Текст книги "Шпионский тайник"

Автор книги: Питер Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 4

Я работал в Нью-Йорке на «Интерконтинентал пластикс корпорейшн». Компания занимала семь из тридцати двух этажей современного высотного офисного здания на Парк-авеню, 335. Шесть этажей шли вместе, с четырнадцатого по девятнадцатый, седьмым был пентхаус, состоявший из двух приватных апартаментов для приезжих клиентов или высших управленцев. В один из этих апартаментов меня и определили – явно с расчетом сэкономить на съеме жилья, поскольку мое пребывание затянулось.

Компания производила приятное впечатление – энергичная, современная, успешная. Шикарные офисы, симпатичные секретарши и регистратор, фасад из коричневой стали и дымчатого стекла испускал ауру богатства.

Свою жизнь «Интерконтинентал пластикс корпорейшн» начинала под куда менее звучным названием – «Айдахо вуден бокс компани». Основал ее в разгар Великой депрессии оставшийся без работы специалист по определению пола кур. Звали его Лео Шлимвайер. Отец Лео в начале двадцатого века эмигрировал из России в Соединенные Штаты вместе с семьей.

Дальше пошла семейная история. Лео был одним из девяти детей, оторванных вдруг от дома, загнанных под палубу переполненного парохода и брошенных на несколько недель в океан, в пот, блевотину и сотню других неудобств. В конце пути пароход исторг Лео вместе с семьей на берег славных Соединенных Штатов Америки, где они оказались в самом средоточии западной цивилизации: на Центральном вокзале Нью-Йорка.

Там им предложили на выбор пять разных железнодорожных билетов. Отец Лео Шлимвайера выбрал тот, который, о чем никто тогда не догадывался, обеспечил ему и семье самое унылое из возможных будущее. Через два с половиной дня они вышли в чреве земли обетованной: Бойсе, штат Айдахо. Вышли и опешили. Первым откровением для Шлимвайера-старшего, когда он ступил на землю, стал тот факт, что вокруг никого и ничего не было.

Шлимвайер работал не покладая рук и даже ухитрялся кормить и одевать семью. Один за другим подрастали и взрослели дети; он давал им денег, сколько мог себе позволить, и отпускал в свет – добывать хлеб насущный собственными руками.

Черед Лео пришелся на начало Депрессии. Кроме нескольких долларов в кармане он имел за спиной лишь знание отцовской профессии: определение пола цыплят. Бедняк, но отнюдь не глупец, Лео быстро пришел к заключению, что весной 1930-го в Бойсе, штат Айдахо, на определении пола цыплят больших денег не заработаешь.

Вскоре он выяснил, что город испытывает острую нехватку в ящиках для фруктов, а большая часть населения, ввиду общего недостатка рабочих мест, продает яблоки и прочие фрукты прямо на улицах. К тому же дерево в краю бескрайних лесов, которые, похоже, никого не интересовали, стоило дешево.

Лео Шлимвайер взялся за дело, трудолюбием и простейшими инструментами превращая деревья в ящики для фруктов. Покупателей было хоть отбавляй, и он быстро сообразил, что с деньгами в кармане ничего не стоит найти людей, готовых сколачивать для него ящики. Через двенадцать месяцев Лео построил большой сарай, в котором трудилось семьдесят пять человек. Еще не вполне это сознавая, он шел в одной шеренге с такими людьми, как Чарльз Дэрроу, изобретатель «Монополии», Лео Бернет, основатель крупного рекламного агентства, и многими другими, сделавшими огромные состояния именно в годы Депрессии.

Прибыли росли, и Шлимвайер начал вкладывать средства в оборудование, клепавшее ящики для фруктов намного быстрее, чем трудившиеся в мастерской безработные инженеры, биржевые маклеры, таксисты, страховые агенты и им подобные. Предприятие расширилось, увеличившись в три раза, число работников сократилось до тридцати, а объем продукции вырос в сто раз. В разгар Депрессии Шлимвайер купил свой первый «кадиллак».

В должное время Лео женился и произвел на свет сына, Дуайта, но ни жена, ни ребенок по-настоящему его не интересовали. Ящики стали его манией. Чуть ли не ежедневно он получал письма, в которых люди спрашивали, есть ли возможность производить другие типы ящиков. Его клиентами были уже не фермеры, а компании – они давали более высокую цену и, получая заказ, не пытались отсрочить платежи.

С открытием второй фабрики компания сменила название на «Нэшнл бизнес бокс компани». Вскоре Шлимвайер производил все: от медицинских шкафов до картотечных ящиков и сейфов. После начала Второй мировой войны он снова изменил название компании, теперь на «Нэшнл мьюнишнс бокс корпорейшн».

Каждый из трех контейнеров и каждый из трех ящиков для боеприпасов, использовавшихся вооруженными силами Соединенных Штатов во время войны, был произведен на принадлежавших Лео Шлимайверу фабриках.

После войны Лео начал экспериментировать с пластмассами и уже в скором времени приступил к выпуску пластмассовых автоматов по продаже напитков, пластмассовых картотечных ящиков и пластмассовых сумок для гольфа. Из пластмассы производилось все, во что можно было что-то положить. И последовало очередное переименование – на «Нэшнл пластик бокс корпорейшн».

В бизнесе стали пользоваться компьютерами, которые представляли в то время неприглядные сооружения с перепутанными проводами, жгучими электронными лампами, сварными металлическими полосами и шуршащими лентами. И эти сооружения заняли огромные площади в некогда чистеньких и аккуратных офисах. «Нэшнл пластик бокс корпорейшн» удалось создать для них удобные корпуса, так что все компьютерное безобразие спряталось в серых или синих ящиках с переключателями и эффектно мигающими огоньками.

Следующим шагом Лео Шлимвайера стал выход на международный рынок и открытие первой фабрики за границей, в промышленной зоне между Слау и лондонским аэропортом Хитроу. Соответственно изменилось и название компании – «Интерконтинентал пластикс корпорейшн». А через шесть месяцев Шлимвайер свалился с обширным инфарктом и умер. Все унаследовала вдова, понятия не имевшая о том, что бизнес покойного мужа – это уже не только старый сарай, в котором по-прежнему сколачивали ящики для фруктов. Председателем и исполнительным директором она сделала своего девятнадцатилетнего сына, совершив тем самым свою вторую большую ошибку; первой был брак с Лео Шлимвайером.

Во всем, что касалось «пластикс корпорейшн», Дуайт Шлимвайер был полной противоположностью своего отца. Ни пластик, ни бизнес его не интересовали. Единственной всепоглощающей страстью Дуайта было коллекционирование бабочек. С величайшей неохотой он отрывался от убиения, помещения в рамку и каталогизации этих созданий, дабы подписать чек или одобрить важное решение. В течение четырех лет после смерти Лео прибыль «Интерконтинентал» неуклонно снижалась. Пяти фабрикам грозило закрытие из-за отсутствия заказов. Компания стала легкой добычей для желавших поглотить ее конкурентов.

В результате чрезвычайно сложных и тщательно спланированных сделок «Интерконтинентал пластикс корпорейшн» была приобретена неким британским консорциумом, которому требовалось надежное прикрытие для операций в Соединенных Штатах. Лишь небольшая группа англичан знала, что консорциум есть не что иное, как МИ-5.

Глава 5

Машин по шоссе проходило немного, да и те, что проползали мимо меня, тут же быстро набирали ход – желающих любоваться жуткой картиной не находилось.

Мне нужно было как можно скорее добраться до Сампи, и времени оставалось крайне мало. Если оно вообще оставалось. На попутку я не рассчитывал. Никто не станет подбирать незнакомца на темной дороге, разве что какой-нибудь насильник одинокую особу женского пола. У меня шансов не было совсем – грязный, с полуторадневной щетиной и диковатым взглядом, – так что если я собирался куда-то ехать, то от обычных любезностей надо было отказаться.

Я решил вернуться к тому месту, где мы свернули с парковой автострады и потом проехали под ней. Позиция полностью соответствовала намеченной цели: перед тем как повернуть на автостраду, машины максимально сбрасывали скорость.

Повторяя заученный прием – сжаться и расслабиться, сжаться и расслабиться, – я начал закачивать в кровь адреналин, гипервентилировать легкие. Мышцы, кровеносные сосуды, нервные окончания – все заработало в режиме полной готовности. Тело как будто зазвенело, заряжаясь энергией, и двадцатипятифутовый нырок к шоссе уже казался легким. Опасно легким.

Пригнувшись к земле, сжавшись как пружина, изготовившись к броску, я ждал. Ждал, вытащив из банков памяти все, что вбили туда за время подготовки.

Проехал, скрипя коробкой передач, грузовик. За ним другой. Громадный тягач с прицепом сухо протрещал дизелем в вечернее небо, выхлопы вылетали из-под внушительного капота перед ветровым стеклом. Прокатил универсал. Сидевшие сзади дети все еще крутили головой, оглядываясь на оставшиеся позади обломки. Сирена первой из спешащих к месту происшествия патрульных машин прорезала воздух, как нож режет сыр. «Феррари» взвыл от напряжения и, увлекаемый силой инерции, покачнулся на подвеске, словно гибкая и сильная кошка из джунглей. Потрепанный «форд», битком набитый «гризерами» и трясущийся от исторгаемых радио ритмов. И наконец то что надо, моя добыча – большой, с мягким верхом «шевроле» медленно выкатился, показывая правый поворот.

Я вперил взгляд в ветровое стекло – кроме водителя, в машине определенно никого не было. Убедился, что правая, толчковая нога твердо стоит на земле, проверил опору левой, согнул колени, так что они почти касались земли. Больше одной попытки в таких ситуациях не бывает. Неудачное падение грозило серьезными повреждениями, а если, промахнувшись, не успеешь убраться с дороги вовремя, то можешь запросто оказаться под колесами следующей машины. И потом твои останки просто размажут по дороге остальные.

Мой мозг разделил движение «шевроле» на фракции, соответствовавшие фракциям времени. Я уже ясно видел лицо водителя: тонкое, нервическое, сосредоточенное на исполнении маневра – удержать машину на прямой линии прямого отрезка дороги. Опоздал. Нет, не опоздал.

Да, опоздал – и теперь лучше подождать следующую машину. Но другой такой же, с откидным верхом, можно и не дождаться – движение слабое, а эта так близко к обочине и идет так медленно. Давай!

Я прыгнул – ногами вперед. Воздух ударил в лицо. Машина шла гораздо быстрее, чем казалось сверху. Я целился металлическими подбойками на каблуках в среднюю панель крыши, опасаясь попасть на ПВХ – он бывает чертовски твердым, – но все прошло не так уж плохо. Панель не выдержала, верх порвался с жутким треском, моя спина ударилась о металлическую стойку, и что-то хрустнуло. Вторая стойка резанула кожу, и руку пронзила острая боль. Я грохнулся на заднее сиденье, почувствовав, как смялись и лопнули подо мной пружины, подскочил, словно неуклюжий слон на батуте, и снова приземлился – грузно, выбросив ноги к стенке и с силой вдавив их в обшивку боковой панели. Хлопнувшись задницей на сиденье, я уже сунул руку в нагрудный карман – за «береттой».

Мое внезапное вторжение ударило по нервам водителя. Машину резко бросило в сторону, через две полосы парковой автострады, потом в обратную сторону, на обочину, и вынесло к разделительному барьеру, который мы зацепили задним бампером. Мы мчались зигзагом, чудом избегая жесткого столкновения с центральным разделителем и боковым ограждением. Немного освоившись в ситуации, водитель вернулся на исходную полосу и ударил по тормозам.

– Не тормози – газуй! – крикнул я. – Бога ради, дави на газ!

Но было уже поздно – покрышки взвизгнули, и я, повернувшись, увидел фары седана, почти вертикально уткнувшиеся в асфальт. Готовясь к столкновению, я попытался расслабиться. От удара нас подбросило и наполовину развернуло. Водителя швырнуло вперед, но его спас ремень безопасности, моя же голова испытала на прочность крышу. Второй удар, уже полегче, пришелся в корпус за водительской дверцей. Визг покрышек, грохот металла, скрежет стекла еще сопровождали нас некоторое время – несколько автомобилей, двигавшихся по парковой автостраде в южном направлении, не избежали столкновения.

– Пошел! – сказал я. – Пошел!

– Я… но… я…

– Шевелись, черт возьми! Не стой на месте!

– Авария. Надо остановиться. Полиция… страховка… Надо остановиться.

– Трогай, идиот! Говорю тебе, трогай. Вперед!

– Но… моя машина…

– Жми на газ! Жми, черт возьми, а то отстрелю тебе яйца и продырявлю башку.

– Не заводится. – Водитель отчаянно крутил ключ в замке зажигания, но каждый раз ответом был жуткий металлический скрежет. – Не заводится!

– Уже завелась, – сказал я.

Он повернулся ко мне с жалким, почти умоляющим выражением и замер, наткнувшись на малоприятное и не склонное к сочувствию дуло «беретты».

Что-то до него, должно быть, все-таки дошло: он наступил на педаль газа, и колеса, царапнув покрышками о прогнувшиеся надколесные арки, протестующе провернулись. Машина дернулась вперед под оглушительный грохот, с которым нас покинула выхлопная труба. Гудя, словно помесь буксира со сталелитейным цехом, мы снялись с места и стали набирать скорость.

– Вот так и держи, легко и спокойно, а главное, друг мой, двигайся побыстрее.

Водитель чуть заметно кивнул. Приклеившись к рулю, он сидел с прямой спиной, будто кролик, у которого преждевременно наступило трупное окоченение.

– Да… э-э… сэр.

К сожалению, он принадлежал к тем людям, которые категорически не способны удерживать машину на прямой, и постоянно елозил руками по рулю. До пятидесяти миль в час это было еще терпимо, но по мере приближения стрелки спидометра к шестидесятипятимильной отметке нас стало неприятно покачивать – машина теряла управление и выходила из-под контроля.

– Сбрось до пятидесяти и держись на них. На мосту Джорджа Вашингтона, когда доедем, прими влево.

– Да, сэр.

Маленький, опрятный, аккуратный латиноамериканец. Вальс Шопена на магнитофоне. Волосы короткие, смазаны гелем и зализаны назад. Коричневый, в клетку, довольно пестрый пиджак с ярко-красной рубашкой и голубым полиэстеровым галстуком. Судя по исходившей от него вони, он пользовался одновременно и лосьоном после бритья, и одеколоном, и тальком, и антиперспирантом, и спреем для ног. На вид – явный клиент Элмера Хайамса.

– Тебя как зовут?

– Генри… э-э… Тимбак… э-э… сэр. Генри Си Тимбак, сэр.

– Рад с тобой познакомиться, Генри Си Тимбак.

– Спасибо, сэр.

Он немного пришепетывал, но это только добавляло его голосу изящества. Типичный для нью-йоркских геев слегка гнусавый, пронзительный говорок. Он чуточку расслабился, что было ошибкой, поскольку мы едва не въехали сзади в автобус.

Вид у Генри Си Тимбака был такой, будто он собрался немного оторваться в этот воскресный вечерок где-нибудь на Манхэттене. Может быть, пойти в какой-то бар, посидеть там в одиночку, попытаться кого-то снять, или пообедать с бойфрендом, или – занятие для самых одиноких – покружить по улицам.

Через разодранную крышу врывался ветер, и я перебрался на переднее сиденье, под защиту ветрового стекла. Вонь от парфюмов ощущалась здесь еще сильнее.

– Чем занимаешься? – спросил я, сам не зная зачем. Мне было совершенно наплевать, чем он там занимается, да и ответ его затерялся в шуме ветра. Мне предстояло разобраться – причем побыстрее – в куче дел, имевших куда более высокий приоритет, чем карьера Генри Си Тимбака. Заново перебирая последние события, я старался понять, сочетаются ли они между собой, и если да, то в чем именно.

Холодок заполз за шиворот.

– У тебя здесь печка есть? – поинтересовался я.

Тимбак пошарил по панели, нащупывая какие-то кнопки, и машина снова вильнула в сторону. К счастью, рядом никого не оказалось. Поток обжигающего воздуха устремился на мои ноги, другой же, студеный, ударил в живот. Из-за панели послышались звуки, издавать которые мог разве что страдающий астмой бульдог.

Я постучал по кнопке того, что посторонний мог принять за самые обычные цифровые часы «Сейко», но на самом деле являлось воплощением технической изобретательности МИ-5. Уровень их точности был таков, что за два года они не теряли и не набирали ни одной лишней секунды, будь то на Земле, на Луне или в океане, на глубине пяти миль. На мой взгляд, особенного смысла в такой точности нет, если только ты не собираешься в большое межгалактическое путешествие. Я не собирался. На циферблате светилась сегодняшняя дата. Вообще-то дата мне была ни к чему – я хотел узнать время. Вторая попытка дала тот же результат – на кремовом фоне появилась темно-фиолетовая дата.

Я щелкнул по кнопке даты. Она выдала то же самое. Третья попытка узнать время закончилась тем, что часы указали мое точное положение над уровнем моря. Я сделал мысленную закладку: по возвращении в Англию придушить двух почтенных джентльменов, мистера Траута и мистера Трамбулла. Теряя терпение, снова ткнул пальцем и узнал температуру – сначала в градусах Цельсия, потом Фаренгейта – и барометрические показания. Далее часы любезно предоставили информацию о том, который сейчас час в Японии, Исландии, Ливии, Румынии и Аргентине, и торопливо выдали серию кодов для связи с лондонским Центром практически из любой точки мира. Затем устройство окончательно спятило, стало нести какую-то чушь, и, наконец, циферблат превратился в темную окружность с мигающими огнями, из-за чего стал похож на вход в модный стрип-клуб.

Часы на панели показывали 08:25.

– Они правильно идут? – спросил я.

– Э… вообще-то нет, сэр. Обычно спешат на полчаса, но сейчас они вообще стоят… наверное, месяца два уже.

– А у тебя часы есть?

– Нет. Я их не ношу. Хулиганы… сами знаете… Я никогда не беру с собой никаких ценностей, когда выезжаю.

– И что ты делаешь со своими камешками? Прячешь в стакане с водой?

Если Генри Си Тимбак и обладал чувством юмора, то скрывал это очень тщательно. Сделав вид, что ничего не услышал, он лишь скрипнул зубами и сжал плотнее губы. Одна половина его физиономии говорила о том, что он ни за что не опустится до того, чтобы смеяться вместе с бандитом, другая – о том, что ему выпало самое волнующее за всю жизнь приключение.

Я посмотрел по сторонам – радио нигде не было.

Только магнитофон, продолжавший играть Шопена. Музыка действовала на нервы, и я вытащил кассету.

– Где радио?

– О… Я его убрал. Только настроение портит – слишком много плохих новостей. Включишь, начинаешь слушать какую-нибудь приятную программу, музыку или спектакль, и тут новости – убийства, изнасилования, авиакатастрофы, бомбы. Не понимаю. Зачем передавать что-то хорошее, а потом портить все этими новостями?

Объяснять Генри Си Тимбаку, что так устроен мир, не было времени. Я негромко выругался – вот же незадача. Угнал единственную в Штатах машину, в которой нет радио.

Со времени побега от липовых полицейских прошло минут пятнадцать. Еще минут пять я провел в компании Тимбака. Если посланная за Сампи группа и не добралась пока до ее квартиры, то определенно находится где-то близко. И мне нужно попасть туда раньше.

– Сэр, я не вполне понимаю, кто вы, – сказал Тимбак, – и готов выполнить все ваши пожелания. Можете забрать мои деньги – у меня при себе немного, но я с радостью выпишу чек, если…

Сзади что-то грохнуло, и он умолк и сбросил газ.

– Гони!

– Но этот шум…

– Ерунда.

– Похоже, что-то отвалилось.

– Прибавь еще.

Пусть и с неохотой, он все же подчинился.

– Мне… Я… Мне очень дорога эта машина. Она у меня первая.

Я начинал понемногу беситься от одного лишь звука его голоса.

– Вы ведь из Англии, верно? Понимаете, у меня был друг из Англии. Приезжал, останавливался – чаще всего под Рождество. У него бизнес в Кардиффе – химчистка. Кардифф – это, наверное, не совсем Англия…

Чем больше он говорил, тем хуже вел машину. В конце концов я не выдержал:

– Прижмись к обочине и остановись. Посмотрим, что там у тебя сзади.

– Спасибо, сэр.

Машина вильнула в сторону и, резко дернувшись, остановилась.

– Я быстро, сэр. На одну секундочку. Только взгляну.

Генри Си Тимбак выскочил из машины и метнулся к заднему бамперу, а я – на освободившееся место. Но еще раньше, чем моя задница опустилась на его сиденье, я переключил передачу и вдавил в пол педаль газа. Получив порцию гравия и выхлопных газов, бедняга Тимбак остался на обочине. Как только я проскользнул за руль, на панели тут же замигала предупреждающая лампочка, и захрипела пищалка. Пришлось набросить на себя ремень безопасности, что обошлось в несколько потерянных секунд. Мне нужно было срочно найти телефонную будку. Она обнаружилась через пару миль – на заправочной станции.

Я набрал номер. Один гудок… второй… третий… пятый… Черт.

– Алло? – Голос Сампи. Обеспокоенный. – Макс? Ты где?

– Ты в порядке?

– Да. Все хорошо. Прекрасно провела время.

– Говорить можешь?

– В каком смысле? Конечно, могу. Ты как? У тебя какой-то странный голос…

Уже немного легче. Она говорила не так, как если бы какой-то громила держал пистолет у ее виска. Тем не менее что-то было не так. Голос звучал не совсем обычно для Сампи, девушки милой и мягкой, но с восхитительно грязным воображением. Что-то было не так, но что? Придорожная телефонная будка не самое лучшее место для проведения голосового анализа.

Я серьезно забеспокоился. В любую секунду кто-то мог ворваться в ее квартиру. Мне требовалось еще немного времени, чтобы успеть туда раньше.

– Милая, выслушай меня внимательно и сделай то, что я скажу. Запри входную дверь. На замок и задвижку. Разденься, возьми свою сумочку и перейди в ванную. Закройся в ванной и никому не открывай, пока не услышишь меня.

– Ревнуешь, Макс?

– Не угадала. Но все равно сделай как я сказал. Прямо сейчас. Хорошо?

– Хорошо, – неуверенно сказала она.

– Тебе это не нравится?

– Нет, просто… полиция хочет прислать кого-то… опросить меня… ну, насчет того, что случилось прошлой ночью.

Меня словно ударило молнией. Весьма возможно, что полиция действительно хотела опросить ее, но там, в участке, когда мы закончили, Суперпечатник сказал, что с их стороны вопросов больше нет и дело закрыто. Кто бы ни пришел к Сампи, он будет не из полиции, даже если и имеет хорошие связи в участке.

– Ты просто зайди в ванную. Еще лучше – в душевую кабинку. Я буду через пять минут и сам с ними разберусь.

– Хорошо.

– Пока.

Я вылетел из будки и вернулся к машине. Заднее колесо спустило, и общее состояние бампера вряд ли могло порадовать Тимбака.

Несмотря на спущенное колесо и характерное для воскресного вечера плотное движение, я прошел маршрут – от моста Джорджа Вашингтона и через весь Манхэттен по ширине – за двенадцать минут и оставил машину в квартале от квартиры Сампи, в районе Саттон-Плейс. Обежав здание, я оказался перед главным входом. Справа от него стоял большой «крайслер» с двумя мордоворотами на переднем сиденье. Даже издалека оба выглядели как двоюродные братья тех громил, что так не понравились мне при недавнем знакомстве.

Я проскользнул в здание через оказавшуюся открытой боковую дверь и подбежал к лифтам. Все четыре шли вверх с нижних этажей. Лифты здесь скоростью не отличались, и я решил подняться по лестнице, чтобы опередить гостей, если они попытаются спустить Сампи в одном из них. Мне предстояло одолеть сорок два марша. Черт, уж лучше бы ньюйоркцы брали пример с лондонцев и жили в подвалах. Я был в хорошей форме, но усталость все равно давала о себе знать: сердце колотилось, легкие горели, и мне уже казалось, что перилам не будет конца и я никогда не доберусь до верха.

Жуткий визг, глухой удар, и я растянулся на ступеньках вместе с пожилой парой, отброшенной, как кегли, на площадку: он – в меховом пальто поверх смокинга, она – в пышном сногсшибательном наряде да еще с двумя пекинесами, один из которых отчаянно затявкал, а другой залаял. Я кое-как выпутался из этой неразберихи и, пробормотав невнятные извинения, устремился на новый штурм лестницы.

Наконец-то – номер 42 на стене. Я остановился и попытался отдышаться, потом осторожно выглянул в коридор. На полу – роскошный, под персидский, широкотканый ковер, прочные и красивые двери темного дерева. Между лифтами и закрытой дверью квартиры Сампи – здоровенный верзила, изо всех сил и крайне неудачно старающийся сделать вид, будто ждет лифта, при том, что ни одна из лампочек вызова не горела.

Воспользовавшись моментом, когда он посмотрел в противоположную сторону, я быстро прошел по толстому ковру и оказался у него за спиной.

– Извините, это сорок первый этаж?

Верзила повернулся, удачно подставив скулу под мой кулак. На всякий случай – а вдруг действительно коп? – я ударил не слишком сильно, но вполне достаточно, чтобы не ждать от него неприятностей в ближайшие несколько минут. Он свалился, и я забрал у него оружие. Одного взгляда на эту подделку хватило, чтобы понять: полицией здесь не пахнет. Заметив справа дверь с надписью «Мусор», я затащил верзилу в закуток.

Из квартиры Сампи не доносилось ни звука. Я приложил ухо к двери – шум душа и больше ничего. Мой расчет строился на том, чтобы застать друзей мусорщика врасплох, но достичь желаемого эффекта, просто войдя через дверь, удалось бы вряд ли. Я открыл замок соседней квартиры и, держа наготове пистолет, переступил порог. Вот только целиться было не в кого. В этой квартире, похоже, вообще редко кто-то появлялся. Скорее всего, какой-то небедный бизнесмен использовал ее для веселого времяпрепровождения.

Квартиры в многоэтажках могут легко превращаться в весьма неприятные ловушки. В них часто есть открытые балконы, но редко бывают пожарные лестницы, так что выход только один: через дверь. Когда мы с Сампи стали встречаться регулярно – она предпочитала делать это на своей территории, а не на моей, – я решил создать запасной выход, еще не зная, пригодится ли он когда-нибудь.

Так в одной из стен, отделявшей душевую кабину Сампи от душевой соседа, появилась панель, о существовании которой моя подруга даже не догадывалась. Я достал нож и вставил лезвие между двумя керамическими плитками с живописными сценами плотских утех древних этрусков. Снять плитки не составило труда, после чего я убрал и секцию панели высотой около трех ярдов. Не успела Сампи сообразить, что происходит, как я оказался рядом в душе и зажал ей ладонью рот, успев заодно до нитки промокнуть под струей, слишком горячей на мой вкус.

Глава 6

Я втащил Сампи в соседнюю квартиру, потом вернулся за ее сумкой. Еще не оправившись от шока, она молча хлопала ресницами. Я усадил ее на софу и кое-как задрапировал пушистыми полотенцами, изъятыми из шкафа любвеобильного соседа.

– Сколько их там?

– Сколько их там? Ты о чем говоришь?

– О полицейских, которые, как ты сказала, собирались к тебе прийти.

– Я никого не впускала. Сделала все, как ты велел. Сразу пошла в душ – теперь такая чистая, какой в жизни не была. Слышала, что в дверь звонили, но не отвечала. Что происходит, Макс?

– Объясню позже, не сейчас. Ты просто делай все в точности, как я скажу. Тот, кто звонил в дверь, не полицейский. – Я поставил на место панель, потом плитки и порылся в шкафу. Нашел вполне симпатичное платье от Кельвина Кляйна и стопку шелковых шарфов от Корнелии Джеймс. То ли он держал их здесь для своей любовницы, то ли наряжался сам. В любом случае со вкусом у него все было в порядке.

Всунув Сампи в платье и повязав шарфом ее еще мокрые волосы, я подошел к двери и выглянул в коридор. Пусто. Мы тихонько выскользнули из комнаты. Не спуская глаз с двери квартиры Сампи, я нажал кнопку лифта и опустил руку в карман, где лежал пистолет – со снятым предохранителем и установленным в третье положение переключателем режима огня. В данном режиме при каждом нажатии на спусковой крючок «беретта» выстреливала в выбранном направлении три круглоносых кусочка свинца, улетавшие со скоростью 375 метров в секунду. В том, что, пока Сампи принимала душ, в квартиру кто-то вошел, у меня сомнений не было. Теперь гость ждал, когда она выйдет, но долго так продолжаться не могло. Очень скоро он обнаружит, что девушка пропала, а потом найдет и потайной ход.

Прибыл лифт. Створки кабины разъехались, и мы вошли. В этот же самый момент из квартиры Сампи вывалились в коридор два громилы. Первый, с пистолетом, увидел нас и вскинул руку:

– Эй, вы, стойте!

Створки сомкнулись, так что диалога не получилось. Я ткнул пальцем в кнопку «Подвал», и кабина пошла вниз.

– Думаю, Макс, нам бы следовало остановиться.

– Конечно, следовало бы – тогда бы нам точно продырявили головы. Доверься мне. Эти парни – не полицейские. Я все тебе объясню, но только не сейчас. Сейчас наша главная задача – постараться убраться отсюда целыми и невредимыми.

Интересно, ждут ли они другого лифта или уже спускаются по лестнице? Лифт, конечно, не скоростной, но у нас все же было небольшое преимущество, и, как бы быстро они ни бежали, мы должны были, по моим расчетам, прибыть вниз чуточку раньше.

Двери открылись. Нас встретила шумная толпа желающих подняться. Верзил видно не было. Я сразу же повел Сампи на подземную парковку. Ее приметный красный «дженсен» стоял на четвертом уровне, но воспользоваться им было бы слишком опасно – нас обязательно опознали бы оставшиеся на улице наблюдатели.

Подземные парковки в жилых многоэтажках всегда места жутковатые, и это не было исключением: тусклое освещение, запах теплого машинного масла, пощелкивания в теплых батареях, тяжелое дыхание экстракторов. Держа в руке пистолет, я внимательно посматривал на дверь за спиной. Сампи все еще не отошла от шока, но объяснять ей что-то было сейчас бесполезно. Она была жива и имела неплохие шансы на то, чтобы и далее оставаться в таковом состоянии – при условии выполнения моих инструкций, – пусть довольствуется пока этим.

Справа от нас стоял зеленый «бьюик». Я снял ключ со своего кольца, сунул в замок двери – и первая же попытка оказалась удачной. Я сел за руль и вставил ключ в замок зажигания. На этот раз пришлось немного повозиться, потрясти и покрутить руль. Наконец зажигание включилось, и стрелка сдвинулась с мертвой точки. Я прижал педаль и подтолкнул ключ. Двигатель заработал с первого раза. Я выскочил и затолкнул в машину Сампи.

– Поехали. Быстрее. Главное – не останавливайся. Кого бы или что бы ни увидела. Отъедешь десятка на полтора кварталов – выходи. Машину оставь, садись в такси и поезжай прямиком в «Травелодж» в аэропорту имени Кеннеди. Возьми номер на двоих на имя мистера и миссис Джон Уэбб. Я приеду как только смогу.

Она посмотрела на меня и открыла рот, но сказать ничего не успела.

– Поезжай! – рявкнул я.

Она поехала.

Я стоял, провожая ее взглядом, пока поржавевшая металлическая дверь не поднялась, гулко лязгнув, пропуская «бьюик». Я достал из кармана еще один шелковый шарф и повязал им голову. Может быть, сидя в ее машине, мне и удастся кого-то обмануть.