Текст книги "Crysis. Легион"

Автор книги: Питер Уоттс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Свит: Боевой обстановке? Ага. Вот тогда мы и побежали. Я-то встала будто вкопанная, от удивления, что ли, Эмма меня за рукав тянет, потом моя малышка завизжала, и мы побежали назад, откуда пришли, со всех ног. А из руин эти вылезли и побежали за нами, не боевые машины, поменьше, быстрые такие. На них посмотреть времени не было, бежали, но слышали: догоняют, они так быстро-быстро клацали на бегу, будто большие крабы, ну эти, с длинными лапами. Эмма в сторону тянет: «Мама, мама!» Увидела нору, думает, там спасемся, укроемся, я-то не думаю так, но она уже вырвалась, побежала, юркнула в разбитый магазин, прямо через витрину вскочила, разбитую, конечно, но там же стекло повсюду торчит, как она только вену себе не распорола! Я – за ней, там целый верхний этаж обвалился, плиты бетонные, толстая проволока торчит, и вот эти плиты вроде шалаша сложились, и Эмма юркнула туда, а я – за ней. И я поняла: тут мы и умрем, потому что хотя нас не видно и не слышно, да вход-то открыт и выхода нету, он один, и уже у входа что-то страшное, раздутое. И с колючками.

Знаете, как выглядят клещи? Гнусная такая морда с жалом и зубами, чтоб в тело ваше втыкаться, а сзади вроде надувной камеры – она раздувается, когда клещ сосет. Оно похоже было. Только у него волнистые были антенны или щупальца, ну, вроде того, как у старого пылесоса шланги, такие пылесосы самому таскать приходилось. И эта тварь была в половину Эммы! Жадно так щелкала, антеннами шевелила, и все в нашу сторону, и вдруг полезла через кучу щебня перед входом, к нам полезла, загородила единственный выход, и я думаю: «Все, мы погибли».

И погибли бы, но сверху передвинулось, подалось, в общем, но упало не на нас с Эммой, а на клеща, раздавило совсем. Большой такой блок бетонный, пылища кругом, а из-под блока антенны торчат и туда-сюда. Тогда мне лицо и порезало, вот здесь, смотрите, антенны – они острые как бритвы.

А Эмма вопит еще громче, на помощь зовет, поразительно, легкие ведь маленькие, а сколько выдает, слышно, наверное, кварталов на десять. А я не знаю, плакать тут или радоваться, обвал нас от клеща спас, но и выход закупорил. Там и сям дырки есть, можно и внутренность магазина увидеть, и улицу, но даже моя тощенькая Эмма через эти дырки ни за что не протиснется. И щелканье жадное, верещание, не утихло вовсе, громче сделалось. Я в дырки вижу: движется что-то, тени мелькают огромных клещей и, кажется, еще какие-то чудища.

И вот тогда он появился. Ну, этот Пророк, про которого узнать хотите.

Лансинг:Да. Расскажите про него.

Свит:Наверное, Эмму услышал и вдруг появился из ниоткуда, спрыгнул, что ли, и он… знаете, я его сперва приняла за робота. Такие штуки по «Нэшнл Джиографик» показывают и по «Дискавери», вот, в Японии сделали этих мягкотелых гуманоидов. Как оно… акто или актино… в общем, в этом роде. Мягкие мускулы, почти как наши. Вот я про роботов сперва и подумала, только он совсем не похож был на роботов-нянек, какие в домах престарелых, выглядел будто для стройки его сделали, поднимать глыбы. Эмма кричит: «Здесь, здесь!» Я тоже ору, надрываюсь, и вот ваш Пророк, здоровенный, больше, чем статуи в музеях, поворачивается к нам: медленно, почти лениво, будто в жизни никогда не торопился, и молча смотрит на нас через стекло шлема, а оно цвета засохшей крови. Тут мы с Эммой заткнулись, смотрим в ужасе, а он и не двинулся, стоит, в руке автомат размером в пожарный гидрант. Вроде оценивает, спасти нас или… ну, не знаю, на обед съесть.

А Эмма тихонько так, дрожащим голоском: «Мама, он – один из них». И я понимаю, непонятно как понимаю, но мне оттого хорошо и спокойно.

Лансинг:Простите?

Свит: Чудно, правда? Это тяжело объяснить, просто он казался… э-э… не на вид, не то… от него будто запах как от них, где-то так, лучше и не скажу. Эмма перепугалась насмерть, а для меня будто и счастье. Я даже бояться перестала, правда ненадолго.

Лансинг:Хм.

Свит:Он нас вытянул. Бетон взялся раскидывать, точно солому. А клещи так и лезут на него, приходится не столько бетон разбрасывать, сколько их плющить. Пару раз подумала: «Все, заедят его, разорвут». Но не разодрали и не съели, а он нас вытащил. Спас. Я ему рассказала, что мы видели, где тела лежат, где машины дерутся, но он будто и не слушал, чем-то другим был озабочен. Приложил руку к шлему, ну, будто пытался расслышать слабый шум или далекий голос. Я так хотела с ним идти, хотела уже и попросить его, чтобы отвел нас в лагерь беженцев, а Эмме он совсем не понравился, Эмма его так и не перестала бояться, хоть он нам жизни спас. Так что он пошел своей дорогой, мы своей, и тут вы нас подобрали. Ну и все, больше рассказывать нечего, и, если вы не против, я очень хотела бы выбраться из ящика. Я очень хочу идти за светом.

Лансинг:Еще вопрос, всего один, последний. Почему вы рассказали ему все это?

Свит:Что именно?

Лансинг:Где тела и где машины сражаются.

Свит:Он попросил.

Лансинг:Так он… он говорил с вами?

Свит:Конечно.

Лансинг:Голосом?

Свит:А как же еще?

Лансинг:А как звучал его голос? Было в нем что-нибудь, хм, особое?

Свит:Да нет. Конечно, не совсем четкий, шипение пробивалось, но это же доспехи его, правда? Микрофон плохой.

Лансинг:Да, конечно, микрофон…

Свит:Сейчас мне нужно идти, обязательно идти. Мне нужно…

Лансинг:Идти к свету?

Свит:Да.

Лансинг:И где этот свет? Куда идти?

Свит:Я не знаю. Куда-нибудь. Пойму, когда выберусь наружу.

Лансинг:На край города. К пришельцам.

Свит:Капрал, вы ведь на самом деле понятия не имеете, правда? И не сможете, потому что у вас нет его!

Лансинг:Кэтлин, чего нет?

Свит:Этого – оно в моих глазах, на руках. Я даже ощущаю это в моей голове, непонятно как. Оно растет, однако оно не злое, а доброе. Оно все доброе. Именно потому вы и положили меня в ящик. Вы не хотите его подцепить, правда?

Примечание о дистанционном введении препарата:Введен галотан, 19:36.

Лансинг:Мэм, нам еще неизвестно, что это такое. Мы полагаем благоразумным сперва собрать факты, а потом уже подвергать себя воздействию. Свит: Значит, вы так и останетесь не у дел! Пока сами не почувствуете, всех фактов не соберете. А ведь не почувствуете, пока не подвергнетесь. Лансинг: Да, мэм.

Свит:Да это же бег по кругу! Все кругами и кругами, ни на шаг к истине…

Лансинг:Да, мэм. Вы хотите сейчас повидать Эмму?

Свит:Эмму… кого?

Лансинг:Вашу дочь, мэм. Вы хотите ее повидать?

Свит:О, как чудесно!

Лансинг:Мэм?

Свит:Эти крики… они стихли…

Примечание:Субъект теряет сознание, 19:37.

Утилизация субъекта:Обычным порядком. Тело передано в центр Тринити для взятия культуры и аутопсии. Объект передан в 22:34 (ответственный С. М. Саменский).

Комментарии:У субъекта наличествовали ранние, слабо развитые симптомы заражения (ацидоз, легкое помутнение стекловидного тела), но очевидных признаков наступления «экстаза» в начале допроса не наблюдалось (заметьте, однако, что субъект рассказала о своем почти бессознательном стремлении к центрам высокой концентрации вируса «Харибда», что согласуется с ожидаемыми проявлениями дромомании). Изменения в поведении очевидны в ходе допроса, в течение всего лишь двенадцати минут – что гораздо скорее, чем можно было бы заключить, полагаясь на предыдущие данные. Изменения в характере речи, очевидные к завершению допроса, указывают на активизацию метаболизма в центрах, ответственных за религиозное мышление, в темпоральных (височных) долях. Но это требует подтверждения гальвано-некропсией (данные из центра Тринити ожидаются).

Дочь субъекта (Свит, Эмма, № 430-10024DR) при аутопсии не показала признаков заражения, несмотря на длительное нахождение вблизи зараженного субъекта. Случаев передачи инфекции от субъекта к субъекту пока не найдено.

Примечание для Д. Локхарта/Л. Айеолы/Л. Лютеродта:

Субъект утверждает: Пророк разговаривал с ней, хотя, по данным телеметрии, ранения Пророка не дают возможности произносить звуки. Возможно, ранения Пророка не столь тяжелы, как мы предполагали ранее. Также возникают очевидные проблемы с информационной безопасностью, поскольку Пророк может вступить в разговоры и с другими гражданскими.

Капрал Анали Лансинг

24/08/2023, 04:45

* * *

Зачатие, рождение, мамочка то и мамочка это – твой народец тем и кормится.

Лабораторный народец, мозгодеры. Нейромеханики, психиатры, терапевты. А ты думал, я не пойму? Думал, я не раскусил в тот же момент, как ты открыл рот? Роджер, да мне плевать, сколько у тебя шевронов, – ты не солдат. Мозгодер. А кого ж еще послать на сладкую беседу с комбинезончиком, полным непонятной хрени?

Ну так это ж твоя профессия. Твой народец жиреет на подобной хрени, да еще на половых расстройствах. Жаль, Н-2 не оснастили гидравлическим членом. Правда, в моей заднице обрезиненный шланг – чтоб я комбинезон не испакостил, так что давай про него, если хочешь. Похихикаем, в дерьме поскребемся. Я, правда, не по таким делам. А ты, Роджер?

Ну да, я себе репутацию заработал, кроша все и вся направо и налево. Неудивительно, что у вашей братии подозрения возникли, когда я вздумал помочь мамочке и ее малышке. Думаешь, это во мне детство отозвалось, тебе стоит подергать за память, выудить про мою мать и оп-ля? Мозгодерам только дай про матерей покопать.

Ну ладно. Я тебе расскажу про мою мать.

Она была полная сука. На все сто.

Но заметь: не всегда. Не с начала. Конечно, родителем года ей не стать, не тот сорт – тянуло ее метать громы и молнии, если что не так. Суровая была женщина, типичная такая уроженка «Библейского пояса». Но не пила, не ширялась. Не била меня никогда, на карусели не забывала. Порядочная женщина, самая что ни есть. Никаких жалоб.

Но это пока я рос. А когда вырос, пришли тетя деменция, и полный писец.

Она стала монстром. Не все время, в особенности на ранней стадии, но иногда в ней попросту что– то не так поворачивалось, и – оп! – выскакивал бешеный рычащий зверь. Конечно, она тогда уже дома сидела, да и времена были не ахти. Мои предки здорово погорели на том кризисе, на «двойной депрессии». А это значит, не могли уже заменить те забавные старые тарелки из фарфора – мамочка пошвыряла их в меня при очередном припадке. И осталось нам дешевое пластиковое дерьмо, его с орбиты сбрось, и то царапины не останется. Ну, я уже тогда редко дома бывал, по очевидным причинам, так мамаша принялась орать на отца. Бедолага в ответ и слова не говорил, у него в голове сидело дерьмо старое, прошлого столетия, что-то навроде: «Недостойно бить женщину». Скажу тебе, в нынешней армии он бы и дня не протянул. Я как-то явился домой на выходные – увольнительную взял – и увидел: отец заперся в ванной, а она в дверь била гребаной отверткой, представляешь? Старик был весь с головы до ног один сплошной синяк, этот добрый, мягкий старикан, который в жизни никого не обидел. Да мать вашу, ему ж семьдесят пять лет было! И тогда я сказал себе: «Хватит!» И предложил старой суке выбирать: психушка или полиция. Сдал ее в психушку и больше не видел. Ни разу.

Но кто меня по-настоящему достал, так это любители искать оправдания для нее.

Никто монстра не видел, все видели жертву болезни. Потому отец и не давал сдачи. Это не ее вина, это ж деменция. Люди заходили проведать, а она вопила, плевалась и кричала гадости про отца, и все эти люди только качали головами и бубнили: «Это болезнь Альцгеймера кричит, это не твоя мать, как ты можешь ее гнать, это ж твоя мать!»

Но тут они неправду говорили, тут или одна штука, или другая, не вместе. Если болезнь, то не моя мать орет, моя мать умерла годы назад, когда деменция перевернула в ее мозгу все, что ее моей матерью делало, и превратила в злобную страшную тварь, слепленную из второсортной мясной гнуси. А болезни я ничего не должен. Если же это моя мать, а не болезнь, то это бешеная сука, ее нужно загнать в будку и приструнить, этой твари я тоже ничегошеньки не должен.

Тут, как ни посмотри, я прав, сделал что надо было. Переключи синапсы в мозгу, подкачай нейротрансмиттеров, и мать превращается в монстра. Роджер, да нигде в камне не высечено, кто мы и что мы. Если даже и выглядит тем же – оно не то. Мы такая же биологическая компьютерная дрянь, какую в лабораториях растят. Можно перепрограммировать, стереть, загрузить. Я это понял еще ребенком, безо всяких там титулов ваших и степеней, без раскрашенных картинок из томографа.

И потому я смеюсь всякий раз, когда ты украдкой заглядываешь в папочку. Парень, да ты просто механик, спец по шестеренкам в голове. Тычешься со словами, дурью людей накачиваешь, а тебе сюда стоило явиться с маленькой такой – но настоящей – пушечкой. А ты всю жизнь свою потратил, пытаясь передвигать шестеренки в головах, сделать эти головы другими. Так на что ж ты ответы ищешь в моем деле? Я – больше не тот человек, я – совсем другой.

И уж поверь мне: у говорящего с тобой создания детских комплексов нет. Совсем никаких.

АНАТОМИЯ

Двери лифта раскрываются, и передо мной тип в полевой военной форме, явно в жизни поля боя не видавший. Очки, бородка с проседью, толстенький животик выпирает над ремнем. Волосы сзади собраны в хвостик, вид тупейший – наверное, вроде хитрости, чтоб отвлечь от намечающейся лысины. Я его раньше не встречал, но при виде меня лицо его озаряется такой радостью, что пугаюсь: вдруг целоваться полезет?

– Парень! – орет он, – Ты это сделал! Сделал!

Натан Голд – жирный неряха, подвинутый на бумажках. Квартира от пола до потолка завалена разнообразнейшим барахлом, вокруг конторские шкафы, ящики торчат, будто языки из ртов, кучи газет (да откуда он газеты достал, в Манхэттене– то?), стопки древних оптических дисков. Старые бумажные карты растянуты на архитекторских наклонных столах, кульманы называются, их в кино прошлого века показывают, до компьютеров они были. Всякие карты: геологические, топографические, планы застройки. Кажется, Голд выбрал и распечатал все дерьмо, закачанное в базу данных по Манхэттену. Не знаю, зачем они ему, разве что пролитый кофе вытирать да кокаинчику при случае вынюхать (мои глаза в этом комбинезоне не обманешь, я вижу просыпанные кристаллики на другом конце комнаты).

– Ох, брат, не поверишь, сколько всякого случилось за последние двадцать четыре часа! Барклаевых ребят метелят на краю города, «КрайНет» – во всех прочих местах. Все валится, брат, повсюду – хаос.

Стены – по крайней мере, куски их, проглядывающие за грудами макулатуры, – смесь из пятен краски, пробковых досок для пришпиливания бумаг и старых плоских мониторов. На одной стене – в три слоя наклейки, картинки, прихваченные булавками обрывки бумаги, все, что только можно вообразить: от спутниковых снимков в псевдоцветах до скидочных двадцатипроцентных купонов на женские тампоны в «ФарМарте». В углу притаился древний коренастый мини-холодильник. Он даже без сетевого соединения, но на дверце – школьная доска для записей, и на ней кто-то по имени Анжи написал: «Нат, когда ты наконец выбросишь все это дерьмо из моей квартиры? Я 28-го въезжаю!»

Голд ведет меня через хаос, как абориген через джунгли, болтая без умолку: «Та дрянь, какую ты всосал на месте крушения, – о, она ж системы все твои переворошила! Точно вирусная, и базовая структура такая же, как у твоего наноплетения. Харгрив умом рехнулся, с такой штукой, будто с кевларом!» Я, в общем, внимания не обращаю. Заметил только: за баррикадой из старых книжек аквариум, здоровенная штука, на сотню галлонов, а внутри копошится что-то – со щупальцами, присосками. Сперва подумал: не иначе, Голд изловил себе детеныша цефов, но нет – всего лишь осьминог. Выглядит так же инопланетно, как и вся прочая мерзость, попадавшаяся мне за последние несколько часов, но, по крайней мере, оно с Земли.

Почему-то оттого все меняется. Я чувствую без малого приязнь, чуть не любовь к склизкой бесхребетной твари. Мы все сейчас в одном аквариуме, правда?

Голд ведет меня через зал:

– О, смотри, такой же стенд, как на острове, только причиндалов поменьше, – и заводит меня в комнату, достаточно пустую, чтобы оценить степень засаленности обоев. У дальней стены – гибрид шезлонга с крестом для распятия. Для распятия и сделано: углубление для комбинезона, руки, нош вытянуты, место для тела. Садишься, и – судя по круглым маленьким штепселям вдоль рук, ног и хребта – прямо в тебя оно и подключается, соединяется. Пук провисших черных проводов идет от шезлонга к серверу в углу.

– Давай, парень, нужно тебя проверить!

Я опускаюсь в кресло и – упс! Будто в камень заковало. Или комбинезон чертов, или Голд виной, но вот я лежу, парализованный, а пузатый извращенец среднего возраста перекатывается на конторском кресле и возится с чем-то непонятным.

– Ну, наворочено… – вздыхает и направляется к загроможденному древнему столу у стены, возится там с ноутбуком, – Хм, Харгрив… кто знает, что делается в его голове… так, посмотрим, посмотрим… Это странно, очень странно! Это…

И вдруг радость, бывшая на лице Голда при встрече, исчезает напрочь. А вместо нее – ужас, растерянность, гнев. Парень сейчас сорвется в припадок, я такое видывал, знаю.

В руке Голда – пистолет, и дуло смотрит мне в лицо.

– Ты не Пророк! – шипит Голд.

А я все так же не могу шевельнуться.

– Ты кто? Что ты с ним сделал? – шипит Голд, наклоняется ко мне, – Это Харгрив, да? Он любит концы подвязывать. Харгрив тебя послал убить меня!

Интересно, в таком неподвижном состоянии сколько сможет Н-2 вынести? Интересно, какие у Голда есть инструменты? И сколько времени ему потребуется, чтобы вскрыть комбинезон, будто устрицу, и добраться до мягких частей внутри? Успокойся, Натан, успокойся, ты сейчас главный, ты все можешь, не надо паниковать, не спеши!

Вот, именно так, возвращайся к ноутбуку, проверь черный ящик – должен же быть в этой махине черный ящик, – прокрути логи, собери факты.

Факты он, по-видимому, собрал. Откинулся на спинку кресла, задумался. Через пару секунд вспомнил про меня, щелкнул чем-то – и я свободен! Затем встал и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.

Иду за ним в гостиную. Там, среди куч хлама, непонятным чудом отыскалось кресло, не заваленное доверху старыми бумагами. В кресле сидит Натан, подперев голову руками, и смотрит в ковер.

– Не могу я больше так, – жалуется он ковру, – Я ж не отвязанный штурмовик, не спец по особым заданиям, крутой, как ты… э-э… как Пророк был. Я – разобиженный вялый ботаник с паранойей. Мать твою, вот я весь.

Замечаю краем глаза: осьминог корчится в аквариуме. Щупальца скручиваются, раскручиваются, зовут меня издалека.

– Пророк должен был нас вывести. Морская пехота и шла за мной. А теперь…

Присоски медленно прилепляются к стеклу, одна за другой, бесконечная череда круглых стоп, на моих глазах тело твари надувается, пухнет огромным мясистым баллоном, затем медленно сдувается, будто тварь испустила медленный усталый вздох. Золотой немигающий глаз смотрит сквозь горизонтальную щель зрачка.

– Это Гудини, – говорит Натан из-за спины и спрашивает с надеждой: – Знаешь что-нибудь про цефалоподов?

Но тут же уныло поправляет себя: «Конечно же нет». Мыс Гудини рассматриваем друг друга через стекло аквариума.

– Они ж умнейшие из беспозвоночных… хм, земных беспозвоночных, – выдает Голд, – Поразительные способности к решению задач, прекрасная память, физическая подвижность на порядок лучше всего, на что способны мы, позвоночные. Знаешь, они контролируют каждую присоску по отдельности. Могут передавать камешек от одной присоски к другой, от кончика щупальца до клюва, через голову на другое щупальце, до кончика, так сотню раз – и ни разу камешек не уронить… Представь только, что б они с клитором делали?

Я поворачиваюсь и успеваю заметить гаснущую на его лице улыбку.

– Знаешь, у него половина нервной системы – в щупальцах. Можно сказать, эти твари в буквальном смысле думают руками.

Гудини отступает к груде искусственных камней, вливается в щели между ними, как эпоксидная смола. Исчезает прямо перед глазами, его тело воспроизводит не только цвет, но и текстуру камней. Голд вздыхает.

Он ошибся. Может, я и тупой солдафон, но знал пару вещей про этих ползучих тварей и до его лекции. Неподалеку от родительского дома, близ набережной, аквариум был со всякими морскими животными, и там – здоровенный треугольный бак из плексигласа, вделанный в стену из искусственного камня, полную пещерок и расселин. Но сколько б раз ни ходил – а платить же приходилось за вход, – драный осьминог всегда прятался в стене. Иногда заметишь глаз, пару щупалец, и все. Жалкое зрелище.

Но однажды ночью я с парой приятелей нагло прошмыгнул в аквариум. В общем, плевое дело, охранник малость поднюхивал кайфа и постоянно забывал включить сигнализацию после обхода. Приятели отправились к баку с акулами, ну а я, непонятно отчего, – к осьминогу. В галерее было сумрачно, зеленый такой сумрак от аквариумов, и никого – здорово, скажу тебе. И представьте, гребаная тварь выползла из норы! Оказывается, осьминоги – ночные твари. Этот надулся и – пу-уфф! Выбросил струю воды, понесся в открытое море. Только там не море, а гребаный бак с водой, и бедолага хряпнулся о стекло, точно обвислый пузырь с водой. Потом, расстроенный, сдутый, опустился на дно, но быстро собрался с силами на еще одну попытку, надулся и – пу-уфф! Понесся в открытое море. И снова шлепался о плексиглас, опускался на дно – чтоб повторить все заново. Я смотрел минут десять – тварь так ничему и не научилась.

В общем, я малость сомневаюсь в Голдовых дифирамбах великому разуму цефалоподов.

Но штука-то вот в чем: хоть тварь и не могла ничему научиться, она и не сдавалась. Я прямо пожалел гада: он же так хотел на свободу, вырваться хотел. Днем-то не видно, прячется, а ночью только слепой не заметил бы, как осьминог ненавидит плексигласовый бак. И вот смотрю на Гудини, думаю про цефов, и, знаете, подспудная такая мыслишка: эх, не видели мы еще этих тварей ночью. В смысле, если невежественный засранец вроде меня еще в нежные прыщавые годы смог почувствовать симпатию к разросшемуся комку слизи, почему бы людям со временем не найти общий язык с цефами?

Ну конечно нет.

А ты небось на мой гон повелся?

* * *

Голд несет про древнюю историю, Гудини спрятался под камнем, и пришлось мне слушать про оспу и ацтеков.

– Задумывался, что бедные ацтеки чувствовали, впервые увидевши эти пустулы, увидевши, что эти выскакивающие пузыри делают? Одна из быстрейших в культурном развитии цивилизация на планете, отправленная в небытие существом в полмикрона размером? Удивительно, насколько часто подобное случается. Ты хоть задумывался, как бы история могла повернуться, будь у ацтеков вакцина?

Ясное дело, не задумывался. Но тут гением быть не надо, чтоб понять, куда Натан клонит.

– Пророк говорил: возможно, существует вакцина против спор. – Голд кивает мне. – Думаю, информация о ней теперь в комбинезоне, спрятана где-то. Потому-то Пророк и вернулся, он точно не доверяет – э-э… не доверял шельме Харгриву. Я даже удивлялся, не слишком ли Пророк параноидален. Но если долго комбинезон носить – это неизбежно, так или иначе. Твой поход к месту крушения того летающего блюдца показал главное: комбинезон – инопланетная технология. Да ни за что независимая разработка не дала бы такого сходства на молекулярном уровне. Кем бы ты ни был, ты, по сути, носишь цефовский экзоскелет. Мы всего лишь спилили серийные номера, перекрасили и налепили с дюжину крайнетовских патентов на черный ящик.

Голд вздыхает, качает головой.

– Давай-ка я тебе кое-что расскажу.

И рассказывает.

Оно больше похоже на теорию всемирного заговора. Левенворт такое любил гнать. Расскажи он неделю назад, я б глаза закатил и вздохнул – дескать, едет у парня крыша! А слушая Голда, подумывал: не мелковато ли, не слабо ли с градусом паранойи?

Взять для начала саму компанию, «ХаргривРаш». Ей больше ста лет, а я никогда про нее не слышал. Очевидно, они предпочитали держаться в тени, «ХаргривРаш» – компания за спиной компаний, темная сила, дергавшая за ниточки этих улыбающихся благодетелей нашего мира, «Монсанто», «Халлибертонов» и прочих в том же роде.

Вы только задумайтесь, вообразите компанию, по сравнению с которой «Халлибертон» выглядит народным благодетелем. Вообразите компанию, для которой «Монсанто» – солнечный благолепный фасад, прикрывающий темные делишки.

Да «ХаргривРаш» и прятаться не нужно было. На такого жуткого монстра просто никто глянуть не смел.

Они владели здоровенной плантацией радиотелескопов на участке земли в Аризоне, прикупленном после Хиросимы. Как только появились коммерческие спутники, прикупили их парочку, повесили на стационарной орбите.

И все это время искали пришельцев.

Мы тут говорим не про школьный наивный проект вроде СЕТИ, не про дешевку, собранную с миру по нитке чудиками-энтузиастами. Никто не умолял народ выделить кроху ресурса с их «ай-боллов», чтоб расшифровать космический шум, не продавал пирожки ради сбора денег. У проекта «ХаргривРаш» бюджет был как у банановой республики приличного калибра.

И согласно Голду, они знали, где искать и что. Правда, он не поведал мне, как они про это узнали.

Искали они больше полувека, небо чуть не насквозь проглядели, просеяли каждую гамма-вспыш– ку, весь рентген-диапазон, прогнали каждый всплеск статики через лучшие алгоритмы и фильтры, доступные за деньги, – и не нашли и хрена собачьего. За годы потеряли миллиарды, но не сдались, не бросили дело. Понимаете ли, это была не азартная игра, не тыканье пальцем в небо. Харгрив – не мечтатель, он не просто надеялся отыскать – знал доподлинно.

Полгода назад они поймали сигнал с орбиты Марса. Голд не знал, что за сигнал и в чем дело – к тому времени уже не работал на ХР, ушел, как он выразился, из-за «творческих разногласий». Но так или иначе, через полгода после сигнала – бац! – пришельцы в Манхэттене!

– Силы небесные, в моей голове не укладывается, – заключил Голд. – А в твоей?

Если б мог говорить, сказал бы: «Само собой, еще как укладывается». Я ж вам не гопник из подворотни, я солдат. Если б в жизни все было розовым и пушистым, во мне б нужды не было. Доктор Голд, у нас мир точно по Дарвину – ни места не хватает, ни жратвы, а если вдруг хватает, жрем до тех пор, пока не хватит. А потом деремся за остатки. Кто– кто, а уж ученый должен понимать такое дерьмо.

На что Харгрив надеялся, отправившись искать великих и могучих со звезд? Думал, они пригласят нас в могучую, великую галактическую федерацию, вылечат от рака и подарят секрет бессмертия? А они должны были нам задницу надрать – и надрали. Да любой стоящий пайка служивый сразу бы сказал: если там, далеко, большое и сильное – так сиди, пригнувшись, и сопи в дырки. Молись, чтоб не заметило.

Я вот про что: если мы на самом деле сцепились с гребаными пришельцами, с тварями, способными летать между звезд, так Голд ошибся, причем круто. Мы для них не как ацтеки для европейцев, мы будто киты для их китобоев. Мы пальмы для их гребаного напалма. Чего я понять не могу, так это как нам удается давать сдачи.

– Неизвестно даже, откуда они явились, – сообщает Голд. – Если у них корабль на орбите, то он защищен от всего, доступного нам. Если они раньше высадились – никто их не видел. А если они попросту телепортируются откуда-нибудь из-за Марса… спаси нас Господь!

Фыркнул, рассмеялся тихонько – смех висельника.

– И поступают же прямо по инструкции, по человеческому рецепту. Сперва пошли заразу, следом – конкистадоров. Майя хотя бы видели галеоны на горизонте.

Гудини вяло машет мне щупальцем через комнату. Над его аквариумом, слева, замечаю глянцевый снимок, подрисованное фото со спутника: побережье Восточного Китая, испещренное пунктирными линиями и надписями. Одна кажется знакомой. A-а, Лингшан.

Голд понял, что привлекло мое внимание.

– Конечно, конечно, постоянно забываю – Манхэттен-то не первая их остановка на экскурсии.

Да, слухи ползли. В начале десятилетия некая тайная операция пошла вразнос, как раз перед тем, как съехала с катушек погода и вся гребаная планета встала на рога. О чем только не болтали тогда – но вот слухов о пришельцах я не припомню.

– Там случилась… э-э… думаю, можно назвать это стычкой. Полагаю, мы повстречали именно цефов. Иначе, прикинь вероятность встречи с двумя разными расами инопланетян всего за три года? Пророк тогда играл первую скрипку. Ну, ты же с ним встретился. Он был главный в команде – но после Лингшана стал не тот.

Отвернулся, вздохнул.

– Нет, пожалуй, вру. Не он изменился – комбинезон его изменил. Теперешний твой комбинезон.

Медленно пожал плечами.

– Пророк в конце… э-э… наверное, отчасти повредился в уме, в последнее время уж точно. За определенный предел интеграции с Н-2 шагнуть трудно. Не всякий сможет. Тебе, наверное, пока беспокоиться не о чем. Пророк же носил его на себе слишком долго, я даже и не знаю в точности сколько. После Лингшана он исчез, испарился вчистую. Перестал доверять Харгриву, сумел отключить следящую схему и… – Голд поднес пальцы к губам, затем растопырил, помахал – будто воздушный поцелуй на прощание, – Конечно, туда послали команду. Но – ни пришельцев, ни наших парней, ни Пророка. А место спеклось до стекла. – Натан рассмеялся невесело. – Я так и не смог узнать, кто же это сделал… Думаю, Харгрив уже тогда винил меня. Не то чтобы я персонально отвечал за Пророка, но я был там, понимаешь? Неважно, сколько лабораторных симуляций прогонишь, прямо на поле боя прототип всегда дров наломает, это первейший закон любых испытаний. И вот я торчу в одной камере со всеми этими тяжеловесами от спецопераций, эдакий очкарик на побегушках, присмотреть, как там вводные для Н-2 и нет ли каких багов. Если комбинезон в аут уйдет, кого еще винить? Меня и приставили, чтоб подобного не случилось. Потом мы все посчитали Пророка трупом, но это полбеды. Беда явилась, когда пошли сообщения от него. Текстовые, голосовые, отследить невозможно, каждые два-три месяца подарочек из ниоткуда. К примеру, «у меня тут рвануло, жаль, тебя здесь не было». И прочее в том же духе. Насколько мне известно, больше ничего никому, даже его оператору. Вот Харгрив и подумал, что я тут как-то замешан. Пророк хоть и оперативник первейшего разряда, но хапнуть комбинезон у него бы ума не хватило, это уж точно. Я сумел доказать, что вовсе не хочу украсть секретные технологии – правда, это было не так уж и трудно, у «ХаргривРаш» есть машины, способные распознать ложь даже по частоте движения век, не говоря уже про многое другое. Но все равно моя карьера в «Призме» накрылась медным тазом. Ну, так или иначе, мы узнали, что Пророк не валяется трупом на дне какого-нибудь каньона в джунглях. Но мы его не видели, он никогда не появлялся, и я не представляю, сколько времени за прошлые три года он провел в комбинезоне. По-моему, он эту проклятую штуку так никогда и не снимал, а это значит… э-э…