Текст книги "Дочь профессора"

Автор книги: Пирс Пол Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

9

На следующее утро Луиза, покинув родительский кров, направилась в другой, не столь фешенебельный район Кембриджа и остановила свой «фольксваген» перед маленьким домиком, укрывшимся в тени каштанов. Она постучала у парадного входа, подождала немного. Дверь отворила худощавая женщина лет пятидесяти.

– Здравствуйте, миссис Глинкман, – сказала Луиза. Женщина смотрела на нее молча.

– Вы не узнаете меня? – спросила Луиза.

– Луиза?

– Правильно.

– Ну конечно же, узнала, – сказала женщина.

– Я хотела, если позволите, спросить у вас, – сказала Луиза, – где теперь живет Дэнни?

– Вот здесь и живет, – сказала миссис Глинкман. – Входи, прошу.

Луиза вошла в маленький уютный дом, весь пропахший трубочным табаком доктора Глинкмана.

– Бруно, – сказала миссис Глинкман, подойдя к двери кабинета. – Это Луиза. – И прибавила, чуть понизив голос: – Пойди поздоровайся с Бруно, а я погляжу, проснулся ли Дэнни.

Луиза отворила дверь кабинета, в котором она так часто бывала года два назад, и, как всегда, приготовилась увидеть черные очки, скрывающие невидящий взгляд.

– Здравствуйте, доктор! – сказала она громко, чтобы он сразу понял, что это она стоит в дверях.

– Луиза? – произнес слепой ученый – грузный темноволосый мужчина, чуть постарше своей жены, и повернулся в кресле лицом к Луизе.

– Как поживаете? – спросила Луиза.

– Я-то? Да что ж, все по-старому. А как ты? Мы тебя давненько не видели.

– Я была в Калифорнии.

– В Калифорнии? Да, я слышал про это. – Голос его звучал грустно, как видно, ему уже все было известно.

– А теперь ищу работу, – сказала Луиза. – Вам, между прочим, не нужна секретарша?

– Еще как! – Он рассмеялся. – Если бы я только мог себе это позволить.

Луиза поглядела на груду книг для слепых, наваленную возле его кресла.

– Вы ведь по-прежнему преподаете? – спросила она.

– Да, преподаю… Как могу.

– Прекрасно.

– А Дэнни теперь занимается в семинаре у твоего отца… Взял его, хотя мальчик еще только на втором курсе. Это очень любезно с его стороны.

– Все говорят, что Дэнни очень умный, – сказала Луиза.

– Ну, хватит вам, – с притворно смущенным видом сказал Дэнни, появившись позади Луизы и засовывая рубашку в брюки.

– Это ты, Дэнни? – спросил доктор Глинкман.

– Я, папа, кто же еще.

– Замечаешь, Луиза, – сказал доктор Глинкман, – вот уже начинаю понемногу глохнуть.

– Неправда, папа, – сказал Дэнни.

– Ну, конечно, неправда, – насмешливо повторил отец.

– Прости, пожалуйста, если вытащила тебя из постели, – сказала Луиза, поглядев на взлохмаченные волосы Дэнни.

– Наш гений мог бы пойти далеко, – сказал доктор Глинкман, – если бы умел вставать чуточку пораньше.

– Уинстон Черчилль просматривал государственные бумаги, лежа в постели, – сказал Дэнни.

– И ты, значит, взял себе за образец Уинстона Черчилля? – сказал доктор Глинкман. – А я-то думал Че Гевару.

Дэнни покраснел.

– Пойдем выпьем кофе, – сказал он Луизе.

– А ты к нам заглядывай, – сказал доктор Глинкман Луизе.

– Непременно, – сказала Луиза. – Если вы не против.

Она прошла следом за Дэнни на кухню. Мать Дэнни, видимо, поднялась наверх или куда-то ушла.

– Можно я займусь завтраком? – спросил Дэнни.

– Ладно, валяй, – сказала Луиза и уселась за кухонный стол.

– Как ты живешь? – спросил Дэнни.

– Нормально, – сказала она.

– А по правде?

– Лучше, чем прежде, во всяком случае.

– Я огорчился, узнав, что у тебя все расстроилось с этим парнем… с Джесоном.

– Ничего, это к лучшему.

– Что, не получилось?

– Да, не получилось. – Луиза обвела глазами кухню: старый холодильник, газовая плита… – Хорошо у вас здесь, – сказала она. – Ничего не переменилось.

– Да, – сказал Дэнни. – С виду все по-старому.

– А не с виду?

Дэнни пожал плечами.

– Не знаю.

– Сам-то ты не изменился?

– Я стал старше.

– Это само собой, но идеи ты исповедуешь все те же?

– Они несколько видоизменились.

– Понятно.

– Ты живешь с родителями?

– Как когда. Я сняла квартиру в Бостоне, только… понимаешь, временами хочется пожить одной, а временами – нет.

– Понимаю, – сказал Дэнни.

– А ты меня просто изумляешь, – сказала Луиза.

– Чем?

– Из всех ребят, которых я знаю, ты единственный ухитряешься жить с родителями, и глотку вы при этом друг другу не перегрызли, и в сумасшедший дом никто не угодил.

– Мы тоже, случается, ссоримся, – сказал Дэнни.

– А тебе никогда не хотелось удрать от них? – спросила Луиза.

– Конечно, хотелось, – сказал Дэнни, – но вместе жить дешевле. И потом, мне кажется, отцу это приятно.

Мы с ним беседуем обо всем.

– Он не похож на других.

– Конечно. Он же слепой.

– Я не то имела в виду – он вообще не такой, как другие.

– Да, и у него есть, что сказать.

– Тебе повезло.

Дэнни с аппетитом принялся за бекон и гренки с кленовым сиропом.

– А твой отец… – начал он и замолчал, решив сначала прожевать. Потом заговорил снова – У твоего отца все получается себе наперекор, но, надо признать, что он пытается.

– Пытается – что?

– Понять, что нужно делать.

– А что же нужно делать?

Дэнни снова основательно набил рот, потом отхлебнул кофе.

– Видишь ли, он слишком увяз в этих бесконечных академических рассуждениях и дебатах при полном отсутствии какого-либо действия.

– Вот именно, – с горечью сказала Луиза. – Он ничего не делает, потому что не хочет никаких перемен. А разговоры – они ведь ему ничего не стоят.

– То же самое ты можешь сказать и про себя, – заметил Дэнни.

– Вероятно, ты прав, – сказала Луиза.

– Ну скажи… что бы ты хотела изменить?

– Самое себя… По крайней мере не быть собой. Я хочу освободиться от себя.

– Правильно, – сказал Дэнни. – Это тебе необходимо.

– Я хочу сделать что-то очень нужное и бескорыстное, – сказала Луиза и поглядела на Дэнни, который продолжал пить кофе.

– А вот я действительно намеренсделать кое-что нужное… но боюсь, ты назовешь это рассудочным своекорыстием.

– А что именно? – спросила Луиза.

– Бороться.

– Это хорошо – бороться. Но как и с кем?

– Господи, боже мой, это ты должна решить сама.

Выбор велик. Для начала можно выбрать кого и что угодно, лишь бы все всколыхнулось.

– Чтобы началась революция?

– Да.

– Я буду с тобой, Дэнни.

Дэнни поглядел на нее, держа чашку с кофе у губ.

– Ты уверена?

– Да.

– Я ведь говорю о настоящем деле, Луиза. Это не психотерапия для богатых маленьких невротичек.

– Да, конечно, – сказала Луиза, нервно глотнув, – да, я понимаю.

Дэнни поставил чашку и поглядел на часы.

– Между прочим, – сказал он, – ты пришла как раз вовремя.

– Вот как?

– Потому что через полчаса придет кое-кто еще из семинара, чтобы поговорить о том, что мы должны предпринять.

– А мой отец знает об этом?

– Нет. И не должен знать.

– Я-то ничего ему не скажу.

– Ни в коем случае.

– А твой отец знает?

– В общих чертах.

– А что он говорит?

– Он против.

– Почему?

– У него есть на то свои причины.

Луиза не стала больше спрашивать. Она ждала.

– Он считает, что это опасно, – сказал Дэнни.

– Мне кажется, он прав.

– Да, – сказал Дэнни, – то, что мы задумали, очень опасно. Но это важно, и это должно быть сделано.

10

Пришли те двое из семинара, кого ждал Дэнни, – Элан Грей и Джулиус Тейт. Последний, казалось, был ошеломлен, увидев здесь Луизу, и – так же, как и Элан, – искоса поглядел на Дэнни, когда тот предложил разрешить Луизе принять участие в их совещании. Однако ни один из них не мог привести сколько-нибудь основательных возражений, а Дэнни заявил, что он дружит с Луизой уже три года и ручается, что они вполне могут ей доверять.

После этого все четверо поднялись наверх, в комнату Дэнни, и расположились там – кто на постели, кто на подушках, брошенных на пол, а Дэнни сел на стул у своего письменного стола.

– Тебе слово, – сказал он Элану. Неуверенно поглядев на Луизу, Элан заговорил.

– Для меня очевидно следующее, – сказал он. – Нам теперь уже достаточно хорошо известно, как начинаются революции и как они побеждают, и все мы – по крайней мере все те, кто находится здесь, – согласны с тем, что революция не только желанна, но и необходима.

– Да, согласны, – сказал Дэнни.

Джулиус молча кивнул.

– Она необходима, – продолжал Элан, – не только нашему американскому обществу, но и как вклад в борьбу против международного империализма.

– Ты имеешь в виду Вьетнам? – спросила Луиза.

– И Вьетнам, – сказал Элан, – но также и Южную Америку и Африку… Везде, где только это удается, американский капитал распространяет свое влияние и стремится использовать природные ресурсы малоразвитых стран – полезные ископаемые, дешевую рабочую силу и тому подобное. Так вот, мы трое… вернее, четверо… решили, насколько я понимаю, перейти от отвлеченного изучения политики как науки к определенным политическим акциям: иными словами, мы рассматриваем себя как частицу материального исторического процесса.

Трое его слушателей кивнули головой в знак согласия.

– Повторяю, – продолжал Элан, – мы знаем, как возникают революции и как они достигают победы, потому что мы видели, что сделал Мао и что сделал Кастро, и мы читали у Мао, у Че, у Кастро, у Зиапа и Режи Дебрэ о том, какэто было сделано. Все, что от нас требуется, это – переплавить извлеченный из их опыта урок в тактику и стратегию, соответствующую нашим собственным специфическим условиям.

Элан говорил негромко, отчетливо, без запинок; трое более молодых членов совещания слушали его с глубоким вниманием.

– Крестьянская партизанская война Мао и Кастро в нашей стране примет форму городской партизанской войны. Городская беднота – вот тот садок, в котором будет ловиться наша рыбка. В отличие от крестьянства в сельскохозяйственных странах. Сьерра-Маэстру заменят улицы Бостона, Чикаго и Нью-Йорка.

– А ты считаешь, – спросил Джулиус, – что партизаны в городах могут быть так же неуязвимы, как был Кастро у себя в Сьерре?

– Да, считаю, – сказал Элан. – Если они пользуются доверием народа, Посмотрите на мафию. Даже эта паразитическая организация неуязвима, потому что итало-американская беднота лучше понимает ее и в каком-то смысле больше доверяет ей, чем правительству Соединенных Штатов.

– И не без известного основания, – сказал Дэнни.

– Разумеется, – сказал Элан. – Совершенно так же, как негры никогда не выдадут своего преступника белому полицейскому.

– Негры, – сказал Джулиус, – вот подлинные жертвы нашей системы. Разве они не должны быть привлечены к участию в революции?

Элан посмотрел на Дэнни.

– Не знаю, – сказал он.

– Иначе говоря, разве Сэм не должен был бы сейчас быть здесь, с нами.

– Не знаю, – повторил Элан. – А ты считаешь, что должен?

– Не вижу причины, почему нет.

– Негры сейчас заражены расовым шовинизмом, – сказал Дэнни. – Они не пойдут на союз ни с одной нецветной организацией и уж подавно не позволят собой руководить.

– Мы не можем не признать, – сказал Элан, – что в нашем обществе белые занимают доминирующее положение.

– Безусловно, – сказал Джулиус.

– Большинство негров – и, уж разумеется, Сэм – рассматривают классовую рознь как рознь расовую.

– А по сути правильно обратное, – сказал Дэнни. – В основе всех расовых проблем лежит классовая проблема.

– Вот именно, – сказал Джулиус, – с этим я согласен.

И по-моему, каждый должен принять это как основу политической революции.

– Да, скорее так, чем считать ее просто восстанием рабов, – сказал Элан. – Ты прав.

Луиза уселась поудобнее на постели Дэнни.

– Но с чего все начнется, я не очень понимаю? – спросила она.

– Это и есть главный вопрос, – сказал Элан, сцепив пальцы рук, – и именно его мы, в сущности, должны обсудить.

– Совершенно очевидно, – сказал Дэнни, – что революционная акция порождается революционной ситуацией; короче говоря, есть причина и есть следствие; но мы – мыслящие существа и отдаем себе отчет в наших действиях; следовательно, с одной стороны, революция возникает как стихийный взрыв, а с другой – это не совсем так, ибо молекулы действуют осознанно и потому могут не выполнить своей роли.

– Каким образом? – спросил Джулиус.

– Очень просто: по трусости или по лени.

– Но допустим, что вам удалось все это преодолеть и постичь процесс социального развития достаточно ясно, чтобы понять свою собственную ведущую роль в нем. Тогда практически на кого будет направлен первый удар…

– То есть революционная акция? – уточнила Луиза.

– Да, революционная акция. Если революционностьакции очевидна, тогда непосредственный результат ее не имеет большого значения, объект ее может быть даже случайным.

– Я что-то не понимаю, – сказала Луиза.

– Попробуйте взглянуть на вещи следующим образом, – сказал Элан. – Вы, или я, или Джулиус, или Дэнни, или все мы вместе не можем рассчитывать совершить сейчас революцию своими силами; с другой стороны, мы не можем ждать, пока каждый человек, живущий в Америке, придет к выводу, что революция необходима. Что же нам остается делать? Да что угодно, лишь бы сдвинуть дело с мертвой точки.

– Понимаю, – сказала Луиза.

– Значит, вопрос в том, что именно сделать? – сказал Джулиус.

– И это должно быть что-то из ряда вон выходящее, – сказал Дэнни. – Топать вокруг Гарвардской площади и выкрикивать лозунги – бессмыслица. Нам нужна революция!

– Присоединяюсь, – сказал Джулиус.

– Я лично считаю, – сказал Элан, – что это должен быть акт насилия под стать тому, что творит правительство во Вьетнаме.

– Я того же мнения, – сказал Дэнни.

У Луизы был озадаченный вид, и Элан, повернувшись к ней, попытался разъяснить свою точку зрения.

– Мы должны показать им, что отнюдь не собираемся шутить, – сказал он, – что на этот раз дело пойдет всерьез и это им не мыльные пузыри реформистов.

– Это должно быть воспринято как возмездие, – сказал Дэнни.

– Вы намерены убивать? – спросила Луиза.

– Да, – сказал Элан. – Убивать тех, кто убивает.

– Значит, убивать солдат?

– Они пешки, – сказал Дэнни. – А нам нужно сделать мат королю.

– Ты хочешь сказать – Джонсону? – спросила Луиза.

– Да.

Наступило молчание.

– К нему тебе никак не подобраться, – сказал Джулиус.

– Освальд достаточно близко подобрался к Кеннеди, – сказал Дэнни.

– Да, но с тех пор они стали осторожнее. Джонсон ездит в бронированном автомобиле, окруженный дюжиной охранников.

– Тут я согласен с Джулиусом, – сказал Элан.

– Наша акция должна увенчаться успехом. Лучше не браться за дело вообще, если есть опасность провала.

– Это несомненно, – сказал Дэнни.

– Логически мишенью для первого удара должен стать Джонсон – это напрашивается само собой, но именно поэтому, если наш выбор падет на него, это уменьшит наши шансы на успех.

Дэнни пожал плечами.

– Наверняка, – сказал он.

– Знаете, кто нам нужен? – сказал Элан. – Нам нужен человек, который воплощал бы в себе типические черты классового врага. Нам нужен не выскочка-деревенщина, как Уоллес, и не бряцающий оружием генерал, а кто-то из правительственных заправил, настоящий капиталист, а не простофиля, пляшущий под дудку капитала; мыслящая личность, а не слабоумный идиот; нам нужен человек, сознательно, с полным пониманием того, что он делает, взявший курс на развязывание империалистических войн за океаном и удушение свободы внутри страны.

– Ты хочешь сказать, – заметила Луиза, – что нам нужен кто-то типа Лафлина?

Элан задумался. И после некоторого колебания ответил:

– Да, кто-то типа Лафлина.

11

Джулиус и Луиза вышли из дома Глинкманов вместе.

– Подвезти тебя куда-нибудь? – спросила Луиза.

– Спасибо, подвези, – сказал он и сел рядом с ней в машину.

– Куда?

– Да куда угодно…

– К тебе домой или еще куда-нибудь?

– Пожалуй, лучше в библиотеку.

– А поесть сначала ты не хочешь?

– Неплохо бы.

– Тогда перекусим сандвичами.

Луиза поехала в сторону Гарвардской площади. Некоторое время оба молчали, потом Луиза сказала:

– Мне кажется, ты был не особенно доволен, увидав меня.

– Когда?

– Да у Дэнни.

Джулиус пожал плечами.

– Видишь ли… – начал он.

– Ну что?

– Понимаешь, мне бы не хотелось, чтобы ты была во всем этом замешана.

Луиза нахмурилась.

– Не женское занятие?

– Да, – сказал Джулиус, глядя через стекло на улицу. – Не женское.

– Пошел ты… знаешь куда.

– Ладно-ладно. – Он умиротворяюще погладил ее руку. – Понимаю. Можешь не объяснять. То, что сумею сделать я, ты сумеешь не хуже, а даже лучше.

– Не обязательно быть дюжим парнем, чтобы уметь спустить курок, – сказала Луиза.

– Нет, конечно, – сказал Джулиус, – только нужно быть очень хладнокровным.

– Хладнокровным, собранным, уверенным в себе.

– Вот именно.

– А у меня этого нет?

– Я не знаю. И во всяком случае, – он вздохнул, – меня ведь беспокоит не то, что ты не сможешь. Просто я считаю, что ты не должна.

– А почему, черт побери? Мне все это так же осточертело, как любому из вас.

– Да, но у тебя нет причин желать революции… коммунистической революции. И убивать Лафлина. Насколько я понимаю, он – друг вашей семьи.

– А может быть, я первый раз в жизни стремлюсь отрешиться от своего эгоизма.

– Может быть, – сказал Джулиус.

– Я хочу сказать, что вовсе не обязательно, черт подери, быть каким-нибудь умученным негром или мексиканцем, чтобы желать революции. Так или нет?

– Так, – поспешно согласился Джулиус.

– Ну тогда в чем дело?

Джулиус вздохнул.

– Ладно, – сказал он, – оставим это. – И, помолчав, добавил. – Может быть, я просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Гнев Луизы утих, и вместе с ним исчезло напряжение. В голосе ее внезапно прозвучала нежность.

– Пострадать можно не только от пули, – сказала она.

– Я знаю, – сказал Джулиус.

– Разве не для того мы все это затеваем, – спросила она, – чтобы избавить людей от страданий – мы же видим все, что творится вокруг?

– Да, конечно, – сказал Джулиус.

– А ты – разве не для этого?

– Да, конечно, – повторил Джулиус.

Он повернулся к ней с улыбкой и ласково провел пальцами по ее шее в тот момент, когда машина вливалась в городской поток.

12

Даже не потрудившись придумать какой-нибудь благовидный предлог для мужа и дочерей, Лилиан Ратлидж во вторник сразу после ленча села в автомобиль и отбыла в свой летний коттедж в Вермонте. Биллу Лафлину удалось завернуть туда на ночь по дороге из Вашингтона в Монреаль…

Уставшие от езды, они просто поужинали вместе и тут же уснули и только утром предались любви. Потом Лилиан, опираясь на локоть, лежала рядом со своим любовником, чувствуя себя совершенно опустошенной. Билл закурил сигарету. Лилиан приподняла рукой свою правую грудь, потом опустила.

– Я старею, – сказала она. Билл Лафлин поглядел на нее.

– Они у тебя в полном порядке, – сказал он.

– Я ощущаю свое тело, только когда я с тобой, – сказала Лилиан. – Все остальное время я о нем не помню.

– Это потому, что ты меня любишь.

Она ничего не ответила, только искоса поглядела на его грузное, волосатое тело.

– А ты замечаешь свое тело? – спросила она.

– Я слежу за весом.

Лилиан наклонилась и помяла руками его бедра.

– Не надо, сам знаю, что жирею, можешь не напоминать, – сказал он.

– Наши дети сказали бы, что мы омерзительны, – заметила Лилиан. – По мнению Лауры, всем, кому перевалило за тридцать, надо запретить заниматься любовью.

– Вот как?

– Может быть, тебе стоит предложить такой законопроект сенату?

Она рассмеялась, и Билл тоже.

– Как сейчас там? – спросила она.

– Где?

– В сенате.

– Да как обычно. Фулбрайт по-прежнему мутит воду…

– Понятно. – Лилиан отвела глаза от своего любовника. – Мутить воду будут всегда… до тех пор, пока идет эта война.

– Перед выборами всегда всплывает наверх все это дерьмо, – сказал Лафлин. – Эти чертовы кулуарные крикуны, радетели за мир…

– Как бы я хотела, чтобы она кончилась, эта война, – сказала Лилиан.

– Но, черт возьми, Лил, – вскипел полуголый сенатор, – война может окончиться лишь после того, как мы одержим победу.

Лилиан пожала плечами.

– Надеюсь, это произойдет не слишком поздно.

– В каком смысле не слишком поздно? – нетерпеливо и раздраженно спросил сенатор.

– У меня такое чувство, что все идет вкривь и вкось.

– Не можешь же ты сваливать на вьетнамскую войну несчастье, которое случилось с Луизой?

– Кто знает…

– Вот оно что? Какая же, логически рассуждая, может быть тут связь?

–  Логически– никакой.

Билл вздохнул, явно теряя терпение.

– У тебя ведь даже нет сына, – заметил он.

– Ну, а твой Бенни, кстати сказать, в колледже.

– Да, но рано или поздно ему придется отправиться следом за всеми. Мой сын, чтоб ты знала, не может увиливать от призыва. Да и не захочет к тому же.

– О, я уверена, что он не захочет.

– И Джинни тревожится.

– Могу себе представить.

Лилиан хмуро отвела глаза – она терпеть не могла, когда в постели упоминался кто-нибудь из супругов; да и Биллу это было не по душе, и, зная об этом, она сказала ему в отместку:

– Гарри тоже тревожится,

– А ему-то что?

– Луиза и Лаура… Да и то, что происходит вообще.

– Ну то, что происходит вообще, тревожит всех нас.

– Он стал какой-то странный в последнее время. Даже не обратил внимания, когда я ему сказала, что еду сюда.

– Вероятно, он уже примирился с этим.

– Очень может быть.

Оба помолчали, ожидая, когда исчезнет неприятный осадок, оставшийся от упоминания об обманутых супругах.

– А к черту! – сказал Билл, перекатываясь на бок, и поцеловал Лилиан.

Рука Лилиан снова легла на его тучное бедро.

Потом, чувствуя, что было бы иллюзорно ждать новой вспышки влечения, они начали одеваться. Когда Билл застегивал рубашку, Лилиан подошла к нему, положила на его плечо сцепленные пальцы рук и оперлась на них подбородком.

– Я все еще нравлюсь тебе? – спросила она.

– Ну конечно.

– Даже после всех твоих прелестных секретарш?

Он улыбнулся, понимая, что она только догадывается, но не может ничего знать наверняка.

– Даже после всех и каждой из них.

– Я не могу без тебя, – сказала она. – Никак не могу. Ты мне всегда нужен. Должно быть, это значит, что я люблю тебя.

– Я тоже. – Он завязал галстук.

– Когда мы теперь увидимся?

Он наклонился, достал блокнот из внутреннего кармана пиджака, висевшего на стуле.

– В ноябре в Бостоне у нас должен состояться этот пресловутый обед. Ты ведь тоже там будешь?

– Ну конечно, – сказала она. – И ты считаешь, что после десерта мы сможем спрятаться под обеденным столом, если скатерть будет достаточно длинной?

Билл усмехнулся.

– Надеюсь, – сказал он, – что мне удастся вырваться туда на день раньше. Мы можем встретиться в отеле, в баре.

– И подняться наверх?

– И подняться наверх.