Текст книги "Любовные позиции эпохи Возрождения"

Автор книги: Пьетро Аретино

Мы приведем кое-что из комментариев, помещенных под самими рисунками (не выправляя нумерации римского издания), особенно, где речь идет о народных наименованиях "позиций".

№ 17: "Кто эта крепкая ключница, что хватает и ведет жеребца, чтобы он быстро нашел расщелину между бедер, привыкшую раскрываться? Её предпочитает Пинелли, нанизанную и улыбающуюся".

№ 16: "Этот вариант несколько утомительный. Это игра ног, немало мешающая движению поясницы, а также – сила для сохранения равновесия, которое в финале рискует нарушиться. "Ножка" (позиция), которую советуем исключить из опытов".

№ 6: "Эта позиция зовется "на всаднике". Она удобна для женщины, которая упирается в мужчину и не должна поддерживать его тело и очень удовлетворяет мужчину, так как он может толкать орудие на весь объем, кроме того, что он может видеть вблизи волнение своей возлюбленной".

№ 18: "Этак позиция противоположна предыдущей. Она более спокойна для мужчины, но более приятна для женщины, которая держит его внутри, пока не почувствует нехватку в сильных движениях мужчины, толкающего[36]36
  свое оружие


[Закрыть] вплоть до конечной глубины".

№ 9: "Это знаменитая позиция "гашение свечи", практикуемая в борделях, где куртизанка, боясь бога, не желает знать имя и видеть лицо грешника, который ее соблазняет и развращает, не уважая и не любя".

№ 2: "Эта начальная схватка между желанием и мужчины и кокетством женщины, которая сама продолжает игру, выраженная Пинелли в высшей точке свидания. Лицо к лицу, вагина приоткрыта и манит, а член – прямой и твердый. Какая более удобная ситуация нужна для двоих юных и распаленных влюбленных?.. Он восторгается едва заметными складками цели, крепка держа копье, которое должен метнуть броском устремившегося за ним тела".

№ 15: "Тачка" – скорее игра, чем "любовная позиция", мы бы назвали: "крепкие запястья и поддающееся тело", точнее чем "тачка". Ложе не нужно для любовников, которые испробовали все и ищут чего-то еще более возбуждающего".

№ 4: "Требовательный и мудрёный юноша приглашает девушка заниматься эквилибристикой, поддерживая ее икрой ноги и прижимая за шею. Так ему нравится, и так он хочет. Она немного озабочена, но послушно подчиняется…".

№ 11: "…Это – "крепость". Нет ни одного незанятого отверстия, и каждый пользуется, по крайней мере, двумя из них. В наиболее привилегированном положении – дама, которая сверху, а та, что внизу, должна держать всю "крепость" во временной устойчивости, но утешительная ласка подруги ей позже отплатит за героическую стойкость…".

№ 14: "… Позиция названа "затычка", ибо минимум движений дано "птичке" в клетке, которая едва ее вмещает. Но экстатическое выражение лиц, глаза в глаза, губы к губам, не предполагает движений самостоятельных и внезапных…".

№ 3: "Скорее прелюдия, спокойная, без толчков; прикосновения и слова, поцелуи и исследования половых частей возлюбленного. Кровать уже приготовлена, но буря сближений отдалена, и отсюда приходит удовольствие от ласк…".

№ 7: "Наконец – библейское соитие, правильное, на ложе, и без всяких акробатических изысков, и, тем не менее, находка. Так проступали Адам и Ева на мягких папоротниках в Раю. Наверняка через девять месяцев женщина родит сына – плод любви".

№ 8: "По выражению, расслабленному и задумчивому, гравюра изображает две модели после любовного акта. Какое смущение мужчины и какая нежность заливает женщину! Легкая ласка, полнота благодарности – за магический момент любви".

№ 12: "Это – позиция "стыдливой". Девушка не хочет видеть лицо, желает, чтобы родились чувства. Или же хочет управлять этим опасным инструментом, не делая соучастником греха прекрасное лицо юноши?".

№ 5: "Эта гравюра с ошибками и в деталях, и в распределении освещения. Жаль, что оба лица милы, и поза ожидания удалась хорошо".

№ 13: "Демонстрация геркулесовой силы: ходить по комнате с дамой… насаженной на член. Гордая хмурость не оставляет никакого сомнения: "Теперь, когда я тобой овладел, больше тебе не мягко[37]37
  мое


[Закрыть] копье".

№ 10: "Спальня стала палестрой, цирком, кузницей: пока силы открывают новые пути эротизму. Заставляют подумать о Леонардо да Винчи, во время своих ночных бдений изобретшим эту "лодочку без дна", который правит с опытностью и легкостью такой мускулистый деревенский мужик…"

№ 19: "Эта "овечья позиция" заключает папку Пинелли. Среди знатоков закралось сомнение – не изображено ли здесь соитие в зад? Надо было бы спросить у дамы, поскольку она выглядит не очень довольной".

Можно отметить, что "любовные позиции" Б.Пинелли обнаруживают заимствования у Д.Романо: ср. № 15 и "фигуру Аретино № 11". Такая "позиция" с именами Вакха и Ариадны есть среди эротических гравюр А.Карраччи.[38]38
  P.Frischauer, Weltgeschihte der Erotik, 2, p.260


[Закрыть] Позиция серии Пинелли № 11 («Крепость») соответствует рисунку Д.Романо.[39]39
  P.Frischauer, Weltgeschihte der Erotik, 2, p.297


[Закрыть] Позиция Пинелли № 10 выражает идею, высказанную Аретино.[40]40
  Аретино. Рассуждения Нанны и Антонии, с.73


[Закрыть] Позиция № 12 – у того же Аретино.[41]41
  Там же, стр. 95


[Закрыть] То есть, Пинелли отнюдь не порывает с теми находками, которые сделали в эротической гравюре мастера XVI века. Конечно, все его типажи порождены эпохой романтизма.

Выше мы совсем обходили вопрос, насколько самостоятельны были мастера Высокого Возрождения. Создавали они свои серии с нуля, были ли у них предшественники? Да, были. Античный мир знал похожую литературу: дидактико-эротические сочинения с иллюстрациями. Они не дошли до нас в чистом виде, но традиция сохранила достаточно непрямых сведений и они были известны и штудировались в Италии в эпоху Ренессанса.

Афинский комедиограф Аристофан[42]42
  V в. до н. э.


[Закрыть] в своей комедии «Лягушки» дает сцену спора между драматургом старой школы Эсхилом и представителем новой драмы Еврипидом. Порицая своего молодого коллегу, Эсхил бросает ему упрек:

 
Такие вещи пишешь ты,
А наши смеешь порицать?
На двадцать поз Кирены все
Твои похожи песни.
 

[43]43
  Аристофан. Лягушки. Ст. 1325–1328. Пер. с. Ю.Шульца


[Закрыть]

Число "любовных позиций", которые знала гетера Кирена, даже превосходит количество "фигур Аретино"! Микеланджело Бьондо в поэме "Куртизанка Анджития"[44]44
  1540


[Закрыть] говорит о «двадцати любовных позициях Кирены».

С острова Самоса была родом гетера-поэтесса Филенида.[45]45
  IV в. до н. э.


[Закрыть] Ей приписывалось дидактико-эротическое сочинение, реальным автором которого был софист Поликрат. Недавно в Египте найден папирус с её эротическим произведением. В Греческой Антологии есть две её эпитафии:

 
Я, Филенида, женщина с дурной славой,
Здесь обрела покой на склоне лет долгих.
… Я не была продажной и на блуд падкой,
Афинский Поликрат, хитрец и лжец тёртый,
Что написал, то написал. И пусть; я же
Не знала и не знаю о делах этих.
 

[46]46
  Греческая эпиграмма, СПб, 1993, с. 50


[Закрыть]

Об Элефантиде[47]47
  II в до н. э.


[Закрыть] известно несколько больше. Это – женщина-врач и автор иллюстрированных трудов по косметике и эротике. Особенно популярна была её книга стихов, вышедшая под псевдонимом Астианасса «О положениях в любви», что-то вроде греческой «Камастуры». Она получила большую популярность в Рима I века. Как образцовое дидактическое руководство по эротике её приводят сатирик Марциал и поэт, автор одной из «Приапей». Историк-биограф II века – Светоний Транквилл – в жизнеописании императора Тиберия пишет о его образе жизни на о. Капри, куда тот на время удалился из Рима: «Свои различного вида спальни он украсил картинами и изваяниями самого непристойного содержания и снабдил сочинениями поэтессы Элефантиды, дабы к услугам всякого, предававшегося там любовным наслаждениям, был образец предписанного способа».[48]48
  Светоний, Жизнеописания двенадцати цезарей. Тиберий, 43


[Закрыть]

Имена Элефантиды и Аретино соединяют вместе Брантом и драматург Бен Джонс. В своей комедии "Алхимик" последний заявляет:

 
Ты б хотел наполнить
Мою овальную залу
Картинами вроде тех, что Тиберий
Взял у Элефантиды, а угрюмый Аретино
Холодно им подражает[49]49
  L.Lawner, I modi, Milano 1984, p.34


[Закрыть]
 

Ариосто в комедии «Подменённые» (1529) пишет:

 
Мои же предположения не схожи
С теми древними, которые Элефантида
В различных актах, формах и позах
Оставила в картинах; и что затем обновлено
Было нашими, в Риме, и отдано
На красивых таблицах, но постыдных,
В печать, чтобы все имели их копии[50]50
  L.Lawner, I modi, Milano 1984, p.42


[Закрыть]
 

Брантом пишет: «Можно прочесть рассказ о знаменитой куртизанке из Древнего Рима по имени Элефантида, которая придумала и описала такие способы любви, что самому Аретино за ней не угнаться; многие знатные дамы и даже принцессы, склонные к распутству, изучали сию прекрасную книгу, словно Библию. Вспомним также об известной сирийской блуднице, прозванной „Дюжина вывертов“ за то, что она изобрела двенадцать изощреннейших способов доставить мужчине порочное и жгучее наслаждение».[51]51
  Брантом. Галантные дамы, с. 42


[Закрыть]

Греческие расписные вазы V в. до н. э. и эллинистические рельефные сосуды[52]52
  III–I вв. до н. э.


[Закрыть] сохраняют следы иллюстраций из эротических трактатов Филениды и Элефантиды, позже – римские светильники, аретинские кубки и тессеры, перенимают эстафету греческой эротики. Поэт Овидий, автор эротической поэмы «Наука любви», видимо, пользовался сочинениями своих предшественников, хотя их имен и не упоминает.

Итак, у П.Аретино и Д.Романо были античные предшественники. И оба в соавтора были в курсе того, что их «любовные позиции» отнюдь не первая в мире работа в этом направлении.

В России широкая публика мало знакома с Аретино. До сих пор только две его пьесы "О придворных нравах" и "Философ" были опубликованы в сборнике "Комедия итальянского возрождения".[53]53
  1965


[Закрыть] Лишь в 1995 году появились в переводе его знаменитые «Рассуждения Нанны и Антонии». Издавая ныне «бесстыдные сонеты» Аретино, мы заполняем зияющую лакуну в знакомстве с этим выдающимся писателем, табуированным в России. Сочинений Аретино не знали но репутация его здесь сложилась прочно: его имя – в ватиканских «Индексах запрещенных книг», библиографы помещали в раздел «порнографической литератур». Однако, Пушкин на заре XIX века был знаком с этим именем. В одном письме поэта 1823 года упоминаются «восемь аретиновых поз».[54]54
  Н.О.Лернер. Пушкинологические этюды. Звенья. М. – Ленинград, 1935, V, с. 122–125


[Закрыть] Итак, в руках читателя – второе из самых скандальных после «Рассуждений Нанны и Антонии» сочинений Аретино, которое не смогли, как ни старались, уничтожить ни светские, ни духовные власти в течении почти пятисот лет.

Пьетро Аретино в своих сонетах использовал простонародный язык, заимствованный на улицах, площадях и борделях. Мы помещаем здесь один из примеров подстрочного перевода:

 
Поскорей предадимся ебле, душа моя, —
Для того ведь и созданы мы. Не скрою,
Я влеком пиздою, ты – хуем, готовым к бою,
А без них весь мир не стоил бы ни хуя.
 

Издатели посчитали необходимым отойти в переводе сонетов от этого языка. В данном издании сонеты Аретино приводятся в авторском переводе петербургского поэта Алексея Пурина, который, сохраняя смысл в первозданном виде, сумел опоэтизировать отношения героев сонетов, снимая с них обвинения в «нарушении благопристойности».

I

 
М: Поскорей предадимся страсти, душа моя,
Ибо именно страсть предначертана нам Судьбою:
Я влеком твоим лоном, ты – удом, готовым к бою,
А без них за весь мир и медяшки не дал бы я.
Если б можно было сливаться за гранью небытия,
Заласкали друг дружку до смерти мы с тобою,
Посмеялись бы вдоволь над ерундою —
Той, что Еве с Адамом в раю внушила змея.
Ж: Ах, конечно, кабы они не съели,
Эти робкие воры, запретный плод,
Никого бы стыд не терзал в постели.
Но оставим пренья! Ворвись в мой грот:
Пусть взорвется сердце, чтоб в нем зардели
Те хмельные гроздья, что страсть несет.
М: Ах, душа моя! В этом славном деле
Я готов использовать кроме пушки,
Также мощные ядра моей игрушки.
 

II

 
Ж: Закинь-ка мне перст меж ягодиц, старикашка,
А уд проталкивай медленно, куда надо,
Закинь мои ноги на плечи себе – отрада!
А дальше рази напролом – ни к чему поблажка,
Поскольку возлюбленной это ничуть не тяжко,
Церковных причастий приятней сия услада,
А коли наскучит в эдеме, сойди до ада,
Ведь тот не мужчина, чья слишком степенна пташка.
М: Засуну разочек спереди, после – сзади;
И тут и там – лепота для уда,
И ты не останешься, убежден, в накладе
Ни этак, ни так, дорогая. Пускай зануда —
ученый листает тупо свои тетради,
Не ведая, где в мирозданьи таится чудо;
И пусть, умирая от зависти, – бога ради! —
Интриги плетет царедворец, а я не знаю
Верней сладострастья дороги к раю.
 

III

 
Ж: Всех сокровищ мира желанней грозный
Этот жезл, достойный самой царицы;
Драгоценность всякая им затмится;
Он дороже жилы золотоносной.
О мой жезл! Спаси же, пока не поздно —
Распали тот пыл, что во мне таится!..
Хуже нет, если ловчая ваша птица
Мелковата – и кажется клеть бесхозной.
М: Вы правы, моя госпожа! Тот воин,
Что ребячьим дротиком в чрево метит,
Ледяной лишь клизмы, подлец, достоин.
Пусть уж лучше мальчиков он валетит.
Только тем, кто крепко и щедро скроен,
Как вот я, жемчужина лона светит.
Ж: Это верно, но так женский пол устроен,
Что когда в одиночестве нам не спится,
Мы готовы вонзать в себя даже спицу.
 

IV

 
Ж: Ах, хорош! Ищи – не найдешь крупнее,
Покажи-ка его в настоящей силе!
М: Что ж, готов. Только сможете Вы снести ли
Сразу в норке – его и меня – над нею?
Ж: Речь твоя лепетанья детей смешнее!
Кто ж не жаждет, чтоб жжение утолили?
М: Но боюсь причинить Вам страданья… Или?
Ж: Стыдно слушать! Смотри, я уже краснею.
Повали же меня поскорее, смелым
Стань Марфорио, дерзостным стань титаном,
Овладей трепещущее-ждущим телом —
Пусть оно зайдется в экстазе пьяном;
И до костных тканей, по всем пределам
Разожги огонь в нем своим кальяном.
М: Разожгу – сейчас же займемся делом!
Уж скорей будет платье у Вас с изьяном,
Чем сомненье в лекаре столь умелом.
 

V

 
М: Эй, закинь вот так на плечо мне ногу,
Но узды моей не держи рукою.
Если хочешь править ты сей игрою,
Лучше двигай попочкой понемногу.
Коли конь на развилке не ту дорогу
Выбирает и скачет легко другою,
Он подобен плуту, ноне изгою —
Он ведь знает истинную, ей богу.
Ж: Не лукавь! Была б я последней дурой,
Отпустив узду, дав свободу змею;
Так что прямо мчись, жеребец каурый, —
Ибо сзади стала бы лишь твоею
Наша общая радость. И не спорь с натурой.
Делай дело – или слезай скорее.
М: Дорогая моя, о, не будь ты хмурой!
Я б с тебя не слез, даже если б вдруг мне судьба послала
Королевский зад на вершину фалла.
 

VI

 
Ж: О, поскольку считаю я уд твой чудом
И вкушаю его ненасытным лоном
Я хотела б, чтоб полностью стал ты удом,
Я же – лоном, и уд утонул бы в оном.
Ибо если бы удом ты был, я – лоном,
Ты бы голод лона насытил удом
И добыл бы уда безмерным чудом
Все соблазны лона, что дремлют в оном.
Но увы, я не стану всецело лоном,
Ты не станешь также всецело удом.
Насладись хотя бы вот этим склоном.
М: Ну а Вы насладитесь вот этим зудом —
Поглотите уд Вашим нежным лоном,
Я же лоно Ваше наполню чудом —
И тогда, моя госпожа, со стоном,
Станем мы наконец – я всецело удом,
Вы всецело лоном.
 

VII

 
М: Интересно все-таки знать, куда Вы
Собираетесь крепкую вставить пробку?
Ж: Неужели? А если, положим, в попку —
Разве ты откажешься от такой забавы?
М: О, Мадонна! Здесь все-таки Вы не правы,
Я скорей бы выбрал иную тропку,
Хоть на ней и чувствую себя робко, —
Но монахов слишком презренны нравы.
Впрочем, раз Вы склонны таким макаром
Нас принять – как гранды, то как хотите
Поступайте, главное – с должным жаром.
Ухватите свечку и поместите
В Ваш чуланчик. Капающим нагаром
Обжигаясь, тьму его осветите.
Поглядите, милая, я уж ярым
Полыхаю пламенем от одной раскачки —
Не сгорю ли я в настоящей скачке?
 

VIII

 
М: Пусть меня обзовут дураком – за дело:
Хоть и вся в моей, госпожа, Вы власти,
А мой уд – в Вашем лоне, но бурей страсти
Его сносит к попочке то и дело.
Пусть мой род терзают одни напасти —
Не желаю знать я водораздела:
Проникаю сзади я до предела,
Увлеченный свойствами этой пасти.
Ж: Что угодно делай. Вино и воду
Нам не спутать, но жажду и то и эта
Утоляют. Важно ль, с какого входа
Ты вошел – я похотью разогрета.
И все уды, что родила природа,
Не зальют во мне пожарище это —
Даже уды ослов и быков! И к тому ж порода
Ваша нынче склонна вот к таким уклонам;
Коль была б мужчиной, я бы тоже не тянулась к лонам.
 

IX

 
М: Для того я так над тобой нагнулся,
Чтоб, любя, твоим любоваться задом, —
Да и ты мой зад изучала взглядом;
Потому не думай, что я свихнулся!
Ж: Как не думать! Эта чужда усладам
Поза: если б уд твой и встрепенулся,
То на первой песенке бы запнулся.
Развернись-ка лучше, ложись-ка рядом.
М: Нет, судить, сударыня, погодите.
Пусть мой уд и слаб – я могу перстами
И устами тешить Вас, поглядите.
Вы сейчас, несомненно, сами
Наслажденья дивные ощутите,
Что не всем даруются небесами.
Вот тогда, моя госпожа, решите —
Ваш любовник стоящий ли мужчина.
Хоть и в слабом уде его кручина.
 

Х

 
Ж: Я хочу его вот сюда, где туже!
М: Вы меня ввергаете в грех Гоморры
И в услады пап, а у этой своры
Вкуса меньше, чем у навозной лужи.
Ж: Ну, скорей же суй! М: Нет, не суну. – Ж: Ну же!
М: Вероломны женские уговоры!
Или лоно вышло сейчас из моды? – Ж: Муже,
Прекрати сейчас же пустые споры!
М: Ладно, ладно. Ваше последним слово
Остается. И уд мой Вы в полном праве
Применить хоть для дела и столь дурного.
Ж: Так-то лучше! Вставляй его, к вящей славе.
Нет, поглубже! Поглубже засунь-ка снова…
О, товарищ мой, пастырь мой добрый, ave!
М: Вот он в Вас целиком – ощущенье ново?
Ж: О, как сладость горька, рай подобен аду —
Целый год я, пожалуй, теперь не сяду.
 

XI

 
М: Бедра пошире раздвиньте, отринув страх,
Дабы мой взор насладился эдемским склоном
Ягодиц и несравненным, прелестным лоном,
Перед которым сердца полегли во прах.
Расцеловать Вас, моя дорогая, ах,
Страстно хочу, и Нарциссом кажусь влюбленным
Я себе – юным, преображенным
Зеркалом этим, что жадно держу в руках.
Старуха: Ах, блудодей! Погляди, набежала тучка.
Ну погоди, приложу я тебя ухватом!
Да и тебе пару ребер сломаю, сучка!
Ж: Ох, испугались-то как мы твоим раскатам —
Прямо трепещем, так нас устрашила взбучка!
Стерва безоносая, шла б ты к чертям рогатым!
Тоже мне – глянь на нее, мой любимый, – штучка…
Я же пчелой зависаю над жадным бутоном
Уда, его предвкушая с жужжаньем и стоном…
 

XII

 
Ж: Глупый Марс! Ты, как мул в загоне,
Спишь на сене, вроде калеки.
Разве этак молятся, веки
Опустив, Венерину лону?
М: Я – не Марс, я – Эрколе Рангоне,
Ну а Вы, Вы – Анжела Грека;
И была б под рукою моей рибека,
Я бы спел Вам свою канцону.
Но и Вы, госпожа-супруга,
Потакайте смычку всецело,
Напрягая струну упруго.
Ж: О, как сладко трепещет тело!
Но боюсь, мы убьем друг друга,
Если лук этот пустим в дело.
М: О, не бойтесь! Хранитель лука,
Купидон, наш сын, осторожен —
В храм Безделья им лук положен.
 

XIII

 
М: Дайте мне Ваш язык удержать немой,
Охватите чресла кольцом объятий
И, откинувшись сладостно на кровати,
Поглотите уд благодатной тьмой.
Ж: Ай, негодник, какой он во мне прямой,
Да и твердый – вот лучшее из занятий!
Обещаю его приютить и сзади —
И чистейшим потом отпустить домой.
М: О, спасибо, милая Лоренцина!
Но прошу толкать тогда и качать,
Как то часто делала Чиббатина.
Ж: Ах, сейчас я кончу! А ты кончать
Не намерен? – М: Кончу. Тому причина —
Вы. Ж: – Мне просто хочется закричать!
М: Так кричите, что ж тут! И я ведь чинно
Не могу, о господи, промолчать —
Я кончаю! Ж: – Кончила!.. – М: Вновь начать?
 

XIV

 
Погоди, постой, Купидон упорный,
Не тащи, ослище, свой воз упрямо!
Я хотел бы уд мой направить прямо
В лоно той, что скачет на нем проворно.
Но, увы, то в чистый цветок, то в сорный
Попадает он. Неужели срама
Не избегну – стоя, как мул, – и дама
Подвиг мой сочтет слабиной позорной?
Беатриче! И Вам в этой позе трудно.
Но, поверьте, мне во сто крат труднее —
Я собою жертвую поминутно:
Замирают члены мои, немея.
И когда б Ваш зад не сиял так чудно,
Я решил бы – кончить я не сумею
При попытке – тягостной, безрассудной.
Но желанней персика Ваши доли —
И крепят мой уд в его тяжкой доле.
 

XV

 
На того взгляни, кто свои желанья
Повсеместно в жизнь воплощает,
Кого ноша неги не отягощает,
Кто несет свой пыл страсти на закланье!
Не в лицеях это дается знанье,
Каждый сам его себе добывает.
Если плоть твоя наслаждений чает,
Не ленись, в любви приложи старанье!
Погляди: он жадно ее сажает,
От любви растаять вот-вот готовый,
И, уставший, отдыха он не знает;
Ибо этот способ – такой суровый —
Торопливо кончить не дозволяет,
Лишь рождает в них этот трепет новый —
Сердца радостью наполняет.
И в безмерном счастье, что теснит дыханье,
Пусть бежит по венам страсти полыханье.
 

XVI

 
Ж: Ты закинул ноги мои, чтобы в зад
Мне засунуть уд: будь же дерзок в деле
И горяч! Я на пол сползла с постели.
М: О, каким блаженством меня дарят!
Ж: Положи меня на кровать назад,
Или я умру, не достигнув цели…
Впрочем, я рожаю уже… детей ли?..
Ах, любовь жестокая ввергла в ад!
Ну, чего ж еще ты желаешь? – М: Страсти
Потакать! Устами уста замкни —
И моей во всем подчиняйся власти.
Ж: Зад жадней, чем лоно, до ласк, пойми, —
Как иначе жили б они в согласьи?
Уд поглубже, чтоб он не поник, воткни!
О сокровище сладострастья,
Отдыхать от тебя не хочу я – ведь
Мне пришлось бы тогда умереть.
 

Эпилог

 
Вы со всеми знакомы теперь по сути
Алтарями сладостных лон, ларцами
Победительных удов; узрели сами,
Как бессмертной любви предаются люди;
Изучили свойства всех тех орудий,
Что всегда исследуются сердцами,
Как в легендах, созданных праотцами —
Например, о Морганте и Маргутте.
И я верю, вы испытали счастье,
Прикоснувшись к вечноживым стигматам
Наслажденья, к его беспредельной власти.
И как в ноздри нам залетевший атом
Перца нас понуждает чихать все чаще,
Так и к вам в подштанники с ароматом
Этих сцен проникла часотка страсти —
И теперь она вам не даст покоя;
Я не вру – пощупайте их рукою.
 

* * *

 
Пусть мне скажут – дескать, сонеты удом
Пишешь ты, взволнованный женским лоном, —
Пусть! Я шлю их этим прекрасным лонам,
А не вам, чьи лица подобны удам.
Но хочу ответить я всем занудам:
Вы, уроды, лучше б прикрылись лоном
Или раз навсегда утонули б в оном,
Если вас не тронуть и этим чудом!
Впрочем, вряд ли будет чье благосклонным
Лоно к вам – тупым запасным занудам.
Чтоб не стать, как вы, непотребным удом,
Завершу на этом я оды лонам,
Оставляя вас на съеденье оным.