Текст книги "Отель «Пастис»"

Автор книги: Питер Мейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Окно выходило точно на юг, в сторону широкой плоской равнины, кончающейся у подножья Люберона, милях в пяти. В косых лучах заходящего солнца в складках гор залегли глубокие тени, резко контрастирующие со светлой серовато-лиловой дымкой освещенных участков скал и зеленью сосен и дубов. Внизу, в долине, тянулись аккуратные ряды виноградников, прерываемые словно врисованными в четко выписанный пейзаж беспорядочно разбросанными постройками ферм. По черной ленте дороги беззвучно двигался ярко-желтый, словно игрушечный, трактор. Все остальное замерло.

– Месье?

Саймон оглянулся и увидел за стойкой девушку. Улыбнулся, вспомнив, что говорил Мюра, и заказал пастис. Вот она, в точности соответствующая его описанию, – крепкая, как налитое яблочко, смуглая темноглазая юная жительница Прованса. Она потянулась за бутылкой, и Саймон увидел, как под кожей обнаженных рук переливаются мышцы. Мюра был бы уже за стойкой с бутоном розы в зубах.

– Мерси, мадемуазель.

Саймон добавил в стакан воды и вышел наружу. Интересно, что он с удовольствием пил пастис в жару на юге Франции и не притрагивался к нему в других местах. Он вспомнил, что как-то раз заказал его в «Коннаут», но это было совсем не то. Но здесь он был идеален – душистый, терпкий, шибающий в голову. Сделав глоток, он задумался над непривычным для него положением.

Ни машины, ни зарезервированного номера в гостинице и, судя по деревне, вообще никакой гостиницы. Ни Лиз, ни Эрнеста. Он был предоставлен самому себе, отрезан от людей, в обычных условиях бравших на себя его повседневные заботы. Но, к своему удивлению, он обнаружил, что ему все это нравится. Нравится своей новизной. Один в чужой глуши, голодный, правда, с туго набитым пятисотфранковыми купюрами бумажником. Вряд ли ему грозит крупная катастрофа. Во всяком случае, невозможно предаваться унынию, глядя на увлеченно катающих шары смеющихся и спорящих стариков.

Появившаяся в дверях девушка, заметив, что стакан пуст, раскованной ленивой походкой, какой ходят живущие под солнцем южане, подошла к столику.

– Un autre? [22]22
  Еще? ( фр.)


[Закрыть]

– Merci.

Улыбнувшись ему, она удалилась, лениво покачивая бедрами под короткой ситцевой юбкой и мягко шлепая стоптанными сандалиями. Интересно, какой она станет через двадцать лет, не превратится ли персик в вяленый чернослив.

Когда она вернулась, Саймон спросил, где можно переночевать.

Она изобразила классическую французскую гримасу – подняла брови и выпятила губы. Мадам Дюфур пускала на ночлег, но до Пасхи там никого не будет. Отели есть в Горде. Она махнула загорелой рукой куда-то на запад, словно Горд находился где-то на краю цивилизации, в тысяче миль отсюда.

Дело в том, сказал Саймон, что ему не на чем добраться до Горда.

– Ah bon. – Прикусив губу белыми зубами, девушка на секунду задумалась. – Attends. Je vais chercher Maman. [23]23
  Подождите. Поищу маму (фр.).


[Закрыть]

Саймон слышал, как она зовет мать, затем последовал громкий оживленный разговор, из которого он не понял ни слова.

Появилась мамаша, необъятных размеров женщина в цветастом платье и домашних шлепанцах. Следом шла девушка. Мама одарила Саймона ослепительной улыбкой, блеснув золотыми зубами, оттенявшими пушок над верхней губой.

Она опустилась рядом с Саймоном, заполнив собой весь стул, и наклонилась к нему, излучая доброжелательность и аромат чеснока. Ничто еще не потеряно, заявила она. Месье не придется ночевать под деревом на деревенской площади. Над кафе имеется комнатка, pas grand’chose, [24]24
  Не ахти какая ( фр.).


[Закрыть]но чистая. Месье может остановиться там, а поскольку в деревне нет ресторана, он может питаться с ними, по-семейному. Триста франков, включая пользование семейным душем. Voilà. Решено.

Взяв вещи, Саймон последовал по узкой лестнице за девушкой, безуспешно пытаясь не поддаваться гипнозу покачивающихся в нескольких дюймах от лица бедер. Закрой глаза и думай о мамашиных усах. Они поднялись на крошечную площадку, и девушка открыла дверь в комнату не намного больше – чердак с низким косым потолком. Темно и жарко как в печи.

Девушка распахнула ставни, и перед Саймоном открылась так восхитившая его панорама. Он оглядел комнату. Узкая койка, над ней голая лампочка, на полу потертый линолеум. Она напомнила ему спальню младшеклассников в годы учебы в пансионе. Если не считать открывающегося перед ним пейзажа.

– Formidable [25]25
  Великолепно (фр.).


[Закрыть], – произнес он, опуская вещи и разминая плечи.

– C’est pas un grand lit, mais vous etes seul, [26]26
  Кровать небольшая, но вы один ( фр.).


[Закрыть]– улыбнулась девушка.

– Malheureusement, oui. [27]27
  К сожалению ( фр.).


[Закрыть]

Саймон обнаружил, что пожимает плечами, – заразная французская привычка.

Девушка перешла к делу. Ужин через час, на кухне. Туалет этажом ниже за синей дверью. Если месье что-нибудь потребуется, они с мамой будут внизу.

Саймон подумал было о телефоне, но решил отложить до завтра. Разложив вещи, пошел поискать синюю дверь и душ.

Водопроводные устройства у французов, людей в общем изобретательных и со вкусом, часто шокируют иностранцев, привыкших к скрытым трубам, предусмотрительно приглушенным сливным бачкам и плотно закрывающимся кранам. Саймону потребовалась не одна минута, чтобы разобраться, как работают хлипкие, но довольно сложные комбинации труб и кранов. Наконец под аккомпанемент ревущих труб ему удалось по частям обмыться при помощи хитрого устройства на резиновом шланге, попеременно подающего то кипяток, то ледяную воду. На глаза ему попалась прикрепленная к внутренней стороне двери туалета вывеска, украденная из отеля на озере Аннеси:

Администрация приветствует собак.

Они не чистят ботинки занавесками

и не писают в биде.

Любезно просим наших клиентов

следовать их примеру.

Он спустился вниз и пошел на звук доносившихся с кухни голосов. Застеленный клетчатой клеенкой длинный стол накрыт на четверых – литровые бутылки с вином и водой, гигантский батон хлеба, полная салата пластмассовая миска размером с таз и на краю стола телевизор с приглушенным звуком. Мама с дочкой натирали оливковым маслом и зубчиками чеснока куски мяса. Над раковиной мыл руки тот самый мужчина с физиономией кирпичного цвета, которого Саймон видел на тракторе. Папа.

Повернувшись к Саймону, не вытирая рук, подставил ему для пожатия локоть.

– Бонетто.

– Шоу. Саймон Шоу.

– Bien, Un verre? [28]28
  Отлично. По стаканчику? ( фр.).


[Закрыть]

Наполнив вином два стакана толстого стекла, он жестом пригласил Саймона к столу. Мама поставила перед ними блюдо с нарезанной колбасой и корнишонами, и для Саймона начался долгий трудный процесс знакомства с провансальским гостеприимством.

За колбасой последовала пицца, потом жареное мясо с перцем, салат, сыр, пирог с лимоном. Три литра молодого, сохранившего аромат винограда красного вина с собственного виноградника Бонетто. Между глотками вина наставления на ужасном диалекте, сопровождаемые взрывами смеха мамы и хихиканьем дочки, когда Саймон отчаянно пытался разобраться в носовых звуках убыстрявшейся с каждым стаканом речи Бонетто.

Смысл отдельных фраз доходил до него, как вспышки света в тумане: Бонетто не только хозяин кафе и владелец нескольких гектаров виноградников, но и мэр Брассьера, социалист, охотник, настоящий paysan du coin. [29]29
  Крестьянин ( фр.).


[Закрыть]Он никогда не бывал дальше Марселя, расположенного в сотне километров, да и тогда брал с собой ружье, потому что хорошо известно, что в Марселе живут одни уголовники. В Брассьере, гордо заявил он, ни одного преступления.

Саймон кивал и улыбался, вставляя: «Ah bon», когда ему казалось уместным. От выпивки и усталости клонило ко сну, и, когда Бонетто достал бутылку мутной желтоватой виноградной водки, он попробовал отказаться. Но бесполезно: в доме Бонетто гостя не отпускали в постель, не напоив. Посему, пока женщины убирали со стола и мыли посуду и по мере того как содержимое бутылки понемногу убавлялось, Саймоном постепенно овладевало состояние блаженного оцепенения, когда уже было неважно, понимают ли они друг друга. Наконец, хлопнув на прощание Саймона по спине так, что тот еле устоял на ногах, Бонетто отпустил его. Спал Саймон как убитый.

Было необычно проснуться от того, что солнце светило в лицо, и несколько секунд Саймон не мог понять, где он. Выглянул в окно. Долина закрыта белым туманом, на синем небе ни облачка. К его удивлению, голова с похмелья не болела.

Он отказался от предложенного хозяйкой на завтрак бутерброда с колбасой и, взяв чашку кофе, вышел наружу. Было еще не жарко, в воздухе – самом чистом воздухе во Франции, как утверждал Бонетто, будто он лично имел к этому отношение, – пахло свежестью. На площади, поставив сумки на землю, чтобы освободить руки для разговора, беседовали две женщины. Из переулка с виноватым видом и куском хлеба в зубах выбежал пес. Прежде чем направиться в гараж, Саймон решил познакомиться с деревней. Позвонить к себе в контору еще успеет.

Он направился по самой широкой улице. Пройдя мимо угловой лавки бакалейщика, тесного здания, где размещалась мэрия, остановился перед заброшенным зданием. Ни окон, ни ставень, ни дверей. Прислоненная к стене выцветшая вывеска гласила, что это жандармский участок. Перечислялись фамилии, номера лицензий и сообщалось, что сведения предоставляются по требованию. Саймон заглянул в сводчатый дверной проем, и сквозь просвет в задней стене перед ним, как в рамке, открылся Люберон. Перешагнув через кучу мусора, он оказался в длинном помещении с высокими потолками, заваленном старыми бревнами, мешками с алебастром, пустыми пивными бутылками и грудами каменных плит. По стенам червями извивались электрические провода. У подножия широкой каменной лестницы рядом с бочкой грязной воды стояла бетономешалка. Через проделанные с равными промежутками по всей стене оконные проемы в помещение вливался ослепительный солнечный свет.

Саймон подошел к одному из проемов. Под ним громоздились крутые уступы холма. Он разглядел ступеньки, ведущие к глубокой прямоугольной яме недостроенного плавательного бассейна. А дальше открывался чудесный вид. Саймон подумал, что в жизни не видел подобного обрамления для купания, и на какое-то время позавидовал владельцу. Однако что здесь будет? Здание огромное, слишком велико для жилища. Последний раз взглянув на горы, по мере того как поднималось солнце окрашивающиеся в блекло-лиловые тона, он пошел узнать, как обстоят дела с «порше».

Дюкло судорожно дергался в аэробике, которой в Провансе сопровождается любой оживленный разговор, – подергивал плечами, выразительно всплескивал руками, так высоко поднимал брови, что они чуть не скрывались под кепкой. На женщину, с которой он разговаривал, это, казалось, не производило ни малейшего впечатления. Она презрительно разглядывала листок бумаги, и Саймон расслышал, как она прервала разглагольствования Дюкло о своих стараниях и божеских расценках:

– Non, non et non. C’est pas possible. C’est trop. [30]30
  Нет, нет и нет. Невозможно. Это уж слишком ( фр.).


[Закрыть]

– Mais madame… – Тут Дюкло заметил стоявшего у насоса Саймона и поспешил ретироваться. – Ah, monsieur, j’arrive, j’arrive. Excusez mois, madame. [31]31
  Но, мадам… А, месье, иду, иду. Извините, мадам ( фр.).


[Закрыть]

Мадам закурила и, сердито пуская дым, заметалась взад и вперед по двору. Судя по внешности, подумал Саймон, она не местная жительница. Стройная блондинка, лет тридцати пяти, скорее беглянка с Ваидомской площади, одевающаяся в салоне мод «Армани», но на деревенский манер – повседневная блузка плотного шелка, выцветшие габардиновые брюки, туфли и сумочка из мягкой кожи. Словом, не похожа на женщину, которая стала бы пререкаться из-за счета в какие-то несколько сот франков.

Дюкло с Саймоном направились к «порше». Женщина, перестав метаться по двору, глядела на них. Как о том свидетельствовала ее одежда, она действительно была парижанкой и, пока новая подружка ее бывшего мужа не стала запускать руки в ее алименты, жила довольно сносно. Но теперь, когда чеки поступали неравномерно или вообще не приходили, возникали проблемы. Николь Бувье жила в стесненных обстоятельствах или в ожидании их. Сохранить дом в Брассьере и квартирку на площади Вогезов при ее деньгах становилось все более трудным делом, и бессовестно раздутые счета в гараже ничуть не облегчали ее положения. Она подумала было уехать и рассчитаться в следующий раз, но любопытство взяло верх. «Порше» появлялись в Брассьере не так уж часто, а его хозяин был совсем недурен – правда, немного помятый и небритый, но физиономия довольно интересная. Чтобы слышать разговор, она подошла к ним поближе.

Все оказалось так, как и думал Дюкло. Он звонил – тут он приложил к уху согнутые измазанные пальцы, – чтобы заказать новый выхлопной узел. Увы, он поступит не раньше чем через три дня, а может быть, и через неделю. Но так всегда бывает с машинами иностранных марок. Будь у месье машина попроще, скажем, французская, все можно было бы сделать за двадцать четыре часа.

Саймон задумался. Не может ли Дюкло дать ему авто напрокат, спросил он.

Тот, прищелкивая языком, с глубоким сожалением пожал плечами.

– Beh non. II faut alter a Cavaillon. [32]32
  Нету. Придется ехать в Кавайон ( фр.).


[Закрыть]

– Такси?

Дюкло, оставляя следы масла, потер лоб тыльной стороной ладони. Обычно под рукой Пьерро с санитарной машиной, но он, должно быть, на виноградниках.

– Non.

Мадам Бувье поглядела на Саймона. Тот, засунув руки в карманы, озабоченно прикусил губу. Приятное лицо, подумала она, наверное, хороший человек. Ей стало его жалко.

– Monsieur? – Саймон повернулся к ней. – Je peux vous amener à Cavaillon. C’est pas loin [33]33
  Месье? Могу подбросить до Кавайона. Это недалеко (фр.).


[Закрыть].

– Mais, madame, c’est… [34]34
  Но мадам (фр.).


[Закрыть]

– C’est rien. – Она направилась к машине. – Allons’y [35]35
  Пустяки. Поехали (фр.).


[Закрыть].

Прежде чем Саймон успел возразить, а Дюкло – вернуться к спору из-за счета, мадам Бувье села в машину и, наклонившись, открыла дверцу, обнажив при этом на спине узкую полоску отменно загоревшей кожи. Машина рванула с места. Торопливые слова прощания обоих мужчин повисли в воздухе.

Как любезны здесь люди, подумал Саймон, поворачиваясь к своей спасительнице.

– Madame, c’est vraiment tres gentil. [36]36
  Мадам, очень мило с вашей стороны ( фр.).


[Закрыть]

Спускаясь с горы, она резко переключила скорость и заговорила на английском.

– Вы англичанин, non? Номер на вашей машине…

– Верно.

– Я три года жила в Англии. В Лондоне, рядом с «Хэрродсом».

Она говорила с заметным акцентом. Саймон надеялся, что его французский звучит так же приятно, как ее английский.

– У меня там офис, в Найтсбридже.

– Вот как? А где вы остановились в Провансе?

– В люксе под крышей кафе в Брассьере.

Мадам Бувье изумленно всплеснула обеими руками, и машину повело в кювет.

– Mais c’est pas vrai! [37]37
  Не может быть! ( фр.)


[Закрыть]Вам там нельзя оставаться.

Саймон вцепился руками в передний щиток. Мадам Бувье овладела машиной и вывела ее на середину дороги.

– Я думай подыскать что-нибудь после обеда, когда будет машина.

– Bon. – Она постучала пальцами по баранке, потом решительно прибавила скорости. – Я знаю одно местечко – Домэн де Л’Анкло, как раз над Гордом. Очень спокойное место, хороший ресторан. Я отвезу вас туда, а потом поедем в Кавайон.

Саймон отвел глаза от дороги, казавшейся все уже по мере того, как машина прибавляла скорость, и поглядел на обрамленный копной светлых волос изящный профиль мадам Бувье. Вряд ли сыщешь другого шофера с такой внешностью.

– Послушайте, я и без того отнял у вас столько времени. Если вы не очень заняты, позвольте угостить вас обедом. Если бы не вы, я бы до сих пор ждал, когда приятель Дюкло подбросит меня на своей санитарной машине.

– У-у, этот разбойник. Самый дорогой гараж в Провансе. Знаете, все здесь улыбаются, а потом обнаруживаешь, что к тебе залезли в карман. Не все здесь порядочны.

– Не все порядочны где угодно. Но здесь, по крайней мере, улыбаются.

Мадам Бувье притормозила у указателя: «Горд. 4 километра». Свернув направо, на более широкую гудронированную дорогу, взглянула на золотые часики.

– Я бы не отказалась от обеда. Спасибо.

Они поехали в гору в сторону Горда и, не доезжая селения, повернули налево, на дорогу с указателем «Аббатство Сенанк». Повсюду торчали дорожные указатели, селение словно позировало для открытки – красиво, даже слишком. Саймону была больше по душе не такая прилизанная Брассьер-ле-Дез-Эглиз.

Они въехали в ворота в высокой выложенной из камня стене, отгораживающей Домэн де Л’Анкло от остального мира, и Саймон сразу почувствовал себя неопрятным. Оказалось, что это не тот скромный деревенский отель, какой он ожидал увидеть. Идеально ухоженная территория, аккуратно подстриженные деревья, расположенные далеко друг от друга и от главного здания отеля небольшие каменные коттеджи. Это скорее был «Бель-Эр», нежели сельская глушь.

Мадам Бувье въехала на затененную стоянку и отыскала место между «мерседесом» со швейцарским номером и зарегистрированным в Англии «ягуаром».

– Voilà. Думаю, здесь вам будет удобнее, чем в кафе.

– Поражен, что такое вообще существует. – Сквозь деревья они направились ко входу в отель. – И он окупается? Откуда у них клиенты?

– Вы удивитесь. Едут с севера, со всей Европы, бывает, и из Америки. Сезон продолжительный – от Пасхи до Рождества. В следующий раз прилетайте на своем вертолете. – Она показала на прогалину между деревьями. – Там посадочная площадка.

В следующий раз, подумал Саймон, я прежде побреюсь и прихвачу для приличия чемодан. С этими шикарными отелями всегда чертовски сложно. Однако девушка за конторкой ответила, что, пожалуйста, он может снять коттедж на неделю, что у них действительно есть на террасе обеденные, столики. Саймон успокоился, и ему захотелось есть.

– В хороших отелях всегда верят на слово, – заметил он.

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась мадам Бувье.

– Взгляните на меня. – Он потер подбородок. – Небритой, без багажа, вы подвезли…

– А как поступили бы в Англии?

– О, воротили бы нос, возможно, заставили бы надеть пиджак и галстук и вообще сделали бы все, чтобы я почувствовал себя неловко.

Мадам Бувье неодобрительно фыркнула.

– Здесь не так официально. Никто не носит галстуков. – Взглянув на Саймона, улыбнулась. – Правда, иногда бреются. Пошли, – и поведала его на террасу.

Они ели, любуясь открывающимся видом на Люберон. Условности незаметно исчезли. К горячему блюду они уже перешли на «ты», называли друг друга Николь и Саймон, а когда принесли вторую бутылку отменного розового вина, заговорили о своих разводах. Саймон находил ее приятной забавной собеседницей, но, когда она, прикуривая, коснулась его рукой, в нем шевельнулось желание. Надо остановиться – он еще не расплатился за предыдущую вспышку страсти. Заказав кофе, он перевел разговор в безопасное русло.

– Знаешь большое здание в Брассьере, которое переделывают? Что там будет?

Обмакнув в кофе сахар, Николь откусила кусочек.

– Старая жандармерия? После того как построили новую на дороге Н-100, она пять лет пустовала. В Брассьере уголовников нет, если не считать этого разбойника в гараже. – Она отхлебнула кофе. – Одним словом, нашелся покупатель из Авиньона, строительный подрядчик, который приобрел жандармерию за пригоршню poussière…

– Poussière?

– Пыли. За пустяк. По-моему, меньше чем за миллион франков, а это большая казарма, двухэтажная, и к тому же внизу подвалы. Bon. Он также покупает прилегающий участок земли и намерен построить квартиры с плавательным бассейном и, разумеется, с видом на окрестности.

– Хорошая мысль. И когда закончит?

Николь покачала головой.

– Никогда. Он угрохал все денежки. Со старыми зданиями всегда так – непредсказуемые мелочи, о которых не думаешь. Ломаешь стену и – бац! – валится потолок.

Она снова достала сигарету и наклонилась к поднесенной Саймоном спичке. На блузке почему-то расстегнулась еще одна пуговица.

– Merci.

Откинувшись на стуле, она запрокинула голову, пуская вверх дым. Саймон обнаружил, что не сводит глаз с ее стройной гладкой шеи. Слушая Николь, он занялся сигарой.

– Итак, берутся в долг деньги, потом еще. Оказывается, нужна новая крыша. И бассейн обходится вдвое дороже, потому что нет подъезда и весь цемент, все камни нужно переносить на руках. Раз, у него кончились деньги. – Она провела пальцем по горлу. – Обанкротился. Здесь это часто случается – люди чересчур большие оптимисты и верят каменщику, когда тот называет цену. А когда начинаются работы… – Пожав плечами, Николь изобразила пальцами карабкающиеся вверх цены.

– То же самое в Англии, – заметил Саймон, вспомнив счета за дом в Кенсингтоне, при виде которых глаза лезли на лоб. – Декораторы еще хуже.

Николь рассмеялась.

– В Лондоне у меня был крошечный садик, не больше кровати. Мне захотелось покрыть его травой – знаешь, la pelouse anglaise [38]38
  Английская лужайка (фр.).


[Закрыть], – значит, я беру словарь и нахожу слово «дерн». Bon. Потом иду в маленькую лавку в Челси, там полно мужчин, и прошу шесть метров дерна. На меня глядят, как на сумасшедшую.

– Почему?

– Я попала в контору сборщика пари на скачках [39]39
  Английское «turf» употребляется также в значении «ипподром», «скачки».


[Закрыть].

Кто, кроме англичан, употребит применительно к букмекеру такой высокопарный эвфемизм? Николь снова засмеялась, скорчив гримасу по поводу своего невежества. Одно из удовольствий жизни, подумал Саймон, заключается в том, что ближе к концу обеда женщины становятся все привлекательнее и забавнее.

Николь подбросила его до Кавайона. Там он взял напрокат машину, не спеша заехал в Брассьер за вещами и вернулся в отель. Оттягивая звонок в Лондон, прошелся по территории. Целых два дня он не имел связи с конторой, и ему это страшно нравилось. Вернувшись в коттедж, посмотрел осуждающе на припавший к столу пластмассовый аппарат. Поднял трубку и стал нажимать кнопки, возвращающие его к реальности.

– Где вы? – с материнским беспокойством воскликнула Лиз. – Мы без конца звонили в «Байблос», потом попробовали связаться в Париже с господином Мюра, но…

– Что он сказал?

– О, он вел себя ужасно. Сказал, что вы сбежали с девицей из «Бешеной лошади». Видно, думает, что очень смешно. У вас все в порядке?

– У меня все прекрасно. По пути на юг я изменил планы, потом поломалась машина – ничего серьезного, но пришлось ею заниматься. Во всяком случае, буду здесь, в Горде, пока не починят.

Он дал Лиз номер телефона отеля и расслышал, как она с кем-то разговаривает.

– Лиз?

– Минуточку. С вами хочет поговорить Эрнест. Потом не кладите трубку. Есть срочное сообщение от мистера Зиглера.

– Привет, привет, где бы ты ни болтался. Не могу выразить словами, что здесь было, – общая тревога, человек за бортом, Лиз в одну ночь поседела, ищем здесь, ищем там…

– Меня не было всего-то два дня.

– Что я и говорил. Дайте, говорю, бедняге достать зубную щетку. Но ты их знаешь – не позволят побыть одному и пяти минут. А теперь хочешь хорошую новость?

– Всегда готов.

– Музыкант, который приходил смотреть дом, – ужасный человечишка, буквально запеленутый в кожу, – словом, дает очень хорошую цену при условии, что сможет въехать в следующем месяце.

– Хоть завтра, был бы чек в порядке. Сколько он дает?

– На сотню тысяч ниже запрошенного.

– Два миллиона четыреста?

– Включая кровать. Он в восторге от кровати. Думаю, воображает, как он…

– Могу представить. О’кей. Скажи агентам, пускай оформляют.

– Займусь сейчас же. Передаю трубку Лиз, а то она уже корчит мне рожи. Гуляй. Не занимайся тем, чего бы не стал делать я.

– Боюсь, что вы не обрадуетесь, – сообщила Лиз, – но мистер Зиглер просит вас немедля вернуться в Лондон. Завтра здесь по пути в Нью-Йорк остановится президент фирмы Моргана, и мистер Зиглер полагает…

– Знаю, что полагает мистер Зиглер, – прервал его Саймон. – Он полагает, что надо пожать лапу президенту.

– Именно. Извините, но он очень разволновался, узнав, что вы уехали.

Саймон выглянул в окно. Солнце касалось верхушек оливковых деревьев, окрашивая листья в серебристо-зеленые тона. Дальше виднелись размытые маревом очертания Люберона. В тихом вечернем воздухе раздался всплеск воды – кто-то нырнул в бассейн.

– Лиз, понимая, что у мистера Зиглера может случиться сердечный приступ, я все же намерен остаться здесь.

– Хотите, чтобы я ему передала это?

– Нет, лучше позвоню ему сам, – вздохнул Саймон. – Не беспокойся. Я скоро перезвоню.

Он положил трубку и впервые за весь день поглядел на часы. Черт бы побрал этого Зиглера. Сбросив ботинки, вызвал Нью-Йорк.

Голос Зиглера повторяло слабое эхо, и Саймон был уверен, что тот переключился на динамик. Он любил орать, расхаживая взад и вперед. Саймона же это страшно раздражало.

– Боб, скажи мне одну вещь. Твоя секретарша с тобой?

– Конечно. Здесь, рядом. А что?

– Ты все еще пытаешься ее трахнуть?

– О, черт. – Последовало молчание, потом раздался щелчок: Зиглер выключил динамик и взял трубку. Голос стал слышнее. – Ничего себе шуточки, черт бы тебя побрал!

– Теперь слышу тебя лучше. Что там за паника?

– Завтра в Лондон прилетает клиент, который стоит тридцать миллионов долларов, а ты болтаешься во Франции. И это ты называешь бизнесом?

– Я называю это отпуском, Боб. Вспоминаешь об отпуске?

– Клал я на отпуск. Укладывай чемодан.

– Никуда я не поеду. Все, что он хочет, так это чтобы с ним поужинали и немножко перед ним полебезили. Джордан вполне с этим справится.

– Не верю своим ушам. Тридцать миллионов долларов, а ты, черт побери, не можешь на один день оторвать свою задницу.

– Тебе, как и мне, хорошо известно, что мы твердо стоим на ногах и нет никакой необходимости всякий раз устраивать цирк, когда в Лондоне проездом останавливается какой-нибудь клиент. В конце-то концов я возглавляю рекламное агентство, а не контору по найму спутниц.

– Вот что я тебе скажу: оттуда, где ты торчишь, ты ни хрена не возглавляешь.

– Я не еду, Боб.

– Тогда поеду я.

Линия замолчала. Саймон почувствовал огромное удовлетворение. Годами при виде клиента по привычке рекламного агента ему приходилось вытягиваться по струнке и следовать процедуре, неправильно называемой гостеприимством, развлечением. Ничего подобного. Это был тяжелый труд с ножом и вилкой в руках, к тому же надо было притворяться, что тебе это страшно интересно. За одним-двумя исключениями люди, с которыми Саймону пришлось провести большую часть жизни, ему до смерти надоели. Некоторых из них, бандитов из крупных корпораций, использовавших средства на рекламу в качестве наступательного оружия, он просто презирал. Но они ему платили. И он стал испытывать отвращение к их деньгам. Что он – устал и размяк? Или же, наоборот, взрослеет?

Он поужинал на террасе наедине с панорамой шириной в десяток миль. С удовольствием представил Зиглера, застрявшего в пробке по пути в аэропорт Кеннеди. «Конкордом» в Лондон, подержаться за руку клиента и «Конкордом» обратно в Нью-Йорк. Еще одна славная победа на благо отношений агентства с клиентами и еще один удар по пищеварению. Саймон достал сигару и не спеша побрел к себе в коттедж. Было еще тепло, ясное небо усеяно звездами, из кустов неслось неумолчное стрекотание цикад. С радостью предвкушая завтрашний день, моментально заснул.

Дни тянулись долго, но пролетали в общем-то незаметно. Саймон обследовал окрестные деревни, добрался на машине до голой белой вершины горы Ванту, побродил среди развалин замка маркиза де Сада в Лакосте, подолгу просиживал в кафе. Каждый вечер в отеле его ожидали сообщения из Лондона, которые казались странно далекими от действительности, когда он проглядывал их, сидя босиком на веранде. Он все чаще сравнивал окружающий его покой с раздуваемыми до размеров кризиса тривиальными событиями в агентстве. Простая жизнь бросала вызов бизнесу.

Пришло время думать о возвращении. Дюкло, должно быть, отремонтировал «порше», только странно, что не позвонил. Саймон решил завтра с утра отправиться в Брассьер и, после того как заберет машину, может быть, пообедать с обладательницей идеально загоревшей шеи. Он нашел нацарапанный на спичечной коробке номер телефона Николь.

– Николь? Это Саймон Шоу.

– А, пропавший англичанин. Где ты пропадал?

– Извини. Собирался позвонить, но…

Николь рассмеялась.

– Должно быть, провансальская болезнь – откладывать на завтра.

– Не мог бы я пригласить тебя завтра на обед? Машина в гараже почти неделю. Должна быть готова.

– Здесь неделя ничего не значит, Саймон. А что касается обеда, с удовольствием.

Они условились встретиться в кафе. Саймон посвятил полчаса изучению путеводителя «Гол-Мийо», выбирая подходящий ресторан. Надо бы было позвонить Николь раньше, но, возможно, сначала действительно нужно было забыть о лондонских привычках. Он улыбнулся, поймав себя на том, что пожимает плечами.

Приехав на следующее утро в Брассьер, он застал Дюкло там, где увидел его в первый раз, – под машиной. Она была подозрительно похожа на ту же самую машину. Саймон поздоровался с вымазанными маслом башмаками, и из-под машины выкатилась тележка с их владельцем.

– Ah, monsieur. C’est vous [40]40
  А, месье. Это вы (фр.).


[Закрыть].

У Дюкло были хорошие новости. Запчасти прибывают на следующей неделе – certain, garanti, pas de probleme [41]41
  Точно, гарантированно, никаких проблем (фр.).


[Закрыть]. Он собирался позвонить, но…

В Лондоне Саймон был бы взбешен, но здесь, казалось, это не имело значения. Погода великолепная. Он собирается пообедать с прелестной женщиной. За машиной, когда будет готова, можно послать Эрнеста. Его поразило столь философское отношение. Он, кажется, научился спокойно пожимать плечами не только физически, но и мысленно. Поблагодарив Дюкло, Саймон зашагал в сторону кафе.

Солнце как бы разделило ведущую к площади улицу на две части – одна сторона ослепительно яркая, другая в глубокой тени. Саймона вновь потянуло к старой жандармерии. Он поднялся по лестнице. Второй этаж показался даже больше первого – огромное пространство, расчищенное для продолжения строительных работ. Сверху открывался еще более великолепный вид – виноградники, уже приобретающие красновато-бурый цвет, поросший соснами холм с виднеющимися между деревьями плоскими освещенными сзади силуэтами каменных строений, и позади всего гора. Воздух был так чист, что Саймон мог разглядеть на самом высоком гребне очертания деревьев, крошечные, но отчетливые. Со спускающихся вниз террас раздавался смех, слышался звук запускаемого трактора. Наступал полдень, время, когда каждый порядочный провансалец возвращается с поля домой обедать.

Николь ждала его за столиком снаружи. Она подставила для поцелуя обе щеки, и Саймон ощутил запах ее духов, свежий и пряный.

– Как дела с машиной? Надеюсь, ты не заплатил, сколько он запросил.

– Он все еще ждет запчасти. Неважно. Пошлю за ней кого-нибудь из Лондона.

Николь рылась в сумочке, ища сигареты. На ней было льняное платье без рукавов желтовато-серого цвета, оттенявшее ровный загар на руках и ногах. Саймон пожалел, что не позвонил раньше.

– Итак, – сказала она, – тебе пора возвращаться.

– Так мне говорят в конторе.

Саймон заказал у девушки напитки. Та с нескрываемым любопытством разглядывала платье Николь. Улыбнувшись Саймону, она, покачивая бедрами, направилась в кафе.

– Миленькая девочка, – заметил Саймон.

– Мамашу видел? – надув щеки, засмеялась Николь.

– Ты злая, завистливая женщина. И только из-за того, что у тебя нет усов и ты не можешь водить трактор.