Текст книги "Бессмертнейшая игра"

Автор книги: Питер Дэвид

Соавторы: Билл Мьюми
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Глупости, – убежденно повторила Винд. – И я собираюсь туда снова. Сегодня вечером.

– Нет.

– Но они меня пригласили…

– Нет! – Теперь она уже с силой встряхнула Винд. – Ты туда не вернешься!

Винд без труда сбросила с себя ее руки, и Конни с изумлением ощутила, какая сила в руках дочери.

– Черт возьми, почему? – вставая, спросила Винд.

– Я… я этого не могу объяснить. Скажем, женская интуиция, ладно?

– Нет, не ладно! Мать, в чем дело?

– Дело… – Она пыталась найти слова, чтобы выразить то, что было лишь мучительным повторяющимся сном. – Понимаешь, была тогда одна группа, „Тайдл Рэйв“…

– О нет, мать, хватит с меня твоих охотничьих рассказов…

– Да выслушай меня, черт побери! – вскипела Конни. – Хотела знать – так слушай!

И она рассказала ей все. По крайней мере все, что могла вспомнить, поскольку минуло уже более двадцати лет и многое с тех пор утратило четкость. Но кое-что она забыть не могла. Не могла забыть рокочущего бас-гитариста и его тату. Не могла забыть кубок, поездку в лимузине, и холод, и резкую пронзающую боль, и смех, и луну, поющую песни..

Она рассказывала торопливо, отчаянно, пытаясь достучаться до сознания дочери. Пытаясь восстановить связь.

Но по мере того, как говорила, видела, как на лице Винд все более отчетливо формируется выражение скепсиса. Ей не удалось убедить дочь. Гораздо больше было похоже на то, что она ее теряла.

– Здесь что-то не так, – с силой закончила Конни.

– Мать! – Винд старалась сохранить терпение, но не очень для этого напрягалась. – Это такой бред, что даже не смешно. Допустим, у него была такая же тату. Ну и что? Вполне возможно, что где-нибудь в Лос-Анджелесе, Чикаго, Сан-Франциско или еще черт знает где живет парень, который на этом специализируется. Что тут такого?

– Винд… прошу тебя, не возвращайся.

– Я обещала.

– Обещай мне, черт возьми! Я твоя мать! Я имею на что-то право! Имею! Я запрещаю тебе ходить туда!

– Ты мне запрещаешь? – изумленно переспросила Винд. – Ты что, совсем спятила? Я совершеннолетняя…

– И сексуально озабоченная! Думаешь только о том, как затащить его на себя и стать рок-шлюхой, вместо того чтобы послушать…

Винд ударила ее – сильно и неожиданно. Конни отреагировала автоматически. Удар в лицо получился такой силы, что Винд отлетела к плите, задела рукой все еще раскаленную сковородку и взвизгнула.

Раскаиваясь, Конни шагнула к ней.

– Винд!..

Но Винд уже не слушала. Она рванулась прочь, зажимая ошпаренную руку и крича на ходу:

– Ты просто ханжа несчастная! Забила мне голову всяким дерьмом о том, какое это было прекрасное время, какая ты сама была замечательная… Из шкуры лезла, чтобы сделать меня такой, как ты, – из-за какой-то вонючей склоки с твоей матушкой, а как только я начала вести себя как ты – тут же взбесилась! В чем дело, мама? Не нравится, что получилось? Во мне от тебя слишком много? Что ж, значит, так тебе повезло! Я буду делать то, что хочу, и ходить туда, куда захочу, и черта ты меня теперь остановишь!

Но Конни уже ее не слушала. Она вытащила из тумбочки под телефоном ящик, битком забитый старыми фотографиями и прочим хламом. Представление Конни о порядке ограничивалось приблизительным знанием о том, где что может быть. Она лихорадочно перебирала бумажки, отчаянно стараясь выбросить из головы диатрибу дочери, и наконец выхватила нужную стопку фотографий.

– Иди посмотри! – позвала она Винд. – Не могу найти фотографию тату, но вот это Рэб. – Она сунула фотографии под нос дочери. Винд мельком взглянула на характерное суровое выражение лица старомодного рокера, но на большее не хватило терпения. Нет, мать может убираться со своей паранойей куда подальше. Выхватив фотографии из руки Конни, она швырнула их на пол.

И ринулась прочь со скоростью и яростью, полностью соответствуя своему имени, не обращая внимания на материнские вопли.

„Хочу отрезать себе л-л-л-ломтик твоей л-л-л-любви-и-и-и! – завывал Вайли Койот, ведущий солист „Академии Мрака“, носясь по сцене в драных, в обтяг, черных кожаных штанах и алых ботинках со страусиными перьями. Его огненно-красная грива раскачивалась из стороны в сторону, как и окружающая толпа. Он прыгал, падал, визжал, драл себя ногтями, подхлестывал, доводя восхищенных тинейджеров до полнейшего безумства.

Винд смотрела это сбоку, из-за кулис. Теперь она официально стала одной из немногих избранных. В руках у нее было две бутылки пива: в одной – „Миллер-лайт“, из которой она прихлебывала, в другой – длинногорлый „Будвайзер“, чтобы дать Вэлу, когда он закончит работать. Или в любой момент, как только он выскочит за кулисы сорвать поцелуй и промочить глотку холодненьким.

Группа доиграла „Ломтик Твоей Любви“, и Руди Валенц, соло-гитарист, стал менять гитары для следующей вещи. Пока помощники подключали инструмент Вэла, она заметила, что он на нее смотрит. Она послала ему воздушный поцелуй, и бас-гитарист кивнул ей и улыбнулся.

Это была странная, кривая, причудливая, кошмарная улыбка. Словно часть его рта была мертва.

Винд ощутила внутреннюю дрожь. Она отвернулась и ушла в раздевалку.

Было нечто такое в этой улыбке… нечто такое, что напомнило ей такую же безумную улыбку, которая мелькнула в той стопке фотографий, что сунула ей мать.

Ее мать, сбрендившая сучка…

– Не становись посмешищем, – произнесла она в пространство, сунула в рот клубничку со стоявшего рядом подноса и отравилась обратно за кулисы досматривать окончание выступления „Академии Мрака“.

Поездка на лимузине в отель стала одним из сильнейших ощущений, которые когда-либо испытывала Винд. Мелкий дождик стучал в ветровое стекло, а водитель, не давая затухнуть ленивой болтовне, рассуждал о том, что могло быть и хуже.

Винд не обращала на эту болтовню никакого внимания. Она сидела на коленях у Вэла, хохотала, дергала его за выпяченный подбородок, в то время как вся остальная группа жадно пожирала ее взглядами. Но Вэл властно обнял ее рукой и усмехнулся:

– Она моя, парни. Вся моя.

Вся его.

Она лежала, свернувшись в клубочек на кровати в гостиничном номере Вэла, и улыбалась. Она даже еще не разделась. Было ужасно забавно смотреть, как Вэл ходит взад-вперед по номеру, прижав к уху мобильник, и о чем-то договаривается. Время от времени покрикивает на своего агента. Ей это нравилось. Вэл никому не даст спуску. Она делала мысленные заметки, планируя приложить его манеру управляться с делами к своей собственной ситуации со свихнувшейся матушкой.

Вэл наконец отбросил телефон и обернулся к ней. Снимая рубашку, он снова улыбнулся той самой жуткой улыбкой. Потом, наставив на нее указательный палец как пистолет, произнес:

– Жди здесь.

На минуту он вышел из комнаты, а когда вернулся…

В руках у него был кубок. Большой серебряный кубок.

Увидев ее гримасу смущения и беспокойства, он вытянулся лицом.

– Что-то не так, детка?

– М-м-м-м, – промычала она, оглядываясь по сторонам, словно ища кого-то. – М-м-м-м… – повторила она вновь.

– Винд. – В голосе просквозила уже неприятная нотка, Винд, в чем дело?

Она неохотно показала на кубок.

– Что… э-э, что ты хочешь, чтобы я сделала? С этим?

– Принес выпить. Это специально для тебя, – восстановив уверенность, пояснил Вэл. – Попробуй. Тебе понравится.

– Я… – Она соскользнула с кровати. – Мне пора идти.

– Куда это, черт побери, ты надумала идти?

– Туда. Отсюда. Не знаю.

– Куда это „туда“? – преградил он ей путь.

И тут в голове раздался предупреждающий крик. У предупреждения был голос матери. Одного этого было бы достаточно, чтобы проигнорировать его, но она поняла, что не может.

– Вэл, – с напряжением произнесла она, – если у тебя есть ко мне хоть какие-то чувства – уйди с дороги.

Он снова усмехнулся своей странной, однобокой улыбкой.

– А если нет?

– Если не уйдешь?

– Нет. Если у меня к тебе нет никаких чувств?

Поколебавшись мгновение, она сделала ложный нырок влево и метнулась вправо. Однако обмануть его не удалось. Вэл жестко схватил ее за запястье, некоторое время они боролись, а потом свободной рукой Винд ухитрилась выбить у него кубок, который покатился по полу. Из него пролилась густая липкая жидкость красного цвета, навсегда испортив ковер.

Нырнув под растопыренными руками, она добежала до двери, распахнула и уже была готова выскочить в коридор, но его сильная рука ухватила ее за волосы и дернула на себя. От жуткой боли в заломленной шее она выпустила дверную ручку. Дверь закрылась, но не до конца, оставляя ей надежду на то, что можно будет заорать и привлечь внимание окружающих. Но он крепко зажал ей рот ладонью.

– Не надо было тебе пытаться сбежать, – хрипло прошептал он ей в ухо, волоча обратно к кровати. – Это могло быть забавно. Это могло быть очень забавно. Тупая сучка. Тупая, тупая…

Внезапно в комнате резко стемнело. Вэл обернулся в Я поисках настольной лампы, что стояла ближе к двери. Но лампы на месте не оказалось.

Но в следующее мгновение она перекрыла ему поле видимости и врезалась между глаз, отчего он зашатался, а из огромной рваной раны на лбу хлынула кровь.

– Отпусти ее, ублюдок! – заорала Конни и замахнулась я лампой еще раз. На этот раз удар пришелся в висок. Оборачиваясь вокруг своей оси, он рухнул на пол.

Винд наклонилась над ним. Конни не выпускала из трясущихся рук настольную лампу. Волосы слиплись, мокрая одежда прилипла к телу. Очевидно, шофер оказался прав: дождь усилился.

Вэл стонал на полу, зажимая руками рассеченный лоб. Винд, осознав правоту Конни, смотрела на Вэла со смятением и отвращением. Но Конни была спокойна, о Боже, теперь она была спокойна.

– Привет, Рэб, – сказала она.

Вэл взглянул на нее, и в его реакции нельзя было ошибиться. Он не просто откликнулся на ее голос; он среагировал на это имя.

– Помнишь меня? – ледяным тоном продолжила Конни.

Вместо ответа он рванулся вперед, ухватился за болтающий шнур лампы и дернул ее на себя что есть сил. Конни не удержала свое орудие. Лампа со звоном покатилась по полу Женщины взвизгнули и ринулись прочь из комнаты.

Конни, схватив Винд за запястье, неслась по коридору. Скорость ошеломила Винд. Боже, старая тетка, оказывается, еще умеет бегать! Конни тащила за собой дочь и думала, что рука просто вырвется из плечевого сустава.

– Назад! – рычал за спиной разъяренный Вэл-Рэб, но они не обращали внимания. Они бежали, бежали так быстро, как только могли. Они даже на остановились у лифта, метнувшись вниз по лестнице. Все пролеты с третьего этажа они пронеслись в жутком смертельном спринте, скользя, спотыкаясь, перепрыгивая через ступеньки. Они уже были на первом этаже, когда высоко наверху грохнула дверь и Вэл заорал вслед:

– Не смейте убегать! Не смейте убегать!

Этот настоятельный совет не задержал их и на долю секунды. Вылетев их входной двери на автостоянку и пробежав около десяти ярдов, Конни вдруг резко остановилась.

– Черт! Где я ее оставила?

– Где ты ее оставила? Где твоя машина?! Мать, о Господи, ну ты всегда так! Терпеть не могу! Я…

Входная дверь с грохотом распахнулась. Они увидели Вэла, который стоял, стиснув кулаки. На искаженном лице застыла ухмылка, больше всего напоминающая звериный оскал.

Они побежали.

Он бросился вдогонку.

Дождь лил как из ведра; молнии полосовали небо, раскаты грома напоминали рык разгневанного бога. Конни и Винд пересекли служебный проезд, ведущий к отелю. Вэл уже настигал их, размахивая чем-то, зажатым в руке.

Нож. Клинок.

Конни почувствовала, как стянуло кожу в том месте на шее, словно ее проткнули. Ей казалось, что она даже ощущает, как быстро капает кровь – кап-кап-кап…

Впереди появилась эстакада – переход через большое шоссе, проходящее мимо отеля. Дождь лил стеной. Конни споткнулась. Винд подхватила ее; теперь уже она пыталась тащить мать вперед. Конни прижала руку к груди. Дыхание перехватило.

А Вэл уже был здесь, рядом, и замахивался ножом на Конни. Она увернулась, но острие пропороло рукав. Покачнувшись, она ударилась спиной о бетонное ограждение эстакады. Под ногами, внизу, в мокром асфальте плясали огни проезжавших автомобилей.

Он подступил к ней снова. Ей удалось ухватить его за запястье, выворачивая изо всех сил руку, сжимавшую нож. Но он оказался намного сильнее, и уже клинок маячил в дюйме от ее лица. Он криво усмехнулся…

Она вывернулась, выбрасывая нож вверх, и лезвие рассекло ему подбородок. Кровь брызнула пульсирующими толчками прямо в лицо Конни. Она моргнула, закашлялась, издала звук отвращения. Но Вэл, похоже, этого не заметил. На его лице по-прежнему застыла эта идиотская ухмылка.

Внезапно ухмылка сменилась выражением замешательства. Винд, верхняя часть туловища которой тоже была разукрашена кровью Вэла, стояла прямо под ним. Нагнувшись, она схватила его за ноги и толкнула назад что было сил. Этого движения хватило, чтобы он потерял равновесие. Вэл с воплем перевалился через ограждение эстакады.

Он падал на шоссе, размахивая руками. Но до асфальта долететь ему, по сути, было не суждено. За мгновение до встречи с землей его тело перехватил несущийся могучий грузовик. Кабина врезалась в него, распластав крик, не говоря уж о самом теле.

Водитель ударил по тормозам, покрышки огромного грузовика протестующе завизжали. Но этого, разумеется, было далеко не достаточно. Тело Вэла полностью исчезло пол бесконечными рядами колес.

Конни и Винд в ужасе наблюдали за происшедшим. Внезапно небо расколола пурпурно-красная молния. И раздался вопль, какого они не слышали никогда в жизни. Вопль, исходящий из глубочайших глубин человеческой расы, полный ужаса, злобы и всего того, что человек предпочел бы забыть навсегда. Ослепительный свет, казалось, льется отовсюду.

Конни чувствовала, как он наполняет ее, пронизывает все ее существо, а затем возник тот самый омерзительный запах, который она помнила из далекого прошлого. Запах паленого. Все вокруг словно залило на мгновение красным цветом, и этот цвет запечатлелся в душе – как вспышка фотолампы оставляет свой след на сетчатке глаза. И она поняла, что в отличие от фотографических ощущений этот след останется в ней навсегда.

Дорога домой прошла в абсолютном молчании. Они лишь часто бросали друг на друга мимолетные взгляды. И каждая была убеждена, что прекрасно представляет, что хотела бы сказать другая.

Я предупреждала тебя, Винд! Я предупреждала и говорила тебе, но ты не слушала. Материнское чувство что-нибудь да значит. Но ты – ты мне не поверила, и я спасла твою несчастную задницу, глупая маленькая сучка. – Винд была уверена, что мать именно так думает. И за это ее ненавидела.

Но она ошибалась.

А Конни – Конни не сомневалась, что Винд думает так: Я могла с этим сама справиться, мать! У меня все было под контролем! Ты влезла, хотя я тебя об этом и не просила, ты просто тащилась за мной до отеля, мать, ты попросту следила за мной.

А кроме того, это ты заставила меня это сделать, ты втолкнула меня в эту ситуацию. Ты заставила меня, ты практически спровоцировала меня, и ты сама во всем виновата.

Но и она ошибалась.

Но не сказали – и не узнали.

Как только приехали домой, Конни отправилась в ванную и провела там, казалось, годы. Но наконец все с себя смыла и перешла в спальню. Винд после нее тоже пошла принимать душ, но, встретившись в коридоре, они не обменялись ни словом.

Обе лежали в своих благопристойных постелях, а буря не только не стихала, но становилась все сильнее и громче. Конни слушала, считала секунды между вспышками молний и раскатами грома, пытаясь определить, насколько близко гроза. Тут полыхнула особенно ослепительная вспышка, и почти одновременно – не прошло и секунды – окружающий мир словно взорвался. Она лежала в ужасе, уверенная, что очередная молния залетит к ней прямо в окно. Она села, глядя через комнату в зеркало, висевшее на стене, и когда молния полыхнула в очередной раз, увидела две вещи.

Она увидела в зеркале свое отражение… и кровь, которую она так тщательно смывала. Лицо оказалось полностью в крови, словно вода и не прикасалась к нему. Пропитав кожу, пропитав мозг, кровь пропитала ее всю насквозь.

Это было первое.

Второе оказалось не намного лучше.

Это был тот, кого Винд называла Вайли. Он стоял настолько близко, что она вполне могла прикоснуться к нему. Хотелось закричать, соскочить с кровати, бежать к телефону, вцепиться ему в глотку – черт побери, сделать хоть что-нибудь. Но она сидела как парализованная. Она попробовала крикнуть, но голосовые связки перехватило.

– Я тебя помню, – произнес Вайли Койот. Голос у него оказался на удивление мягким, почти нежным. – Да-да, помню… Когда Вэл еще был Рэбом, я был… как там его… Да, Билли Бобом! Для меня это было не лучшее время. Ну что поделать. Но я помню всех вас, девчонок, – на протяжении десятилетий. Вэл никогда не помнил, но так уж он был устроен. Он нам никогда не нравился, честное слово – ты это должна понять. На самом деле мы как бы рады, что его не стало.

Он шагнул в ее сторону, и тут она ясно увидела, что у него в руках кубок. Сияющий в неверном свете. Она хотела вскарабкаться на кровать, но тело блаженно игнорировало все приказания, которые выкрикивало сознание.

– Впрочем, ладно, – продолжал Вайли столь же естественно, как прерванный на секунду разговор в лифте. – Это была твоя основная сделка с дьяволом еще до того, как ты наткнулась на нас – остановить годы. Для нас пятерых – взамен на бессмертие и блестящую карьеру рок-музыкантов. Мы начинали в пятидесятые как „Джимми и Дженерейторз“.

Во всем этом была какая-то нереальность, потому что – безумие – но она ощутила безумный восторг. Она услышала собственный голос – „Господи, так это вы — "Боп[2]2
  Боп (бибоп) – стиль джазовой музыки.


[Закрыть] с Моей Бэби"? Одна из первых пластинок, которую я заставила мать купить мне!"

– Спасибо. – Он усмехнулся, застенчиво и смущенно, как мальчишка.

– А потом вы все… как бы исчезли.

– Да, – нахмурившись, кивнул он. – Мы обнаружили, что хотя взлет и доставляет удовольствие, неизбежный спуск с вершины оказывается гораздо дольше, если ты бессмертен. Следовательно, после этого мы решили, что каждая новая группа будет уходить громко.

– Что это значит?

– Элементарно. Мы обретаем славу, поднимаемся все выше и выше до тех пор, пока не чувствуем, что достигаем своего пика, и зарабатываем уйму денег. После этого инсценируем свою смерть, живем в свое удовольствие, пока не заканчиваются денежки и не появляется желание выступать снова. Мы любим выступать вживую – студий нам недостаточно, понимаешь?

Она тупо кивнула. Первое движение, которое она смогла совершить.

– А кровь, что ж… она помогает нам поддерживать прекрасное состояние, понимаешь? Но нам нравилось делать это тонко – расследования могут доставить массу неприятен остей, согласна? Поэтому когда мы взяли тебя, мы осторожно вскрыли вену – вот там, у тебя на шее, где это не видно под волосами. Ты так накачалась, что ничего не почувствовала. Просто немного крови, только и всего. Потом мы тебя залатали и отправили восвояси. – Увидев выражение ее лица, он сделал круглые глаза. – Ну да, конечно… мы все тобою попользовались. Но это было раньше, чем мы поняли, что ты за девчонка, кем ты оказалась на самом деле.

Внезапно он подпрыгнул и плашмя шлепнулся на ее кровать.

– Предлагаю сделку, – шепотом проговорил он. – Поскольку этот осел Вэл выпал из игры, у нас появилось место для нового члена группы. Но только одно. По условиям сделки одновременно должно быть пятеро. Невероятное преимущество этого предложения, разумеется, в том, что ты живешь вечно. Это гарантирует, что ты не выкинешь какую-нибудь глупость типа попасть под машину, как Вэл. Если присоединяешься – к тебе возвращается твоя юность. Ты стала бы блестящим выбором, Конни. Потому что… тогда твоя дочь.

Ее глаза округлились от ужаса.

– Но мы оставляем решение за тобой, – продолжил Вайли. – Обеих мы взять не можем. И не возьмем ни одну из вас, если не захотите. Видишь ли, – и он криво усмехнулся, а глаза слегка сверкнули, то ли отражая свет молнии, то ли сами по себе, – то, что мы поклонники дьявола, еще не означает, что мы – плохие ребята.

Наконец она преодолела свой паралич и бросилась на него…

От этого броска она проснулась.

Она огляделась по сторонам. Ничего не изменилось. За окнами по-прежнему бушевала гроза, она находилась в своей комнате, и…

И тут она вскрикнула. Кубок был здесь – здесь, на ее ночном столике.

Она скатилась с кровати, схватила его и, спотыкаясь, поскальзываясь и едва держась на ногах побежала вниз по лестнице. Она выбежала наружу, в сад. Кубок сверкал в руке. Садовые инструменты валялись в беспорядке, потому что раньше ей некогда было собирать их. Схватив лопату, она принялась яростно рыть яму. Волосы промокли от дождя. Глядя на свои руки, вцепившиеся в лопату, она увидела, что они действительно в крови Вэла. Кровь возникла вновь, как раковая опухоль, но она не стала обращать на нее внимания. В данный момент ее занимало только одно: избавиться от этой вещи, от этого пугающего предмета.

Тело бросило в жар, с которым ничего не мог поделать дождь, капли которого барабанили по голове. Внутри вновь зазвучал голос ее матери – но она отключила его, лихорадочно выбрасывая из ямы все новые комья земли. Потом отбросила лопату, схватила кубок и уже примерилась швырнуть этот кубок туда, где ему было должное место…

Но в его блестящих боках увидела отражение своего лица.

Выглядела она как безумная старая ведьма. Весь макияж давно смыло, бесформенные сосульки волос, брызги крови, застывшие на лице, которые во мраке смотрелись как старческие пигментные пятна…

Вечная жизнь… возвращенная юность…

Она взглянула на кубок. В нем появилась жидкость, которой – она могла поклясться – раньше не было. Капли дождя падали внутрь, и было бы очень просто…

Теперь зазвучали другие голоса, нашептывающие, подбадривающие…

– Отдай это мне!

Этот голос раздался явно не в ее мозгу. Он раздался из-за спины. Резко обернувшись, она увидела Винд.

Она держала лопату.

– Отдай это мне, мать. Быстро!

Конни мгновенно поняла все. Под раскат грома она поняла, что Вайли, а возможно, и кто-то другой, точно так же явился и ее дочери.

Обеим было сделано одинаковое предложение.

Один выход. Одна возможность…

Голова гудела от множества тревожных, кричащих голосов. Но гром перекрыл их.

– Это мой, – с нажимом сказала Конни.

– Сука! – взвизгнула Винд. Глаза ее дико сверкнули, сознание помутилось. – У тебя был твой шанс. У тебя было более чем достаточно шансов! Ты проворонила все! Семью! Свою жизнь! Меня! Все! Какого черта тебе за это теперь награда?!

Это кричала не дочь. Однозначно. Винд не произнесла бы этого, не подумала. Винд не могла орать на нее, как безумное привидение. Видимо, это нечто иное, какой-то толчок…

Толчок.

Винд толкнула ее. Конни попятилась, запинаясь, и гнев захлестнул сознание, не оставив ничего, кроме одной голой ярости.

– Потому что я заработала это! Я заслужила! Мучениями с матерью, с тобой, с сорока годами жизни в дерьме! И на этот раз, пропади все пропадом, я поступлю как надо! – Тело горело повсюду, где остались пятна крови Вэла, но она больше не обращала на это внимания. Все, что она видела – взгляд дочери, прикованный к кубку.

Винд шагнула к ней, неловко, но злобно замахнувшись лопатой. Конни отступила и споткнулась о заступ. Быстро поставив кубок на землю, она схватила этот заступ.

Небо одобрительно рычало, в то время как две женщины яростно принялись мутузить друг друга. Конни удалось нанести скользящий удар, из носа Винд брызнула кровь. Винд по-звериному бросилась вперед, лопата вонзилась в бок Конни, сбив дыхание и – она не могла понять наверняка – рассадив кожу или сломав ребро.

Визжа, они выкрикивали проклятия, выплевывая из себя годы горечи, оскорблений и боли. Каждая припомнила все, что было плохого в своей жизни, обвиняя в этом другую. В висках стучала кровь, глаза горели яростью, они дрались в жидкой грязи, нападая, промахиваясь, сцепляясь, визжа, чертыхаясь, пока не перестали узнавать друг друга. Пока не превратились в двух дьяволиц, двух исчадий ада.

И сверкнула молния…

И когда обе изготовились к бою, сжимая в руках простые садовые инструменты, которые превратились в орудия уничтожения, одна из них в мгновенном свете молнии увидела другую – увидела в очищающем свете, и это заставило ее вспомнить, кто они такие. Заставило ее вспомнить о связи между матерью и дочерью, которую невозможно разрушить, несмотря на любые уловки дьявола…

И она заколебалась, на мгновение взяв под контроль свои чувства.

Это было ошибкой.

Потому что острый металл, вскинутый другой, рассек ей голову с такой силой, что чуть не снес верхнюю часть черепа. Она покачнулась – умерев раньше, чем упала на землю, и капли ее крови брызнули в кубок, смешавшись с той жидкостью, которая была в нем.

Единственная оставшаяся в живых женщина стояла, тяжело дыша судорожно вздымавшейся грудью. На краткий, кратчайший миг она осознала жестокое зверство того, что совершила.

Но снова полыхнула молния, и снова начало жечь кожу; там, где кровь разукрасила ее тело, и затем выгорели все сожаления.

Она схватила кубок и с жадностью выпила его содержимое.

Никто не спорил: новая группа была выдающейся. "Фанкаменталс"[3]3
  Непереводимое словообразование от англ. "fundamentals" (принципы, основы) и "funk" – (первоначальное значение "вонючий"); фанк – сильно ритмизованный, чувственный музыкальный стиль, идущий от блюза – первоначально в джазе, а затем в поп-музыке.


[Закрыть] явно собирались затмить всех.

Публика уже завелась, ожидая их появления. И теперь Сара и Николь, лучшая утренняя команда ди-джеев в этой области, готовилась их представить.

Сара важно прошлась по сцене в своей кожаной байкерской куртке и обтягивающих "левисах", заправленных в высокие, до колен, ковбойские сапоги.

– Ну что, горлопаны? Готовы к настоящему року?

– Да, конечно, дружище. – заорала толпа, повторяя фирменную фразочку Сары и Николь.

Николь, вторая половина самопровозглашенной лучшей утренней монархии, выплыла на сцену в черной кожаной мини-юбке. Она вырядилась в черные леггинсы, туфли на шпильках и по меньшей мере в двадцать серебряных браслетов.

– Ну что ж, тогда приветствуйте новейшую, мерзейшую группу, о которой все говорят в этой стране! Они были у нас на утреннем часовом шоу, и вы все слышали их сингл – "Возьми Себе или Разбей". Мы горды тем, что можем представить вам – первое крупное появление у нас – "Фанкаменталс"!

"Фанкаменталс" вывалились на сцену и, пока исполняли свою вещь, толпа делала все, что и полагается делать толпе, – орала, вскакивала, хлопала, визжала, свистела, плясала и снова одобрительно свистела.

Забавны все-таки тенденции в моде. С недавних пор на пик вернулись дешевые версии шестидесятых. Все "Фанкаменталс" были причесаны так, словно он или она только что вышли с коктейль-приема у Кеннеди в 1962 году. Исключением были лишь чрезмерный сценический макияж и отсутствие рубашки под курткой у загадочной девицы – их ведущей солистки.

А под небольшой ее шляпкой можно было увидеть странную деталь: в шикарных каштановых кудрях, завивающихся вокруг подбородка, терялась стекающая по щеке одинокая кроваво-красная слеза – последняя память от погибшего рокера, не стирающаяся, несмотря на все годы.

А сегодня ночью выйдет луна, чтобы спеть припев. Наверное, это будет новая песня, но луна знает слова наизусть.