Текст книги "Пираты Елизаветы. Золотой век"

Автор книги: Питер Марвел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Дамиан между тем нашел хозяина постоялого двора – жирного, мрачного и недоверчивого мужика лет сорока, с пудовыми кулаками, каждым из которых можно было гнуть подковы, – и перекинулся с ним несколькими словечками. Разумеется, хорошо зная человеческую природу, Дамиан вначале сунул в один из кулаков несколько мелких серебряных монет, надеясь, что это нехитрое средство расположит собеседника в его пользу.

Хозяин, которого звали Толстый Педро, хладнокровно ссыпал деньги в карман кожаного фартука, который был надет на нем по той причине, что с утра он возился с лошадьми, и промолвил:

– Сеньор, должно быть, впервые в наших краях? Только что прибыли из Старого Света, а? И как там поживает старушка Испания?

– Она процветает, – кратко, но с улыбкой ответил Дамиан, который не видел этой старушки года три.

– Пятнадцать годков, как я не ступал на землю моей Андалусии, – мечтательно сказал толстяк. – Осел здесь. Здесь теперь мой дом. А господин, должно быть, заблудился? Я сужу по вашему платью. У нас тут все больше простой люд останавливается. А если благородные господа и заходят…

– Не надо лишних слов, друг мой, – с кроткой улыбкой прервал его Дамиан. – Все мы Божьи дети, и платье тут совершенно ни при чем. Вспомни, Христос заходил в простые хижины и говорил с рыбаками и блудницами… Мне тем более незазорно. К тому же мне есть о чем с тобой поговорить. Специально для этого прошел через весь город.

– Ага, – сказал Толстый Педро. – Поговорить. А у меня как раз ни минуты времени на разговоры. Хлопот полон рот… – Для убедительности он указал рукой на свой фартук.

– Так у тебя и карман тоже не пустой, – хладнокровно напомнил Дамиан. – А если торопишься, то скажи мне побыстрее вот что… Мулат, молодой, проныра, по выговору – француз, одет, должно быть, вполне прилично, хотя, возможно, и стеснен в средствах.

– Молодой мулат? – Толстый Педро поскреб в затылке. – Не люблю я этих ублюдков… И какой белый позарится на черномазую…

Он испытующе уставился на Дамиана, и тот понял, что хозяин что-то знает.

– Я не прошу тебя его любить, – спокойно заметил Дамиан. – Я спросил, бывал ли он тут.

Хозяин почему-то быстро обернулся через плечо, а потом с непонятным выражением на толстом красном лице вновь уставился на Дамиана, от напряжения пошевелив усами, похожими на платяную щетку.

– Ей богу, память стала… – пробормотал он. – Народу бывает пропасть… А тут мулат. Тут вообще мулатов не любят…

Дамиан полез в кошелек и достал оттуда серебряный реал.

– Возьми, друг, вот это и хорошенько подумай, что ты еще знаешь про этого француза, кроме того, что его не любят, – назидательно сказал он.

И это серебро исчезло в кожаном кармане так же быстро, как до того исчезло прежнее. Но оказалось, что хозяин только вошел во вкус.

– Господин впервые в наших краях, – с расстановкой сказал он. – Оттого и удивляется, что мулатов здесь так не любят…

– Я ничему не удивляюсь, дорогой друг, – подняв руку, заявил Дамиан. – Разве что твоей непонятливости. Или, наоборот, исключительной сообразительности. Но в этих краях я действительно раньше не бывал и ваших обычаев не знаю. А потому скажи сам, чего ты хочешь, возможно, тогда мы поймем друг друга.

Толстый Педро опять оглянулся через плечо и почему-то шепотом произнес:

– Один дублон, благородный господин! Всего-то один золотой дублон и…

– Ты просишь дублон за то, чтобы немного почесать языком? – удивился Дамиан. – Ты великий грешник, мой друг! Если бы библейская блудница обладала твоими аппетитами, ее бы никто не решился побить камнями…

– Уважаемый господин! – многозначительно сказал Толстый Педро, приближая свое залитое потом лицо к самому уху Дамиана. На того пахнуло крепким запахом пота, чеснока и перегара. – Поверьте человеку, который хорошо знает местные обычаи. Вам, может быть, кажется, что вы зря истратите золотой, но любой бродяга на Эспаньоле скажет вам…

– Хорошо, я улавливаю в твоих словах обращенный ко мне призыв, – сказал Дамиан. – И откликаясь на этот призыв, я даю тебе требуемое… – Он полез в кошелек и достал оттуда золотой дублон. – Но если ты собираешься меня обмануть, то предупреждаю – мне придется вразумить тебя чем-нибудь покрепче, чем братское наставление. – И Дамиан положил руку на эфес.

Хозяин взял золото, и глаза его вспыхнули.

– Я человек богобоязненный, – сказал он, пробуя монету на зуб. – Каждое воскресенье стараюсь ходить в церковь и надеюсь, что Господь не отвернется от меня и дальше. А сейчас, добрый господин, пойдемте со мной и постарайтесь не шуметь. Вы приехали и уехали, а Толстому Педро здесь жить.

– Не бойся, я тебя не выдам, – пообещал Дамиан, который начинал смутно о чем-то догадываться.

Они вошли внутрь добротного каменного строения и по крепко сбитой лестнице поднялись на второй этаж. Коридор со множеством дверей был погружен в полумрак. Свет сюда проникал через единственное окошко, прорубленное в дальней стене и забранное решеткой. Толстый Педро с удивительной для его комплекции стремительностью прошел на цыпочках несколько ярдов и молча ткнул пальцем в одну из дверей. Затем он приложил палец к своим толстым губам и, стараясь не греметь деревянными подошвами своих сандалий, проскочил мимо Дамиана, едва не задев его толстым животом. Так с прижатым к губам пальцем он и выскочил обратно на лестницу.

Оставшись в одиночестве, Дамиан пожал плечами и бесшумно подошел к указанной двери. Все на этом постоялом дворе было сделано на совесть, из толстых прочных досок, поэтому из комнаты не доносилось никаких определенных звуков. К тому же в одном из соседних номеров кто-то храпел с такой силой, что его вздохи вполне можно было принять за рев небольшой медной трубы. Одним словом, подслушать под дверью не представлялось возможным. Дамиан заглянул в замочную скважину и убедился, что ничего не видит, так как дверь заперта изнутри ключом, который забыли в скважине. Чуть-чуть подумав и перекрестившись, он решительно постучал в дверь кулаком.

За разъяренным храпом он, разумеется, не услышал, как подошли к двери, и пожалел об этом: характер походки многое мог бы сказать о человеке, даже больше, чем его голос и внешность. А голос, который вдруг прозвучал по другую сторону двери, был грубым и без малейшего французского акцента.

– Кто там еще?! – с раздражением спросил голос. – Что за проклятое место! Я же запретил беспокоить… Что за дьявол колотит в дверь? Что надо?

Эти интонации насторожили и заинтересовали Дамиана. Говорил человек, привыкший командовать и наказывать – ошибиться было невозможно.

– Дьявол, увы, часто приходит не с той стороны, откуда его ждешь, – смиренно ответил Дамиан. – Никто бы и не стал вас беспокоить, добрые люди, если бы не пожар, который только что начался внизу. Горит все под вами! С южного угла занялось, но при такой погоде долго ли?.. Дым-то чуете?

Дымком действительно припахивало – с кухни ли, где готовился обед, с кузницы ли на заднем дворе, где хозяин подковывал лошадей, но этот запах оказался очень кстати. Тот, кто разговаривал с Дамианом через дверь, несомненно, ощущал дымный запах уже давно, не обращая на него внимания, но теперь, после соответствующего разъяснения, призадумался и пришел к выводу, что разговор про пожар может быть правдой. А то, что Дамиан сообщал об этом спокойно, без надрыва, почти флегматично, почему-то даже больше убедило сердитого человека. Он несколько раз провернул ключ в замочной скважине и с силой рванул дверь на себя.

На мгновение они оказались с Дамианом лицом к лицу – чуть простодушный с виду воспитанник монастыря, открывающий для себя увлекательную светскую жизнь, упитанный и коренастый, как крестьянин, и злой невысокий человечек с коричневой бородавкой на левой ноздре, платьем и манерами похожий одновременно и на чиновника и на военного. Этого мгновения им оказалось достаточно, чтобы понять друг о друге многое.

Маленький человечек откинулся назад, намереваясь выхватить из ножен оружие, но Дамиан, не раздумывая, просто по-студенчески хватил его кулачищем между глаз. Раздался тихий хруст, и незнакомец, отлетев на пару ярдов, опрокинулся на спину и затих.

Тут Дамиан сделал то, что помешал сделать своему противнику, а именно выхватил шпагу и прыгнул через порог, обнаружив в глубине комнаты, возле умывальника, еще одного неприметного, похожего на чиновника, меланхоличного человека, который, судя по всему, только что пытал третьего, крепко связанного и подвешенного за руки на прочном крюке для одежды, вбитом в стену. Впрочем, господину меланхолику пришлось волей-неволей пытки прекратить. Он повернулся к Дамиану и выстрелил в него из пистолета.

Но капризное оружие дало осечку.

– Проклятие! – вскричал чиновник и, отбросив бесполезный пистолет, выхватил шпагу. Вид чужой шпаги отчего-то всегда пробуждал в обычно флегматичной душе отца-иезуита какого-то зверя. Клинки со звоном скрестились. Едва запела сталь, как соперник Дамиана начал сдавать. Он явно не ожидал столь мастерской атаки, да и вообще фехтование, судя по всему, не являлось его коньком. Еле отбив фланконад, при котором шпаги касались друг друга левыми сторонами, и едва не вывихнув при этом кисть высоко поднятой руки, он вдруг заголосил:

– Эй, любезный, любезный! Вложите шпагу в ножны! Вы не знаете, с кем связались! Вас ждет виселица! Именем короля…

Дамиан сделал безумное лицо, применил кроа-зе, мгновенным ударом по слабой части шпаги противника вскользь выбил ее из руки по-настоящему перетрусившего вояки. Шпага чиновника отлетела в угол. Не теряя ни секунды, Дамиан убрал клинок в ножны, ухватил растерявшегося соперника одной рукой за шиворот, а другой за штаны, приподнял в воздухе и, разбежавшись, вышвырнул его в окно. Снизу немедленно донесся его слабый крик и недовольный поросячий визг. Дамиан, воодушевленный легкой победой, тут же подхватил с пола чиновника с бородавкой и тем же манером спровадил его восвояси. Внизу снова хрюкнула свинья и ойкнул человек.

– Здорово! Ура! – слабым голосом произнес человек, висящий на крюке с задранными вверх, посиневшими и распухшими от веревок руками. – Если бы вы выкинули на двор и меня, то я до смерти молил бы о вас Пресвятую Деву…

Дамиан отряхнул руки и тут только внимательно рассмотрел подвешенного на импровизированной дыбе человека. Это был, несомненно, мулат, выговор его за милю отдавал французским прононсом, а что касается вероисповедания…

– Ad majorem Dei gloriam! – внятно и даже торжественно произнес Дамиан, не сводя взгляда с пленника.

– Аминь! – со вздохом отозвался сверху молодой человек. – Значит, это вы? Ну что же, лучше, как говорится, поздно… Может быть, тогда снимете меня с этого крюка, пока я окончательно не превратился в свиной окорок, причем подкопченный по причине происхождения?

Дамиана не нужно было упрашивать – ловко орудуя ножом, он спустил мулата на пол, правда, несколько не удержав его неожиданно тяжелое тело, отчего тот неловко грохнулся на бок.

– Прошу прощения, – пробормотал Дамиан и бросился распутывать веревки, крепко стягивающие его тело. Пока освобожденный, морщась, растирал затекшие руки и ноги, Дамиан с любопытством рассматривал его.

Перед ним сидел мужчина лет двадцати, с курчавыми волосами до плеч, довольно приятной наружности, но с кожей очень смуглой. Нос его был немного приплюснут, губы несколько более выворочены, чем полагалось европейцу, а глаза, слегка выпуклые, смотрели весело и нагловато. Его распухшие руки были грязны, а одежда, явно с чужого плеча, одновременно напоминала платье погонщика мулов и лакея. Полотняная рубаха была на груди разорвана, выставляя на обозрение великолепно развитые грудные мышцы и загадочный амулет, кожаный жилет валялся неподалеку, а суконные штаны с кожаными заплатками покрыты пятнами засохшей глины.

Некоторые меры убеждения, примененные к нему недавно, оставили на лице мулата следы, которые его отнюдь не украсили. Тем не менее, в его красивых, хоть и грубоватых чертах, в его смелом взгляде чувствовалась огромная энергия, да и сама манера шутить в таких отчаянных обстоятельствах свидетельствовала о некоторой незаурядности натуры этого полукровки.

– Можете, наконец, идти? – нетерпеливо осведомился Дамиан. – Держите руку! Нам нужно убираться отсюда. Вы уже заплатили за комнату?

– Я не занимал здесь никакой комнаты, – ответил мулат, с трудом поднимаясь на затекшие ноги. – Последние три дня у меня почти не было денег. Я наведывался сюда, надеясь, что однажды вы появитесь. Но вместо вас на меня напали эти два мерзавца, которые стали задавать мне вопросы…

– Тихо! – воскликнул Дамиан, прислушиваясь. – Я слышу грохот колес и топот копыт. Кто-то подъехал сюда в карете. Это лишний повод бежать отсюда как можно быстрее. Если вам тяжело, обопритесь о мое плечо!

– Ничего! Я справлюсь!

Они быстро покинули комнату, спустились по лестнице и выскочили во двор. У ворот стояла великолепная карета. На козлах восседал кучер в ливрее, а из раскрытой дверцы выглядывал сам отец Франциск, надменный и величественный.

– Сюрприз! – сказал Дамиан и дернул спутника за руку. – Бегом в карету!

Они запрыгнули в экипаж. Отец Франциск крикнул кучеру: «Пошел!» и захлопнул дверцу. Карета понеслась.

– Я не стал задерживаться у губернатора, – сообщил отец Франциск, внимательно разглядывая своих пассажиров. – Но он был так растроган нашим знакомством, что сам предложил мне карету, дабы я мог с удобствами добраться до своего поместья.

– А куда мы вообще едем? – без стеснения поинтересовался бойкий молодой человек. – Я, может быть, не ел три дня, а после того, как на постоялом дворе меня подвесили, точно тушу…

– Ваше имя, молодой человек! – сверля его ледяным взглядом, произнес отец Франциск. – Если ваше имя – Жан, то рассказывайте все, что вам известно о поисках сокровищ. Я желаю знать все немедленно.

– Меня зовут Жан-Поль, – молодой человек оскалил белоснежные крупные зубы и усмехнулся. – Меня направил Орден. У меня сообщение от Робера Амбулена, и я буду вашим проводником.

Отец Франциск оглядел мулата, его залатанные штаны, с которых на красные, обитые бархатом сиденья осыпалась грязь, и подумал, что в жизни не встречал более противного типа. «С кем только не приходится работать», – подумал профес и вздохнул. Отец Дамиан истолковал вздох предводителя по-своему.

– Да, нас ждет трудное путешествие, – произнес он и выглянул в окно, словно опасаясь, что их кто-то подслушивает. – Расскажите нам все.

– А я и не знаю-то ничего. Мне, между нами, до вашей экспедиции и дела-то никакого нет. Меня падре попросил – я сделал. Мне что так в гилею идти, что этак. Живу-то я при миссии, вот падре и дает мне разные поручения. Амбулена вашего я и в глаза не видел. Пришла от него весточка недели полторы назад. Ну, падре меня на шхуну посадил и отправил с попутным ветром. Мне что – день, два – и готово. А на словах падре меня вот что просил передать: «Амбулен встретил юношу по имени Уильям Харт, который оказался в приятельских отношениях с известным пиратом Веселым Диком, истинное имя которого – Роджер Рэли. Он незаконнорожденный внук того самого Рэли, который нашел эти сокровища и спрятал их на Эспаньоле. Сэр Кэрью Рэли, сын Уолтера Рэли, передал Роджеру бумаги его деда, в которых находилась карта спрятанных сэром Уолтером сокровищ. Амбулен сумел войти Харту в доверие, а впоследствии приблизился и к Роджеру Рэли, который известен на островах под именем капера Веселого Дика. Вместе с ним он отправился на Эспаньолу, пытаясь завлечь Веселого Дика в ловушку или как-то еще завладеть картой. На помощь ему прибыл Хуан Эстебано, агент Ордена, индеец-караиб, который имел на руках приказ короля капитану флота Его Величества шевалье Франсуа Ришери о всяческом содействии членам Общества Иисуса, полученный отцом Франсуа, духовником короля. Но шевалье Ришери, соблазненный шпионкой Кольбера мадам Аделаидой Ванбъерскен, отказался выполнить приказ и арестовать женщину, дабы изъять у нее карту, полученную ею от Веселого Дика при невыясненных обстоятельствах. Потом после некоторых неординарных событий, индеец погиб, а шевалье Ришери, голландцы и женщина без помех двинулись к месту, где спрятаны сокровища. Надо спешить, иначе кладом завладеют другие. Возможно, придется нанять людей с оружием. Ришери не подчинился один раз, взбрыкнет и в другой». Вот и все, сеньор, что мне велено передать на словах. А я уж доведу вас куда следует. Нам бы, чтобы успеть, надо погрузиться на судно сегодня ночью, самое позднее – завтра утром.

– Прекрасно. Значит, выступаем сегодня в полночь. – Отец Франциск извлек из кармана часы и посмотрел на циферблат. – Сейчас три часа пополудни. Значит, мы должны успеть. Отец Дамиан, я черкану пару строк, а вы будьте так любезны, отправьте их капитану «Азалии». Они успеют пополнить бочки водой, а трюмы мясом. Тем более, как я понимаю, плыть нам придется недолго.

– Да, мы обогнем и подойдем туда с востока. Дальше – пешком. В миссии нас будет ждать отряд, падре обещал все подготовить.

– А как же наши противники? Ведь они наверняка уже нашли клад?

– Насколько я могу предположить, следуя формальной логике, Роджер Рэли или имеет копию карты, или вовсе в ней не нуждается. У него мало людей, и он, даже если и доберется до места, конечно же, не сумеет так быстро перепрятать или вывезти сокровища. Ведь там должны быть сотни килограммов золота, – уверенно сказал отец Франциск. – Те же проблемы ждут и французов с голландцами. В любом случае нас, скорее всего, ждет драка. – И в глазах професа сверкнула молния.

Отец Дамиан вспомнил сожженный в устье Ориноко форт и загрустил.

Глава 13
Шутка мертвого капитана

Карибское море. Эспаньола.

«За горой – гора», – гласит поговорка коренных жителей Эспаньолы – индейцев-араваков. В этом Кроуфорд и его отряд убедились на собственной шкуре. Третий день, перевалив Северный хребет, они шли туда, где неподалеку от небольшой горной реки, в одной из карстовых пещер, больше полувека лежали сокровища, упрятанные туда капитаном гвардии королевы Елизаветы Тюдор сэром Уолтером Рэли. Уже в который раз, приваливаясь к острым обломкам известняка, Кроуфорд с трудом переводил дыхание и, прикрывая уставшие от блеска меловых скал глаза, думал о том, как удалось сэру Уолтеру доставить сюда этот груз. Неужели его ненависть и презрение к королю Якову были таковы, что он, не жалея ни себя, ни матросов, ни рабов, гнал сюда караван с золотом? Зачем? Для кого? Он не находил ответа, и, трясясь в подхваченной лихорадке, он слизывал холодный соленый пот с губ и с тоской думал о том, что, скорее всего, он никогда не вернется отсюда. Даже если они опередят французов, даже если Лукреции удастся сделать все, о чем они договорились тогда ночью, им предстоит драка. Людей катастрофически не хватает, и даже если он сможет убедить полоумного нгомбо дать ему своих маронов, им все равно не вынести отсюда все. Значит, придется брать самое ценное – найти черепа, изумруды и жемчуг. Золото придется бросить или перепрятать. Но почему, почему Рэли спрятал их здесь? Абсурд. Нет логики. Отчим прав – Уолтер Рэли спятил.

При воспоминании об отчиме по лицу Фрэнсиса пробежала судорога ненависти. Да, тот был умен, любил его мать и оплатил все счета пасынка. Но если бы не он, если бы не сэр Леолайн Дженкинс, если бы не глава секретной службы Англии, разве он, Роджер Рэли, стал бы теперь тем, кто он есть? Убийцей, жалким авантюристом, шпионом на службе Карла? О-о, мать плакала от счастья, что ее беспутного сынка, прижитого во грехе, взяли на королевскую службу. Что Роджера, игрока и мота, ждет блестящее будущее под крылом заемного папеньки. Ведь наш новый папенька, наш обожаемый супруг, наш толстый индюк сэр Леолайн – министр Карла. У него есть бювар, набитый письмами короля, кабинет в Вестминстре и дом в Лондоне. Глупенький Роджер не понимает своего счастья – счастья грабить и убивать под флагом Британии, предавать и унижаться под гербом желтого Льва и белого Единорога. «Dieu et mon Droit».[24]24
  «Бог и мое право» – девиз английских королей, начертанный на государственном гербе Великобритании.


[Закрыть] Кроуфорд изодранным рукавом утер пот со лба, и уголки его обветренных губ дернулись, складываясь в привычную усмешку. Убейте в человеке личность, и он станет отличным гражданином.

– Привал, – прохрипел он и осел на камни, пытаясь найти тень под редкими кустиками, росшими на выжженном солнцем склоне горы.

– Фрэнсис, выпей. – Харт приставил нагревшуюся от жары серебряную флягу к его губам.

Кроуфорд сделал пару глотков, и тут же новый приступ скрутил его, выламывая суставы, растягивая и сжимая жилы, сокращая мышцы.

– Ты болен, нам надо остановиться. Кроуфорд помотал головой.

– Достань из кисета листья и дай мне.

– Но ведь это опасно. Ты уже третий раз за сегодня прибегаешь к этой отраве.

– А что мне еще остается, – огрызнулся Кроуфорд и клацнул зубами, которые под действием болезни норовили выбить барабанную дробь. Дрожащей рукой он сунул пару сморщенных посеревших листочков в рот и принялся их жевать.

Боб и Джон тащили на себе бурдюки с водой и пару тушек копченого агути – местного грызуна, больше всего похожего на помесь зайца и морской свинки. Их, как и самодельные кожаные мешки для воды, дали им с собой беглые рабы, снабдив также кукурузными лепешками и сушеными фруктами. Провизия была на исходе, но до цели был всего день перехода – так что, если не будет дождя, к вечеру они доберутся до места. Старый нгомбо дал отряду и двух проводников – молодых негров, с которыми при случае можно было отправить и весточку. Те держались особняком от «больших белых», как они уважительно называли спутников Веселого Дика.

Потрошитель раскладывал прямо на камне нехитрую снедь, тщательно отмеряя каждому причитающийся ему паек. Капитан Ивлин разулся, разжег трубку и, подставив босые ноги солнышку, предался созерцанию. Все это Кроуфорд видел как в тумане, кока все меньше и меньше действовала на истощенный «желтой смертью» организм.

– Еще немного, ребята, и мы будем на месте, – сказал он.

Ребята кивнули и вернулись к своим занятиям. Был полдень – самое жаркое время дня. Сезон дождей подходил к концу, а здесь, по эту сторону хребта, климат оказался более сухим и жарким. Ветер с океана не достигал этих мест, остановленный каменным барьером хребта, и изнуряющая жара мучила отряд с утра до вечера. В сумерках же температура падала, и, страдая от нехватки дров, люди тряслись от холода, который, может быт, и не был столь силен, но казался таковым для обожженной и разогретой солнцем кожи.

– Солнц нет, мы придем, – вдруг сказал один из негров и махнул рукой куда-то на запад. – Там твой скала. Мой ходил туда. Нгомбо послал – там место силы.

– Откуда ты знаешь? – спросил Кроуфорд, поднимая голову.

– Много лет назад, много, столько пальцев нет у нас всех, там жили белый человек. Один, два, – много. Их мучил злой дух – он забрался в них и ел их внутренности. Но белый не сдавался. Он молился свой Великий Белый Бог и делал для черных людей добро – учил, как стрелять, жалел, прятал от другой белый. Тогда «большие белые» туда никто не ходить – там смерть. «Большие белые» боялись злой дух – кто хочет, чтоб его руки и ноги съели, съели глаза и пальцы? Наши отцы прятались там – Великий Белый Бог защищал их, и злой дух не трогал черный человек. А потом все добрые белые люди ушли на Восток, на Небо – злой дух съел их тела, но их души были белее и сильнее, чем прежде, – старый нгомбо видел, как они поднимались в небо по золотой лестнице. У них были новые тела – значит, они победили злой дух. Они поставили там крест – и злой дух не ходит туда больше. Но черный человек тоже боится – нгомбо не посылать, мы – не ходить. Вдруг злой дух вернется и съест нас?

– Вы что-нибудь поняли из этой тарабарщины? – Уильям оглянулся на капитана и Кроуфорда.

– Я полагаю, – сказал капитан Ивлин, вытаскивая трубку изо рта, – что когда-то там было селение белых. Может, они были чем-то больны, поэтому были вынуждены уйти так далеко от всех. Но они поддерживали отношения с беглыми рабами и помогали им. Плантаторы боялись заразы – и рабы пользовались этим. Больше я не понял ничего. – Капитан снова сунул трубку в рот и выпустил дымное колечко в небо.

– А я понял, что кто-то обитал прямо рядом с кладом и, возможно, охранял его. Но не воспользовался ли этот кто-то золотом раньше нас? – Кроуфорд скрипнул зубами от боли и попытался дотянуться до пищи. Потрошитель заметил это и ножом подвинул еду своему капитану.

– А я ничего не понял, – сказал Уильям. – Наверное, я начисто лишен абстрактного ума и воображения – мне трудно превратить эту абракадабру в связный рассказ. Значит, у меня аристотелевское мышление, а не Платоново, – присовокупил Уильям и рассмеялся.

– Ну, хоть какое-то есть, – буркнул Кроуфорд. – Я-то и этого не замечал.

– Свистать всех наверх! – Квартирмейстер оглянулся, и все потянулись к трапезе.

* * *

Днем 18 декабря отряд капитана Ришери добрался до наивысшей точки перевала, на высоте двух тысяч футов. Они очутились на небольшом плоскогорье, откуда открывался обширный вид. Где-то на юго-востоке сияли отраженным солнцем вершины хребта, пустынные и безжизненные, столь высокие, что на них даже в этих тропических широтах изредка выпадал снег, а на северо-западе высились горы поменьше, изрезанные глубокими ущельями и безымянными бурными реками, склоны которых поросли до самых вершин одинокими соснами и мелким кустарником. Далеко позади них остались зеленеющие пространства гилей – ее плодородные земли, высокие леса. Этот край имел первобытный вид. Здесь природа еще владычествовала над своими творениями – над водами рек, над огромными соснами и дубами, незнакомыми с топором, и буканьеры, которым не на кого было здесь охотиться, пока не решались вступать с ней в борьбу. Казалось, что этот хребет отделяет друг от друга две различных страны, одна из которых сохранила первобытную дикость. Солнце стояло высоко над головой, и его лучи, прорываясь сквозь мрачные, разорванные ветром облака, оживляли краски безлюдного края. Южная часть острова, заслоненная горами, терялась в смутной мгле, и там, казалось, наступал преждевременный вечер. Зрители, стоявшие между двумя резко отличавшимися друг от друга областями, живо почувствовали этот контраст и с некоторым волнением смотрели на простиравшийся перед ними почти неведомый край, через который им предстояло пробираться до затерянного среди гор плато, раскинувшегося у подножия Скалы Последней Надежды.

Еще несколько дней назад путешественникам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу. Горная тропа, вернее ее видимость, была настолько плоха, что бедные животные ежесекундно рисковали сломать себе ноги. Не лучше было и людям, которым пришлось скакать по склонам, как местным агути. Однажды Ришери ткнул пальцем на жесткую притоптанную траву и сказал:

– Видите, они идут впереди. Обгоняют нас на день.

– Это все из-за вас, – немедленно встрял потный Абрабанель и утер шею грязным батистовым платком. – Все из-за вас и вашей безалаберности. Вы позволили удрать этому висельнику, вы проворонили нападение маронов, вы допустили, что нас едва не разорвали эти ходячие покойники. – Коадъютор, сопя, привалился к камню и злобно посмотрел на Ришери.

– Отец, нам всем трудно, но скоро наше приключение закончится… – подала голос Элейна, которой по примеру мадам Аделаиды тоже пришлось облачиться в мужскую одежду. Но если мадам Аделаида была одета в платье, сшитое по ее мерке на заказ, то на Элейне были запасные штаны из гардероба капитана Ришери, так как в одеяниях своих рослых соотечественников она рисковала заблудиться, а папенькины можно было обернуть вокруг нее три раза. Кафтан ей ссудил Ван Дер Фельд, шляпу еще кто-то: одевать одежду с трупа девушка решительно отказалась, и ее поделили между собой оставшиеся в живых солдаты.

– А ты вообще молчи, блудная дщерь! – вскричал господин Абрабанель. – Если бы не твое безрассудство, мы бы сейчас не тащились по камням, а…

– Интересно, откуда бы взялась удобная дорога? – заметил месье Амбулен и приподнял брови, изображая удивление.

Он-то был довольнее всех. Индеец, черт его возьми, пропал; письмо духовника короля у него в кармане, Ришери, если не хочет прослыть изменником и попасть под суд, должен ему подчиниться. Значит, сокровища достанутся Ордену. «Quod erat demonstrandum» [25]25
  Quod erat demonstrandum (лат.) – что и требовалось доказать.


[Закрыть] – что и требовалось доказать.

Против обыкновения мадам Аделаида не приняла участия в назревающей перепалке. Воспользовавшись минутной передышкой, она присела на камень и углубилась в собственные размышления. Следы стоянки Кроуфорда укрепляли в ней надежду на счастливый исход. В любом случае он жив, значит, вместе они что-нибудь придумают. Главное – перетащить на свою сторону Ришери и избавиться от свалившегося на голову иезуита. Не успели избавиться от одного – и на тебе – другой. Но ведет он себя весьма самоуверенно. Неужели он здесь не один? Но кто еще? Или он успел переправить записку в миссию? Проклятие! Она краем глаза следила за Амбуленом, пытаясь прочесть его мысли по выражению лица. А выражение, прямо скажем, было простым и безмятежным до омерзения.

«Вот дрянь, – подумала Лукреция. – Прикидывается овцой. Но я-то знаю, где пасут таких ягняток. Клыки у них почище волчьих, а лапки заканчиваются коготками. Неужели Кольбер настолько плох, что наш иезуитский падре ла Шез[26]26
  Отец Франсуа де ла Шез, иезуит, духовник короля Людовика IV.


[Закрыть] переупрямил его? Нет, не может быть. Король всегда стремился ограничить власть Ватикана во Франции. Но теперешняя „мадам сегодняшнего дня“ [27]27
  Игра слов: на французском «мадам Ментенон» и «сегодняшний день» звучат одинаково, поэтому последнюю фаворитку короля так и называли – «мадам сегодняшнего дня».


[Закрыть] – истовая католичка… Неужели есть новые указания, более влиятельные, чем слово Кольбера?» – И Лукреция снова испытующе посмотрела на Амбулена из-под полуопущенных ресниц. На кону стоял не просто успех ее предприятия – на кон ставили ее жизнь.

– Если бы мне посчастливилось объяснять его светлости морскому министру месье Кольберу, как выглядит Эспаньола, то я бы, скорее всего, взял бы кусок бумаги, смял его и, положив на стол, сказал: «Вот, ваша светлость, как выглядит ваша колония». – Шевалье Ришери вздохнул и оглядел свой пыльный и местами рваный костюм. – Но, боюсь, мне может не посчастливиться…

– Да, это вы, месье, отлично придумали, – рассмеялся Амбулен. – Когда я увидел громаду гор, словно вертикально поднимающихся со дна моря, я сразу оценил название этого острова, данное ему местными инейцами.

– И что же это за название? – спросила Элейна, которой чем-то нравился этот простодушный молодой врач, манерами и прямотой напоминающий ей Харта.

– Гаити. Индейцы-тайны из племени араваков называли свой остров «Гаити» – «Горная страна».

– А откуда вы знаете?

– Поднабрался от своего приятеля-индейца, – снова встрял неуемный коадъютор. – Водитесь со всякой швалью, а ведь с виду – дворянин.