Текст книги "Злость"

Автор книги: Питер Ньюман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Питер Ньюман
Злость

Peter Newman

THE MALICE

Публикуется с разрешения автора и литературных агентств Caskie Mushens Ltd. и Prava I Prevodi International Literary Agency.

Серия «Шедевры фэнтези»

Перевод с английского: Катерина Щукина

В оформлении использована иллюстрация Ольги Зиминой и Валерии Евдокимовой

Дизайн обложки: Юлия Межова

Copyright © 2016 by Peter Newman

All Rights Reserved.

© Катерина Щукина, перевод, 2021

© Ольга Зимина, Валерия Евдокимова, иллюстрация, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Посвящается Даниэлю

Глава первая

На юге проснулся Разлом.

Более тысячи лет он рос, сперва медленно, подобно невидимой опухоли, скрытой под поверхностью земли, подобно микротрещине, источающей чужеродные испарения, пугающий, однако безобидный. Но давление под поверхностью все нарастало, покуда трещина не превратилась в проем, а проем распространился дальше, стал бездонной утробой, открывшейся на теле мира раной.

Из Разлома прорвались инфернали, бесформенные кошмары, что прорубают себе путь в реальность, вселяются в тела павших, изменяют их, искажают законы природы, оскверняют растения, животных, даже воздух.

Приняв физическую форму, инфернали также обретают личность и имя: величайший из них – чудовищный Узурпатор, который поглощает силу, подчиняя чужую волю, который поверг Гамму из Семерых и разбил ее воинства. Узурпатор – предвестник крушения надежд и утраты человечеством ведущей роли в мире.

Но живой меч Гаммы не уничтожен, и его постоянное присутствие оставляет на сущности Узурпатора болезненные гноящиеся следы, ослабляя его. Узурпатор посылает свою армию на поиски меча, известного среди инферналей под именем Злость, но тщетно. Меч уводят у них из-под носа, и со временем его сила сокрушит Узурпатора, и вновь воцарится подобие мира. Не истинный мир, ибо слишком многое было разрушено на земле, чтобы былой миропорядок мог вот так запросто восстановиться. Это лишь пауза, задержка дыхания перед очередным выдохом. Ничто иное, как временная мера. Ибо на юге проснулся Разлом.

На другом конце мира у окна стоит мужчина, и взгляд его янтарных глаз направлен на маленькую фигуру снаружи. Ее обладательницу зовут Веспер. Она не делает ничего особенного, но, глядя на нее, мужчина улыбается: само ее существование согревает его подобно лучам солнца.

Долгое время он был сам по себе, был бродягой. Теперь у него есть дом, семья и козы – так много, что он не знает, как с ними управиться. Это хорошая жизнь.

Но в последнее время ему мерещится надвигающаяся тень, признак грядущих несчастий. Его дом находится за пределами Сияющего Града, вдали от людей, политики и чужих чаяний. Новостям не так просто пробиться к его порогу, и это не случайно.

Позади начинает дрожать и качаться из стороны в сторону меч, стучат по стене его сложенные крылья, но глаз остается закрытым. Годами он спал глубоким мирным сном, служил молчаливым спутником.

Мужчина поворачивается к мечу, улыбка сходит с его лица. Рассеянно он расчесывает старые шрамы – на ноге, на лице, на голове. На их заживление ушли годы. Годы усердной работы, чтобы построить новую жизнь, безопасное место для тех, кого он любит.

Внимание снова обращается к Веспер, беззаботно болтающей с козами. Нехотя он возвращается к работе, но стук меча не прекращается, тревожит, будто острый камешек в сапоге, постоянно напоминающий о себе. Он сжимает губы. Сжимает кулаки.

Меч в его комнате, дверь закрыта.

Этого недостаточно.

Он заворачивает меч в толстый слой ткани, заглушая издаваемый им стук. Этого недостаточно. Хоть меч больше не бьется о стену, его беспокойство выражается в полуоформленных звуках, слабых отзвуках, цепляющихся за уголки сознания.

Он оказывается у двери, на которую смотрит в упор, одной рукой начинает ее открывать, чтобы дотянуться до спящего меча. Ничего страшного, если он еще раз возьмет его, разбудит…

– Что ты делаешь?

Он вздрагивает, поворачивается и видит рядом сияющую Веспер. С ней каждый день – чудо. Как она выросла! Как стала похожа на мать…

Она наклоняет голову к плечу, пытаясь посмотреть ему за спину.

– Что ты делаешь?

Он выдавливает подобие улыбки, пожимает плечами.

– Ты в порядке?

Он кивает.

– Что там? По-моему, я слышала шум. Можно взглянуть? Там животное? Ему, кажется, плохо. Можно посмотреть?

Отмахиваясь от назойливых расспросов, он кладет руку ей на плечо и увлекает за собой, прочь от комнаты.

Позже, когда девочка отвлечется на что-то еще, он принесет в комнату ящик и более плотную ткань.

Но этого недостаточно.

* * *

Двадцать лет прошло с тех пор, как инфернали впервые прорвались в мир, но Разлом не утихал. Сквозь него регулярно просачивались искаженные сущности – поодиночке, парами, иногда потоком, – но он непрерывно рос: сантиметр за сантиметром, увеличивался, содрогался, снова расширялся.

И вот уже одиннадцать лет за Разломом наблюдает Самаэль.

Он стоит на груде ржавеющей машинерии: когда-то это был змей из механизированного металла, ныне – памятник ушедшему. Под его ногами местный мох ведет борьбу с постигшей его заразой. Пораженные участки – ноздреватые желто-бурые подушки – разрастаются методично и даже, кажется, вполне целенаправленно. Самаэль их не замечает, его внимание сосредоточено на Разломе. В первый раз он пришел сюда по наитию. Его звали едва слышимые голоса, нашептываемые сущностью. Он ценит свое чутье так же, как ценит свои привычки. Они задают направление.

Двенадцать лет прошло с его второго рождения, с тех пор, как его забрали у моря, и лишь волосы его остались прежними. Под броней скрыта бледная кожа, закостеневшая пародия на треснувший мрамор. Волосы – единственное, что есть в нем живого. Он затягивает их в хвост, который развевается из прорези в шлеме. Он знает, что создатель не одобрил бы подобного тщеславия. Эта мысль заставляет его вздрогнуть и улыбнуться.

Конечно, его создатель, его командир, был сражен Злостью, как и остальные рыцари Нефрита и Пепла, но это не мешает Самаэлю о нем думать. Или ждать одобрения. Хотел бы он, чтобы все было иначе.

Его броня – выкопанные на поле боя разномастные пластины, кое-как им соединенные. Уродливый и плохо сидящий доспех. Он чувствует, что так и надо. Вторая кожа, сделанная им самим. Он к нему привык. По крайней мере, это создатель точно бы одобрил – надеется он, но не уверен. После внезапной смерти командира он обрел свободу, но эта свобода таит в себе так много вопросов.

Из Разлома хлещет новая волна сущности. Когда-то разрыв не был виден с холма, а между его наблюдательным пунктом и расщелиной лежала деревня. Деревни больше нет, ее поглотила земля, утянула в неизведанные глубины далеко за пределы Разлома.

Самаэль не знает, откуда ему это известно. Он помнит здания, людей, помнит, как в их глазах затухал огонек надежды, когда он проходил мимо, оставляя их умирать. Эта вспышка в памяти – его и одновременно не его – исчезает так же быстро, как и появляется, оставляя внутри бурлящий клубок невнятных чувств.

Неохотно его сознание возвращается в настоящее.

Именно отсюда появляются демоны. Он не может отменить того, что с ним сделали, не может помешать продвижению инферналей на север, но здесь кое-что изменить он способен. Здесь он, по крайней мере, может остановить волну.

На краю Разлома начинают формироваться тени нерожденной сущности вместе с ратью мечущихся голодных уродцев, низших инферналей. Подобно парше, они расползаются по грязи в поисках пищи. Нерожденные духи пытаются пробить дорогу в мир, им нужны тела, чтобы закрепиться в этом измерении.

Самаэль усмехается: он знает, что у них ничего не выйдет.

Немногие оставшиеся трупы, те, в которые никто не вселился, он убрал еще несколько лет назад, обрекая новоприбывших инферналей блуждать у границ Разлома, медленно растворяясь и превращаясь в жуткие образы, не обретшие плоти.

Он наблюдал эту картину множество раз, и она никогда не надоедала.

Но сейчас что-то изменилось. Вторая волна нерожденных теней это подтверждает. Глаза полукровки видят в потоках сущности одни и те же завихрения. Да, они в отчаянии, как и обычно, но отзвук страха внутри призрачных вихрей – внове. Их пугает отнюдь не враждебный мир, в который они прорвались. Что-то другое. Что-то позади них.

Они бегут.

Земля содрогается от рокота, эта волна идет изнутри и добирается до металлического холма. Самаэль выставляет руки, чтобы сохранить равновесие, балансируя на волне вплоть до ее исчезновения. Вскоре рокот возобновляется, и небо застилает плотное черно-багровое облако сущности, выплюнутое Разломом.

Самаэля сбрасывает с холма, и он валится в грязь. Полукровка быстро поднимается, физической боли нет. Земля все еще содрогается, теперь без перерывов, а Разлом тем временем вздувается, пытаясь избавиться от бремени. Земля дрожит, исторгает плод, и реальность смещается немного дальше на север.

Тварь, что возникает, огромна, она пробивает измерения, которые не видны даже Самаэлю. Она велика и мала, сдержанна и безгранична. Но более того – у нее есть цель. Она способна существовать сама, не вселяясь в чужое тело, не рождаясь.

В мир пришла Тоска.

Самаэлю достаточно одного взгляда, чтобы понять, что это такое. Он потакает еще одной старой привычке и убегает.

* * *

Далеко на севере, за морем, в землях увядающей зелени, располагается Сияющий Град. Его границы образует невидимое поле, настроенное на инфернальную скверну, готовое ее сжечь. Внутри этого поля на склонах поросших травой холмов виднеются окна, намекающие на скрытые внутри туннели с транспортом и инфраструктурой. По бокам и на вершине устремленных ввысь серебряных колонн разместились ландшафтные сады. Внутри образуемых холмами и шпилями кругов раскинулось широкое открытое пространство. В центре его возвышаются ступени – гладкие, сияющие. Длиной пятнадцать метров, они ведут в никуда. Следующие шесть метров занимает гигантский металлический куб. Он медленно вращается, и его держат невидимые нити.

Куб полон секретов, в нем своя иерархия и свои заботы, касающиеся как этого мира, так и внешних миров.

В сердце его располагается святилище Семерых.

Даже здесь, в этом убежище, вдалеке от инферналей, они чувствуют дрожь земли. Даже здесь, обладая силой, запершись внутри сотканных из серебряной энергии стен, они тревожатся из-за происходящих в недрах земли и в сущности изменений.

Первым из Семи пробуждается Альфа, открывает ни с чем не сравнимые глаза, излучающие мудрость его создателя и опыт тысячелетий. Окидывает взглядом пять других альковов, каждый из них – дом, гробница бессмертных.

Медленно поворачиваются головы, чтобы поймать его взгляд, и каменные хлопья опадают с их лиц.

Они не говорят, они не поют, не сейчас – рано. Их сила здесь, она ждет, пока ее призовут, но для призыва не хватает воли.

Альфа чувствует вопрос во взглядах братьев и сестер. Явилась новая напасть. Они ждут его реакции. Он разминает пальцы, высвобождая их из каменной тюрьмы, и бросает взгляд на меч. Клинок зарыт, едва различимый в оболочке серого камня. Мечи его братьев и сестер не в лучшем состоянии – они обратились в камень, окропленный слезами, которые проливались в течение многих горестных лет.

Пришло время вновь их обнажить.

Альфа поднимает руку, остальные делают вдох. Пять напряженных рук, готовых к действиям.

Невидимая сила заставляет Альфу повернуться к третьему алькову. Когда-то там покоилась их сестра, Гамма. Ныне там пусто.

Для них она потеряна.

Потеряна.

То, что было для них незыблемо, изменилось с приходом Узурпатора. Если они пойдут на войну, повлечет ли эта опасность за собой другую? Сама мысль об этом невыносима. Альфа останавливает руку, опускает голову.

Пять рук разжимаются, шесть разумов успокаиваются, возвращаясь во тьму и сладкое забытье.

На расстоянии нескольких миль, сокрытое во тьме, завернутое в ткань, под слоем пыли, заточенное в дерево, открывается око.

* * *

В небе лениво парит птица, держа в клюве отчаянно извивающегося червяка. Взмахнув крыльями, она снижается, ловя воздушные потоки, и кружит около высокой колонны, на вершине которой располагается сияющий небесный корабль, чьи пушки превратились в заросли птичьих гнезд.

Их здесь быть не должно. Рабочие должны были их убрать, но инспекций не проводилось – ни в этом году, ни в предыдущие четыре. Никто снизу не видит верхушку небесного корабля, вот рабочие ее и не чистят. Этот недочет остается незамеченным. Есть и другие. Мелкие изъяны медленно разлагающейся Империи Крылатого Ока.

Воздух пронзают резкие крики – дай поесть! Птица не обращает на них внимания, направляясь к собственным детям, и кидает червяка трем раскрытым клювам, прежде чем воздушные потоки вновь уносят ее навстречу новым приключениям.

Гораздо ниже и несколькими милями дальше за птицей через старую потрепанную подзорную трубу наблюдает девочка. Ее зовут Веспер, и от желания дойти до колонны у девочки зудят ноги, а руки чешутся на нее вскарабкаться. Но колонна, как и всё в Сияющем Граде, под запретом. Всё здесь – лишь смутно различимые картинки, не реальнее сказок дяди Вреда.

Веспер засовывает визор в карман и оглядывается в поисках вдохновения. Ничего не найдя, вновь возвращается взглядом к птице и с завистью за ней следит, пока кривая линия ее тела не становится черной точкой. Вскоре и она пропадает. Без нее небо выглядит пустым и скучным.

Она юна, она защищена, она отличается от остальных, поэтому она играет. Расправляя руки и размахивая ими словно крыльями, Веспер бежит. Но никакое рвение не в силах побороть физику, и она остается на земле, на потеху козам, заполонившим луга.

Тяжело дыша, она добирается до границ своего мира. Дальнейший путь ей преграждает не очередное энергетическое поле, а простой забор и память о бесчисленных предупреждениях ее семьи.

Веспер делает шаг вперед. Для преодоления этого препятствия крылья уж точно не потребуются! Брошенный через плечо взгляд убивает план в зародыше. Отец стоит у дома, янтарные глаза ищут ее. С самым невинным видом Веспер машет рукой. Отец жестом зовет ее домой.

Она любит отца и дядю сильнее, чем может выразить, но иногда ей хочется, чтобы они исчезли. Не навсегда. Всего на часик или на полдня. Плетясь вверх по холму, она представляет, какие чудеса могут принести эти полдня.

Однако не успевает она дойти до дома, как ее внимание привлекает злобное блеяние.

– Ну началось, – бормочет Веспер и срывается с места.

Несколько метров козлы бегут вместе с ней, но потом останавливаются, зная свое место.

На вершине холма рядом с ее домом находится здание поменьше. Внутри по всему полу разбросаны подношения – как почти неопознаваемые остатки, так и сжеванные лишь наполовину. По полу тонким прозрачным блином расползся куб из мутигеля. Его частично прикрывает одеяло. Сверху, покачиваясь, стоит коза, ее живот раздут. Темные глаза холодно смотрят на Веспер. Коза старая, слишком старая для таких глупостей, и все же они продолжаются. Она не знает, кого следует наказать за последнюю из долгой цепочки беременностей, и поэтому стремится укусить каждого, у кого хватит неблагоразумия подойти достаточно близко.

Веспер довелось проверить это на себе. Она останавливается на пороге, рассеянно трет старый шрам на руке.

– Не смотри на меня. Я не виновата.

Роды проходят быстро – всего лишь несколько мгновений схваток и потуг. В этот мир проскальзывает новорожденный – подозрительно тихий, закутанный в плаценту, будто в саван.

Коза неодобрительно на него смотрит и ждет. Во время первых беременностей она еще заботилась о детях, но теперь и она кое-что поняла.

– Давай! – поторапливает Веспер.

Коза ее игнорирует.

– Немедленно!

Ноль реакции.

Выругавшись, Веспер достает из кармана обрывок ткани и обтирает слизь с головы у козленка. Наученная опытом, она знает, что надо прочистить рот и ноздри. Веспер снова ругается, произнося услышанные где-то причудливые взрослые слова. Постепенно слизь вычищена: меньшая часть ее оказывается на полу, бо́льшая – на штанах у Веспер.

У козы победоносно сверкают глаза, и она уходит к двери искать выбившиеся травинки. А козленок все не шевелится, мокрый комок – не вполне мертвый, но и не совсем живой. Веспер его гладит.

– Давай, ты сможешь. Дыши ради меня.

Она ни на секунду не замолкает, продолжая его гладить. Девочка не знает, слышит ли он ее, помогают ли ее действия, но все равно продолжает.

Коза раздраженно стучит обрубком хвоста и подскакивает ближе. Быстро осматривает ребенка, вновь стучит хвостом и лягает сынка.

Вздрогнув, козленок оживает, глотает воздух, тихо хнычет. Веспер сердито смотрит на козу.

– Неужели это было так необходимо?

Коза и ухом не ведет.

Забыв об ушибе в приступе внезапного голода, козленок переводит взгляд с одной фигуры на другую, выжидательно открыв рот.

– Я так понимаю, ты не собираешься его кормить?

Веспер засучивает рукава.

– Так я и думала.

Опасаясь возмездия, Веспер хватает ближайшее ведро и начинает доить козу.

Слишком измученная, чтобы сопротивляться, коза решает проявить милосердие.

Закончив, Веспер поднимается с ведром наперевес.

– Я принесу бутылку, никуда не уходи, хорошо?

Козленок смотрит, как она исчезает. Поворачивается к другой маме, но той уже тоже не видно. Высунув язык, он неуверенно болтает головой. Делает первые шаги, натыкается на козий загон.

Оттуда доносится глухой удар, потом визг.

Козленок шарахается и убегает, спасая свою жизнь. Взглянуть назад он не осмеливается.

Из кухни доносится стук медных мисок, похожий на перезвон колокольчиков, и мягкий голос. Веспер прислушивается к словам и замирает, затаив дыхание. Она не идет дальше и не здоровается, решив подождать. Если они не будут знать, что она здесь, то не станут притворяться другими, и это поможет приоткрыть завесу над их секретами.

Как обычно, говорит дядя Вред, пока ее отец в чем-то копается, пытаясь привести извечный кухонный хаос в некое подобие порядка.

– Сегодня к нам опять заходил посланник от Линз. Они хотят знать, всё ли в порядке. Я заверил парня, что все просто отлично. Он засыпал меня стандартными вопросами, но в этот раз я чуял – что-то не то. Он нервничал и постоянно почесывался. Прямо так и подмывало налить ему рюмочку. Похоже, бедняга устал от вечного стресса. Думаю, они все там, наверху, такие. Но, ясное дело, мне он ничего не сказал.

Что-то тихо зажужжало. Наверное, отец драит полы.

– Уверен, – продолжает Вред, – если бы ты сам пошел и поговорил с ними, мы бы точно узнали больше. Как-никак они здесь из-за тебя.

Чистящее устройство переключают на повышенную мощность, теперь оно жужжит громче и раздражает сильнее. Веспер снова задерживает дыхание и осмеливается заглянуть на кухню.

Дядя Вред сидит в большом кресле, из кружки на его коленях поднимается пар.

Он повышает голос, умудряясь сохранить спокойный тон.

– Я знаю, ты уже все решил, но нам не помешало бы узнать, что происходит. Может, поговоришь с ними? Пожалуйста. Тогда я был бы спокоен. И подойди сюда, ненавижу разговаривать с тобой, когда ты далеко.

Жужжание машины затихает, замедляется и сходит на нет. Широкие плечи опадают. Когда отец поворачивается и хромает через кухню, Веспер отпрыгивает назад. Его волосы уже отросли. Веспер провела много вечеров, наблюдая за тем, как дядя Вред расчесывает темные с проседью длинные пряди. Но даже сейчас они не закрывают шрамы посреди макушки. Вероятно, это поправимо, так же как и выбитые зубы, как и рубцы на ногах, но отец никогда не соглашается ни на какие операции. Вред говорит, что отец упрям как баран, отчего тот улыбается. Но решения никогда не меняет.

Веспер нравятся его шрамы. Они – свидетельства другой жизни. Когда отец был храбрым рыцарем, о котором рассказывает дядя, а не уставшим человеком, который слишком много хмурится.

Он останавливается у кресла, прислоняется к нему, наклоняется. Пальцы Вреда тянутся вперед, ища лицо.

– Вот ты где. – Пальцы скользят по лицу: по заросшему подбородку, по гусиным лапкам в уголках глаз. Он находит пересекающие лоб морщины и разглаживает их.

– Им известно, что ты не собираешься вновь сражаться. Никто от тебя этого не ждет. Но мне кажется, нам следует знать, что происходит, просто на всякий случай.

Мягкие руки перехвачены грубыми. Оба наслаждаются моментом покоя.

Как обычно, тишину нарушает Вред:

– Я слышу кое-что. От людей, приносящих нам подношения. Их не так много, как раньше, но некоторые все еще приходят. Видимо, Сонорус провозгласил независимость, и Первый ее признал. Пока что Империя не давала официального ответа, но в любом случае он ничего хорошего не сулит. А ты слышал, что творится на юге? Ходят слухи, что…

Руки освобождаются. Янтарные глаза замирают на двери. Их взгляд обращен на попавшуюся Веспер. Она быстро улыбается и входит, откашлявшись.

– И что это за слухи, дядя?

– А, Веспер, – следует радостный ответ, – это всего лишь слухи, ничего серьезного. Как поживает коза?

– Хуже. В этот раз даже не подумала заняться ребенком. Если бы я не пришла, он бы погиб.

– Это уже третий тобой спасенный, верно?

– Вообще-то пятый. Но она с каждым разом делает все меньше.

– Сомневаюсь, что в ее возрасте у меня получалось бы лучше.

– Дядя, а сколько ей лет?

Ни с того ни с сего оба мужчины улыбаются.

– Кто знает. Но много. Будь она человеком, давно бы перестала рожать, это уж точно.

– Ну, она их, конечно, рожает, но не кормит. Мне нужна бутылка.

– Бери.

Руки треплют ее по голове, когда она проходит мимо. Веспер чувствует, что отец за ней наблюдает, и старается двигаться побыстрее. В спешке она выпускает соску, и та падает.

– Что-нибудь слышно из Града?

– Почему ты спрашиваешь?

Она приседает, чтобы поднять соску.

– Мне кажется, я видела, как к нам кто-то приходил.

– Это так, у нас в самом деле был гость. И в самом деле из Града.

– Что он сказал?

– Немного.

– Но что-то же он сказал.

– Ты знаешь, как это обычно бывает – вечно случается всякая всячина.

Вред слышит, как она в предвкушении задерживает дыхание.

– Но ничего такого, о чем нам следовало бы волноваться, – быстро добавляет он.

– А-а… – Как обычно ничего не узнав, она поднимает соску с пола и уходит.

Сытый и довольный козленок засыпает на руках у Веспер.

Она сидит на нижней ступеньке, с улыбкой его баюкая, пока ее собственный живот не начинает требовать внимания. Козленок ворчит, когда она опускает его на землю, но не просыпается. Веспер с облегчением вздыхает и прокрадывается в дом. Ее воображение уже рисует сочные картинки, от которых текут слюнки.

По привычке она прислушивается к звукам на кухне, но оттуда доносится лишь тихое похрапывание. Заглянув внутрь, она видит спящего дядю Вреда, сгорбившегося в кресле.

Храп продолжается: сон не тревожит ни стук приборов, ни довольное чавканье.

Покидая кухню, она слышит доносящийся из кладовки звук и замирает. Дверь приоткрыта, но недостаточно, чтобы заглянуть внутрь. Внутри нее борются любопытство и страх. Она вновь что-то слышит – негромкий скребущий звук – и не может его опознать. Кто бы ни был в кладовой, он двигается тихо и осторожно.

Наверное, это отец. Интересно, что он задумал. Она тянет дверь и молится, чтобы та не скрипнула. Опыт научил ее: если хочешь узнать правду, то лучше искать ее самой, а не задавать вопросы. Просвет расширяется медленно, сантиметр за сантиметром.

Когда Веспер заглядывает внутрь, ее глаза округляются значительно быстрее.

Он стоит к ней спиной со сжатыми кулаками. Возле его ног раздается низкий звук, похожий на гудение злого шершня.

Постепенно он начинает трясти головой из стороны в сторону, и гудение нарастает.

Она ощущает напряжение в воздухе, видит, как невидимые руки утягивают отца, как он сопротивляется, отклоняется, будто сражаясь с бурей.

Снова трясет головой, быстрее и уже менее уверенно. Его челюсть двигается, но даже если он что-то и говорит, то слишком тихо, чтобы услышать.

По-видимому, что-то рушится, и отец в отчаянии быстро нагибается. Раздается звук захлопнувшейся крышки ящика.

Гудение становится тише, но не затихает.

Отец тяжело опирается на ящик, затем встает.

Веспер отскакивает от двери, но поздно – отец ее увидел. От него никогда не скрыться.

Веспер принимает, как она надеется, нейтральное выражение лица.

– Ты в порядке?

Он шагает к двери и коротко кивает. Его янтарные глаза налились кровью, опухли, и она задумывается, не плакал ли он.

Мгновение они смотрят друг на друга, и Веспер понимает, что должна что-то сказать, поговорить с ним. Она понятия не имеет, с чего начать, и вместо этого слабо улыбается.

Отец уже готов вынести ей наказание, и она надеется, что хотя бы сейчас он ей откроется, но он сразу же закрывает рот и снова резко кивает.

Дверь между ними захлопывается.

Сердито бурча, Веспер плюхается в траву на холме. Козленок садится рядом.

– Это нечестно! – восклицает она, и козленок испуганно на нее смотрит. – Он никогда мне ничего не рассказывает. И никогда не разрешает никуда ходить, не разрешает ничего делать. Я уже устала от коз и травы, – чтобы смягчить свои слова, она гладит козленка по голове. – Но ты очень милый.

Этот вечер она проводит, наблюдая за горизонтом в трубу. Вглядывается в далекие очертания Сияющего Града, надеясь разглядеть отблески места, о котором она знала из рассказов дяди, но в котором никогда не была. Сегодня ее усилия вознаграждаются. Вот собирается в круг группа молодых людей. Она настраивает визор на максимальное приближение, чтобы разглядеть детали. Их одежды похожи – белые, без украшений: в Сияющем Граде мода не предназначена для молодых, и они все носят одинаковые стрижки. В том, как они стоят, есть что-то официальное, и ей интересно, чем они заняты.

Способ построения кажется знакомым, и чип у нее в голове начинает свою работу. Он анализирует группу, строй, возраст, и в голове у Веспер вспыхивает подходящее слово: хор. В Сияющем Граде всех молодых людей с детства группируют в хоры, чтобы предотвратить их чрезмерную привязанность к семье. Каждые шесть месяцев состав хора меняется, чтобы в группе не возникали социальные связи. Таким образом обеспечивается верность империи.

Веспер не знает о социальной инженерии, не понимает, что во всех этих людях подавлена индивидуальность. Она видит тайну – и хочет еще.

Какое-то время девочка наблюдает, подмечая каждое движение и каждый жест. Она понятия не имеет, о чем они говорят, но уверена, что каждое их слово волшебно.

Она не замечает человека, пока он практически вплотную к ней не подходит. Веспер в трубу видит его бледную кожу, и в приближении он кажется ей гигантом. С визгом она падает на спину, а козленок шугается и уносится вверх по холму, исчезая из вида.

Смутившись, она садится и снова глядит на незнакомца. Если смотреть на него не через трубу, то он не такой страшный. На нем плотное черное одеяние, а с воротника гордо смотрит крылатый глаз. У незнакомца жесткие рыжие волосы, стремящиеся выбиться из-под обруча, особенно на затылке. Один из Линз, так же, как и гость, о котором говорил дядя.

– Здравствуйте, – произносит Веспер, нерешительно поднимая руку в приветствии.

Мужчина переводит взгляд на нее, сидящую выше по холму.

– Добрый вечер, Веспер.

– Вы знаете мое имя?

– Да, мы встречались. Очень давно. Я однажды выручил твоего отца и сделал так, что он смог попасть в Шестикружье и перебраться через море. Меня зовут Дженнер, он хоть когда-нибудь обо мне говорил?

– Не-а.

Дженнер замирает.

– Как я сказал, это было давно.

– Вы пришли к нему?

– Я пришел ему помочь. По крайней мере, попытаться, если он позволит.

Веспер кивает, хорошо понимая, что он имеет в виду:

– Вы тоже считаете, что ему нужна помощь?

– Я чувствую, что скоро понадобится. Как думаешь, у тебя получится убедить его выйти и поговорить?

– Не знаю. Он…

– Он что? Это очень важно, Веспер.

Слова появляются и исчезают – ни одно не годится. Она пожимает плечами.

– Сложно. Что-то происходит, но я не знаю что: он же никогда мне ни о чем не рассказывает.

Мужчина садится рядом, и, пока он говорит, оба смотрят на город.

– Я из Линз. Мы следим за порядком, и если он нарушается, то посылаем рыцарей-серафимов и армию Крылатого Ока туда, где они нужны, чтобы защитить нас.

– Вы знаете рыцарей-серафимов?

– О да. Я даже иногда отдаю им приказы, – пару мгновений он наслаждается восхищением на лице у Веспер, затем вздыхает.

– На юге что-то происходит. Семеро в святилище это чувствуют, и мы уверены, что меч Гаммы тоже это ощущает. Нам нужно, чтобы твой отец вновь взял в руки меч, и я сделаю все, чтобы в этот момент он был не один.

Веспер сохраняет спокойствие. Над ней проносятся нелепые пушистые облака.

– Это опасно?

– Да.

– А если он не захочет?

– Это не важно. Больше некому.

Он переводит взгляд с неба на нее.

– Хотел бы я вломиться в дом и приказать ему нам помочь. Но твой отец избран Семерыми, что ставит его выше меня. Мне нужно, чтобы он пришел по собственной воле. Мне нужно, чтобы ты с ним поговорила.

Она поднимается.

– Мой отец – герой. Когда он поймет, насколько плохи дела, он поможет, я уверена.

– Так ты с ним поговоришь?

– Да.

Она поднимается на холм, и Дженнер машет ей вслед.

– Да хранит тебя Крылатое Око.

Во время ужина стук ножа о тарелку режет ухо, жевание раздражает. Вред шутит меньше обычного, а взгляд ее отца прикован к почти нетронутой еде. Веспер переводит взгляд с одного на другого, не уверенная, что у нее получится. Тем не менее она решает попытаться.

– Я тут подумала, раз я уже выросла, то, может, пора увидеть мир?

Отец хмурится.

Вред ищет ее руку, находит, сжимает.

– Мы с твоим отцом недавно обсуждали, как быстро ты растешь – отвернуться не успеешь!

Отец хмурится сильнее.

– Но чтобы там с тобой ничего не случилось, – он кивает в сторону Сияющего Града, – тебе надо, как нам кажется, еще кое-чему научиться. Чтобы ничего не…

– А если вы пойдете со мной? Оба. Мы могли бы отправиться в Сияющий Град. Это недалеко. Так и я там побываю, и вы будете знать, что со мной все в порядке.

Отец поднимается, собирает грязные тарелки, а Вред отвечает:

– Сейчас не самое подходящее время.

Лицо Веспер омрачается.

– Оно всегда неподходящее.

– Так может показаться, знаю.

– Я уже не ребенок.

Отец, вздернув бровь, оборачивается.

– Я не ребенок! Я знаю, что-то происходит! И хочу помочь.

Она чувствует их тяжелые внимательные взгляды и колеблется.

– Сегодня я говорила с человеком из Линз. Он сказал, что дела плохи. Сказал, им нужно, чтобы ты снова стал героем, каким был когда-то, но на этот раз я хочу пойти с тобой.

Отец качает головой, и она осекается. Скоро голос к ней возвращается, однако решительности в нем нет.

– Ты собираешься меня оставить.

– Не волнуйся, – успокаивает Вред, – мы тебя не оставим. Никто никуда не едет. Всё в порядке.