Текст книги "Квадрат тамплиеров"

Автор книги: Питер Аспе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ван-Ин и Лео дружно кивнули. Они знали о тамплиерах не больше, чем отставной падре о современной математике.

– Позвольте мне попытаться обрисовать историю как основу для объяснения этого текста. Но почему бы нам не начать с вина.

Бильен подал пример и поднес бокал к губам. Лео, который более привык к пиву, затрепетал. Это был нектар богов, несомненно.

Бильен дал им насладиться напитком и начал рассказ:

– Мы знаем из истории, что Филипп IV, известный также как Филипп Красивый, подверг гонениям тамплиеров и что папа Климент V неохотно поддержал его. Судебные разбирательства, последовавшие за массовыми арестами, послужили источником мифов и сплетен о тамплиерах на века. Филипп завидовал их власти и богатству, и это заставило его состряпать ряд абсурдных обвинений. Инквизиция добыла необходимые признания. Было заявлено, например, что тамплиеры топтали крест, мочились и плевали на него, целовали друг другу анус, предавались содомии и поклонялись дьяволу. Из документов, составленных в ходе судебных разбирательств, известно, что лишь горстка тамплиеров фактически призналась в этих преступлениях. Пожалуй, мы слишком удалились от темы. Достаточно сказать, что даже самая страшная пытка была не в состоянии поставить их на колени. Большинство тех, кто сдался, позже отказались от своих признаний. К сожалению, версия Филиппа Красивого – лишь то, что до нас дошло, но это неправда.

Ван-Ин и Лео внимательно слушали. Бильен был азартным рассказчиком.

– И правда в том, что это совершенно другая история. Когда Гуго де Пейн и восемь других дворян основали орден в начале двенадцатого столетия, они преследовали одну цель: охрану дорог, которые ведут к священным местам, от грабителей и язычников, то была помощь паломникам. Они были прежде всего монахами. Гуго был позже поддержан святым Бернардом Клервоским, и в 1128 году орден получил официальный статус.

Имея прямую ответственность только перед папой, тамплиеры быстро накопили гигантское состояние. Они пользовались огромным уважением, стали исключительно влиятельны и сильны. Условия вступления в орден были строгими, жизнь – трудной, дисциплина – безжалостной. Почти два века тамплиеры жили на Святой земле и выполняли свои обязанности с отличием. Их постоянное присутствие было замечательно само по себе, учитывая, что орден насчитывал в лучшем случае пару тысяч членов.

Мавританское превосходство росло, однако вскоре они встали перед выбором: переговоры или поражение. Мирные переговоры, естественно, прошли в строжайшей секретности. Церковь запретила компромисс с неверными. На внутреннем фронте также вряд ли кто-нибудь понимал, что они делают, и, вероятно, осуждал их в недвусмысленных выражениях. Именно здесь мы видим основное противоречие между верой тамплиеров и верой официальной церкви. Тамплиеры отличались практичностью и широким кругозором для их времени. Они давно уже отошли от церкви в поисках истинной веры, ее ядра, как они его называли. Они должны были избавиться от абсурдных правил, которыми обросли целые поколения служителей официальной церкви.

Они горячо верили в слова Христа о любви, о братстве, терпимости и прощении, слова, которые привлекали воинствующих монахов больше, чем мешанина, проповедуемая преемниками Петра. Они приняли евангельский подход к жизни и старались, как могли, жить в мире с мусульманами, по крайней мере с теми, что тоже находили соответствующее толкование в Коране. Величайшим вкладом должна была стать идея, что мы все поклоняемся одному Богу, что люди отвечают за разделение, а единство говорит само за себя. Pax Dei, или Мир Божий, казалось, хорошо функционировал некоторое время. Полезный обмен идеями и знаниями развивался между Востоком и Западом. Тамплиеры ввели ветряные мельницы и алгебру, экзотические растения и фрукты и передовые медицинские технологии с Востока. Все шло хорошо, пока порядок не был разорван изнутри бездарным руководством. Тамплиеры потеряли Святую землю и вернулись в Европу без цели. Они пытались вернуться к своим истокам и продлить возможность возвращения Иерусалима. В те дни они были ответственны перед французской казной.

Храм в Париже функционирует как своего рода национальный банк. Их исключительный статус вызвал ревность французского короля. Филипп Красивый не хотел идти на поклон к тамплиерам за деньгами. Ему также трудно было проглотить то, что Великий магистр ордена удостоен большего уважения в определенных кругах, чем он, король. Поэтому он решил дискредитировать рыцарей.

Бильен прервал свой монолог для глотка Мюзиньи.

– Историки как минимум сожгли бы меня на костре. – Он усмехнулся. – И может быть, были бы правы. Есть много вещей, которые я до сих пор не могу доказать.

Он заметил, что стакан Лео пуст, встал и быстро наполнил всем бокалы.

– Исключительно интересная история, господин Бильен, – одобрил Ван-Ин, но прежде чем он добавил «но» к своему комплименту, Бильен продолжил:

– Спасибо, но вы все еще не очень много знаете о тексте, а я так понял, вы здесь из-за него. Вы должны знать, что тамплиеры почти никаких документов не оставили. Но у нас есть свод их жизненных правил, как выяснилось, копия хранится здесь, в Брюгге. Среди прочего детали разбирательства, подавления, описи и это. – Бильен помахал клочком бумаги. – Как я уже говорил, мы уже знаем эту надпись из Эфиопии. Она была найдена в мечети, преобразованной в церковь. Что тамплиеры были в Эфиопии, точно неизвестно. Предположения были сделаны в последние годы во время поисков Ковчега, но это совсем другая история. Лучше, если мы сосредоточимся на тексте.

Он встал, достал блокнот и фломастер из ящика в книжном шкафу. Затем вырвал лист бумаги из тетради и написал большими буквами:

R O T A S

O P E R A

T E N E T

A R E P O

S A T O R

Затем передал Ван-Ину лист бумаги.

– Это что-нибудь особенное? – Лео приблизился.

– Крест, – сказал Ван-Ин нерешительно, как будто боялся показаться совсем дураком перед консьержем.

Бильен начертил жирный крест.

– Обозначьте крест. Если вы проведете линию по вертикали, а затем по горизонтали на слове TENET, вы получите крест.

Лео приблизился.

– Это значит что-нибудь? – спросил Лео.

– Мы еще не закончили, – усмехнулся Бильен. – Дальше – больше. Если немного поломать голову, мы получаем Pater Noster – «Отче наш», причем дважды, и остаются буквы А и О.

– Интересно, – сказал Лео.

Ван-Ин поднял брови не потому, что был впечатлен, но потому, что почувствовал себя невежественным.

Бильен заметил его реакцию.

– Потерпите немного, – сказал он, – сейчас все станет понятнее.

Он нацарапал несколько слов на клочке бумаги и протянул его Ван-Ину.

Ван-Ин прочел вслух:

– A PATER NOSTER O.

– Бог есть начало и конец. Альфа и Омега. Довольно изобретательны эти тамплиеры, вам не кажется?

Ни Лео, ни Ван-Ин не отреагировали, и Бильен продолжил, его энтузиазм не иссякал.

– Как я уже говорил минуту назад, главное у тамплиеров – молитва, этому Иисус учил своих апостолов. «Отче наш», Pater Noster, это понятно?

Лео кивнул, а Ван-Ин сделал глоток превосходного вина.

– «Отче наш» – это всеобъемлющая молитва, в ее словах есть все. И тамплиерам не нужно ничего другого. Но, несмотря на простоту молитвы, по слабости своей, человеческие существа не могут применить ее к своей жизни.

А с основной идеей Евангелия «Возлюби ближнего своего, как самого себя» будет еще больше проблем.

SATOR ROTAS OPERA TENET – скромный ответ на Pater Noster. Это значит: Сеятель (Творец) знает тяготы жизни, потому что Он есть начало и конец. Все, что исходит от Него, и поступает обратно к Нему.

Что Он сеет, приносит плоды стократ, плевелы же будут сожжены в огне. Рыцари Храма таким образом отдали дань уважения, почтения, любви к Богу. Их рассуждение было таковым: Бог послал своего Сына Иисуса Христа в мир, чтобы проповедовать любовь. Люди услышали послание и поняли его, но нашли для себя в этом трудность в бытии. И Бог понимает это, принимает во внимание трудности и превратности жизни, которые так часто вводят нас в заблуждение. Даже с нашими многими грехами Он продолжает любить нас.

Бильен говорил уже почти полчаса. Ван-Ин воспользовался паузой, чтобы прикурить сигарету, не спрашивая разрешения. Бильен поведал своим гостям кое-что из истории, но Ван-Ин боялся, что это не очень поможет им в их загадке с Дегрофом.

Преступники могли просто играть в игру, и ничего более.

– Вы не возражаете, если я задам вам вопрос, господин Бильен? – спросил Ван-Ин.

– Франс, называйте меня Франс, господин…

– Ван-Ин, – представился комиссар, он не любил фамильярности.

– Конечно, господин Ван-Ин, – сказал Бильен, – спрашивайте.

– История, которую вы только что нам сообщили, весьма интересна, но могли бы вы разъяснить эту картину. Трудно предположить, что это может быть важным предметом интереса для большого числа людей. Я имею в виду, как информация в целом, для общественности?

Бильен наклонился вперед и отправил вскользь по столу пепельницу в сторону Ван-Ина.

– Вы, вероятно, будете удивлены, но число людей, которые интересуются тамплиерами и многим другим, велико. Магия, масонство, египетские мистерии, гностицизм… как вы называете это. Эзотерические общества появляются везде, и их последователи полностью убеждены, что их учения отвечают на многие вопросы и что это довольно нормально на рубеже тысячелетия. И как правило, первыми клиентами становятся доверчивые и наивные.

Однако если говорить о квадрате тамплиеров, то я думаю, что в Бельгии не более десяти человек, близких к тому, о чем я вам сказал. Если вы спросите меня, то я скажу: кто бы ни были те, кто оставил эту запись в магазине Дегрофа, это не малолетние хулиганы.

Ван-Ин хотел было спросить, каким образом простой консьерж может быть так хорошо осведомлен? Но Лео сразу понял это, покачал головой, и Ван-Ин прикусил язык. Лео был хорошим дипломатом, он отлично понимал, что никакой пользы они не извлекут, если будут оказывать на Бильена давление. В конце концов, бедный парень не имел ничего общего с этим делом.

– В таком случае если о значении квадрата знает только горстка людей, то и круг подозреваемых должен быть небольшим, – прервал Лео неприятно затянувшееся молчание.

– Если только мы не предполагаем, что текст оставлен с задней мыслью, в качестве злой шутки, чтобы сбить нас со следа, – возразил Ван-Ин, не в силах удержаться от скептицизма.

– О чем вы говорите, господин Ван-Ин, – удивился Бильен, уверенный в своей правоте, – с какой там задней мыслью, нет, я убежден, характер преступления как раз является доказательством того, что злоумышленники знали о значении квадрата.

– Месть с эзотерическим оттенком? Да будет воля Твоя, но если Он нам не нравится, мы будем заботиться о наших собственных делах. Бог понимает, что движет нами, и Он учтет это в последний день? – произнес в ответ Ван-Ин почти насмешливым тоном.

– Кто знает, – просто сказал Бильен, – я никогда не смотрел на это под таким углом. Но поверьте мне, господин Ван-Ин, я не думаю, что все закончилось. Если предположить, что эти люди основывают свои действия на определенного рода символике, и учесть то, как они поступили с золотом, кажется, все указывает в этом направлении. Надо очень хорошо подумать, прежде чем сделать следующий ход. Боюсь, что их планы не ограничиваются одним инцидентом.

Лео одобрительно кивнул, и Ван-Ин вынужден был согласиться с ними. Он и сам в большей или меньшей степени пришел к такому же выводу и тоже не видел другого объяснения происшедшему.

– Я тоже думаю, что символика была для преступников, по крайней мере, так же важна, как и само дело. Дегроф, наверное, знает, что все это значит.

Ван-Ин взял на заметку слова Бильена. Этот человек был из другой «лиги», уж слишком он проницателен для простого консьержа.

– Еще бокал вина, господин Ван-Ин?

Ван-Ин выудил свои сигареты из кармана и положил на кофейный столик.

– Почему бы и нет, господин Бильен, – сказал он добродушно. – Может, вы окажете нам любезность и расскажете о Ковчеге Завета, поскольку у нас есть немного времени?

Глава 8

Лаурент Де-Бок и Даниел Феарехье провели ночь в швейцарском коттедже в стиле шале неподалеку от Намюра. Несмотря на стресс и напряжение, которыми были отмечены предыдущие несколько дней, Даниел крепко и спокойно спал.

Лаурент разбудил своего ученика в 7.30.

– Пора вставать, мой мальчик, – сказал он нежным, но решительным тоном. – У нас много дел впереди.

Он погладил лоб Даниела тыльной стороной ладони и побрел обратно на кухню. Кофе был готов, и Лаурент положил два ломтика хлеба в тостер. Даниел появился через пять минут. Потолок в кухне был низким, ему приходилось наклонять голову. Он выглядел усталым и изможденным.

– Твои глазные капли возле тарелки, – сказал Лаурент и налил кружку кофе с большим количеством молока.

Даниел поглощал еду, как голодный волк, а Лаурент осторожно грыз тост с маслом. Когда Даниел закончил, Лаурент убрал со стола.

Даниел одевался в спальне, пока Лаурент превращал прямоугольный стол в алтарь с распятием и свечами. Юноша не особенно обрадовался, когда увидел манипуляции Лаурента.

– Должны ли мы? – вздохнул он.

– Еще раз, мой мальчик. Мы не можем допустить ошибки. Сделай это еще раз для меня. Тогда я буду доволен.

На секунду Даниел закрыл глаза и глубоко вздохнул. Лаурент подал ему облачение – одну деталь за другой.

– Сперва стихарь, потом целуй крест на епитрахили.

Даниел не спорил. Он просунул голову в отверстие в ризе и расправил ее на руках и плечах, как опытный священник. Затем они провели ритуал. Он практиковался каждый день в течение последних трех месяцев.

Лаурент внимательно наблюдал и поздравил его, когда все было кончено.

– Отлично, мой мальчик. Никто ни о чем не догадается. Я в этом абсолютно уверен.

Пока Даниел курил, Лаурент взял среднего размера чемодан «Самсонайт» из гардероба и положил в него чистую одежду, нижнее белье, бритвенный набор, серебряную чашу, молитвенник, пару романов и полотенца. Он также упаковал джинсы, свитер и спортивные туфли – мальчик должен уйти в спешке, а клерикальной наряд будет привлекать слишком много внимания.

Они сели в «мерседес» в 10.30 и поехали в направлении Марш-ле-Дам. Поездка заняла не более десяти минут. Лаурент остановил машину чуть менее чем в полумиле от монастыря.

– Если все пойдет по плану, я заберу тебя отсюда в пятницу вечером, – сказал Лаурент. – И не забудь, что ты покинешь монастырь, если что-то пойдет не так. Но вряд ли такое случится. Я продумал все до мельчайших деталей.

Есть еще кое-что. В настоящее время в монастыре находятся четыре других гостя. Таким образом, каждый является потенциальным подозреваемым. Но я не думаю, что Бенедикт забьет тревогу.

– Будьте уверены. Я не подведу вас.

Лаурент приблизился и поцеловал Даниела в лоб.

– Я знаю это, мой мальчик.

Даниел вышел из машины и взял свой багаж с заднего сиденья, поднял руку, прощаясь, и быстро направился в сторону монастыря.

– Удачи, мальчик, – прошептал Лаурент.

Он следил за Даниелом взглядом, пока тот не скрылся за деревьями. Затем он вернулся к машине и, придерживаясь скорости тридцать миль, поехал в Намюр.

Даниел стоял у монастырских ворот немного сконфуженно, его обуревали разные чувства. «Монастырь де Вифлеем», – прочитал он надпись и повторил четыре раза. Монастырь восемнадцатого века окружала неестественная тишина. Не щебетали птицы, не нарушал тишину шелест листьев. Это была наименее надежная часть плана, но Лаурент отказался сделать исключение. А Даниел обещал, что не будет разочаровывать его.

Он позвонил и слушал, как улетает эхо. Он терпеливо ждал шагов, как признака жизни. Никто не открыл дверь. Даниел поставил чемодан и отправился на поиски другого входа.

Он мысленно повторял то, что сказал ему Лаурент: «Lеs Petites Soeurs de Bethleem»[19]19
  Маленькие сестры Вифлеема (фр.).


[Закрыть]. Орден был не таким давним. В 1950 году, во время торжественного провозглашения догмата о взятии в Небеса Пресвятой Богородицы с телом и душой в рай, шесть паломников были поражены необыкновенным даром благодати и приняли решение о создании нового монашеского ордена.

Первая община была основана во Франции. Единственной целью членов общины было приобщиться благодати Пресвятой Девы Марии в день почитания Пресвятой Троицы и ночью, в полной тишине и изоляции. Они черпали вдохновение от первых монахов, собравшихся в египетской пустыне в четвертом веке, разделяя повседневный уклад жизни в скитах.

Правила были установлены святым Бруно, который основал Картезианский орден в 1084 году в Картезиане близ Гренобля.

Правила отличались строгостью, и жизнь монахов была тяжела.

После десятиминутного ожидания, не найдя другого выхода, Даниел позвонил во второй раз. Ему страшно хотелось курить.

Еще через пятнадцать минут он позвонил не менее четырех раз, потом осторожно толкнул левую панель двери, и, к его удивлению, она оказалась незапертой. Скорее разочарование, нежели облегчение почувствовал он теперь, пробираясь внутрь с робостью коммивояжера. Дверь за ним закрылась с глухим щелчком.

Даниел стоял в абсолютно чистом коридоре монастыря. Пол сиял безупречным блеском, как поверхность шотландского озера. Стены были побелены, и янтарные лучи света проникали сквозь огромные прямоугольные окна, расставленные с равным интервалом. Уже второй раз за день сомнения дрожью пробежали по спине и воткнулись в мозг. Неужели они действительно имеют право на месть? Была Бенедикта невиновна, как другие?

Он осторожно поставил чемодан на землю. В одно мгновение пол наколдовал идеальное отражение. Безмолвие словно давило на него.

Даниел, сознательно желая прекратить это давление, стал шагать, громко топая, стараясь нарушить тишину, как сухую ветку под ногами крадущегося охотника, преследующего свою добычу. Но он не решился пойти далеко, а вышел и снова позвонил в колокольчик уже в пятый раз, ожидая на пороге полуоткрытой двери.

Минуты ожидания тянулись бесконечно долго, он стоял слишком растерянный, чтобы сдвинуться с места.

Два деревянных почтовых ящика украшали стену слева от него. На одном была надпись – «Для сообщений», на другом – «Для взносов». Он перестал понимать, сколько прошло времени, и решил сосчитать до ста. Если никто не появится, он просто вернется в Намюр пешком.

На девяносто восьми он вдруг услышал скрип петель. Белая фигура выплыла к нему из полутьмы коридора. Лицо сестры было частично скрыто большим платком. Она остановилась в десяти футах.

– Отец Феарехье, – представился Даниел мягким голосом, который, однако, удивил его самого громкостью. – Я здесь для четырехдневного уединения, – прошептал он. – Я получил уведомление две недели назад, что мог бы прийти сегодня.

Крошечная привратница кивнула, но ничего не сказала в ответ на слова Даниела.

Даниел почувствовал себя беспомощным инвалидом, который не в состоянии помочь тонущему в мелком рву ребенку. Лаурент тщательно изучал монастырские обычаи, но он не смог выяснить, как они приветствуют незнакомцев и как надо при этом вести себя. «Будьте терпеливы во все времена», – настаивал Лаурент. И Даниел ждал и кротко смотрел в пространство.

– Добро пожаловать, отец, – сказала наконец сестра.

По голосу было ясно, что она француженка и редко говорит по-голландски. Но она явно изо всех сил старалась произносить каждое слово правильно.

– Позвольте мне указать вам дорогу.

– Хвала Господу, – ответил Даниел, думая, что она процитировала стих из Библии. Меньше чем через пять минут она показала ему келью, в которой он должен был провести ближайшие дни, кухню, часовню и сад. Затем она отлучилась и вскоре вернулась, вручив две копии внутренних правил и распорядок дня.

– Если у вас есть еще вопросы, вы можете оставить их в ящике при входе, а ответ будет завтра под вашей дверью.

– Спасибо, сестра, – сказал Даниел. – Но есть несколько вещей, которые я бы хотел обсудить с вами, если можно.

– К сожалению, отец, наш разговор окончен. – Она развернулась и через десять секунд скрылась за углом.

Даниел был совершенно озадачен.

Келья была обставлена скромно: маленький альков с соломенным матрацем, столом и стулом. К счастью, окно выходило в сад, и вид был, безусловно, приятным. Монахини Вифлеема легко решили судьбу невзрачного участка земли, превратив его в одухотворенный рай.

Даниел внес свой чемодан, поставил на стул, открыл, выложил содержимое на стол и, стоя у окна, прочитал ежедневный график.

Месса в 17.30, таким образом, было еще немного времени, чтобы немного отдохнуть.

Лаурент упаковал несколько романов. «Чтобы не скучать, – сказал он и добавил: – Если ты не захочешь посвятить себя молитве».

Даниел выбрал более толстый из двух, объемом в девятьсот страниц, и стал тихо читать, пропуская строчки, затем снял обувь и поставил ее прямо на кровать.

Ван-Ин появился в участке в это утро в 9.30. Эффект от Мюзиньи, выпитого накануне, был как от крепкой дозы валиума. Он был словно после общего наркоза.

– Утро доброе, комиссар, – приветствовал его офицер в приемной с нарочитым акцентом жителя Брюгге и каким-то злорадством.

– Привет, Патрик, – отозвался задумавшийся Ван-Ин.

Ван-Ин почувствовал усмешку Гертса, его глумливый взгляд прожигал спину. Он инстинктивно повернулся, глядя удивленному полицейскому в глаза.

– Тебя кто-то укусил?

Патрик Гертс, по прозвищу Пароход, потел, как свинья, но хитро, притом застенчиво хихикал.

– Ну, что еще, – гаркнул Ван-Ин. Он очень не любил Гертса. Трусливого ублюдка, готового лизать Де-Ки, чтобы выслужиться.

– Де-Ки искал вас больше часа, – сказал он, усмехаясь. – Он звонил десять минут назад. И он совсем не в духе, чтоб мне провалиться. Вы же знаете, как он относится к выходным, – ухмыльнулся Пароход.

– У себя? – напрягся Ван-Ин.

Гертс кивнул:

– Уверен, если у вас со слухом все в порядке, вы слышите, как он нарезает круги в кабинете.

Ван-Ин поспешил наверх.

«Ублюдок, должно быть, узнал о радиообращении», – подумал он.

Ван-Ина коллеги считали уверенным в себе, не боявшимся идти против течения. Но свою репутацию ему было тяжело поддерживать. Ван-Ин не боялся огрызаться, но с Де-Ки было по-другому, совсем не так, как он бы хотел.

– Входите, – услышал он, постучав. Де-Ки стоял спиной к двери и смотрел в окно на Эксчендж-сквер.

– Я знал, что вы меня разыскиваете, – сказал Ван-Ин, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Сядьте, Ван-Ин, – бросил Де-Ки резко, не поворачиваясь.

Ван-Ин сел и нервно вытащил сигарету из мятой пачки.

– Я думаю, вы не видели сегодняшние газеты, – сказал Де-Ки, все так же стоя у окна, – вот они на моем столе.

Ван-Ин взглянул на них. Дегроф пестрил на всех.

– «Неизвестный алхимик отомстил ювелиру Брюгге», – прочел он.

– Читай, читай, – рявкнул его начальник.

– «Полицейские отчеты описывают инцидент как хорошо организованный акт мести одной из самых видных семей в Брюгге. Людовик Дегроф не самая темная лошадка в политических кругах. Для многих он воплощает христианскую народную партию, а кроме того, некий источник энергии, полезный проектам строительства в центре города».

Ван-Ин сложил газету и откинулся на спинку стула.

– Непонятно, где они взяли эту историю, – произнес он спокойно.

– Но вы знаете, что хорошо, просто отлично? То, что это не единственная проблема, – съязвил Де-Ки. – Разозлить Дегрофа вам удалось.

Голос Де-Ки звучал как-то необычно. Ван-Ину не хотелось ходить вокруг да около.

– Мы говорим о вчерашнем сообщении?

– То есть вы признаетесь? – поинтересовался Де-Ки сухо, левую руку он запустил в волосы.

– Я выполнял приказ прокуратуры, – заявил Ван-Ин.

– Помощник комиссара Ван-Ин. – Его обращение было необычным, он колебался. – Я надеюсь, что вы достаточно взрослый, чтобы понимать: вы должны были обсудить это со мной.

– Это были приказы прокуратуры, – защитился он. Это был его единственный аргумент.

– Таким образом, вы допускаете это, – сказал сухо Де-Ки, левой рукой продолжая возиться со своими волосами.

Де-Ки повернулся и впился взглядом в Ван-Ина, затем сел за стол напротив Ван-Ина и покачал головой.

– Я подумал, что ясно объяснил – это не для публики и что Людовик Дегроф не заинтересован в этом, любая информация об этом деле не для рекламы. Вам достаточно было поплясать под трубы прокуратуры. Они проглотят все, что мы им предложим.

– Но, комиссар, – не сдавался Ван-Ин, – заместитель прокурора сама собиралась сообщить СМИ о произошедшем, если умолчу я. И бог знает, что бы получилось тогда. Мы ограничили доступ информации по радио между семью и девятью утра. У меня не было выбора. Я думал, что короткое радиосообщение не имеет большого значения.

– И вы не правы, мой друг. Вчера вечером звонил прокурор. Если бы вы проконсультировались со мной, не было бы никакого радиообращения. А происшествие было бы замято. Забейте себе это в голову раз и навсегда, по непосредственной просьбе Людовика Дегрофа. Прокурор уверил меня, что госпожа Мартенс больше не будет поднимать шум, несмотря на ее так называемые полномочия.

– Боже мой, – пробормотал Ван Ин. Теперь он больше понимал.

– Я думал, вы умнее, – сказал Де-Ки, а его пальцы снова стали терзать голову.

Ван-Ин понял, что он не единственный, кто берет за горло Де-Ки.

– Даже мэр недоволен вашими действиями.

– Мэр! – воскликнул Ван-Ин.

Де-Ки склонил голову, оперся подбородком о руки.

– Мэр – социалист… если вы об этом подумали, забудьте! Людовик Дегроф своими щупальцами ворочает и в мэрии. Иногда мэр не имеет другого выхода, кроме как прогнуться под Брюссельский клуб, даже если он принадлежит к другой партии.

Де-Ки мог заметить, что Ван-Ин понимает серьезность ситуации, а также что, возможно, для него открывается больше чем надо. Помощник комиссара не был его лучшим другом, но иногда они должны были тянуть одну лямку.

– Вы имеете в виду, что время расследования необходимо сократить? – спросил Ван-Ин, все еще не точно понимая, что Де-Ки хочет сказать.

– Должен признать, что вы умеете понимать, Ван-Ин. – Де-Ки сложил тонкие губы в подобие улыбки. – Мне доходчиво объяснили, что у вас триста часов сверх того, что вам уже обещано, – сказал он безразлично. – На вашем месте я бы уже начал их обналичивать.

– Все триста?

– Можно сказать, что вы просто собираетесь передохнуть.

– Но это больше двух месяцев, – изумился Ван-Ин, быстро подсчитав.

– Два месяца, вероятно, слишком, – признал Де-Ки.

– Поговорим об этом в августе. Это несерьезно, комиссар. Что подумают другие? Я всегда беру отпуск в сентябре. – Ван-Ин почти просил.

– Конечно, я не могу на вас давить, – беспечно произнес Де-Ки.

Ван-Ин вздохнул. Все это спектакль. Де-Ки хотел напугать его всей этой дрянью, и ему это удалось.

– Но вы должны будете объясняться на совещании у мэра. Ну а мэр может тоже что-то и придержать. И если я не ошибаюсь, можно остаться без зарплаты, а я думаю, это не то, что бы вы хотели услышать сейчас, – добавил он, снова тонко улыбаясь.

Ван-Ин отказывался верить услышанному. Почти все проходит через полицию Брюгге, подумал он. Странное происходит каждый день… но это? Его живот свело, как будто он долго не ел.

– Выше нос, Ван-Ин. Это не конец света, – объяснил Де-Ки, глядя на залившееся краской лицо помощника. – Посмотрите на «светлую сторону». Два месяца отпуска. Я бы хотел оказаться на вашем месте.

– Я до сих пор не понимаю, какая собака здесь зарыта, – сказал Ван-Ин, не справляясь с эмоциями. Его отношение к шефу стало каким-то неопределенным. Де-Ки, однако, его смятение не волновало, он знал, что у Ван-Ина нет выбора.

Почувствовав бессилие, Ван-Ин сжал кулаки и ударил по столу. И отпрянул, когда шеф встал в стороне, сказав как-то по-отечески:

– Если б я занимался этим расследованием, мой добрый друг, меня бы также отправили в отпуск.

Ван-Ин спокойно покачал головой и подумал об идеалах, которые он принял в молодости и от которых отказался. «Долой классы, капитализм, – декламировали мы тогда. – А „сильные мира“ глядели и ждали, что мы перебесимся и получим от них работу». Дешевая тактика, но он никогда не думал об этом прежде. «И что бы получилось, – подумал он с горечью, – подними я тот же лозунг во второй раз? После всех этих лет пойти на риск и не добиться результата, лишь потерпеть неизбежное поражение».

– Давайте уже, – услышал он голос Де-Ки, – выпейте виски и возьмите путевку на Тенерифе.

Ван-Ин поднялся и покинул кабинет без слов.

Как только Де-Ки остался один, он набрал номер Дегрофа.

Даниел Феарехье провел свою первую тяжелую ночь на узкой и жесткой кровати монастыря, гадая, чем таким сестры набили матрац, чтобы сделать ночлег спящего на нем невыносимым. Иголки да битое стекло, предположил он.

Ничего не было в этом месте такого, что могло бы ему понравиться.

Ужин стал для него серьезным испытанием. Он прошел в кухню в 18.30, следуя полученному у монахини-привратницы графику. По пути никого не встретил, и, когда пришел, там было пусто.

Атмосфера в маленькой кухне что-то шептала ему, пахло дешевым мылом и черствым хлебом. Убранство кухни составляли шкаф, простая газовая горелка, в углу блестела безупречно чистая раковина, монотонность белой стены украшал одинокий кран, а кухонный стол заполнял оставшееся пространство.

Тридцать пронумерованных контейнеров стояли рядом на прилавке, пять деревянных – отдельно с левого края. На одном из них – листок бумаги с его именем и другие четыре с именами других гостей, сестры не прикасались к своим, по-видимому ожидая, что прежде их заберут столующиеся. По воскресеньям все ели в своих кельях.

В каждом прямоугольном контейнере было примерно четыре дюйма в глубину, и в каждый было положено несколько кусков грубого серого хлеба, миска, простой белый сыр и бутылка минеральной воды.

Даниел подождал несколько минут, но никого не увидел, неохотно вернулся со скромной едой в свой предназначенный угол. Он бросил контейнер на кровать, но через час голод его прихватил, и он съел все до крошки. Потом он спросил себя, что за Бог послал ему эту пищу. Повалившись на спину, он выкурил пять сигарет подряд и допил из фляги виски. Потом он набросал короткое письмо и бросил его в ящик для сообщений.

Ему было интересно, ответят ли сестры сразу же.

Он шел к передней двери, ступая босыми ногами. Ответа не было, как он и подозревал. Одевшись, он нервно слушал, как маленькое окошко мучит дождь. А серые облака невдалеке покоились на вершинах сосен.

– Может ли быть хуже? – ворчал он.

Навеянный дождем холод и муки голода заставили его дрожать. Он потянул тонкое одеяло, а потом набросил его на плечи, как плащ.

Он проспал, это было ясно. Служительницы Вифлеема уже начали свой день.

Проверив их график, он обнаружил, что пропустил заутреню в 4.45, на которую все уже поднялись. Они также, получив свой завтрак, употребили его в своих кельях. В колокола звонили в 12.00. День прошел без размышлений, вечерня была в пять пополудни, проходила в часовне. День завершился после обеда вечерним богослужением.