Текст книги "Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945"

Автор книги: Питер Бамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 9
Грязь

То село на Перекопском перешейке, которое я покинул сегодня в 3 часа утра, лежало в нескольких километрах к западу от проселочной дороги, и именно до нее мы и должны были добраться. Я взял с собой сержанта Гарлоффа. Это был сухой, молчаливый, надежный человек, который вырос на конном заводе в Померании. Всю свою жизнь он провел среди лошадей, и с годами его лицо стало чем-то похожим на лошадиную морду, что иногда случается у людей его профессии. Он был первоклассным наездником, практически представлявшим собой одно целое со своей верховой лошадью, которую звали Наполеон. В первые дни после начала войны на одной из открытых равнин вблизи Прута русский истребитель, выполнявший разведывательный полет, устроил на нас настоящую охоту. В поисках спасения мы помчались галопом прямо навстречу самолету и выскочили из зоны его обстрела как раз перед тем, когда, по нашим расчетам, он должен был открыть по нас огонь из пулеметов. Мы повторяли этот маневр до тех пор, пока не оказались в безопасности.

Если бы он был англичанином, то мог бы просто совершить круг почета над нами и помахать на прощание крыльями, но он был русским и не мог себе позволить никаких вольностей.

Мы скакали бок о бок в ночной тишине, почти ничего не видя вокруг в кромешной тьме. Гарлофф внезапно натянул у Наполеона поводья. Лошадь присела на задние ноги и остановилась. Я также натянул поводья. Первым делом я подумал о том, что у Наполеона одна из ног попала в заячью норку, но Гарлофф спрыгнул с лошади, сделал несколько шагов вперед и исчез во мраке. Моя лошадь Пани встревожено что-то пережевывала. Когда Гарлофф появился вновь, он произнес всего лишь одно слово:

– Мины!

Я вспомнил, что неподалеку находятся позиции русских. Своими острыми глазами Гарлофф смог заметить маленький кусочек белой тряпки, закрепленный на проволоке в нескольких сантиметрах над землей. Обычно так обозначаются границы минного поля.

Я также спешился, и, ведя за собой лошадей, мы пошли вдоль проволоки с белыми тряпками. Она тянулась как раз вдоль дороги, по которой одновременно могли двигаться только несколько рядов машин. Не было необходимости делать большой объезд. Однако минные поля не ставили по отдельности, и не было уверенности в том, что все они были обнаружены и обозначены соответствующим образом. Мы пристально вглядывались в простиравшуюся перед нами тьму. Вероятно, места для могил уже были нам выделены на полоске земли, простиравшейся между нами и проселочной дорогой.

Разумеется, лучше всего было бы двигаться вперед пешком. Но возможно, дальше нет никаких минных полей. Сверхосторожность иногда приводит к противоположным результатам и заставляет людей действовать иррационально. Тяжелые комья глины прилипли к нашим сапогам, когда мы прошли вместе с нашими лошадьми несколько сот метров. Шаг за шагом мы вынуждены были вытаскивать ноги из непролазной грязи.

Опытный солдат всегда настороже. Но временами осторожность может привести к тому же самому результату, что и предсказание Дельфийского оракула, следуя которому человек попадает еще в большую беду, чем та, которую он стремился избежать. Если мы и дальше будем продолжать свой путь пешком, то потеряем полчаса. Потеря получаса под защитным покровом ночи может привести к тому, что мы попадем под бомбежку на перегруженной дороге. Фатализм опытного солдата основан на знании того, что будущее непредсказуемо.

– Итак, Гарлофф, что ты думаешь обо всем этом?

Мы только что едва выбрались из одной опасной ситуации. Зачем нам опять испытывать судьбу? В это самое время Наполеон, старая строевая лошадь, приподнял голову и радостно заржал. Пани ответила ему. На востоке забрезжили первые проблески зари.

Это был Божий знак. Страх упокоиться здесь навеки оставил нас. Мы решили идти пешком, хотя это было не так-то просто, поскольку нам пришлось руками счищать с сапог комья грязи. Через полчаса мы добрались до дороги.

Когда вы видите одну из тех дорог, по которой к линии фронта движутся подкрепления, испытанная временем фраза «армия прокладывает себе путь» точно отражает происходящее. Любой солдат, любая лошадь, любая машина пересчитывались дважды, один раз в штабе армии и один раз здесь, в грязи. В штабах всегда царят тишина и покой; здесь же царит полный хаос. Части растягиваются на много километров. Никто не может остановить новую часть, которая с левой или с правой стороны вливается в маленький промежуток, образовавшийся между движущимися колоннами. Так называемая «дорога» представляет собой обыкновенную тропинку, по которой могли ездить только легкие телеги украинских крестьян, – ее наскоро укрепили гравием и обломками камней. Камни представляют собой большую редкость в степи. В течение многих часов армейские подкрепления утюжат крестьянскую тропинку. К этому следует добавить еще одно неудобство – по обочинам прорыты канавы, что делает невозможным объезд по полям возникшего затора.

Вот что может случиться: заднее колесо одной из повозок, в которую запряжена лошадь и которая движется в составе растянувшейся на много километров колонны, попадает в глубокую воронку от снаряда, заполненную водой. Колесо ломается. Ось повозки летит вверх. Лошади рвутся вперед. Один из поводьев рвется. Повозка, следовавшая сзади, пытается объехать ее слева, но не может выбраться из глубокой колеи. Правое заднее колесо второй повозки цепляется за левое заднее колесо первой повозки. Лошади ржут и начинают метаться во все стороны. Вперед и назад путь закрыт. Грузовик, доставлявший на фронт боеприпасы и возвращающийся обратно пустым, пытается объехать это столпотворение по оставшейся свободной полоске земли вдоль обочины. Раздаются крики:

– Мы должны прорваться!

Грузовик медленно сползает в канаву и прочно там застревает. Это частный грузовичок, приспособленный для армейских нужд, но совершенно не отвечающий предъявляемым ему в данной ситуации требованиям.

Теперь на дороге возникает невообразимая пробка, и это на дороге, которая используется для снабжения армии! Всех охватывает неудержимая ярость. Все кричат друг на друга. Вспотевших, проклинающих все на свете, испачканных людей начинает бить озноб, у вывалявшихся в грязи лошадей изо рта течет пена. Но внезапно ярость проходит. Кто-то закуривает сигарету. Кто-то берет на себя инициативу. Грузовик вытаскивают из канавы с помощью лошадей, пристегнутых к одному тросу. Из повозки с поврежденным колесом вытаскивают весь груз. Начинается всеобщий смех, если находится какая-нибудь совершенно нелепая в данной ситуации вещь типа голубого стеганого одеяла или нескольких живых гусей. Люди заходят в лужи настолько глубокие, что вода попадает им в сапоги. Они хватаются за грязное колесо и с криками «Взяли! Взяли!» выталкивают пустую повозку на обочину. Лишних лошадей запрягают в другую повозку, и она трогается с места. Грузовик объезжает их, сигналя все время, а затем продолжает свой путь на склад боеприпасов в тылу.

Подобные сцены повторялись сотни раз с монотонной регулярностью. За день обычно удавалось преодолеть подобным образом когда 12, когда 6, а иногда и 3 километра. В одном месте было уложено рядом несколько досок, по которым можно было проехать через канаву. Вся ползущая масса людей и машин должна была делать крюк в 20 метров, чтобы объехать неразорвавшуюся бомбу, лежавшую прямо посреди дороги. Слева и справа от дороги поля были усеяны разного рода брошенными вещами, среди которых встречались кухонные плиты, обеденные столики, кровати, радиоприемники, пустые ящики из-под боеприпасов, фонари и тому подобное. Такое впечатление, что здесь было наводнение. Через каждые несколько сот метров стоит сломанная машина, лежит мертвая лошадь с раздутым брюхом или даже чей-нибудь труп. Взлетают вороны, громко хлопая крыльями. Каркающие серые стаи беспрерывно кружатся над живыми и мертвыми, над животными и людьми.

В конечном итоге мы принимаем решение скакать прямо через поле и примерно через 2 часа добираемся до штаба дивизии. Он разместился в деревушке, отмеченной на карте как Казак I и расположенной в самой узкой части перешейка. Начальник штаба дивизии обрадовался, увидев нас:

– Слава богу, что вы здесь. Мы вас ждем уже несколько дней.

Майор объяснил нам сложившуюся ситуацию. Примерно в 4 километрах к югу от нас находится местность под называнием Ишунь, там был мост через речушку Четарлык. Это был ключевой пункт обороны русских, и все попытки овладеть им лобовой атакой закончились неудачей, причем с большими потерями. К западу от моста протекала река, которая в степи представляла собой просто небольшой ручеек, но при впадении в море она расширялась, образуя болотистую дельту. Русские вряд ли ожидают, что их начнут атаковать через болото, и, поскольку вполне вероятно, что на этом участке их оборона слабее, было принято решение атаковать именно через болото. Однако это будет возможно только тогда, когда ударит мороз – а это было маловероятно в ближайшее время, – поэтому было решено мостить гати.

Открыть полевой хирургический госпиталь возле ближайшего к нам берега Четарлыка было невозможно, поскольку там не было никаких домов и вообще никакого укрытия. Казак I, Казак II и Казак III были единственными населенными пунктами в этом районе, отмеченными на картах. Штаб дивизии ранее на короткое время уже останавливался в Казаке II.

– По местным меркам, мой дорогой доктор, – сказал майор, – Казак II является довольно уютным местечком. Единственный недостаток заключается в том, что местные жители повынимали и спрятали все оконные рамы, а также спрятали в степи всех цыплят.

Поэтому если мы собираемся здесь делать операции, то лучше всего для этих целей подходят Казак II или Казак III. Я решил лично осмотреть оба населенных пункта. В то же время я должен был подумать и о том, какой именно передовой пункт медицинской помощи разместить вблизи берега Четарлыка, возле входа на только что вымощенную гать через болото. Я также хотел выяснить, каким образом передовые подразделения собираются переправлять раненых к оконечности гати, когда они переправятся через реку. Все это будет происходить на местности, плоской как блин, и всего в нескольких километрах от позиций русских.

Мы сели на наших коней и отправились в путь. Казак II мы вообще не смогли найти; но где-то в степи мы наткнулись на глубокую яму. К ее краям были прислонены оконные рамы, рядом бегали жалкие цыплята с мокрыми, взъерошенными перьями. Мы смогли поймать одного из них, но все это зрелище в целом произвело на нас настолько удручающее впечатление, что мы постаралась ускакать оттуда как можно быстрее.

Село Казак III состояло примерно из дюжины хат. Одну или две из них занимали подразделения, при виде которых создавалось впечатление, что им просто нечем заняться, что до них не доходят никакие приказы и они просто живут сами по себе, тихо и незаметно, в то время как кругом идет война. Наше заявление о том, что они должны освободить занимаемые помещения, было встречено с заметным недовольством.

На дверях всех хат мы написали мелом «ПХ» – «полевая хирургия», а внизу приписали дату и время. Затем мы поскакали по направлению к Четарлыку. Артиллерия русских вела интенсивный огонь, но, к счастью для нас, стоял густой туман. Возле реки нас ожидало диковинное зрелище: там стояло, сбившись в тесную кучу, около сотни людей, хотя русские были всего в нескольких километрах отсюда. Я спешился неподалеку от них и передал поводья от своего коня Гарлоффу. Саперы уже успели намостить около 600 метров гати. Среди этой толпы я заметил офицера медицинской службы, который открыл здесь пункт первой медицинской помощи, имея при себе лишь аптечку, а также несколько носилок. Все его снаряжение лежало рядом с ним прямо в грязи. От него я узнал, что две роты стремительным броском уже перебрались через болото и окопались на противоположном берегу, а теперь они просили прислать им боеприпасы. По его мнению, войска смогут доставлять раненых на носилках не далее того места, где мы сейчас находимся, и только после того, как будет закончено сооружение гати.

Итак, они лежат где-то, зарывшись в землю, в грязи, в которую превратилась степь, под бездонным небом, которое рассекают летящие в их сторону снаряды; и им кажется, что у них не остается другого выбора, кроме как молча умереть, так и не дождавшись помощи. Почему бы нам не запустить одну из сигнальных ракет, которые используют терпящие бедствие моряки, чтобы она вспыхнула над ними как символ надежды и поддержки!

Пока я раздумывал об этой крошечной искре надежды, которая должна была озарить сердца обреченных на гибель людей, в воздухе раздался какой-то странный, пугающий, предвещающий гибель звук. Люди посмотрели вверх. Никто не знал, что это такое. Внезапно раздался мощнейший взрыв. Примерно в сотне метров от нас в воздух вздыбился громадный столб грязи, а затем вверх поднялось облако дыма. Мы ощутили на себе ударную волну; в воздух полетели осколки; люди закричали и бросились на землю. Все были напуганы. Мы впервые испытали на себе действие нового оружия русских, делавшего одновременный залп из множества тяжелых минометных стволов. Несколько позднее его окрестили «сталинским органом».

Пострадал только один человек – он был ранен осколком в легкое. Его уложили на одни из носилок, и офицер медицинской службы перевязал ему рану. Я сказал этому офицеру, что мы собираемся открыть полевой хирургический госпиталь в Казаке III. Спустя несколько часов этого храброго человека самого принесли к нам на носилках. Во время одного из последующих залпов из «сталинского органа» он был ранен в живот и умер от потери крови, так как у него была повреждена селезенка. Ему была оказана вся необходимая помощь, но спасти его не удалось.

То обстоятельство, что мы с ним дружески беседовали хотя бы некоторое время, означало, что он мог умереть с осознанием того, что останется по крайней мере один свидетель, который может утверждать, что он сражался и побеждал под невидимым флагом до самого конца.

Глава 10
Казак III

Пока инженерное подразделение мостило гать через болотистое устье реки Четарлык, по которой дивизия пыталась обойти с фланга оборонительные позиции русских у моста близ Ишуни, Гарлофф и я поскакали обратно в Казак III.

Где сейчас может находиться наша медицинская рота? Все еще продвигается вперед? Или застряла где-то в пробке на дороге? В любом случае, как только я объявил, что полевой хирургический госпиталь будет открыт в Казаке III, туда сразу же устремился поток раненых. Такие новости распространяются быстро. Раненых будут просто выгружать перед нашим постом, а все дальнейшие заботы о них уже лягут на наши плечи.

Я обрисовал сложившуюся ситуацию Гарлоффу и объяснил ему некоторые особенности местности. Залог успешной военной службы на одну треть состоит из хорошего знания своих обязанностей. Еще одна треть приходится на наличие здравого смысла. И еще одна треть – это просто удача. Так, Фридрих Великий однажды сказал, что он не берет на службу «офицеров, не обладающих удачей», а Наполеон полагал, что удача – это просто черта характера человека.

Учитывая сложившиеся обстоятельства и особенности местной почвы, карета скорой помощи Гарлоффа на конной тяге сможет работать гораздо более эффективно, чем автомобили скорой помощи, среди которых было всего несколько трехосных машин, способных передвигаться по бездорожью. Наш старый приятель капитан Штуббе в данное время находился в районе Херсона, где его часть занималась строительством моста через Днепр, поэтому мы не могли рассчитывать на его помощь. Кроме того, его громадные тракторы представляли собой настолько заметную цель, что русские не могли удержаться от соблазна их обстрелять. Армия образца 1941 года была гораздо хуже подготовлена для борьбы с распутицей, чем Великая армия образца 1812 года.

Когда Гарлофф и я заехали на небольшую возвышенность, чтобы я мог показать ему несколько ориентиров, по которым он смог бы найти обратную дорогу, откуда-то снизу раздался зычный оклик:

– Эй, вы! Вы что, не видите, куда вы едете?

Прямо перед нами, вкопанная в землю и прикрытая несколькими охапками степной травы, стояла стереотруба. Я свесился вниз на шее моей лошади, чтобы посмотреть, кто со мной разговаривает:

– Кто вы такие? Что вы здесь делаете?

Капрал, который сидел рядом с трубой, очевидно, пришел к выводу, что неизвестно откуда взявшиеся сумасшедшие, скачущие на лошадях по окрестным степям, могут служить только в Генеральном штабе. Поэтому он четко доложил:

– Передовой артиллерийский наблюдательный пост. Третья батарея.

Это была одна из батарей артиллерийского полка нашей дивизии.

– Передовой наблюдательный пост?

– Русские находятся как раз перед нами. Это передовая линия.

Итак, это была передовая. Вероятно, мы выглядели довольно комичной парой. Попросив ухмыляющегося капрала показать нам дорогу, поскакали обратно с весьма неприятным чувством на душе. Туман уже рассеялся, но легкая дымка все еще стояла. В любом случае ничего непоправимого не случилось. Ведь третья составляющая успешной военной службы – удача!

Подъехав к Казаку III, мы сразу же узнали фигуру капитана Ромбаха, нашего командира, который прибыл издалека; он стоял совершенно один на южной околице села. Он ждал именно нас. Мы попытались перейти на легкий галоп, но Наполеон и Пани не послушались нас.

– Где в данный момент находится наша медицинская рота?

– Меньше чем в двух километрах отсюда. Она прибыла полчаса назад.

Ромбах произнес это таким обиженным тоном, на какой только оказался способным. Естественно, он хотел насладиться своим триумфом. То, что он стоит здесь, было сродни подвигу, тогда как рота расположилась совсем рядом. А я даже не удосужился прислать ему записку.

Было бы неправильным полагать, что мы не думали ни о чем другом, кроме как о службе, или же что мы сами себя считали спасителями человечества. За долгие годы службы оба привыкли скрываться за подобными декларациями, как за фасадом. Нам хотелось жить, и мы воспринимали наше повседневное существование как своего рода игру. Я провел безупречную разведку, и теперь мы точно знали, что находится перед нами. Два – ноль в мою пользу! Ромбах сделал эффектный жест, приведя роту так быстро.

Мы сошлись на счете три – два в его пользу! Затем он повел меня – как хозяин имения своего желанного гостя – в дом. Что-то пылало внутри, и это пробудило во мне мои самые заветные желания – огонь в печи! Он взял меня за руку с наигранной нежностью – нежностью, которая была сведена на нет несколькими едкими замечаниями. Так под цветком кактуса скрываются колючки и шипы.

Он и я были так далеко от наших близких и родных очагов, так много времени провели в странствиях, так мало знали о грядущем, так много знакомых уже потеряли: многие из них были ранены, многие исчезли в таинственном мире лагерей и тюрем. Мы постепенно начали уже забывать, какой она была – прежняя жизнь.

Солдатская жизнь имеет свои особенности, а это ведет к созданию собственных обычаев и сводов законов, а также к такой вот нежности кактуса.

Согревание является длительным процессом, который проходит в несколько этапов. Сперва кажется, что огонь просто горит. Затем согреваются руки и лицо. Очень постепенно жар проникает в глубь тела, и в конце концов согреваются конечности. Тепло проникает туда вместе с кровью.

Впереди у нас был блаженный час отдыха. Как только мы начнем оперировать, придется работать почти без отдыха, может быть, в течение 3 дней, а может быть, и 3 недель. Но до тех пор пока наша рота не прибыла сюда и полевой хирургический госпиталь еще не открылся, у нас не было особых дел. К счастью, к нам добрался дивизионный протестантский капеллан. Мы приняли его со всей возможной гостеприимностью в нашем неприбранном доме, и он нам был крайне благодарен за это. Была велика вероятность того, что он будет обеспечен работой.

В войсках протестантского капеллана называли «есак», а католического священника «казак» – сокращения от слов «протестантская противогрешная пушка» и «католическая противогрешная пушка». Это была дружеская шутка. И без дальнейших церемоний в честь нашего гостя Казак III был переименован в Есак III.

Ромбах решил проблему с транспортом, избавившись от половины повозок, а освободившихся лошадей распределил по оставшимся, так что теперь в одну повозку можно было запрягать по четыре, а то и по шесть лошадей. Конечно, запряженные шестеркой лошадей, эти легкие повозки ездили довольно быстро, хотя колеса у них ломались весьма часто. Он разместил нас именно так, как я его и просил. Этот «дружеский консенсус» доставлял нам особое удовольствие.

Святой отец рассказывал нам невероятные истории о Крыме. В горах Яйлы, в месте, носящем запоминающееся и прекрасное имя Бахчисарай, до сих пор существует дворец, построенный в основном из дерева, в котором жили татарские ханы. Во всем мире сохранилось только два таких дворца. Другой расположен на южных склонах Кавказских гор и возвышается над Тифлисом. В Крыму имеется также караимская цитадель в Чуфут-Кале, возведенная хазарами, которые приняли иудаизм еще в VIII веке и которые обладали важными еврейскими книгами. Хазары! Я кое-что слышал о них во время обучения в последнем классе школы. А теперь у нас будет возможность лично посмотреть на все эти достопримечательности! На Южном берегу Крыма – русской Ривьере – среди пальм возвышаются дворец за дворцом, вилла за виллой. Ходили слухи о том, что между Симферополем и Севастополем проложена настоящая дорога.

Вот тогда я впервые и услышал о Севастополе. В течение многих месяцев он висел над нами как дамоклов меч. Но в тот момент решение вопроса о том, принадлежал ли он нам или же русским, которые решили провести зиму в Крыму, все еще зависело от исхода боя за болотистое устье реки Четарлык.

Двадцать раненых уже были доставлены в полевой хирургический госпиталь, и сержант Германн вышел доложить, что мы готовы начать оперировать. Одним из первых наших пациентов оказался Столичный Острослов. У него были прострелены обе ягодицы, но он смог добраться до нас собственным ходом. Мы часто встречались с подобными случаями. Сильное возбуждение во время боя на некоторое время приглушает чувство боли. Иногда она начинает ощущаться только через несколько часов. Когда пациент вошел в операционную со своими легкомысленными комментариями, в голове у меня мелькнула мысль, что такая рана вполне подходит этому клоуну. Но Столичный Острослов, хотя и не прекращал отпускать свои шуточки, больше не был клоуном. Он командовал одной из тех двух рот, которые первыми пересекли болото.

– Но, доктор, это был единственный выход. Мы представляли из себя сидящие мишени. Русские сидели в окопе. После каждого залпа у нас были раненые. Поэтому мы перегруппировались и двинулись на них. Нас могли наградить или же отправить в военный трибунал. Мы понятия не имели, что нас ожидает. Если бы у нас были сапоги, мы могли бы зайти сбоку – вот такая небольшая развлекательная экскурсия.

Его рана представляла собой одну из тех проблем, решение которых не описано в учебниках. Наверняка вместе с пулей в тело попали части одежды. Теоретически это может привести к газовой гангрене, причем чем глубже рана, тем больше вероятность ее возникновения, поэтому входное отверстие от пули должно быть как следует очищено. Но это означает превращение сравнительно легкого боевого ранения в глубокий хирургический надрез. Наш собственный опыт подсказывал нам, что, вопреки теории, подобные раны зарастают без особых осложнений. Поэтому мы обработали рану Столичного Острослова большой дозой йода и заклеили двумя полосками пластыря.

По тем сведениям, которые нам сообщали раненые, мы могли проследить ход операции во всех деталях. Внезапное, невиданное до тех пор ухудшение условий порождает в людях тихую ярость. В каждом рассказе сквозит уважение, смешанное с наигранным негодованием, к стойкости противника. Они все не выходили из боя более чем неделю и были на открытой местности целыми днями и ночами – об этом нельзя не упомянуть. Они все забыли о том, что некогда они были рабочими, крестьянами, торговцами. Это было очень давно. Они все стали исключительно опытными бойцами. Они сменили сантименты на холодную практичность. Русские раненые также проявляли нечувствительность к боли, если им демонстрировали дружелюбие. Ими также овладевала глухая ярость. Война по-настоящему еще только начиналась.

Мы также утратили чувство реальности. Конечно, здравый смысл удерживал нас от непродуманных поступков; но это была не более чем бледная тень на задворках наших мыслей. В дельте Четарлыка правила бал наполеоновская «безжалостная госпожа», стечение обстоятельств. Если случится худшее и русские перейдут в контратаку, они одолеют нас в течение нескольких часов. Маловероятно, что нам помогут условия местности. Только намного позднее я узнал, что одна из рот бережно ухаживала за русскими ранеными, которых ей удалось захватить, а затем эвакуировала их, когда угроза миновала. Война, казалось, утратила всякую связь с причиной, ее побудившей: она превратилась в войну до полной победы.

Сооружение гати было завершено, и по ней начали прибывать первые раненые с другого берега. Младший лейтенант Иохим, который командовал моторизованной медицинской ротой, то есть другой медицинской ротой нашей дивизии, лично приехал на трехосной машине скорой помощи, начал собирать раненых и привозить их к нам. Во время паузы, когда одного пациента убирали с операционного стола, а другого только готовили к операции, мы вдвоем выпили по чашечке кофе, присев на ящик. Иохим сказал мне, что саперы при входе на гать просили его захватить с собой на обратном пути винтовочные патроны и ручные гранаты – но он отказался, потому что он ездил под эмблемой Красного Креста. Но русские обстреляли из пулеметов его машину скорой помощи… и во время следующей поездки он замазал грязью белый круг, на фоне которого был нарисован красный крест.

Затем от одного из раненых саперов мы узнали, что войска обошли на лодках болотистую дельту по судоходному участку. Подобным образом удалось захватить и удержать плацдарм и даже предпринять наступление в сторону Ишуни.

Много сот раненых прошли через наши руки за эти двое дней и ночей. С подобным наплывом мы ранее еще не сталкивались. Начальник медицинской службы дивизии прислал нам в помощь еще одного хирурга вместе с его собственной операционной бригадой, так что время от времени нам удавалось передохнуть. Однако поток раненых был настолько велик, что выспаться во время этих коротких промежутков у нас все равно не было возможности. За это время нам довелось пережить по крайней мере дюжину авиационных налетов, однако занимаемые нами хаты были настолько малы, что ударная волна им была не страшна, их могло повредить только прямое попадание бомбы. От осколков бомб погибло некоторое количество лошадей.

Наш терапевт получил приказ вывозить пациентов. Все раненые, которых можно было транспортировать и которые не нуждались в постоянном наблюдении, были немедленно отправлены в полевой госпиталь, расположенный в Армянске. Временами мы вынуждены были оставлять на некоторое время лежащими под открытым небом от четырех до восьми раненых. Машины скорой помощи необходимо было сразу же разгружать. Хаты были забиты ранеными до отказа. Гарлофф гонял лошадей на пределе их возможностей. В конечном итоге он заключил соглашение с лейтенантом Иохимом и отправился на другой берег по гати в своей повозке, так как было меньше шансов, что в нее попадет бомба или снаряд, чтобы вывозить раненых с передового полкового поста первой медицинской помощи и доставлять их к самому началу гати.

Некоторое время нам доставляли пациентов, получивших ранения только от ружейного огня или осколков гранат. Русские начали отводить в тыл свою артиллерию. Затем к нам поступил первый раненый, который прибыл прямо с Ишуни. Сержант Майер перенес его на руках. Мост был захвачен соседней дивизией.

Вскоре после этого все закончилось. Стих гул орудий. Прекратились авианалеты. Перестали прибывать раненые. Наступила непривычная тишина. Война ушла вперед, а мы остались сзади – а вместе с нами и несколько несчастных степных сел, чьи названия были вписаны в историю войны кровью. Я не удивлюсь, если через некоторое время эти названия вообще вряд ли кто-нибудь вспомнит, как и имена сарматов и скифов, которые сражались и погибали здесь за две тысячи лет до описываемых событий, а теперь все упокоились в земле.

На окраине села выросло целое кладбище. В нашем приемном покое лежали всякие мелочи, оставшиеся от погибших: зеркало, бумажник, фотографии, на которых были запечатлены маленький пухленький мальчик или же дом на берегу одного из озер в окрестностях Берлина, иногда встречались часы, а иногда несколько банкнотов, испачканных кровью.

Вторая бригада хирургов покинула нас. Ее перевели на Ишунь. Внезапно постоянные обитатели села вновь вернулись в него. Никто из нас так и не понял, где они прятались все это время.

В течение ночи мы делали операции оставшимся раненым. Как только мы закончили оперировать последнего из них, принесли солдата с совершенно изувеченным лицом. Однако детальное обследование показало, что, к счастью, ни глаза, ни кости существенно не пострадали, была лишь утеряна незначительная часть мягких тканей. Я приступил к операции на лице. Подобную операцию полагалось проводить при местном обезболивании, или, если быть точным, надо было парализовать особую группу нервов. Если использовать общую анестезию, существует большая вероятность того, что кровь попадет пациенту в легкое, а это может привести к возникновению пневмонии. Капеллан сидел рядом и наблюдал за ходом операции. Во время дружеской шутливой дискуссии мы обсудили сравнительные достоинства духовных знаний и достижений естественных наук. Даже наша хирургическая бригада никогда ранее не проводила подобной пластической операции. Она требует затрат большого количества времени, если вы желаете восстановить черты лица с анатомической точностью, при этом надо пользоваться только самыми высококачественными нитями. Постепенно искалеченное лицо приобретает свои привычные черты – добродушное лицо крестьянина. Операция подошла к своей завершающей фазе. Я зашил один из уголков рта пациента. Затем мы усадили его на стул. Я сказал ему:

– Все хорошо, попробуй хоть что-нибудь сказать.

Поскольку действие местной анестезии еще не прошло, он не мог чувствовать боли.