Два сердца

Текст добавлен: 9 октября 2016, 18:52

Текст книги "Два сердца"

Автор книги: Питер Сойер Бигл

Жанр:

Классическое фэнтези

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Увы, я никак не могла вытащить клинок. Король был очень тяжелым, совсем как Малка, даже еще тяжелее, и все-таки я не сдавалась. Я тянула и тянула меч к себе, не замечая ни Молли, которая снова обхватила меня сзади и попыталась оттащить в сторону, ни грифона, который с урчанием начал перебираться через тело Лира, чтобы напасть на меня. Я, впрочем, слышала голос Шмендрика, который звучал как-то очень странно, словно издалека, и я даже подумала, что он поет одну из своих глупых песенок, которые сочинял для меня по пути сюда. Только с чего бы ему вздумалось петь сейчас?.. В конце концов я все-таки подняла голову, чтобы отбросить с лица прилипшие волосы, и тут грифон зацепил меня когтем и, легко оторвав от Молли, швырнул прямо на короля Лира. Я ударилась лицом о его железный нагрудник, но почувствовала только холод, словно доспехи умерли вместе с ним.

А потом грифон заглянул мне прямо в глаза, и это было хуже всего. Хуже даже, чем боль от когтей, хуже, чем никогда больше не увидеть маму, папу и этого дурачка Уилфрида. Хуже, чем знать, что я не сумела спасти ни короля, ни Малку. Грифоны не умеют говорить (драконы умеют, однако они разговаривают только с героями – так сказал Лир), но желто-золотые глаза чудовища, глядевшие прямо на меня, были настолько выразительны, что я буквально услышала:

Да, я скоро умру, но вы уже мертвецы, и я успею обглодать ваши косточки до того, как вороны доберутся до меня. Я умру, однако люди будут помнить, кем я был и что сделал, даже когда в вашем жалком муравейнике не останется никого, кто бы помнил ваши имена. А это значит, что я победил…

И я знала, что это – чистейшая правда.

В следующее мгновение я увидела над собой отверстый клюв и алый провал горячего зева. А потом это случилось. Сначала я думала – это просто облако.

Я была до того растеряна и напугана, что действительно подумала – это белое облако, которое почему-то скользит очень низко и очень быстро. И я почти не удивилась, когда облако ударило грифона в бок и отшвырнуло в сторону, а я покатилась по земле прямо в руки Молли, которая обхватила меня так крепко, что я едва могла дышать. В конце концов мне все же удалось высвободить голову, и тогда я увидела, что это было…

В своих мыслях я вижу это до сих пор. Даже сейчас, в эту самую минуту…

Они вовсе не похожи на лошадей. Даже не знаю, почему люди считают иначе. Конечно, у них те же четыре ноги и хвост, но на этом сходство и кончается. Копыта у них раздвоенные, как у козы или оленя, а голова меньше, чем у лошади, и гораздо изящнее. Да и все туловище совсем не конское, так что сказать, будто единороги похожи на лошадей – все равно что сравнивать снежинку с коровой. Рог у них длинный и кажется очень тяжелым: даже удивительно, как такая тонкая шея может выдержать подобную тяжесть.

Шмендрик стоял на коленях с закрытыми глазами. Только губы его шевелились, словно он все еще пел. «Амальтея, Амальтея…» – шептала Молли, но она обращалась не ко мне и вообще ни к кому. Единорог стояла напротив грифона, и разделяло их только тело короля. Ее изящные передние ножки слегка приплясывали на месте, но я видела, что задние ноги Амальтеи напружинились, как у баранов, когда они готовятся к атаке, только бараны опускают голову почти к самой земле, а Единорог, напротив, подняла голову вверх, так что длинный витой рог засиял в солнечных лучах, словно перламутровая раковина. Внезапно Она испустила крик, от которого мне снова захотелось зарыться головой в подол Моллиного плаща и заткнуть уши руками – столько в этом крике было обжигающей ярости и… боли. Потом голова Единорога опустилась…

Хотя и смертельно раненый, грифон не собирался сдаваться и сопротивлялся с мужеством отчаяния. Неуклюже подпрыгнув, он ринулся навстречу Единорогу, но Амальтея легко уклонилась, и страшный окровавленный клюв впустую щелкнул рядом с ее белоснежными ногами. И каждый раз, когда грифон атаковал, Амальтея разворачивалась (намного быстрее, чем это сделала бы любая лошадь) и сама делала выпад прежде, чем чудовище успевало отпрянуть и изготовиться к обороне. Это было немножко несправедливо по отношению к грифону, но я больше его не жалела.

И вот наконец Единорог мотнула головой и, ударив грифона рогом плашмя, одним движением сбила его с ног. Но еще до того как Амальтея повернулась, чудовище с неожиданным проворством вскочило и прыгнуло вверх. Мертвая львиная часть очень мешала грифону, но он отчаянно забил крыльями и сумел подняться достаточно высоко, чтобы оказаться на спине Единорога. Вцепившись в белую шкуру Амаль-теи своими орлиными когтями, чудовище пустило в ход клюв, стараясь добраться до горла. Я вскрикнула – просто не смогла сдержаться, но Амальтея уже встала на дыбы, да так резко, что я испугалась, как бы Она не опрокинулась. Однако Единорог устояла, зато грифон не удержался и полетел на землю, а уже в следующий миг Амальтея развернулась и – стремительная, как белая молния – вонзила рог между железными перьями, пронзив второе сердце чудовища.

После этого Она еще долго топтала врага копытами, но в этом уже не было нужды.

Шмендрик и Молли бросились к королю. Они не смотрели на поверженного грифона и почти не обращали внимания на Единорога. Я тоже хотела вернуться к Малке, но вместо этого пошла за ними к Лиру. Грифон нанес ему страшную рану – я хорошо рассмотрела ее во время своей отчаянной попытки завладеть королевским мечом и уже не думала, что король может быть жив. Но он был жив, хотя и едва-едва. Когда мы опустились рядом с ним на колени, он открыл глаза и, приветливо улыбнувшись нам, проговорил отчетливо и внятно:

– Лисон?.. Кажется, мне пора принять ванну.

Я не плакала. И Молли тоже не плакала. А вот Шмендрик плакал.

– Нет, Ваше Величество! – сказал он. – Вам не нужна ванна, правда…

На лице Лира появилось озадаченное выражение.

– Но от меня дурно пахнет, Лисон. Мне кажется, я опять обмочился. С этими словами он потянулся к моей руке и стиснул с неожиданной силой.

– А-а, малышка… – произнес он. – Я тебя знаю, малышка. Не надо меня стыдиться, я просто стар.

Я тоже, как смогла, пожала его пальцы.

– Привет, Ваше Величество! – проговорила я, не зная, что еще сказать. – Привет, Ваше…

Его лицо вдруг стало очень молодым, прекрасным и счастливым, а взгляд устремился куда-то поверх моего плеча, и я поняла, что хотя бы взглядом он тянется к кому-то или к чему-то позади меня. Потом я почувствовала на затылке чье-то теплое дыхание и, обернувшись, увидела Единорога. Она была вся в крови, которая текла из глубоких ран на спине и шее, но в ее глазах был только Лир. Я отодвинулась, чтобы не мешать Ей дотянуться до него, а когда снова посмотрела, король был уже мертв. Мне девять, уже почти десять, и я способна отличить живого человека от мертвого.

Единорог еще долго стояла над телом короля Лира. Сначала я стояла рядом, однако спустя какое-то время отошла в сторону и присела рядом с Малкой. Потом ко мне подошла Молли. Только Шмендрик остался стоять на коленях рядом с королем, и я видела, что он разговаривает о чем-то с Единорогом. Я не слышала, что он говорит, но по его лицу я видела – он о чем-то просит Амальтею. О чем-то очень важном, быть может – о самом важном, что только может быть… Моя мама говорит, будто всегда знает, когда я собираюсь о чем-то попросить – еще до того, как я открою рот. Единорог ничего не отвечала, – единороги, я думаю, тоже не умеют говорить, – но Шмендрик продолжал упрашивать Ее, пока Она не повернула голову и не посмотрела на него. Только тогда маг замолчал и, встав на ноги, медленно побрел куда-то к деревьям. Один. А Единорог осталась стоять, где стояла.

Молли тем временем пыталась меня утешить. Она говорила, какая Малка была храбрая и что она, наверное, единственная собака в мире, которая напала на грифона. Еще она спросила, были ли у нее щенки, и я сказала – да, но ни один из них не был Малкой. Даже странно, как Молли изо всех сил старалась утешить меня, а я утешала ее, потому что у нее ничего не получалось. Впрочем, утешать меня было не нужно. Все это время я испытывала какое-то непонятное спокойствие, словно находилась ужасно далеко от всего – почти так же далеко, как Малка. Я не плакала, а только закрыла ей глаза, как закрывают глаза людям, и снова и снова гладила ее по жесткой, спутанной шерсти.

Единорога я не заметила. Молли должна была видеть Ее, но она ничего мне не сказала и даже не пошевелилась. Я продолжала ласкать Малку и ни на что не обращала внимания, пока голова Единорога не склонилась над самым моим плечом. Она была так близко, что я отчетливо видела засохшую кровь грифона в бороздках спирального рога, но мне было ни чуточки не страшно. Как я уже сказала, я вообще ничего не чувствовала. Потом длинный рог очень легко коснулся Малки в том месте, где я ее гладила… и Малка открыла глаза.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она снова жива. Мне потребовалось куда больше времени. Малка тем временем высунула язык и задышала часто-часто, словно ей очень хотелось пить, и Молли сходила куда-то и принесла в ладонях немного воды. Малка все вылакала и попыталась встать, но запуталась в ногах и повалилась на бок, как щенок. Она, однако, не сдавалась и вскоре уже стояла на всех четырех лапах, хотя еще немного покачивалась. Несколько раз Малка пыталась лизнуть меня в лицо, но все время промахивалась; когда же ей это удалось, я наконец заплакала.

Потом Малка увидела Единорога и сделала очень странную вещь. Сначала она несколько секунд смотрела на Амальтею, а потом поклонилась на свой собачий манер или сделала реверанс: вытянув передние лапы, Малка опустила голову и положила ее между ними на землю. А Единорог очень осторожно ткнула Малку носом.

Потом Единорог впервые посмотрела на меня. Или, может быть, я впервые увидела Ее по-настоящему. Рог, копыта, Ее волшебная белизна – все это сейчас не имело значения, потому что я смотрела прямо в Ее глубокие, бесконечно глубокие глаза. И каким-то образом они избавили меня от того, что я увидела в глазах грифона, потому что весь ужас, который я пережила, не исчез – ни когда чудовище умерло, ни даже когда ожила Малка. В глазах Единорога был весь огромный мир – мир, который я, наверное, никогда не увижу, но сейчас это было не важно, потому что я его видела, и этот мир был прекрасен, и я тоже была его частью. И теперь, когда я думаю о Джихейн, о Лули и о моей Фелисите, которая, как Единорог, могла разговаривать только глазами, я думаю именно о них, а не о грифоне. Вот что произошло, когда я и Единорог посмотрели друг на друга.

Я не заметила, как Единорог попрощалась с Молли и Шмендриком, не увидела, как Она умчалась прочь. Да я и не хотела этого видеть. Зато я слышала, как Шмендрик сказал:

– Простая собака… Я сам чуть не умер, когда пел для Нее; я призывал Ее на помощь Лиру как никто и никогда не призывал ни одного единорога, но Она оживила не его, а эту паршивую овчарку! Но Молли возразила:

– Она тоже любила его, вот почему Она позволила ему умереть. И пожалуйста, говори потише – девочка может услышать…

Я хотела сказать, что это ничего и что я понимаю – Шмендрик говорит так, потому что очень расстроен, но Молли подошла ко мне и стала вместе со мной гладить Малку, и мне не пришлось ничего говорить.

– Мы проводим тебя и Малку домой со всем почетом, который подобает двум леди, – проговорила Молли. – А потом мы отвезем домой короля…

– И я никогда больше вас не увижу, – закончила я. – Ни вас, ни его…

– Сколько тебе лет, Суз? – спросила Молли.

– Девять, – ответила я. – Скоро будет десять. Ты же знаешь.

– А ты умеешь свистеть?

Я кивнула, и Молли огляделась по сторонам с таким видом, словно собиралась что-то украсть. Потом она наклонилась ко мне и прошептала:

– Я хочу сделать тебе один подарок, но ты не должна открывать его до тех пор, пока тебе не исполнится семнадцать. В свой семнадцатый день рождения ты должна будешь отправиться в какое-нибудь уединенное, тихое место, которое будет тебе очень дорого, и посвистеть вот так…

И Молли просвистела мне короткую музыкальную фразу, а потом заставила меня повторять ее снова и снова, пока не убедилась, что я все запомнила точно.

– Больше не свисти, – сказала она. – То есть ты не должна насвистывать эту мелодию вслух, пока тебе не исполнится семнадцать, но про себя ты можешь повторять ее сколько угодно. Ты понимаешь разницу, Суз?

– Я не ребенок, – ответила я. – И все понимаю. А что случится, когда мне стукнет семнадцать и я ее просвистю… просвищу?

Молли улыбнулась.

– К тебе кое-кто придет… Я только не знаю, кто это будет. Может быть, это будет величайший в мире маг, может быть, просто одна старая женщина, которая питает слабость к непослушным и отважным детям. – Она несильно ущипнула меня за щеку. – А может быть – только может быть! – это будет Единорог, потому что с тобой, Суз, всегда будут случаться удивительные и прекрасные вещи. Даю тебе честное слово, хотя ты, наверное, думаешь, что слово старухи немногого стоит. В общем, кто-нибудь к тебе да придет…

А потом мы положили тело короля на его лошадь и тронулись в обратный путь, и я снова ехала со Шмендриком, как в начале нашего путешествия. И они проводили меня до самого дома, как обещали, и сказали моим маме и папе, что грифон мертв и что я помогала его прикончить. (Видели бы вы лицо Уилфрида, когда он услышал такое!..) На прощание Шмендрик и Молли по очереди обняли меня, и Молли шепнула мне на ухо: «Помни! Не раньше, чем тебе исполнится семнадцать!..». После этого они уехали, чтобы отвезти короля обратно в замок и похоронить, а я выпила кружку холодного молока и отправилась вместе с папой и Малкой загонять стадо на ночь в сарай.

Вот и все, что со мной случилось. Мелодию, которую насвистела мне Молли, я постоянно повторяю, но только про себя, в уме. Иногда она даже снится мне ночью, но я никогда не насвистываю ее вслух. Еще я часто беседую о нашем приключении с Малкой, потому что нужно же мне хоть с кем-нибудь поговорить!.. Я обещала ей, что когда мне исполнится семнадцать, я возьму ее с собой в свое заветное место, которое я уже выбрала. Малка к этому времени будет, конечно, уже очень пожилой собачьей леди, но это не имеет значения, потому что кто-нибудь обязательно к нам придет.

Я надеюсь, что это будут Молли и Шмендрик. Единорог, конечно, очень красива, но они ведь мои друзья, и мне хочется, чтобы Молли снова меня обняла и рассказала все те удивительные истории, которые не успела рассказать в прошлый раз, и чтобы Шмендрик снова спел мне свою глупую песенку:

Сузли, Сузли, тра-ля-ля,

Между нами говоря,

Егоза и непоседа хочет видеть короля.

Сузли, Сузли, непоседа,

Что тут долго говорить?

Отвечай-ка поскорее,

Будешь ты со мной дружить?..

Да, ради этого я могу и подождать.

Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН