Текст книги "Пробуждение сердца"
Автор книги: Пейдж Брэнтли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
6
Уильям Кенби отставил кубок в сторону.
– Я провожу его, – предложил он и, обняв Хью за плечи, направился с ним к двери. – Ты вел себя как подобает, – негромко сказал он, когда они оказались в передней. – Бог ты мой, как я нервничал! Ты очень похож на меня, каким я был двадцать лет назад.
Хью молча слушал его излияния.
Пройдя несколько шагов по коридору, они вошли в комнату, полную женщин. Королевский лекарь Кроул стоял у постели больной, подобно стражу. Он быстро оглянулся на вошедших, узнал Кенби, кивнул ему и так же быстро отвернулся, внимательно слушая двух юных фрейлин, склонившихся над его пациенткой.
Одна из фрейлин, светловолосая девушка, держала больную за руку и взывала с мольбой в голосе:
– Санча, милая Санча, это я, Мари. Посмотри, Алина тоже тут. Ты узнаешь нас?
Мари вновь и вновь повторяла эти слова вот уже целый час. Слезы блестели у нее на глазах. Наконец она вздохнула и опечаленно взглянула на Алину.
– Мы пришли навестить тебя, – заговорила Алина, обращаясь к больной, чье лицо было белым, как подушки, в которых она утопала.
Ответа не последовало. Но Алина не теряла надежды и продолжала, стараясь улыбаться и говорить весело:
– Королева шлет тебе привет. Она очень беспокоится, Санча, и молится о твоем здоровье день и ночь. Пожалуйста, скажи нам что-нибудь, Санча, – умоляла Алина уже сквозь слезы.
Госпожа де Куаси, окруженная горничными, стояла рядом и с холодным равнодушием наблюдала душераздирающую сцену.
Хью только мельком увидел между голов и плеч суетившихся женщин бледное девичье лицо в тени алькова. Слабая надежда на то, что удастся подойти ближе, развеялась, когда золотоволосая фрейлина с отчаянием вновь припала к руке Санчи. Он не понимал ни слова, потому что фрейлина говорила по-французски, но больная вдруг принялась метаться и стонать, и врач быстро выпроводил всех из комнаты.
Когда все выходили, Хью чуть приотстал и присоединился к отцу и хмуро глядевшему на больную врачу.
– Оказывается, леди никого не узнает? – спросил Хью, решив узнать, сколь тяжело состояние его невесты.
Из того немногого, что удалось увидеть, он заключил, что она безнадежна, и перспектива неизвестно сколько лет быть обремененным душевнобольной женщиной отнюдь не обрадовала его.
В передней было множество народа, и Хью пришлось повторить свой вопрос, заглушенный шумом, которым сопровождался уход госпожи де Куаси, ее слуг и рыдающих фрейлин. К тому же в коридоре скулила и лаяла маленькая собачка.
– Боюсь, что дело обстоит именно так, – удрученным тоном ответил лекарь. – Даже в наш просвещенный век человеческое сознание остается областью столь же непостижимой, как и во времена великих медиков древности: Галена и Гиппократа.
– Смотри на это иначе, – бодро ответил Уильям Кенби. – Нет худа без добра, по крайней мере, она не будет лезть в твои дела.
Тень улыбки мелькнула на губах Кроула.
– А знаете, он прав.
Хью пропустил их слова мимо ушей. Теперь он знал, что ожидает его.
– Какова же причина болезни?
– Кто может это знать? – пожал лекарь плечами. – Поначалу я считал, что несчастье произошло из-за того, что она упала и ударилась головой. Но теперь я просто не знаю, что думать. Безусловно, предрасположенность к душевному заболеванию всегда присутствовала, поскольку в леди течет кровь Валуа. Возможно, падение послужило лишь толчком для развития болезни, как в случае безумного короля Карла.
– Вы говорите, она упала и ударилась головой? – переспросил Хью.
– Ну да, ударилась, но не настолько сильно, чтобы повредить разум. В таких случаях отделываются обычно синяком.
Хью собрался было задать еще вопрос, но в прихожей их ждал Суинфорд. Все уже разошлись, только издалека доносилось слабое повизгивание собачки.
– Теперь, когда ты видел ее, – сказал Суинфорд, – нет ли у тебя намерения переменить решение? Если да, то сейчас самое время сказать об этом.
– Нет, – солгал Хью. Не мог он сказать все, что думал об этой сделке, не мог признаться, что сам себе отвратителен в роли жениха этой несчастной.
– Бракосочетание состоится завтра, тебя это устраивает?
– Вполне.
– В таком случае желаю покойной ночи, мессиры, – откланялся лекарь.
Какое-то время они шли по длинному коридору плечом к плечу, Хью и незнакомец, который был теперь его отцом. Не то чтобы Хью хотелось этого, просто случилось так, что им было в одну сторону.
– Да, приходится жениться на приданом, – философским тоном заметил Уильям Кенби. – Никто не осудит тебя, если заведешь любовниц.
– Как это делали вы, – не удержался от колкости Хью, не в силах подавить чувство возмущения.
– Не спеши обвинять меня, мой юный лицемер, – рассмеялся Кенби. – Если ты господин, находится много женщин, жаждущих прийти к тебе ночью и подарить свои ласки. Смею предположить, ты не откажешься от этого, как и любой другой на твоем месте. Ступай с Богом. Завтра поговорим еще.
– Покойной ночи, милорд, – вежливо ответил Хью, хотя с большим удовольствием послал бы Кенби к черту.
Наутро зарядил мелкий, нудный дождь. Когда в замковой часовне начали службу, к двери апартаментов Томаса Суинфорда примчался запыхавшийся Арно де Северье и начал стучаться, требуя, чтобы его немедленно впустили.
Поднявшийся с постели сонный Суинфорд вышел к раннему посетителю.
– Во имя всего святого, что еще случилось? Нет-нет, погоди, не говори. – Суинфорд рухнул в кресло. Лакей торопливо подал ему кубок, и Суинфорд сделал большой глоток вина. – Ну, так что стряслось?
Выразительным жестом де Северье протянул ему свиток.
– Я получил его! – торжествующе воскликнул он. – Согласие Изабеллы! Бракосочетание может состояться сегодня. Я говорю – сегодня, потому что лучше совершить его до того, как Изабелла передумает. Через несколько часов она будет на пути в Хэверинг. Во внутреннем дворе уже закладывают для нее карету.
– Болинброк отправляет ее в Хэверинг?
Суинфорд потер глаза. Он еще не вполне отошел ото сна и был раздражен, что его не поставили в известность. Однако он оценил всю своевременность решения удалить Изабеллу, учитывая, что вскоре в Вестминстере должен был собраться парламент, что распространялись слухи о бегстве Ричарда, идиотские сказки о том, как он обманул смерть, о попытке Болинброка убедить народ, что король умер, подсунув другое тело.
– Я тоже отправляюсь сегодня, еду в Вестминстерское аббатство, – сообщил француз, тем самым осторожно напоминая про обручение своей дочери. – Необходимо подписать кое-какие бумаги. Вы не можете представить, какие трудности приходится преодолевать, ведь моя дочь во Франции, а я в Англии. Это способно свести с ума. – Помимо прочего, де Северье как огня боялся скандала. – Я только тогда вздохну свободно, когда моя племянница благополучно выйдет замуж и уедет, – сказал он, вставая с кресла и направляясь к двери. – Если станет известно, что «заболела» и родственница де Северье, беды не избежать, – посетовал он и, уже находясь в дверях, спросил: – Вы уверены, что бракосочетание состоится сегодня?
Суинфорд постарался успокоить его:
– Все уже устроено, осталось лишь, чтобы священник произнес положенные слова. Не волнуйтесь, мой друг, завтра в это время юная леди будет ехать на север, и вы никогда больше не услышите о ней.
Суинфорд еще поздравлял себя с тем, как удачно все складывается, когда лакей вернулся в сопровождении Кроула, королевского лекаря.
– Итак, все устроилось как нельзя лучше? – проговорил Кроул, принимая от лакея кубок с вином. Обычно он не пил вина так рано, но сегодня было что праздновать.
– Да, все прошло, как я задумал. Теперь у нас одна задача: доставить невесту в часовню. Если мы не сможем этого сделать, бракосочетание не состоится. Она должна предстать перед священником и ответить согласием на его вопрос. Таков закон.
– Успокойтесь, Томас, я знаю, что делать. Я в совершенстве владею секретами всяческих снадобий. Не поможет одно зелье, применим другое, – самоуверенно пообещал лекарь.
В это время, через две комнаты от той, где разговаривали Суинфорд с лекарем, Санча очнулась в своем алькове. Ничего не понимая, она осмотрелась. Все вокруг было незнакомым: постель, комната, которая плыла у нее перед глазами. Она попыталась встать, но это у нее не получилось. Вдохнув поглубже, девушка усилием воли заставила рассеяться туман в голове.
Постепенно предметы в комнате приобрели устойчивые очертания. С огромным трудом Санча приподнялась на локте и ухватилась за зеленые бархатные занавеси алькова, потом подтянулась, села в постели и огляделась, пытаясь понять, где она очутилась.
В комнате не было никого, кроме толстой горничной, сидевшей на скамеечке подле камина. Женщина, казалось, блаженно спала, уткнув подбородок в грудь. Санча, сама не веря, что это у нее получается, осторожно подвинулась к краю кровати и опустила босые ноги на холодный пол.
От предпринятых усилий у нее задрожали руки и ноги, закружилась голова. «Где я?» – беспомощно спрашивала она себя. Никогда еще ей не приходилось испытывать такого ощущения нереальности происходящего. Казалось, ей снится какой-то ужасный, кошмарный сон, и она никак не может очнуться. Она не понимала, где находится, не помнила, как сюда попала.
Санча ошеломленно оглядывалась вокруг. Ей смутно припомнилось, что комната как будто знакома ей, вроде бы она уже бывала в ней или в другой, очень похожей, но тогда здесь толпилось много народа, неизвестных людей, которые смотрели на нее, что-то спрашивали. Ей припомнились голоса, много голосов, говоривших одновременно.
«Я в Лондоне, – подумала Санча. – Но где же Мари и Алина? И Мадам? Где королева?» Она опустила веки, борясь с подступавшей дурнотой. В глазах вспыхнули и завертелись огненные круги.
Вдруг к горлу подступила тошнота. Чтобы не упасть, Санча снова вцепилась в занавеси и несколько мгновений боролась с приступом слабости. Когда ей стало немного лучше, она неуверенно шагнула к двери. Одна мысль стучала у нее в голове: поскорее найти Мари и Алину. Санча знала: о чем-то очень важном ей нужно рассказать им, но о чем, этого она не могла вспомнить. Санча осторожно отпустила занавеси, но без опоры ей трудно было стоять. Ноги так дрожали, что она испугалась, что сейчас упадет.
С трудом она сделала шаг, и тут потолок над нею закачался. Тело, словно чужое, совершенно не слушалось ее; она крепко зажмурилась, мысленно молясь, чтобы головокружение прекратилось. Но когда снова подняла голову, все плыло у нее перед глазами. Санча взмахнула руками, пытаясь ухватиться за кровать, но встретила лишь пустоту.
Шум, произведенный падением Санчи, заставил дремавшую горничную проснуться. Глаза ее изумленно округлились, и с неожиданным для ее комплекции проворством она вскочила со скамеечки и закричала, зовя на помощь.
В комнату вбежали всполошившиеся женщины и, громко причитая, подняли Санчу и отнесли на кровать.
– Так-так, мадемуазель, не стоит прежде времени пытаться встать с постели, – произнес мужской голос. – Вы еще слишком слабы.
Санча смотрела на длинное, угловатое лицо, склонившееся над ней.
– Кто вы? – спросила она сквозь слезы. – Велите им отпустить меня. Я должна идти к королеве.
– Сначала, мадемуазель, вы должны набраться сил. Вы заставили нас поволноваться. – Он улыбнулся, взял ее за руку и присел на постель. – Вы не знаете, кто я?
– Нет, – всхлипывая, ответила Санча. – Прошу вас, помогите мне, я должна увидеть королеву.
– Конечно, вы увидитесь с нею, но в свое время. Я Кроул, королевский врач, и хотя вы, наверное, не догадываетесь об этом, я ухаживал за вами последние несколько дней. Были моменты, когда я даже опасался за вашу жизнь. Видите ли, вы были без сознания очень долгое время после того, как упали с лестницы. Вы помните, как это случилось?
Санча в замешательстве помотала головой.
– Не помните? – Он ободряюще улыбнулся. – Это не важно. Вам не следует волновать себя подобными мыслями. Вы нуждаетесь в отдыхе, чтобы восстановить силы к завтрашнему утру, когда состоится ваше бракосочетание.
Протестующий возглас вырвался из груди Санчи. Она не знала ни о каком обручении, ни о каком брачном договоре. Мадам Изабелла обещала оставить ее при себе.
Кроул вздохнул и, успокаивая девушку, похлопал ее по маленькой ручке.
– Вы даже этого не помните? Но молодого-то человека, надеюсь, не забыли? В бреду вы не раз повторяли его имя. Не правда ли, Дельфина?
– О да, мессир, много раз, – услужливо подтвердила толстая горничная.
– Он без конца навещал вас.
– Нет! Вы мне лжете! Мадам так не поступила бы. Она обещала, что не отпустит меня от себя.
– Королева сама выбрала молодого человека вам в мужья. Она осталась очень довольна вашим женихом, как, без сомнения, останетесь довольны и вы, мадемуазель.
Санча в ярости замотала головой, так что ее черные кудри разметались по плечам.
– Нет! Я вам не верю! Я должна поговорить с королевой.
– Боюсь, это невозможно. Мадам Изабеллу перевезли в более безопасное место, в Хэверинг. Прошу, выпейте это лекарство, оно вам необходимо.
– Нет, – отказалась Санча. – Я требую свидания с Мадам.
– Я уже объяснил вам, Мадам нет в Виндзоре.
В Виндзоре? Санча ничего не понимала. Разве она по-прежнему в замке? Она была в полном замешательстве.
– Тогда я требую свидания с моим дядей, де Северье. Я должна его видеть, пошлите кого-нибудь за ним!
– Непременно, мадемуазель. Но сперва выпейте лекарство, вам сразу же станет лучше.
Возможно, то, с какой настойчивостью, чуть ли не силой, он заставлял ее выпить снадобье, а может, приторно-сладкий запах жидкости заставили Санчу воспротивиться.
– Нет! – закричала она, взмахнула рукой, заслоняясь от него, и выбила чашку из его пальцев.
Лицо Кроула побелело от злости.
– Ах ты, дрянь! – бормотал Кроул, выкручивая ей руки. На его зов в комнату ворвались несколько слуг и набросились на Санчу. Скоро ее вопли смолкли, отчаянное сопротивление было сломлено. Множество рук держали ее, в то время как лекарь, за волосы оттянув ей голову назад, влил в горло отвратительную приторную жидкость.
Санча давилась, кашляла, пыталась освободиться, но безрезультатно. Через несколько мгновений глаза ее заволокло серым туманом, и она погрузилась в видения, оставаясь в сознании, но ничего не сознавая.
Позже, в гостиной, Суинфорд отчитывал врача:
– А если, представьте себе, нечто подобное произойдет, когда она будет в храме?
– Поверьте, Томас, через час она будет послушна, как агнец.
– Молю Бога, чтобы вы оказались правы, – хмуро сказал Суинфорд. – Это важно для нас обоих.
7
Хью проснулся задолго до рассвета. Сонно проведя ладонью по подбородку, он понял, что пора побриться. С кожаной сумкой через плечо он прошел в туалетную комнату, расположенную по соседству со спальней.
Дождевая вода по системе желобов стекала с крыши казармы в стоявшие здесь огромные каменные кадки. У одной из них нужно было только вытащить затычку, чтобы набрать нужное количество воды. Это было большое удобство. Единственным недостатком туалета было его двойное назначение, и, когда свежий ветер, особенно с севера, не проникал сюда, запах становился почти невыносимым.
Спотыкаясь в предрассветных сумерках, Хью нашарил светильник. После долгих попыток, сопровождаемых ругательствами, ему удалось наконец зажечь фитиль огнивом. Масла в светильнике было на донышке – горел, по сути дела, один фитиль.
В мигающем свете фитиля Хью достал из сумки отполированный металлический диск и нож с прямым лезвием, старательно установил диск, чтобы видеть свой заросший подбородок. Это столь же нудное, сколь и нелегкое занятие по удалению густой щетины, успевшей покрыть его щеки, дало Хью возможность мысленно вернуться к событиям последних дней.
Одним махом он заполучил поместье, аббатство и богатую жену. Сбылись его заветные чаяния, и это наполняло его пьянящей радостью. Но самым поразительным было то, что все решилось само собой, без всяких усилий с его стороны, свалилось в руки, как манна с небес. «Почему, за какие заслуги?» – не переставал удивляться он. Мысль эта терзала его, не давала покоя, неотвязно зудела в мозгу, как надоедливая муха. Возможно, недоверие жило у него в крови, было его наследственной чертой. В конце концов, ведь он был внуком лесничего, родился среди крестьян, обладал их простонародной хитростью и знал, что ничто в жизни не дается даром.
Почему же все-таки выбор пал на него? Эта мысль не шла у него из головы. Обычно такой «лакомый кусочек» берегли для фаворитов короля, которые честно служили ему или – что случалось чаще – помогали во всякого рода темных делах. Признаться, заключив сделку с Суинфордом, он тоже в какой-то мере поступил бесчестно, но вряд ли роль информатора, даже выполняемая усердно, заслуживала столь щедрой награды.
Оставалось предполагать только одно: все дело в леди де Северье. Ясно, что она была бременем – но только для своих близких. Почему же в таком случае Генри Болинброк – а здесь, несомненно, не обошлось без него – желает, нет, жаждет даровать состояние, положение, землю запоздало признанному внебрачному сыну относительно мелкого северного барона?
Хью вернулся в казарму; лицо его горело от холодной воды и безжалостного лезвия. Народ в большом помещении уже просыпался: всюду потягивались, почесывались, напяливали одежду солдаты; слышались приглушенные разговоры, шарканье ног, скрип кроватей.
Дождь снаружи прекратился, ушел дальше на восток, окрасив отсыревший пейзаж в унылые серые тона. На горизонте виднелись низкие тучи, ползущие по синюшному небу.
Хью не торопясь шагал к конюшне. Холодный бодрящий воздух раннего весеннего утра пощипывал кончики пальцев и свежевыбритые щеки.
Твердая земля нижнего двора ближе к конюшне переходила в вязкое месиво размокшей глины со следами лошадиных копыт. В длинном помещении конюшни еще никого не было, лишь пофыркивали в денниках лошади, да в одном из отделений двое молодых солдат кидали вилами навоз в двухколесную повозку.
Своего коня Хью нашел в дальнем стойле. Почуяв хозяина, высокий сильный мерин поднял голову и тихо заржал. Хью похлопал его по шее. Он любил своего коня, несмотря на его своенравный характер. Это было славное животное с красивой головой, мощной грудью, длинными мускулистыми ногами, в котором текла кровь арабских скакунов, пусть ее доля была и не слишком велика.
Конь был вороной масти, без единого коричневого пятнышка на морде или ногах, безупречно черный, лишь на лбу красовалась белая звездочка. Хью оседлал коня, поправил уздечку, вывел вороного во двор и не торопясь выехал из замка.
В «Веселой подружке» его уже ждали отобранные накануне люди. Хью угостил всех элем и, разговаривая то с одним, то с другим, исподволь приглядывался, решая, кто достоин наибольшего доверия.
Вскоре появился Мартин в сопровождении преображенной Алисы Вотсдаутер. Крепко сбитая, сиявшая чистотой, розовощекая Алиса в новом синем платье была, на взгляд Хью, больше похожа на приодетую крестьянку, нежели на настоящую горничную благородной дамы. Но, принимая во внимание состояние невесты и то, куда им предстояло отправиться, здоровье и сила девушки были очень кстати.
Большую часть дня они торговались с купцами и закупали одежду и провизию. Время шло; солнце поднималось все выше, заливая землю золотым сиянием, сверкая в лужах и подсушивая грязь на немощеных улочках города. После полудня совсем потеплело.
Хью собрал свой караван – людей, лошадей, повозки и коляску – на площадке позади рынка. Был уже вечер, когда он, оставив Мартина за главного в импровизированном лагере, вернулся в замок.
Только он стал заводить коня в конюшню, как на глаза ему попался паж отца, белобрысый мальчишка с глазами навыкате. Тот тоже заметил его и бросился навстречу.
– Лорд Кенби желает тотчас же видеть вас, – торопливо выпалил мальчишка, замерев возле стойла.
Хью кивнул, обратив внимание на оттенок настойчивости в голосе пажа. Ему уже начинала надоедать бесцеремонность Уильяма Кенби, его срочные вызовы, а может, дело было в самодовольной манере мальчишки, которая раздражала его. Так или иначе, но Хью не намеревался мчаться сломя голову по первому зову. Пока он спокойно расседлывал коня, мальчишка нетерпеливо топтался рядом, потом плелся следом за Хью, который, сняв седло, пошел вешать его на стену напротив денника.
Знай Хью, что его ожидает, он двигался бы еще медленней. В замке он оказался лицом к лицу с отцом и еще тремя людьми: толстяком портным и его подмастерьями.
Уильям Кенби не стал пускаться в долгие объяснения, он лишь бодро хлопнул Хью по спине и сообщил скороговоркой:
– Само провидение на нашей стороне. Маленькая королева согласилась. Она даст разрешение на брак, но только в том случае, если ты понравишься ей.
– Что вы говорите? – изумился Хью. – Я должен буду предстать перед королевой?
– Ну конечно же, – нетерпеливо ответил Кенби, подталкивая Хью в комнату, где множество слуг носились с кувшинами воды, заполняя большую деревянную лохань. В комнате нечем было дышать от клубящегося пара и щекочущего ноздри запаха мускуса и кипариса.
По всей комнате были разложены камзолы, лосины, башмаки, чулки; груды всевозможной одежды высились на сундуках и комодах. Портной с помощниками следовали за ним по пятам, о чем-то негромко переговариваясь. Казалось, они успели на глаз снять с Хью мерку, пока он входил в комнату, ибо тотчас же отобрали и предложили Хью несколько камзолов и остальную одежду нужного размера на выбор.
– Что, – обрел наконец дар речи Хью, – прямо сейчас?
– Да, чем скорее, тем лучше, – кивнул сияющий Кенби, пресекая возможные возражения. – Она еще ребенок. Можешь не стараться, от тебя не требуется вскружить ей голову, но лесть она обожает. Смею думать, ты знаешь, что нужно делать, чтобы понравиться юной леди. А теперь раздевайся и лезь в воду.
Хью медленно снял кожаный камзол, нерешительно взялся за тесемки льняной рубахи.
– Вы предлагаете мне надеть это? – спросил он, хмуро глядя на черно-красный камзол и широкие штаны, которые держал наготове толстяк портной.
Жидкие брови портного поползли вверх. Он повернул широкое, с двойным подбородком лицо к Уильяму Кенби и недоуменно возразил:
– Но это самый модный фасон, милорд!
– Только и годится для клоуна! – буркнул Хью.
– Черный и алый, да-да, – согласно кивнул Кенби портному. И, повернувшись к Хью, выразительно произнес: – Юная королева всех мужчин сравнивает с Ричардом Бордоским. Можешь поверить, я знаю, что говорю, – уверил он, уловив сомнение во взгляде Хью, и продолжил: – По общему мнению, наш Ричард был глупцом с замашками щеголя, тем не менее не стоит разочаровывать ее.
Пока Хью мылся, Уильям Кенби учил его, что говорить и как вести себя в присутствии королевы. К тому времени, как молодой человек вылез из воды, в голове у него шумело от бесчисленных наставлений. Лакеи бросились к нему с полотенцами, а лебезящий портной опрыскал и без того благоухающее тело Хью духами.
Наряженный в черно-алый камзол, тонкие шерстяные чулки и высокие башмаки, Хью чувствовал себя полным идиотом. От него пахло как от кокотки, и выглядел он как трубадур. Взглянув в зеркало, услужливо поднесенное портным, он лишь утвердился в своем мнении.
– Восхитительно! – объявил портной с чувством удовлетворения, и его льстивые помощники поддакнули, состроив слащавые мины.
– Привыкай, ты теперь граф, – фыркнул довольный Кенби и хлопнул его по плечу. – Не забывай, что я сказал о королеве. Не разговаривай с ней как с ребенком. Она ненавидит, когда с ней подобным образом обращаются. И не особенно подбирай выражения. Дядя твоей невесты, де Северье, одинаково свободно владеет и английским, и французским и горит желанием выдать племянницу замуж.
Слуга принес Хью его меч и ножны. Позади слуги в ожидании стоял портной, держа наготове алый бархатный берет в руках. Первой мыслью Хью было отказаться надевать его, но потом он решил смириться. «Какая разница, – сказал он себе, – я уже и так выгляжу глупее некуда».
В покоях королевы их встретила камеристка с миловидным лицом, бледным в неярком свете, и провела в маленькую комнатку. Здесь Хью поджидал невысокий человек в пышном платье, украшенном драгоценными камнями, который представился графом Арно де Северье, приближенным его величества Карла, короля Франции, и дядей злополучной леди де Северье. Граф был человеком средних лет, с печатью порочности на красивом лице и вкрадчивыми манерами, которые вызвали у Хью инстинктивную неприязнь.
– Вы более привлекательны, чем я предполагал, – заявил де Северье, окинув Хью оценивающим взглядом, – высокий, светловолосый и, – он взглянул пристальней, – с голубыми глазами, как она любит. Вы, несомненно, понравитесь королеве. Однако вы не должны забывать о любезной улыбке. Для Мадам внешность – это все. Видите ли, она всего лишь ребенок. Вы не говорите по-французски?
Хью признался, что не владеет французским. Его познания в нем были ничтожны и не шли дальше кое-каких сочных выражений, к которым ему, как солдату, приходилось прибегать.
– Это не имеет значения, – де Северье небрежно махнул рукой. – Я с удовольствием выступлю в качестве переводчика. Хотя должен вас предостеречь: при разговоре непременно будут присутствовать ее фрейлины. Они понимают английский не в пример лучше Мадам, так что взвешивайте каждое свое слово.
Камеристка, встретившая их, вновь появилась в дверях. Де Северье взял у нее лампу и отослал женщину назад.
– Идемте, – сказал он и вышел в полутемный коридор, ведущий в прямоугольной формы зал, одну из стен которого занимали изящные сводчатые окна.
Изабелла, королева-девочка, казавшаяся такой хрупкой в своем шелковом платье шафранового цвета, расшитом золотом и мелким жемчугом, сидела на резном кресле флорентийской работы, спиной к окнам. Позади ее кресла стояли две фрейлины. Не будь в ее осанке столько горделивого благородства, подумал Хью, она выглядела бы комично, как ребенок, изображающий взрослую даму.
На стенах пылали светильники, затмевая закат, догоравший за окнами. Хью слушал де Северье, который представлял его королеве, ни слова не понимая из его речи.
Королева ждала, когда он закончит, – маленькая, неподвижная фигурка в громоздком кресле. Наконец де Северье завершил свое витиеватое вступление, отвесил легкий поклон и шепнул Хью:
– Теперь вы, приветствуйте королеву.
– Мадам, Бог да пошлет вам доброго здоровья, – произнес Хью, чувствуя себя полным дураком.
– Добро пожаловать, мессир.
– Вы очень добры, мадам. Я явился к вашей милости с тем, чтобы сообщить о желании взять с благословения святой церкви в жены вашу прекрасную фрейлину Доминик де Северье.
Франтоватый де Северье, почтительно склонившись к девочке, переводил его слова.
Маленькая королева с чрезвычайно важным видом открыла было рот, собираясь заговорить, но запнулась, ибо едва не назвала свою любимую фрейлину ласкательным именем Санча.
– Доминик, – сказала она тонким голоском, – очень дорога мне. Я весьма огорчена случившимся с ней несчастьем.
Унизанные перстнями руки королевы неподвижно лежали на коленях, и лишь ее глаза, в которых отражалось пламя светильников, выдавали ее чувства.
– Приближенный моего отца сообщил мне, что вы осведомлены о случившемся с Доминик. Тем не менее вы поклялись взять на себя всю заботу о ней, обязались относиться к ней с добротой и любовью.
Де Северье осторожно прокашлялся и повторил ее слова по-английски.
– Мадам, я перед Богом поклялся в этом и снова клянусь перед вами.
Она метнула взгляд на придворного, потом в упор посмотрела на Хью.
– Мессир, не сомневаюсь, вам сказали, будто я всего-навсего ребенок и не слишком умна. Но я не настолько мала и не настолько глупа, чтобы поверить, что вы испытываете сколь-нибудь глубокое чувство к леди де Северье.
На мгновение в зале повисла напряженная тишина. Де Северье, который говорил по-английски с чудовищным акцентом, запнулся, едва начав переводить за королевой. Девушки, стоявшие за ее креслом, обменялись многозначительными взглядами.
У Хью потемнело в глазах. Конечно, девочка права. Что сказать в ответ? Он медленно перевел дыхание, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Заготовленные фразы почти насквозь лживы; он сам чувствовал, что его слова звучат неискренне, в лучшем случае, невероятно. Наконец он решился:
– Мадам, по отношению к леди де Северье у меня нет каких-либо недостойных чувств, но только такие, какие вправе испытывать мужчина к своей невесте. Я могу лишь, призвав Бога в свидетели, поклясться, что до конца дней своих буду нежно заботиться о ней и всячески оберегать ее.
– Мессир, – резко ответила юная королева, – как подсказывает мне печальный опыт, мужчины часто нарушают клятвы, которые приносят своему королю и даже – да-да – Богу. Почему я должна верить, что вы не забудете своего долга перед моей дорогой Доминик, не причините ей страданий, не промотаете приданого?
Де Северье сокрушенно вздыхал. Все шло не так, как он предполагал. Принужденно улыбаясь, он принялся что-то быстро говорить королеве по-французски, она отвечала ему, а тем временем фрейлины тихо шептались за креслом. Наконец одна из них, с прекрасными золотистыми волосами, наклонилась и что-то сказала королеве на ухо.
Де Северье в этот момент повернулся к Хью и повторил слова королевы. Стиснув зубы, Хью метнул взгляд на девочку, которой чересчур пышное платье придавало вид еще более хрупкий, на мрачные лица фрейлин. Ему стало ясно: королева считает его изменником, как всех придворных Генри Болинброка, предавших Ричарда. Это не явилось полной неожиданностью для Хью, в глубине души он боялся, что такое может случиться, но от этого его разочарование не стало меньше. Сердце его сжалось. Неужели он зашел столь далеко для того лишь, чтобы все, о чем мечталось: поместье, богатство, знатное имя, – в один миг развеялось, словно дым?
