно появилась большая новость: Бардо меняла своего любовника. Началась всеобщая паника. Здание сотрясалось от крыши до основания. Команды фотографов рассылались в Кальви, Капри, Капуа. Однажды, 12 октября, я сделал ошеломляющее открытие: у меня нет друзей.

Не с кем было поделиться той вампирической мыслью, которая высасывала мою кровь. Правда, Ким чувствовала себя хорошо или более-менее хорошо. В некоторые вечера она превосходно, а иногда с трудом вставала утром с постели и казалась необычно вялой. Но больше всего меня тревожило ее ненасытное желание жить, быть в движении, танцевать, ходить в гости, гулять, есть, заниматься любовью, работать. Как будто ее время истекало. Тик, тик, тик, тик. Словно какой-то демон постоянно нашептывал ей: «Поспеши, моя милая, тебе осталось недолго».

– Серж, давай сходим куда-нибудь сегодня.

– Но, дорогая, мы и так ходили «куда-нибудь» всю неделю.

– Да, я знаю. Но я не устала.

И мы выходили из дома. Это было всегда одно и тоже: самовлюбленные женщины с жидкими прическами, страдающие одышкой мужчины, которые отводили вас в угол, чтобы поговорить о новых левых демократах. «Серж, открылся новый клуб, давай сходим». В клубе пахло потом и звучала та самая пластинка, которая преследовала меня везде, куда бы я ни отправлялся: дома у приятелей, в ресторанах, в машине – какой-то молодой кретин-англичанин, завывавший утробным голосом.

– Дорогая, тебе надо измерить температуру, – говорил я довольно прозаическим тоном, когда мы возвращались. Может это был просто плод воображения, но она казалась мне слишком теплой в постели. И она потеряла по меньшей мере восемь фунтов. Но Ким раз и навсегда решила наплевать на термометры, пилюли и докторов. Это была ее «Христианская Наука». «Во всяком случае, я чувствую себя хорошо». Однажды в субботу она провела весь день, лежа в постели и глядя в потолок, даже не пытаясь читать один из тех бесчисленных дешевых романов, которые прежде глотала один за другим.

– Да, – согласилась она около пяти часов. – Я чувствую себя нехорошо.

– У тебя что-нибудь болит?

– Какой-то шум в голове.

Не знаю, что заставило меня пойти в кабинет и перерыть кучу старых бумаг в поисках календаря. Но моя догадка подтвердилась: в ту ночь было полнолуние, в ту самую ночь – и я ни с кем не мог поговорить об этом.

Конечно, не с Декампом. Декамп просто лопнет со смеху. И не с моей дорогой тещей. («Я очень беспокоюсь, Серж. Ким стала такой худой, она слишком много работает и питается плохо. Ты ей достаточно даешь мяса? Когда она бала маленькой, я иногда заставляла ее есть. Вот, я привезла вам пачку новаросинтостенола, это новое американское средство, которое… Серж, я прошу тебя, заставить ее принимать по две капсулы в день в подслащенной воде. Ты же прекрасно знаешь, что она не станет, если ты ей не скажешь…») И не с X… и не с Y… и не с Z. Ни с кем. Как выразилась одна моя приятельница: одиночество – не такая вещь, которую можно принять или отвергнуть.

Однажды, проснувшись, я сделал второе открытие: вспомнил о своей профессии. Неплохая идея. Я поступлю со всей историей как репортер. Соберу документы, свидетельства очевидцев. Это будет объективный репортаж.

Для начала я отправился за справками в газетный архив и попросил материалы об оккультизме. Получив пачку прессы толщиной в шесть дюймов, я погрузился в ее изучение.

Сначала речь шла о колдовских обрядах плодородия, совершавшихся в Нижней Оверни. «Земля была мертва. Ее убили современные химические удобрения… Жители деревни подтвердили, что им никогда не доводилось убирать столь богатый урожай…» Я перевернул несколько страниц. Грандиозный исторический обзор. «В средние века по всей Франции пылали костры. В то время, как человек достиг поверхности Луны, в некоторых местах люди еще поклоняются дьяволу…» Дальше. «Взбесившиеся коровы танцуют загадочный танец во время доения…» Коровами я не заинтересовался и продолжал листать дальше. А, вот, наконец-то! «…Он вонзил булавку в сердце теленка». Теплее. Я отложил эту вырезку, чтобы сделать с нее фотокопию, а заодно и ту, где рассказывалось, как туристы нашли сову с перерезанным горлом, завернутую в окровавленную ночную рубашку. Идем дальше. «…Неведомая сила сорвала ее с постели… ужас приковал ноги к полу… электрические лампочки взрывались, когда она проходила мимо… часы останавливались…» Мне потребовалось часа два, чтобы перерыть эту гору хлама, состряпанного второсортными репортерами. И вдруг я прочел: «Магия – это природный дар, передающийся по наследству от отца к сыну». От отца к сыну. От отца к дочери. Яблоко от яблони не далеко падает. Ищи дальше, будь внимателен… Ага, вот как будто что-то научное:

«Когда рука приближается к конденсатору, состоящему из двух серебряных пластин, разделенных тонким слоем слюды, излучение этой руки – любой человеческой руки – путем ионизации превращает слюду в проводник.

На зеркале гальванометра проецируется яркая точка, которая движется в зависимости от электропроводности слюды. Таким образом можно измерять энергию, излучаемую данным субъектом.

Ланглэ, доктор медицины и психиатр, профессор Академии прикладных наук».

Пролистав Ланглэ, я опять погрузился в варварство. «В полнолуние, – ну, ну, слыхали, – он очертил круг и перерезал глотки трем петухам… Сосед умер на рассвете». Наконец ободряющее солнце статистики воссияло над этим адским шабашем. Статистику можно найти где угодно, и всегда она врет, но в тоже время придает вещам некую видимость правдоподобия. Во Франции 50000 лозоискателей, 40000 религиозных целителей. Подсчитано, что 250000 человек… А, вот: «Миллион французов и француженок занимаются черной и белой магией». Мне просто повезло, я имел всего один шанс из 50. «Серж, ты сошел с ума, – сказал я себе. – Ты сам превосходный объект для заклинаний. Не надо вареных жаб, заклятых свечей, гадючьей крови, чистотела или взываний к Вельзевулу: только один взгляд, острый, как алмаз, пронзает твое ледяное сердце, и оно тает, и все в нем вновь оживает».

– Что ищешь? – спросил Канава.

Он только что появился в архиве, двигаясь словно космонавт в состоянии невесомости или марионетка, у которой оборваны несколько нитей. В зубах у него торчала итальянская сигара.

– Я – жертва колдовства.

– А я – жертва недосыпания, – заявил он. – Почему другие спят нормально? Можешь мне дать вразумительный ответ? Почему я должен всем этим заниматься в нашей газете?

Он получил у Джульетты большой квадратный ящик с этикеткой «Дворы Европы» и сел рядом со мной.

– Еще вопрос, Серж. Почему эта сучка испанская принцесса пошла и сделала аборт? В семь утра Берни позвонил мне и вел себя так, будто его подключили к высоковольтной линии. По мои данным, прошлой ночью в Мадриде эта глупая шлюха была доставлена в клинику. Выскоблили – и все дела. Это мне один приятель сообщил. Заголовок пойдет такой «Принцесса и судьба испанского трона». Как тебе? Или лучше: Альфонсо XIII, гемофилия и так далее. Будет ли продолжена линия Монтоя и Кортес и Фабьенезе и моя задница? Тебе наплевать? Мне тоже. К черту, – сказал он, закрывая папку. – Я и так знаю об этих делах достаточно. Профессиональная честность – вот от чего я умру!

Он опять раскурил свою сигару, которая то и дело гасла, и взглянул на меня:

– А что ты тут разыскиваешь?

– Убийство при помощи магии.

– Посмотри раздел про хиппи из Лос-Анжелеса.

– Никакой связи.

– Послушай большого брата. Это было ритуальное преступление. Не единственное. И не последнее. Сходи к Великому Экзорцисту в епархии Парижского епископа.

Теперь я слушал внимательно – он подал мне идею.

– Что еще?

– На улице Сен-Жак есть специальные книжные лавки. Там можно найти переиздания старых книг по колдовству. Красный Дракон, Альберт Малый, Альберт Великий и прочая братия.

– Ты веришь во всю эту чепуху?

– Я не верю ни во что. Я даю информацию.

– Как ты думаешь, если сделать фигуру из воска и волос, можно ли с ее помощью воздействовать на человека, которому принадлежат волосы?

– Это и есть твоя история?

– Возможно.

– Я работал с подобным делом. Два типа поссорились и стали перебрасываться заклинаниями – как в теннисе.

– Кто же выиграл?

– Газета. Мы продали в ту неделю 800000.

– И что с ними потом стало?

– Ничего. Один всегда носил при себе амулет – утащил с кладбища гвоздь от гроба. А второй знал формулу.

– Какую формулу?

– Для освобождения от заклятий.

Он начал быстро креститься, бормоча: «Ласгарот, Афонидос, Пабатин, Врат, Кодион, Ламакрон, Фонд, Арпагон, Аламор, Бурсагасис, Вениар Сарабани».

– Серьезно?

– Вполне. Мой гений состоит из отсутствия терпенья и чудесной памяти.

– Мишель, ты знаешь всех в Париже. Кто настоящий специалист во всех этих вещах? Должен быть кто-то один. Я не имею в виду всех этих шарлатанов.

– Я сказал тебе: Великий Экзорцист в епархии епископа. Он настоящий джокер. И у него в рукаве полно таких историй, от которых могло бы скиснуть церковное вино.

– Нет, я имею в виду оккультиста, настоящего оккультиста.

– Думаешь, это у них написано на визитной карточке? Сходи к Поуэлу или Бержье.

– Это популяризаторы. А мне нужен тот, кто действительно знает, о чем говорит. Практик.

– Сходи к Нострадамусу, – сказал он, вставая, – или к Калиостро. Сходи к дьяволу. Сходи к Берни.

– Мишель, пожалуйста.

– Он все равно не примет тебя.

– Кто?

– Аллио. Живет в Париже, бульвар Бомарше. Я дам тебе телефон, если хочешь, но он не встречается с журналистами.

– Он принимает клиентов?

– Нет.

– Он действительно знает свое дело?

– Он единственный, кто его знает. Канава повернулся ко мне.

– Помнишь дело Бельсерона? Того типа, который убил троих детей и заявил, что вступил в сговор с дьяволом? Аллио давал показания как эксперт. Он спас ему жизнь.

– Именно он мне и нужен, – сказал я.

Эксперт. Мне нравилось, как это звучит. «Эксперт», – повторил я про себя. Если повезет, я спасу жизнь Ким.

Он согласился принять меня в пятницу вечером. История с книгой не прошла. (Люди говорят об этом много чепухи. И очень много чепухи публикуется. Моя книга будет попыткой изучить вопрос совершенно объективно. Но я не могу написать ее, не встретившись с вами.) Душещипательная история тоже не прошла (Невинный человек может быть осужден…) Ни один из моих трюков не сработал. Но в конце концов то, чего не смогла сделать ложь, сделала правда, когда я позвонил в третий раз.

– Опять вы? Еще не отказались от своей затеи?

– Но это может быть вопрос жизни и смерти.

– Тогда вам лучше прийти.

– Когда?

– Ну… сейчас, конечно.

У Аллио были широкие пальцы, которыми он то и дело совершал круговые движения, словно поглаживал воображаемые хрустальные сферы, подвешенные на невидимых нитях. У него была наголо обритая голова и лицо того типа, который обычно называют интересным: изборожденное морщинами, но добродушное. Он покачал свой маятник над фотографией Ким, над картой в том месте, где я красным кружком обвел Тузун. Потом перешел к фотографиям Терезы, сделанным Феррером. Маятник отклонился в противоположном направлении.

– Меня бы очень удивило, если бы та девушка оказалась ведьмой, – заявил Аллио. Одну из фотографий он осмотрел более тщательно:

– Она красива.

– Да, – сказал я, – очень.

– Вы говорите, она всегда носит на себе что-то зеленое?

– Всегда.

– И все вещи у нее в доме расположены косо?

– Меня всегда удивляло, как они не падают.

– Вы читали какие-нибудь книги, прежде чем прийти ко мне?

– Я читал вашу и еще несколько.

– И вы не обнаружили те признаки, которые упоминаются в этих книгах?

– Да, думаю, что так.

– Вы – жертва собственного воображения.

– Но…

– Подождите… Вы на 95 процентов жертва своего воображения. И на 5 процентов вы правы.

– А маятник, – вспомнил я, – почему он отклонился в противоположную сторону? Аллио пожал плечами.

– Тот маленький конверт с фотографией и прядью волос, возможно, и не был у вас похищен, не так ли?

– Возможно.

– Может быть, вы просто потеряли его в амбаре? Или он выпал, когда вы открывали бумажник.

– Вполне возможно.

Он положил фотографию и долго смотрел на меня, не говоря ни слова.

– Вы любите ее?

– Какое это имеет значение? – спросил я, после того как оправился от изумления.

– Большое.

Аллио встал и прошелся по комнате. Я наблюдал за ним. И хотя он не произнес ни слова, я знал, что он имеет в виду: вся эта история лишь плод моих иллюзий.

– Но моя жена действительно больна.

– Болезни бывают от многих причин. Как зовут эту девушку?

– Тереза.

– Тереза… – повторил он. – На таком расстоянии магическое воздействие маловероятно. Видите ли, города рассеивают вредоносные излучения, потому что сами полны ими, и в результате радиус действия оказывается мал. Если только… – и он продолжал, словно сам не верил в свои слова, – если не произошел контакт между вашей женой и Терезой… Я имею в виду помимо вас.

– Нет, это исключено.

– Не могла ли Тереза завладеть каким-нибудь предметом, принадлежавшим вашей жене? Я задумался.

– Нет. Если только она не похитила волосы.

– Хорошо. А могла какая-нибудь вещь Терезы прикоснуться к вашей жене?

– Что вы имеете в виду?

– Допустим – я не знаку, – допустим, она написала вам.

– Она никогда мне не писала.

– Но, может, вашей жене? Она могла просто послать ей… пустой конверт. – Внезапно он повысил голос:

– Запечатанный конверт!

– Зачем?

– Воск – лучший проводник человеческих флюидов. И если устроить так, чтобы жертва коснулась воска, на котором запечатлен образ…

– Какой образ?

– Изображение… Что случилось?

Я вскочил, не в силах оставаться на месте.

– Можно еще раз прийти к вам?

– Приходите, когда хотите, – ему пришлось опять повысить голос, потому что я был уже на лестнице.

Я вернулся в центр Парижа. «Пробка на бульваре Дидро и улице Риволи, избегайте больших бульваров», – объявил звонкий девичий голос по радио в машине. Я был слишком взволнован, чтобы придумать какой-то иной путь и надолго застрял в массе автомобилей, которые, подобно моим мыслям, продвигались вперед судорожными рывками с длительными остановками.

Когда наконец я добрался до офиса Ким – ее стол был одним из четырех в комнате – там сидело четверо посетителей. Двое молодых мужчин держали на коленях раскрытые папки и, перелистывая страницы, возбужденно разговаривали по-английски.

Я сделал ей знак выйти – и немедленно. Моя мимика не терпела никаких возражений. Когда Ким вышла, я шагал туда-сюда перед дверью лифта.

– Что случилось, Серж? Что с тобой? У меня самый разгар приема.

Я положил руки ей на плечи:

– Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, постарайся вспомнить.

– Что вспомнить?

– Примерно полтора месяца назад. Вскоре после того, как я вернулся из Тузуна. Постарайся вспомнить одно утро… Постой, я знаю, это было, когда ты осталась в постели на следующий день после уикенда у Сторков.

– Ну и что?

– Я как обычно пошел и собрал почту.

Мои слова сопровождались энергичными жестами. Я наклонился, словно собирая письма с пола, как это происходило каждое утро в течение последних четырех лет. Когда звонила консьержка – примерно в четверть десятого, – я обычно был в ванной. Потом с полотенцем на шее я шел собирать письма, просунутые под дверь, и, возвращаясь, быстро просматривал их. Большинство писем было для меня, а остальные я передавал Ким, которая еще лежала в постели.

– Ну? – повторила она.

– Там был один конверт. Большой коричневый конверт для тебя, раза в два больше обычного.

Она смотрела на меня открыв рот, пытаясь понять к чему я клоню.

– Да, – сказала она.

– Ты припоминаешь что-нибудь?

– Нет, но продолжай.

– На обороте конверта было пять печатей из красного воска. Одна в середине и по одной в каждом углу. Это меня особенно волнует.

– Почему?

– Ким, пожалуйста, постарайся вспомнить. Ведь это довольно необычно получать конверты с печатями.

– Не знаю. Что тут такого важного, дорогой?

– Сейчас не время об этом, – я почувствовал раздражение. – Мы никогда не получали таких конвертов.

– Нет, получали. Помнишь, как прошлой зимой Франсуа Патрис устроил свою средневековую вечеринку? Приглашения были в виде пергаментных свитков с восковой печатью и лентой.

– Я говорю не о прошлой зиме. Я…

– Я получаю тонны документов. Все пресс-атташе в Париже посылают мне свои материалы, надеясь, что я помещу их в газете.

– Что с тобой, Серж? Серж, послушай, у меня важная встреча. Это представители Брюстера, крупного лондонского дизайнера, и мне совершенно необходимо получить информацию для следующего номера. Он выходит во вторник.

Я поймал ее за локоть.

– Одну секунду. Ты разломила руками, не так ли?

– Ну ладно, – похоже, она смирилась с мои допросом. – Я сломала печати, что из этого?

– И ты не помнишь, что было внутри?

– Мы пошли по второму кругу, – сказала она. – Да, я помню.

– Что?

– Приглашение на приватный просмотр.

– Какой приватный просмотр?

– Не знаю. Я просто предположила. Это мне начинает надоедать.

– Что, если там не было ничего?

– Дорогой, ты, наверное, не в себе, ты просто действительно сошел с ума!

– Ты не поинтересовалась, откуда оно?

– Почему ты задаешь такие вопросы, Серж? Послушай… – искра иронии зажглась в ее глазах. – Будь у меня любовник, он не стал бы писать любовные письма, запечатанные воском. Почему ты спрашиваешь об этом?

– О черт!… Ладно, не обращай внимания. – И я нажал кнопку лифта. – Возвращайся к своим англичанам. Извини меня. Я…

Мне хотелось сочинить хоть какое-то объяснение.

– Я должен был получить из провинции один важный документ для статьи. Мне показалось, что я по ошибке дал его тебе, и… Ладно, извини, забудь об этом.

– Мы сегодня идем в кино, дорогой?

– Нет, – сказал я, – мы обедаем дома.

– Ты заедешь за мной?

– Не улыбайся, – попросил я, заходя в лифт, – ради Бога не улыбайся.

Она наклонилась, когда лифт начал опускаться.

– Прими валидол, дорогой. Я просто… < Вернувшись к остановке, я долго не мог найти билет. Пришлось выгрузить все содержимое карманов на скамью. Наконец он нашелся, и через 20 минут я прибыл в офис. Мой ум был расслаблен, как после долгой беспробудной пьянки.

Невозмутимый Феррер возился со своими диапозитивами.

– Иди сюда, Серж, – позвал он и вручил мне увеличительное стекло. – Вот, посмотри.

Насколько я мог видеть, это были фотографии облаков.

– Большая гроза 15 октября. Я ездил в Брест по поводу той истории о пропавшем адвокате. Но больше всего меня интересовал Сен-Мишель. Смотри…

Гора Сен-Мишель выступала из тумана и волн облаков, из пустоты и моего кошмара, словно застывшая в небе каменная молитва. (Может, ей могла бы помочь вера в Бога?) – Но Берни этим не интересуется, – продолжал Феррер. – Хочу послать в «Имаж де Франс». Как ты думаешь, стоит?

– Я тоже не интересуюсь.

– Что случилось, Серж?

– Чем ты сейчас интересуется Берни? – спросил я. Вопрос казался мне чрезвычайно важным. Я обратился к Фернанду, составителю макета:

– У тебя случайно нет вечерней газеты?

– Только что принесли последний номер, – сказал он, протянув мне «Франс Суар».

Я начал читать колонку за колонкой и на третьей странице нашел то, что хотел, – это была настоящая удача. Сложив газету, я бросился к стеклянной кабинке, в которой обитала Сюзанна, секретарша Берни.

– Шеф один?

– Можешь зайти.

Берни правил рукопись. Это занятие всегда выводило его из себя. «Все приходится делать самому».

– Ты видел это'? – спросил я, бросая перед ним заметку. Она называлась «Героин опять убивает». История о подростке, покончившем с собой на пляже у Перпиньяка. Довольно заурядная история, но я знал – и делал ставку именно на это, – что тема «Юность и наркотики» была у нас самой ходовой последние три недели.

– Парню было всего восемнадцать, – продолжал я.

– Я знаю.

– У него, наверное, были отец, мать, девушка. Как он дошел до такого состояния?

– А мне что прикажешь делать с этим?

– Ты удивляешь меня, Андрэ. У тебя есть дети?

– Да, – сказал он, даже не поднимая головы, – сын, 15 лет.

– Несмышленый, легкомысленный и такой беззащитный. Все вечера с мечтательным видом что-то наигрывает на гитаре.

– Что ты пытаешься подсунуть мне? – спросил Берни, наконец взглянув на меня. – Мой сын играет на гитаре, но в остальном он шалопай, как и все остальные.

– Может, у него есть дневники?

– Что?

– Почему эти мальчишки убивают себя? Должна быть причина. Тут дело не в водородной бомбе и не в «потребительском обществе». Андре, этот парень из Перпиньяка интересует меня больше, чем все события в английской королевской семье (статья, которую правил Берни, называлась «Маргарет и К°»). Он для меня важнее тех, что разгуливают по Луне.

– Переходи к делу, – перебил Берни с явным раздражением. – Чего ты хочешь?

– Я хочу написать очерк об этом юнце, опросить всех, кто его знал, его учителей, родителей, друзей. Мне хотелось бы знать, что он читал, о чем мечтал, я хочу сделать то, чего до сих пор не делал никто, – понять. Хочу найти истину. Полный портрет. И я хочу показать читателям: это может случиться и с вашим сыном.

Кажется в глазах Берни появилась заинтересованность.

– И сколько времени тебе понадобиться?

– Дней десять, может, две недели. Он вытаращил глаза. Не давая ему опомниться, я пустил в ход тяжелую артиллерию.

– Уверен, ребята из «Кулис дю Монд» уже в'Перпиньяке. Но они проторчат там сутки и получат лишь то, что мы читали сотни раз. Черт возьми, Андре, давай посыплем немного соли на рану. Давай возьмем под защиту этих юнцов., В конце концов, это наш долг. Мы – единственная газета, которая может тут что-то сделать.

Я знал, что мой завершающий выпад достигнет цели.

– Две недели? О чем ты говоришь? Ты мне нужен здесь. Я собирался послать тебя в…

– Думаешь, я делаю это для забавы? Или ради выгоды?

– Тогда зачем?

– Андре… – я сделал очень серьезное лицо, – Однажды человек вроде меня говорит себе: «Неужели ты собираешься провести всю оставшуюся жизнь занимаясь чепухой?»

– Я говорю себе так с девяти утра и до девяти вечера, – возразил он. – И не теряю от этого сон. Постарайся уложиться в пять – шесть дней.

– Постараюсь, но обещать не могу, – Я снял телефонную трубку и подал ему. – Позвони в расчетный отдел, пусть мне дадут аванс.

– Когда ты хочешь поехать?

– Вчера.

Вечером, когда я собирал вещи, Ким спросила:

– Твоя поездка имеет отношение к тем бумагам, про которые ты говорил утром?

– Некоторая связь есть, – уклончиво ответил я.