Текст книги "Серебряная воительница"

Автор книги: Питер О'Доннел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Может быть, но я в этом сильно сомневаюсь.

Квинн начал хрипло смеяться, хотя от этого саднило в горле и ломило все тело.

– Господи, тогда они сильно просчитались. Порезвились они неплохо, до упаду, в прямом и в переносном смысле. – Он продолжал смеяться, но смех перешел в подобие плача, и по лицу потекли слезы. Ему было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать и продолжал смеяться и дрожать. Тогда она остановила машину, и он почувствовал ее холодную ладонь на своей шее. Он попытался оттолкнуть ее руку, прохрипев: – Со мной все нормально, милочка. Я в полном порядке… Оставьте меня в покое.

Но рука осталась там, где была, и в ее голосе послышались удивительная теплота и мягкость:

– Бедный старый Квинн со своей поврежденной головкой. Ну, полно прикидываться крутым, лучше расслабьтесь… Сейчас надо проглотить пару таблеток, а потом проснуться в хорошей удобной кровати и почувствовать себя новым человеком…

Огромным усилием воли Квинн взял себя в руки. Сквозь туман он увидел, как Модести снова взяла аптечку, извлекла из нее флакон с таблетками. Она повернулась к нему с улыбкой и он почувствовал приступ отвращения к себе.

– Извините, что называл вас милочкой, – прохрипел он. – Беда в том, что у меня мерзкий характер…

Глава 3

В маленькой нормандской церкви собралось человек пятьдесят. Церковь Святой Марии находилась в Викофорде, графство Беркшир, в двух милях от Темзы.

Леди Джанет Гиллам сидела в конце третьей скамьи с молитвенником на коленях. У нее болели челюсти, которые она судорожно стискивала, чтобы подавить неудержимые приступы смеха. Суровое пресвитерианское воспитание в детстве, проведенном в горах Шотландии, оказалось недостаточным барьером против непочтительности, вспыхнувшей в ней, когда молодой священник начал последний псалом.

Сидевший за органом Вилли Гарвин был облачен в стихарь. Он тщательно смазал свои белокурые волосы чем-то вроде бриолина, чтобы они не так своевольничали. Обернувшись к леди Джанет, Вилли закатил глаза. Затем, исполненный достоинства и даже величия, он начал играть гимн.

Уже в четвертый раз за это утро он играл один и тот же гимн. У леди Джанет болела грудь, а в глазах стояли слезы. Она склонилась над молитвенником и беззвучно шевелила губами, но не могла заставить себя запеть, потому что боялась рассмеяться в голос.

Она прекрасно помнила, какую физиономию скорчил Вилли, когда два дня назад она посетила его в его пивной под названием «Мельница» и попросила помочь.

– Хватит меня разыгрывать, Джанет, – отозвался тогда Вилли. – На такие штучки я не покупаюсь.

– Нет, я серьезно. Просто заболел органист, и мистер Пик уже договорился с кем-то на вечер, но с утром у него ничего не вышло, и я обещала посодействовать. Вилли, наш священник – очень милый молодой викарий, и без музыки служба будет просто испорчена. Когда он обратился ко мне за помощью, у меня просто не нашлось сил отказать.

– Но почему он обратился за помощью к тебе? Разве ты овечка из его стада?

– Нет, но он обо мне очень высокого мнения, и я решила, что ты сможешь выручить.

– Орган? Ну, в приюте я научился нажимать клавиши, но только для одного гимна.

– Верно, но ты же сам говорил, что на эту мелодию можно спеть несколько разных псалмов.

– Какая мелодия? Ля-ля-ля-ля-ля-ля и так далее. Устали ноги от трудов, и грусть у нас в сердцах…

– То, что надо. Я уже сказала мистеру Пику, чтобы он подобрал четыре псалма на твою мелодию.

Вилли удивленно посмотрел на дочь графа и сказал:

– Безумное дитя шотландских гор.

– Так нельзя разговаривать со своей возлюбленной, Вилли.

– Последний раз я был в церкви в семнадцать лет, – задумчиво проговорил Вилли. – И то залез, чтобы стырить свинец с крыши.

– Ты был очень дурным юношей.

– Не то слово, Джен. Отвратительным. И еще тупым, потому как меня то и дело ловили.

– Ну, теперь тебе представился шанс немножко искупить свою вину. И подумай, какую отличную историю ты затем сможешь рассказать ее высочеству.

Так леди Джанет называла Модести Блейз. Когда-то в этом обращении имелся враждебный подтекст, но с тех пор много воды утекло. Леди Джанет поняла, что эта высокая темноволосая красавица и не думала привязать к себе Вилли Гарвина. Другое дело, что какая-то часть Вилли навсегда принадлежала Модести, но с этим уже нельзя было ничего поделать, поскольку эти прочные связи уходили в далекое прошлое, когда Модести и Вилли вместе делали загадочные и темные дела и вместе смотрели в лицо беде.

Леди Джанет нашла в себе силы примириться с этим. Более того, она понимала, что и ей принадлежит та часть Вилли, которая, напротив, никогда не будет принадлежать Модести. Удивительно, думала леди Джанет, что Модести и Вилли не только не вступали ни в какие отношения, подразумевавшие физическую близость, но что они как-то вообще не подозревали, что такое между ними возможно. Так повелось издавна, и вряд ли будущее могло внести в этот порядок перемены.

Леди Джанет не могла с уверенностью сказать, что именно последний аргумент насчет хорошей истории для ее высочества и склонил чашу весов в пользу участия Вилли в церковной службе, но даже если так оно и было, леди Джанет не обиделась бы. Согласился – и слава Богу. Вилли доиграл псалом, а потом откинулся на спинку стула с довольным и даже величественным видом славно потрудившегося человека. Когда же, получив прощальное благословение викария, прихожане стали подниматься с мест и двигаться к выходу, Вилли решил порадовать их на прощание еще раз этой же мелодией. Некоторые недоуменно озирались, но Вилли и бровью не повел.

Когда леди Джанет оказалась в машине Вилли и они поехали на ее ферму, что находилась в миле от его пивной, она наконец дала волю смеху.

– Господи, Вилли… В этом стихаре ты выглядел как клоун. Я просто думала, что не доживу до конца…

– Я заметил, что ты была тронута, Джен. Да, во мне есть что-то клерикальное… И более того, я даже мог бы сегодня кое-что заработать. Викарий сказал, что обычно это стоит семьдесят пять пенсов.

– Вилли, и что же ты ответил мистеру Пику?

– Я сказал, что об этом уже договорено с тобой и ты непременно заплатишь мне сторицей…

Он обернулся к ней, и на его лице изобразилась обида:

– Я не прав?

Она рассмеялась и, взяв его под руку, сказала:

– Все зависит от обстоятельств. Я не люблю спешки. Ты можешь у меня заночевать?

– Я захватил с собой зубную щетку и ночную рубашку.

– Какой у нас умный органист!

В час ночи леди Джанет лежала, положив голову на плечо Вилли, и ее искалеченная нога ныла.

Час назад они легли в постель, но не занимались любовью. Телефонный звонок от Модести из ее парижской квартиры стал тучей на доселе ясном небосводе.

В автомобильной катастрофе погиб друг Модести и Вилли – некто Таррант. Сэр Джеральд Таррант. Джанет как-то раз видела его на «Мельнице». Весьма обходительный джентльмен, манерой держаться и одеваться напоминавший об эпохе Эдуарда VII.

– Ты не спишь, Джен? – спросил Вилли.

– Нет, нога зудит.

– Хочешь, помассирую?

– Если не перестанет, то будь добр… А что, этот Таррант был большим человеком в разведке?

– Да, но тебе об этом ничего не должно быть известно.

– Господи, Вилли, у меня есть и глаза, и уши, и за эти годы мне стало кое-что известно про вас с Модести. – Ее пальцы нащупали шрам на бедре Вилли. – Когда вы отправлялись на задания, ведь вы старались для Тарранта?

– Пару раз было дело…

– Я знаю, вы ведь не обязаны этим заниматься. Тогда почему вы ищете неприятностей на свою шею?

– Мы сами ничего не ищем. Просто время от времени возникает нечто такое, от чего просто нельзя убежать…

– Почему это?

– Есть причины.

Джанет замолчала, погружаясь в воспоминания. Вот лежит в своей постели она, леди Джанет Гиллам, дочь графа, и ее голова покоится на плече у кокни, который появился в ее жизни пару лет назад. Это все произошло уже после ее бурных деньков, закончившихся свадьбой с Уолтером Гилламом, постоянно пьяном плейбоем, который однажды не совладал с машиной и отправился в мир иной, а Джанет потеряла левую ногу до колена.

Несколько месяцев спустя, хромая на протезе, она покинула больницу совсем другим человеком. Она отвергла помощь отца и, поселившись на ферме, стала налаживать ее работу. Эту ферму Уолтер купил в припадке безумия, и она всосала в себя чуть не все его деньги. После четырех лет отчаянной работы, когда Джанет исполнилось двадцать восемь, дела стали налаживаться, и тут на сцену вышли трое мужчин с холодными взглядами, которые предложили ей защиту от тех неприятностей, которые запросто могли случиться с фермой. Причем защита эта стоила довольно дорого.

Джанет так и не выяснила, откуда узнал о случившемся владелец пивной «Мельница» Вилли Гарвин, весьма редко бывавший в своих владениях. Так или иначе, однажды он появился у нее и с улыбкой сообщил, что ей теперь не о чем беспокоиться и никто больше не потревожит ее покой.

Слово свое он сдержал и круто разобрался с этими людьми. Она с удивлением обнаружила, что он не только подверг себя опасности ради нее, но совершенно искренне считал это сущим пустяком.

Джанет оказалась в постели с Вилли вовсе не из благодарности, но потому, что ей этого очень захотелось. Это удивило ее самое, ибо она была уверена, что после потери ноги не сможет заставить себя переспать с мужчиной и выставить напоказ свое уродство. Но внутренний голос подсказал ей, что Вилли вовсе не будет этим шокирован, и, как выяснилось впоследствии, внутренний голос не обманул леди Джанет.

В обществе Вилли она совершенно не стеснялась своего увечья. Он не то чтобы игнорировал его, но просто принял как факт. Причем принял полностью, и теперь она могла запросто попросить его пристегнуть ей протез или помассировать культю, зная, что Вилли не испытывает никаких неприятных чувств.

По негласному уговору их отношения были лишены каких-либо уз. Вилли часто куда-то исчезал. Джанет догадывалась, что в его жизни есть и другие женщины. Когда он возвращался к ней, она неизменно радовалась. Но и он не принимал ее общество как что-то само собой разумеющееся. Существовало еще одно молчаливое условие – если когда-либо она пожелает прекратить их отношения, Вилли готов принять это без вопросов и обид.

Теперь Джанет вернулась мыслями к той тревожной теме, о которой вот уже два месяца все пыталась заговорить. Она сама не понимала, что ей мешает это сделать. Возможно, гордость. Нежелание злоупотреблять доверием. Даже нечто похожее на страх, если Вилли сочтет необходимым вмешаться.

– В чем дело, Джанет? – раздался его голос из темноты.

– В каком смысле?

– Тебя что-то гложет. Я не хотел проявлять назойливость. Сперва решил, что ты задумала сказать мне «прощай», но вроде бы это не так. Поэтому, если я могу тебе чем-то помочь, говори.

Она включила лампу на столике, оперлась на локте, глядя на него и пытаясь собраться с духом. Он же коснулся ее волос и сказал:

– Решай сама.

Джанет, как раз не приняв никакого решения, уклончиво спросила:

– Что делает человек, когда его шантажируют, Вилли?

– Этот человек ты?

– Нет. – Она помолчала и снова заговорила: – Это моя младшая сестра Фиона. Она замужем за американским магнатом. Как-то она была тут проездом, а вернее, пролетом из Нью-Йорка. Тебя в это время тут не было.

– Кто-то взял ее в оборот?

– Вот уже два года ее шантажируют. Она не выдержала и все мне рассказала, но потом, по-моему, решила, что сделала это напрасно.

– Что за рычаг?

– Три года назад у нее был роман. Все уже позади, и подробности мне неизвестны, но кто-то об этом очень хорошо осведомлен.

– Почему бы ей не повиниться перед своим магнатом?

– Ты не знаешь Томми Лангфорда. Он просто распнет ее. И у них двое детей.

– Она знает, кто этим занимается?

– Нет. Во всяком случае, это не ее бывший возлюбленный. Он умер от инфаркта.

– У шантажиста есть доказательства?

– Фиона не уверена. Но в этом даже нет необходимости. Про нее все известно – где, когда и как. Она не сможет посмотреть Томми в глаза, если они ему все расскажут.

– Они?

– К ней обратилась с этим монахиня. Монахиня-шотландка. Но Фиона уверена, что за ней кто-то скрывается.

– Монахиня? Ты хочешь сказать, лжемонахиня?

– Наверно. Вряд ли настоящие монахини занимаются шантажом.

– И не было письма? Они просто послали монахиню?

– Насчет письма я не знаю. Я не понимала, какие вопросы тут следует задавать.

– Еще бы. – Вилли взял ее за руку. – Фиона не говорила, сколько она им уже заплатила?

– Не знаю всей суммы, но в месяц это тысяча долларов.

– Что? Каждый месяц? И как же передаются деньги?

– Она ежемесячно переводит их со своего счета на счет какой-то благотворительной организации в банке Макао.

– Как называется банк?

– Фиона говорила, но я запомнила только первое слово «ново».

– «Ново Банко провидент э комерсиаль де Макао»?

– Да, похоже. – Джанет удивленно уставилась на Вилли. – Откуда ты знаешь?

– У нас были в свое время дела в Макао и Гонконге. – Он говорил как-то машинально, погрузившись в свои размышления. – Ну а благотворительность тут как нельзя кстати. Меньше надзор. – Он подумал еще немного, потом нахмурился. – Но это слишком мало, Джен. Нет, тысяча долларов в месяц не проходит…

– Не проходит у кого?

– У аферистов. Такой организации интересен большой оборот.

– Что ты знаешь об организациях?

– Об этой мне кое-что известно.

– Я могу тебе только рассказать, что я спросила у Фионы. Я задала вопрос, почему она не обратится в тот банк и не постарается выяснить, кому реально принадлежит благотворительный счет, но она прямо-таки запаниковала. Сказала, что это бессмысленно, поскольку расспросы ничего не изменят. Она готова платить и дальше, лишь бы Томми ничего не узнал.

– Этим все равно дело кончится. Они выжмут из нее все соки, а потом…

– Нет, не похоже, – возразила Джанет. – Они не требуют увеличения суммы, а она может себе позволить выплачивать двенадцать тысяч в год. У нее есть свой доход. По ее словам, это, конечно, ощутимо, но не смертельно.

– Итак, она готова платить и дальше?

– Вроде бы. Она и мне это рассказала только для того, чтобы немножко излить душу. Она не надеялась, что я как-то смогу ей помочь. – Джанет пожала плечами. – Но это ужасно… Я подумала, вдруг ты сможешь мне что-то присоветовать.

В этой стране полиция проявляет осторожность, когда ведет дела связанные с шантажом. Но я ничего не знаю насчет Америки. И как ведет себя Интерпол. Он, кстати, занимается такими вещами?

Вилли покачала головой.

– Интерпол вмешивается, когда к нему обращаются страны-участницы этой организации, а Фиона вряд ли захочет заявлять. Он замолчал на добрую минуту, задумчиво глядя на каштановые завитки над ухом Джанет. – Занятно… Может, мне поговорить с Принцессой?

– Очень мило с твоей стороны, – улыбнулась Джанет. – А я и не знала, что у тебя есть от нее секреты.

– Моих собственных нет. Но это твой секрет. Если хочешь, я буду нем как рыба. Но афера странная, а Принцесса обожает такие ребусы.

– Ну а если она поймет, что к чему?

– Тогда, глядишь, мы сможем Фионе помочь. Без лишней огласки.

Джанет снова уронила голову ему на грудь и тихо сказала:

– Знаешь, мне не хотелось бы быть ей обязанной.

– Ничего подобного. Скорее, тут все наоборот.

– Ты хочешь сказать, это все потому, что я тогда взяла папин самолет и доставила тебя в Глазго, когда ее захватили в замке Гленкрофт?[2]2
  Рассказ «Спасение принцессы».


[Закрыть]

– Если бы мы не поспели вовремя, ее бы растерзали. То, что ты сумела раздобыть самолет, решило исход игры. Она не из тех, кто будет висеть у тебя на шее и шептать слова благодарности, но если ты попадешь в беду, она примчится на выручку.

– Ладно, тогда поговори с ней, Вилли.

– Она вернется через пару дней, и я ей все расскажу.

В девять утра Жорж Дюран позвонил в парижскую квартиру Модести.

– Ваш мистер Квинн не из тех, кого я назвал бы идеальным пациентом.

Когда зазвонил телефон, Модести стояла перед мольбертом с кистью в руках и пыталась перенести на холст изображение фруктов и цветов в вазе. Модести не отличалась способностями живописца и почти всегда уничтожала свое творение, как только чувствовала, что улучшить холст уже не может, но странным образом эти попытки-провалы оказывали на нее целительное воздействие. Она сказала в трубку:

– Не могу вам посочувствовать, Жорж. Большинство ваших пациентов богаты и привередливы. Квинн беден, хотя тоже, оказывается, капризен. Ну, что показали анализы? Есть какие-то серьезные повреждения?

– Нет. Запястье без переломов, и мы обрабатываем его вовсю. Молодому человеку повезло – у него прочный череп, но сотрясение оказалось сильным, и я велел ему оставаться в больнице еще три дня.

– Он знает, что ему не придется платить?

– Да. Но он требует, чтобы я сказал, где сейчас вы находитесь и как с вами связаться.

– Это ни к чему, Жорж. Спрячьте его одежду, если других способов воздействия у вас не осталось, а потом через три дня отпустите его на все четыре стороны.

– Как вам будет угодно, Модести. Вообще, не помешало бы ввести ему транквилизаторы. У этого мистера Квинна – как говорят англичане – на спине сидит обезьяна.

– Заметила. В наше время этим страдают многие, Жорж.

– Вот именно. И потому мое психиатрическое отделение просто процветает. Большие успехи.

– Для пациентов?

– Порой и для них тоже, – рассмеялся Дюран. – Как поживает очаровательный Вилли Гарвин?

– Нормально. Но сейчас нам не до веселья.

– Ах да, у вас погиб друг. Еще раз примите мои соболезнования.

– Спасибо, Жорж. И за звонок тоже спасибо…

Модести положила трубку и поглядела на холст с веселым отвращением. Хаос. Пародия на натюрморт. Она выдавила из тюбика на палитру еще немножко краски и стала задумчиво смешивать тона. Она никак не могла ответить на какой-то смутный, толком не сформулированный вопрос, который крутился у нее в голове. Вопрос был связан с Квинном. Это тем более раздражало, что она понимала: ответ на него не будет иметь никакого значения. Ни малейшего значения.

Но в глубинах подсознания, там, где логика уже не имела власти, где дремали давние воспоминания, маленький червячок интуиции, отчаянно извиваясь, пытался пробиться наверх, в царство рассудка, и сообщить ей, что она ошибается.

– Обидно, – сказал мистер Секстон. – Если бы мы знали, что на него наткнулась, и так быстро, сама Модести Блейз, я занялся бы этим лично. Эти вспомогательные силы годятся только для самых простых операций.

На другом конце длинного обеденного стола Ангел переместила центр тяжести на правую ягодицу, чтобы немножко пощадить левую, на которой большой и указательный пальцы мистера Секстона оставили синяк. Она чуть поддернула короткую юбку, чтобы сидевший рядом Да Круз мог по достоинству оценить ее ножки. Да Круз был единственным человеком в этом Богом забытом замке, кто пользовался ее симпатией. Он не отличался разговорчивостью, но в нем было что-то возбуждающее. Может, потому что в его жилах текла португальская кровь, на одну четверть разбавленная китайской.

Меллиш, сидевший на другом конце стола, англичанин с лысиной, просвечивавшей сквозь золотистый пух волос, вызывал у нее презрение и своей внешностью, и манерой говорить. Трое косоглазых – японцы или китайцы, – которые готовили еду и убирали, в расчет и вовсе не принимались. Что же касается мистера Секстона, то от одного его вида Ангелу становилось не по себе. Господи, только не он…

Ее беглый осмотр представителей мужского пола не включил лишь человека, сидевшего во главе стола в желтой шерстяной рубашке с красным шейным платком, продернутым в золотое кольцо. Он сидел и жевал кусок сыра, размышляя над репликой мистера Секстона. Полковника Джима невозможно было воспринимать с этой точки зрения. Это был крупный мужчина лет пятидесяти с лишним, с фигурой, напоминавшей грушу. У него была широкая грудь и еще более обширный живот. Широкий вислогубый рот, огромный подбородок и кустистые брови. Порой Ангелу казалось, что полковник Джим пугает ее сильнее, чем даже мистер Секстон.

Ангелу и в голову не пришло бы показывать свои ножки полковнику Джиму, особенно коль скоро справа от него восседала его супруга – лупоглазая Люси со светлыми кудряшками, впечатляющими выпуклостями и вкрадчивым голосом.

Ох уж этот полковник Джим! Ангел мысленно фыркнула. Всем было велено называть его именно так. Кроме, понятно, Люси. Можно подумать, тут какой-то офицерский клуб… Но у него в башке имелись шарики. Он сумел придумать неплохую аферу. Начал в Штатах, а теперь осваивал новые территории в Европе. Ангел надеялась, что у нее будут длительные командировки, но в этом замке можно было околеть от тоски. Полковник Джим торчал тут уже целый год, а они с ним… Она еще чуть подняла юбку и искоса посмотрела на Да Круза.

Между Меллишем и мистером Секстоном сидела Клара в джемпере, юбке и с ниткой жемчуга на шее и доедала «крем-карамель», отправляя маленькие порции десерта в свой чопорный рот. Клара положила ложку и хотела что-то сказать, но осеклась. Как раз в этот момент в пустотах сознания Люси Страйк появилось какое-то подобие мысли, а в таких случаях она тотчас же выражала ее в словах. И Люси не любила, когда ее перебивали. Не любил, когда перебивали его супругу, и полковник Джим. Люси положила руку на запястье мужа и сказала с сильным южным акцентом:

– Папочка, я подумала…

Полковник Джим одобрительно кивнул.

– Умница, мамочка. О чем же ты подумала?

Она поджала свои пухлые губки и оправила белый свитер, под которым рельефно очерчивались большие груди. Кожа у нее была гладкая, естественного приятного цвета. В карих глазах, которые были слегка выпучены, свидетельствуя о плохой работе щитовидки и хорошем сексуальном аппетите, появилось задумчивое выражение.

– Так вот, я подумала, что мы не знаем, видел тот человек что-то или нет. Надо бы найти его и выяснить…

– Конечно, мамочка. Только стоит ли тратить время на то, чтобы что-то у него выяснять. Куда проще отыскать его, а потом сделать так, чтобы он замолчал раз и навсегда.

– Я не закончила говорить, папочка…

– Извини, цыпа. – Полковник Джим потрепал ее по щеке. – Продолжай.

– Я хочу сказать: та женщина, о которой говорил мистер Секстон… Если она разобралась с нашими глупцами и забрала того человека и если он остался жив, она обязательно отвезет его к доктору или в больницу. А вокруг не так уж много докторов и больниц. Может, Кларе и Ангелу надеть их монашеские одежды и выяснить.

Меллиш заморгал, но тут же отвел глаза в сторону. Клара улыбнулась и кивнула, но Ангел успела хорошо изучить свою напарницу, чтобы уловить в ее реакции презрение. Да Круз выпил вина. Мистер Секстон, который ел фрукты и орехи, запивая водой, стал единственным, кто отозвался на эту реплику:

– Но, миссис Страйк, именно этим и занимались наши девочки с полудня до полуночи, как только позвонил Бурже и доложил о неудаче. Их послал полковник Джим.

Люси подняла брови.

– Это правда, папочка?

– Да, мамочка. И ты при этом присутствовала.

– Серьезно? Значит, я думала о чем-то другом.

Полковник Джим осклабился и, положив руку на ее массивное бедро, сказал:

– Я-то знаю, о чем обычно думает мамочка.

– Папочка, ты меня вгонишь в краску, – смущенно захихикала Люси.

– Не утруждай свои прелестные мозги нашими делами, мусик. Я разберусь. – Он обратился к мистеру Секстону, вроде бы улыбаясь по-прежнему, но эта улыбка уже не имела ничего общего с той старой: – Вы знаете эту самую Блейз, мистер Секстон?

– Наслышан. Судя по приемам, это была именно она. Таррант, как известно, ехал к ней в «Оберж дю Тарн». Так нам сказал Рейли. Да и описание Бурже к ней подходит. Не знаю ни одной другой женщины, которая так шутя раскидала бы Бурже и его ребят. Этого не сумели бы даже Клара вместе с Ангелочком.

– А о вас Блейз тоже наслышана?

– Вряд ли. Я вышел на арену только пару лет назад. Вы это хорошо знаете.

– Может, нам немножко подстраховаться, мистер Секстон?

– Я займусь этим сегодня вечером. Сколько вы хотите дать Тарранту времени подумать, прежде чем отдадите его мне?

– Пусть помается двадцать четыре часа. Затем мы потолкуем, и я изложу ему общую картину. Потом вы с ним поработаете. После чего Меллиш вколет ему пентотал. – Полковник Джим сорвал обертку с сигары. – Потом на сцену выходит Клара – милое обращение, страшные угрозы. Затем Ангелок постарается утолить его сексуальные потребности. Потом еще одна культурная беседа… – Он пожал плечами. – Не исключено, что мы что-то там поменяем местами. В зависимости от ситуации. – Он поднял глаза от сигары, улыбаясь, но со зловещим прищуром. – Только не переусердствуйте с ним, мистер Секстон. Он не трус, но покойники мне ни к чему.

– Я постараюсь действовать разумно, – кивнул мистер Секстон.

– Папочка всегда знает, что говорит, – вставила Люси.

– Его желание – для меня приказ, миссис Страйк, – наклонил голову мистер Секстон.

– Как, как? Его желание – вам приказ… Миленько сказано…

Полковник Джим усмехнулся и убрал сигару, так и не закурив.

– И ты у нас тоже миленькая, мусик. – Он встал и, взяв жену под локоть, сказал: – Ну, пора прощаться.

– Ты прямо как тигр, папочка, – снова захихикала она.

Обнимая ее за талию, полковник Джим подвел жену к двери. Походка у него была ковыляющая, но живот, когда он стоял, не провисал. Мускулов в его теле было гораздо больше, чем жира. Не оборачиваясь, он сказал: «Спокойной ночи, мальчики и девочки», и дверь захлопнулась, словно оборвав вежливый гул ответных пожеланий.

Клара выпрямилась и спросила:

– Никто не хочет сыграть в бридж? – Она знала, что Да Круз всегда готов сразиться в бридж. Ангел, конечно, предпочитает покер, но, если португалец выберет бридж, она тоже присоединится, хотя бридж был не самым любимым ее развлечением. Мистер Секстон никогда не играл в карты. Клара посмотрела на англичанина и спросила: – Как насчет бриджа, мистер Меллиш?

Тот мимикой и жестами выразил согласие. Он сидел с бокалом бренди и неотрывно смотрел на дверь. Мгновение спустя он покачал головой и сказал:

– Поразительно… Просто никак не могу понять.

– Чего именно? – поинтересовался мистер Секстон.

– Он и эта женщина. Полковник Джим и Люси.

Мистер Секстон положил салфетку и встал. В его глазах было искреннее удивление. Подойдя к мистеру Меллишу, он стукнул его по плечу пальцем, отчего тот нервно подпрыгнул на стуле.

– Все очень просто. Вы наш технический эксперт, Меллиш, и кому как не вам видеть, как все устроено. Она удовлетворяет его определенные потребности. Полковнику Джиму очень нравится этот кусок мяса – именно потому что она идиотка. Она, конечно, обладает формами, но это лишь дополнительный плюс. Можно также сказать, что она злобная эгоистка, но ему и это нравится.

– В этом есть что-то извращенное, – буркнула Ангел.

– В каждом из нас сидит извращенец, – улыбнулся мистер Секстон. – Кому, как не вам, это знать… – Улыбка сделалась холодной как лед и пустой. – Надеюсь, однако, что никто из вас не совершит роковую ошибку, а именно, не примет снисходительность полковника Джима за слабость. Если того потребуют интересы дела, он велит мне свернуть ее очаровательную шейку и не поморщится. Он быстро найдет себе другую идиотку.

Клара, расставляя стулья вокруг ломберного столика, воскликнула:

– Что вы говорите, мистер Секстон! В вас начисто отсутствует романтическое начало.

– Мы не занимаемся тут романтическими делами, миссис Мактурк, – возразил мистер Секстон.

– Бизнес бизнесом, мистер Секстон, но в нашей личной жизни всегда должно находиться место для романтики.

– У вас нежное сердце, миссис Мактурк. Неужели вы по-прежнему тепло вспоминаете о том моряке, который женился на вас, лишил вас невинности, а потом оставил? У вас нашлось для него теплое чувство?

– У нее нашлась для него острая бритва, – хихикнула Ангел. – Она настигла его в Сантьяго и перерезала горло, пока он спал. Смех…

– Ничего смешного в этом нет, Ангел, – сухо отозвалась Клара. – Мы пожинаем лишь то, что сеяли. Мактурку следовало бы об этом памятовать.

– Ты прелесть, Клара, просто прелесть.

– Можно ли задать вам вопрос, мистер Секстон? – спросил Да Круз по-английски с тяжелым акцентом.

– Милости прошу.

– Вы боитесь полковника Джима? – Этот вопрос вызвал у присутствующих тяжелое молчание. Меллиш теребил нижнюю губу. Ангел хотела встать, но застыла на месте, и в глазах ее блеснула тревога.

– Нет, Да Круз, я не боюсь, – спокойно отозвался тот. – Вы все боитесь его и правильно делаете. Но мое главное удовольствие и радость – не бояться в этом мире ничего и никого.

– Я работаю для него, во-первых, за деньги, – помявшись, продолжал Да Круз, – но еще и потому, что мне было бы страшно отказаться. Думаю, многие здесь поступают так же. Но я не понимаю ваших причин, мистер Секстон.

Мистер Секстон запрокинул свою золотистую голову и рассмеялся. Остальные заметно успокоились.

– Мои причины, Да Круз, очень просты. Он отыскивает для меня клиентов. Или, точнее сказать, пациентов. – Мистер Секстон положил руки на край стола и устремил свой взор вдаль. Без намека на тщеславие, вполне серьезно он изрек: – Я лучший в мире мастер единоборств. Вы это знаете. Вы видели, как я упражнялся с Токудой и его людьми. Учтите, это тройка из лучших. Но я разобрался с ними играючи. Я посвятил этому всю жизнь. Учился у величайших мастеров Кореи, Японии, Таиланда и Запада. И я превзошел их всех. Всех…

Он замолчал. Взгляд утратил свою отстраненность, мистер Секстон, снова улыбаясь, выпрямился со словами:

– Но этого мало. Когда человек приобретает такое искусство, нужно упражнять боевые навыки, причем с полной выкладкой. И полковник Джим доставляет мне это удовольствие.

Он встал и, сунув руки в карманы, сказал Да Крузу:

– Я ответил на ваш вопрос. Но в будущем избегайте подобных. В следующий раз у меня может оказаться не такое хорошее настроение. – Он кивнул и удалился из комнаты ленивой, но пружинистой походкой леопарда.

Ангел с облегчением вздохнула и жадно затянулась сигаретой. За исключением полковника Джима, никто не курил за столом в присутствии мистера Секстона. Все знали, что он не любит табачного дыма. Ангел положила руку на плечо Да Круза так, что костяшки пальцев коснулись его шеи.

– Ты действительно поосторожнее с ним, Рамон. Ума не приложу, почему он вдруг связался с полковником Джимом, – если ему нужно все время убивать, так лучше бы он трудился на мафию в Штатах, там всегда такой работы навалом, или закорешился бы с какими-то новыми бандами черных…

– Порой я вообще начинаю сомневаться, есть ли у тебя мозги, Ангел, – заметила Клара, распечатывая две колоды карт. – Мистер Секстон – истинный джентльмен, и полковник Джим тоже. Только естественно, что они работают вместе… Кажется, сегодня наша очередь быть партнерами, мистер Меллиш?

Пока все усаживались за ломберным столом, мистер Меллиш посмотрел на часы.