Текст книги "Избавление"

Автор книги: Петра Хаммесфар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Хаммесфар Петра
Избавление

Петра Хаммесфар

Избавление

Перевод c немецкого А. Тарасова

В привычном распорядке дня Гарри был один определенный момент, который он ненавидел больше всего. Он не просто ненавидел, он одновременно боялся его. Это был момент, когда Нина выходила из кухни в общую комнату, как правило, вскоре после того, как стрелка на часах переползала за восемь.

Гарри, по своему обыкновению, сидел тогда перед телевизором и пытался сосредоточиться на восприятии актуальных событий в мире. Нина к этому времени заканчивала мыть последнюю тарелку, особенно тщательно вытирала руки и начинала смазывать их кремом. И у Нины была ужасно раздражающая манера смазывать руки кремом. Провоцирующий и угнетающий спектакль, постоянная демонстрация трудолюбия, красоты, совершенства и власти.

По сути дела, положение было смешным. Они без проблем могли позволить себе держать домработницу. Но Нина категорически это отвергала. Многократно Гарри предлагал ей купить хотя бы посудомоечную машину. На это Нина отвечала только улыбкой.

– Да что ты, Гарри, это уже совсем ни к чему.

На самом деле это доставляло ей удовольствие. Ей нравилось рассказывать о том, что она успевала сделать за день, давала понять, что не позволяла себе ни минуты покоя, чтобы только как можно больше скрасить ему жизнь. Это последнее мытье посуды было для Нины триумфальным венцом ее насыщенного хлопотами дня.

Какое-то время Гарри внушал себе, что может избежать этого драматичного зрелища, просто выскочив из кухни и уставившись в телевизор. Как только Нина начинала собирать после ужина посуду, переносила ее со стола в раковину на подставку для сушки, Гарри вставал и со словами: "Пойду-ка посмотрю новости" ретировался в общую комнату. Но это ему не помогало. Нина разгадывала его замысел, как разгадывала все в его жизни.

Потом он сидел перед телевизором, в то время как на кухне с шумом лилалась в раковину горячая вода. Он глядел на картины войны и мира, в то время как Нина тщательно и осторожно опускала в горы пены чашку за чашкой, тарелку за тарелкой. И в то время как Гарри пытался вникнуть еще хотя бы в карту погоды, Нина уже заканчивала свою работу.

Он слышал, как она убирала посуду в шкаф. Он, вместо того, чтобы наблюдать за продвижением антициклона над центральной Швецией, косился на то, как Нина брала в руки маленькую зеленую баночку с кремом, отворачивала крышку, окунала внутрь палец. Он видел все это, потому что ему приходилось видеть это сотни, тысячи раз.

И потом, значит, Нина смазывала кремом руки, входила при этом в комнату, останавливалась в дверях и, как будто интересуясь, спрашивала, какую передачу Гарри хотел бы смотреть сегодня вечером. Она мило, почти нежно, улыбалась ему, мяла и растирала свои ладони, уверенно вгоняла большим пальцем крем в промежутки между пальцами, поочередно давила внутренней поверхностью одной ладони на тыльную поверхность другой, и не было этому никакого конца.

Гарри не мог сказать, почему эти, сами по себе безобидные, движения до такой степени вселяли в него панику. В этом ведь не было ничего необыкновенного. Нина очень следила за своей внешностью, и в конце концов делала она это только для него. От коллег по работе Гарри часто слышал в отношении своей супруги слова зависти, его в открытую называли счастливчиком.

А он день ото дня становился все меньше. Всякий раз, когда ему приходилось выносить на себе муки этого коварного ритуала, он чувствовал, что случись так еще три, быть может, четыре раза, и он совсем исчезнет. Просто растворится и улетучится, как те нежные облачка дыма от его сигареты, когда Нина распахивала окно.

Порой Гарри видел в своих мечтах, как он с размаху тычет Нину лицом в гигантскую банку с кремом, как замазывает ее рот и нос липкой, жирной массой, слой за слоем, пока Нина не задыхалась под ней. Потому что Нина не останавливалась только на одних руках. Она продолжала свою процедуру, когда около десяти направлялась в ванную.

Снова плеск воды, горы пены и медленно погружающееся в них тело. И эти трущие, мнущие, гладящие, массирующие руки. Они не пропускали под собой ни сантиметра кожи. Правильное, почти без морщин лицо. Шея, о которой она так часто сообщала ему, как об особенно чувствительном участке своего тела. Тонкие, покрытые легким загаром руки. Длинные, упругие ляжки. Плоский и для Нининого возраста удивительно подтянутый живот. Маленькая и, вероятно, только поэтому еще такая эластичная грудь. Спина, безупречная, как все в Нине. Выстроенные на столике под зеркалом, стояли они, все эти кремы и лосьоны, бутылочки, баночки, тюбики.

Нине было под сорок. Гарри был на добрых пять лет старше ее, в полном, так сказать, для мужчины расцвете лет. Нина была стройна и невысока. Когда Гарри стоял рядом с ней, все еще хорошо было видно, что он был на целую голову выше нее. Видный мужчина спортивного телосложения, с густыми, слегка вьющимися волосами и этим строго-выразительным мужским лицом, которое нет-нет да и притягивало к себе еще заинтересованные женские взоры.

В личном же плане картина была совсем иной, хотя чисто внешне Гарри не изменился. Он производил лишь более зрелое, чем двадцать лет назад, впечатление, выглядел серьезнее, степеннее, что ли, сделался спокойнее и тверже характером.

В ванной Нина пребывала около получаса. Когда она выходила из нее, на ее плечи был обычно накинут длинный, до пят, пеньюар нежно-розового цвета, который она даже не трудилась застегивать. Он свободно, балахоном, свисал на ней, распахиваясь как раз настолько, что Гарри мог видеть черный треугольник ее кружевных трусиков. Нина всегда спала только в одних таких трусиках. Они были черными или сиреневыми, бледно-зелеными или белоснежными. Это не играло больше никакой роли.

Стоя в дверях, Нина с обворожительной улыбкой спрашивала:

– Еще не устал?

И когда Гарри, едва двигая тяжелой головой, поднимался с кресла, она добавляла:

– Может, приготовить тебе чаю?

Что бы он не отвечал, она заваривала ему чай. Ромашковый, реже мятный, чуть подслащеный, до невозможности горячий. Всякий раз, когда Гарри входил в их спальню, его взгляд первым делом падал на дымящуюся чашку с чаем.

Нина уже вся потягивалась под тонкой простыней, с улыбкой, полной трепетного ожидания, глядела на него, следила за тем, как он снимал носки, как брал по краям брюки, чтобы аккуратно сложить их, складкой к складке. Если он не делал этого, то за него делала это она, Нина. Потом он лежал рядом с ней, переполняемый не поддающейся определению смесью ощущений, состоящей из страха, брезгливости и, возможно, даже отвращения.

Теперь Нина осведомлялась, как прошел его день. Предлагала помассировать ему застывшую шею, слегка "разрыхлить" затвердевшую мускулатуру его плеч. Это было ее стартовым сигналом, его сигналом тревоги. Ведь Нина не удовлетворялась только шеей и плечами, она то и дело застревала в нижних регионах, называла то, что находила там, своим маленьким другом. И если она не достигала нужной цели своими чрезвычайно искусными руками, то прибегала к помощи языка.

Для него это было сплошным мучением. Каждый раз Гарри чувствовал, как какое-то оцепенение охватывает его ноги, как оно поднимается все выше, переходит на бедра и таз, на грудь, пока наконец все его тело не застывало на простыне, точно деревянное.

При этом ведь было время, когда он мог наслаждаться стараниями Нины. Лежа на спине в совершенно расслабленной позе, он давал ей действовать по своему усмотрению, пока не наступал его желанный момент. И он считал себя счастливым. Почему сейчас все было по-другому, он и сам толком не знал.

Когда он начинал размышлять об этом, на ум ему приходили только какие-то мелочи. Детали их повседневной совместной жизни, доказательства трогательной Нининой заботы. Дымящаяся чашка у изголовья кровати, валериановые капли, которые Нина преподносила ему к завтраку, чтобы стресс в бюро не слишком сильно отражался на его сердце. Горячая ванна с травяными настойками, которую она приготовливала ему, как только у него появлялись малейшие признаки легкой простуды. Теплый компресс на голенях, когда его температура поднималась на одну или на две десятых градуса. Хлеб из немолотых зерен для бесперебойного, беспроблемного пищеварения. Диетический маргарин от повышенного содержания холестерина в крови. Нежнейшее, абсолютно обезжиренное филе цыплячьей грудки, растительная пища с ее балластными веществами.

И все эти мелочи постепенно похоронили под собой старого Гарри. От него осталась лишь этот безвольный мозгляк, который даже не мог больше спокойно смотреть на то, как его жена по окончании работы смазывает себе кремом руки.

Таково было положение вещей на тот момент, когда Гарри получил от фирмы приглашение на празднование Рождества в общем кругу коллег в одну из пятниц в середине декабря. За завтраком он сообщил жене, что, возможно, вернется сегодня домой позже. Нина приняла это к сведению со свойственной ей невозмутимостью. Она лишь накапала ему в стакан валерьянки на пять капель больше обычного. Потом она пожелала ему приятно провести вечер. И когда Гарри прощался с ней, она напомнила ему, чтобы на этой вечеринке он был осмотрителен в выборе закусок и напитков.

– Помни о своем желудке, – сказала ему Нина, поцеловала его в уголок губ и еще раз нежно провела рукой по его густым, слегка вьющимся волосам.

Гарри немного раздражало, что Нину волновал исключительно его желудок. От коллег он неоднократно слышал, что их жены имели заботы совсем иного рода. Возможно, то, что в связи с предстоящим праздненством их фирмы Нина и думать не думала о всяких секретаршах, стенографистках и тому подобных особах женского пола, говорило только о ее самоуверенности. Возможно, это также было связано с тем фактом, что Гарри почти не способен был больше реагировать на ее уверенно действующие руки. Нина никогда не могла бы подумать, что эта упорная неспособность реагировать объяснялась одной лишь банкой с кремом.

Как и в прошлом году, празднование Рождества проходило в загородном лесном ресторане, славившемся своей отличной кухней. Буфет с холодными закусками выглядел соответствующим образом. Атмосфера среди собравшихся была повсеместно радужной и непринужденной. Гарри чувствовал себя немного исключенным из общей массы, хотя одновременно с этим испытывал некоторое облегчение.

Твердо решив не получать от этого вечера ничего, кроме удовольствия, он стоял перед богатым набором изысканных деликатесов, держал в руке еще пустую тарелку и раздумывал, не порадовать ли ему свой желудок крошечной порцией салата из крабов. Нина так часто говорила ему о вреде для его желудка майонеза, что Гарри теперь и сам был убежден в этом. И когда он еще нерешительно стоял перед витриной и только-только собирался робко вытянуть вперед руку, как что-то толкнуло его в бок.

Голос рядом с ним произнес: "Оп-ля!" и волна какого-то липкого напитка низвергнулась на свежевыглаженные светло-серые брюки Гарри. Он стоял с пустой тарелкой в руке, смотрел на себя сверху вниз и не очень-то понимал, что произошло.

– О, извините, пожалуйста.

Голос звучал сравнительно молодо и беззаботно. И такое же лицо в его непосредственной близости пыталось придать себе выражение сожаления.

Гарри не знал ее, вероятно, она была из другого отдела. Он машинально дал ей от двадцати двух до двадцати пяти. Она была рыжевата, изящно сложена, миловидна, одета в юбку, едва достигавшую ей до колен и усеянную большим количеством матерчатых лоскутов так, что та раздувалась вокруг ее бедер, словно воздушный шар. Дополняла юбку очень смелая блузка. Однако в настоящий момент Гарри был совсем не восприимчив к каким-либо женским прелестям.

Липкое пятно на его брюках росло. Жидкость пропитала материал, и тот приклеивался теперь к бедру. Это было неприятное чувство. Запах мяты пронзительно ударял ему в нос, назойливым образом напоминая о вечерней сцене в спальне. И это почему-то страшно разозлило его.

– Посмотрите только, что вы наделали, – сказал он голосом, который сам почти не знал. Она еще раз извинилась, казалось, сделалась под его взглядом еще меньше, чем была на самом деле.

– Простите. Я вас не видела. Может быть... – сейчас она волновалась, производила неуверенное и какое-то трогательное впечатление, – может быть, это можно смыть.

И сразу вслед за этим она энергично схватила Гарри за руку, забрала у него пустую тарелку и потащила его за собой к одной из дверей.

– Идемте же, я быстренько помогу вам.

Непроизвольно Гарри дал протащить себя до двери, мельком увидел на ней стилизованную фигурку в юбке. Дверь открылась и тут же закрылась за ним, и он оказался стоящим перед рядом умывальников. Из одного отполированного до блеска зеркала на него смотрела его собственная, ошеломленная физиономия. Девушка отпустила его руку, выхватила несколько бумажных полотенец из держателя, слегка смочила их водой. Она робко улыбнулась ему, перед тем как нагнуться и начать тереть мокрой бумагой по его брюкам. После трех-четырех попыток светло-серый материал был весь усеян белой бумажной крошкой.

– Ч-черт, – ругнулась его маленькая помощница, поднялась и убрала со лба прядь волос. У нее был беспомощный вид, но это быстро прошло. Гарри не мог иначе, ее усердие прямо-таки навязало ему благосклонную улыбку.

Она бросила короткий, недоверчивый взгляд на дверь, через которую они вошли, затем посмотрела в сторону туалетных кабинок.

– Идите-ка туда, – распорядилась она, показав на одну из них. – Снимите там брюки и просуньте их мне под дверью.

Гарри и не думал выполнять это приказание. Однако малышка его забавляла. Действительно, это было странно. Казалось, женщины – все равно, сколько им было, двадцать лет или сорок, – все имели эту практическую жилку. И еще раз обдумав ее предложение, он не мог не признать, что в нем был свой резон. Как-никак они стояли в туалете для женщин. В любую секунду могла отвориться дверь. А о последующих разговорах за своей спиной Гарри вообще не хотелось думать. Поэтому он без лишних вопросов вошел в одну из кабинок, для пущей уверенности повернул защелку, снял свои влажно-липкие брюки и просунул их наружу, в просвет под дверью.

Кожа на его бедре была все еще липкой.

– Дайте мне сюда немного бумаги, – попросил Гарри, – только намочите ее, пожалуйста.

Почти мгновенно под дверью показалась ее маленькая рука, протянувшая ему три скомканных, влажных бумажных листа. Ими Гарри удалил мятный ликер со своей кожи и, более или менее успокоившись, присел на крышку унитаза.

Снаружи в одном из умывальников слышался плеск воды.

– Отмывается, – сообщила она ему облегченно. – Маленькое пятно, наверное, останется, но липнуть больше не будет. Я оплачу вам химчистку.

"Чудная малышка, такая сознательная, а никак не скажешь по ее беззаботному виду". Гарри представил себе, как она оттирает его брюки, ухмыльнулся, и тут в голове у него мелькнула одна мысль.

– Послушайте, если вы сейчас намочите мои брюки...

– Не волнуйтесь, – весело прервала она его. – Я уж как-нибудь их высушу. Здесь есть сушилка для рук.

Через несколько мгновений Гарри уже слышал равномерное гудение сушилки. Прошло еще пару минут, прежде чем он смог получить брюки обратно. За это время дверь в туалет открывалась не раз. И Гарри был рад, что предварительно заперся в своей кабинке.

На ощупь брюки были еще не совсем сухими. Но поскольку она решила: "По-моему, так будет нормально", он не хотел быть чересчур придирчивым. Нина, скорее всего, испугалась бы, что он простудится, вернувшись в таких брюках в зал. Она бы, наверное, стала настаивать на том, чтобы он тут же ехал домой. Но Нины здесь не было. Нина увидит пятно на брюках не раньше чем поздним вечером или же завтра утром.

После того как они вместе вернулись в зал, малышка больше не отходила от Гарри ни на шаг. Она была трогательна в своих стараниях возместить ему нанесенный ущерб. Она заметила, что он все еще ничего не ел. А в ассортименте закусок уже обнаруживались значительные прорехи.

Она критическим взором окинула остатки и стала наполнять для него тарелку. Пикантный салат, на вкус просто чудо, утверждала она, сама до этого попробовала. В противоречивых чувствах смотрел Гарри на полоски красного перца и маленькие луковицы в красном соусе. Его улыбка приняла несколько меланхоличный оттенок, когда он увидел, чем она дальше загружает его тарелку.

Кусочек копченого угря, филе форели, кружок жареной свинины. Гарри задался вопросом, вынесет ли все это его желудок. Но потом он с возрастающим аппетитом принялся есть и за этим занятием совсем позабыл о своем желудке.

– Кстати, меня зовут Хелен, – сообщила ему малышка между прочим.

– Гарри, – коротко бросил он, пережевывая мясо.

У них было так принято, что на праздненствах, устраиваемых фирмой, все коллеги обращались друг к другу по имени. Это способствовало атмосфере дружеского общения и не навязывало при этом никаких обязательств.

Хелен смотрела на него такими глазами, как будто он только что вручил ей орден.

– Из отдела кадров? – спросила она с ноткой недоверия в голосе.

И когда он еле заметно кивнул, она восторженно произнесла:

– Я о вас уже много слышала.

– Да ну? – вырвалось у Гарри удивленно.

Он совсем не мог представить себе, что о нем могли что-то рассказывать.

– Честно, – заверила его Хелен. – На днях я разговаривала с Бауманном. Вы знаете его, Бауманн из совета представителей. Вернее, не то, чтобы разговаривала. Просто случайно слышала, как он говорил о вас. Он был о вас очень высокого мнения. – Она рассмеялась. – Надо же, если бы я только знала, кому пролила на брюки ликер...

Она оставила фразу недоговоренной. Весь вечер она была рядом с ним. И она была такой свежей в своей непосредственности, такой искренней и душевной в своих манерах. Когда он танцевал с ней, она не отрывала от него своих лучезарных глаз. Потом она рассказывала о себе. Что она сейчас обустраивает свою маленькую квартирку. Что она до недавнего времени жила вместе с другом, но теперь они расстались, потому что он не хотел понять, что она тоже свободный человек.

– Да, именно так, – сказала она и чистосердечно посмотрела Гарри в глаза. При этом она постучала себя пальцем по крошечному участку оголенной кожи поверх выреза блузки. – Я же создана не только для того, чтобы стирать его носки или гладить его рубашки. Когда, спрашивается, он погладил что-нибудь для меня? Или, может быть, он хоть раз приготовил для меня ужин, когда я задержалась на работе? Ничего подобного.

Вот оно. Гарри заметил это не сразу, но в глубине его души происходил какой-то кардинальный поворот. Час за часом он мог слушать ее рассуждения о смысле и бессмыслии женской жизни.

– Что до эмансипации, так это все ерунда, – говорила она. – Будем откровенны, если дело вдруг дойдет до крайности, то кто тогда сможет дольше продержаться на плаву? Женщина! Просто мы привыкли сами заботиться о себе. Если потребуется, то мы сможем еще и зарабатывать себе на жизнь. Лично мне для этого мужчина не нужен. И тогда, спрашивается, зачем он нужен мне вообще? Чтобы стирать ему носки и гладить рубашки? Нет уж, спасибо.

В заключение этой тирады она спросила Гарри, не наскучила ли она ему своей болтовней. Она хихикнула, потупила взгляд.

– Когда я выпью, я всегда болтаю без умолку.

– Потрясающе, – пробормотал Гарри, и этим он имел в виду отнюдь не одно ее признание. На веки вечные он бы мог оставаться возле нее. Когда после двенадцати ряды присутствующих стали заметно редеть, он был крайне разочарован. Он как будто пробуждался сейчас от волшебного сна.

Она шла за ним по направлению к выходу. Свое пальто она свободно перебросила через руку. Гарри лихорадочно соображал, как бы ему ненавязчиво сделать так, чтобы она снова захотела с ним встретиться. Тут она спросила, не может ли он подвезти ее до города. В противном случае ей придется брать такси.

Потом она сидела рядом с ним в машине, свернув пальто на коленях. Хотя снаружи было довольно холодно, ее, казалась, переполнял какой-то жар. Она сдувала в сторону постоянно падавшие ей на лоб пряди волос, нагоняла на себя воздух картонной подставкой под пиво. Она была просто очаровательна.

Гарри то и дело искоса поглядывал на нее, улыбался ей. И, конечно же, он довел ее до самых дверей подъезда. Там она вдруг снова приняла неуверенный и беспомощный вид. Поблагодарила его за его труды, помялась и смущенно спросила, не хочет ли он еще зайти к ней на чашку кофе. Она опустила голову, потому что ее красивое личико при этом вопросе заметно подернулось красноватым оттенком. Гарри это умилило, он покровительственно улыбнулся. Выпей он сейчас кофе, так он всю ночь спать не сможет. Но об этом говорить ей было вовсе не обязательно.

И поэтому он лишь приподнял пальцем ее подбородок, приблизил к себе ее лицо и легонько прикоснулся губами к ее лбу.

– Может быть, в другой раз, – сказал он.

И она в восхищении смотрела на него, чуть приоткрыв губы, сочла, наверное, его ответ очень мужским и волевым. Она кивнула, тоже улыбнулась, облегченно вздохнула и довольно повторила:

– Может быть, в другой раз.

По дороге домой Гарри чувствовал себя легким и окрыленным. Что-то в его голове обособилось. Он только ухмылялся себе под нос. Хелен, значит. Что ж, будет сущим пустяком разузнать, в каком отделе она работает. И как только он будет знать это, все остальное уже пойдет как по маслу. Ему самому казалось, что прежний Гарри воскрес сейчас из мертвых. Как будто он сидит сейчас рядом с ним, толкает его в бок, приятельски щерится ему: "Вперед, старина! Не подкачай!".

Нина еще ждала его, встретила его поцелуем, который почти потерял для Гарри всякий вкус. На его губах все еще держался тот, другой, солоноватый привкус, едва уловимая смесь пота и остатков косметики.

Найти рабочее место Хелен было действительно пустяковым делом. Однако потом Гарри стал медлить в нерешительности. Он больше был не уверен в самом себе. Не знал точно, чего он хотел от этой девушки, и хотел ли от нее чего-нибудь вообще. Любовного приключения? Скорее, пожалуй, какого-то спасения. Он переждал еще две недели, обдумал ситуацию во всех деталях, прежде чем "случайно" столкнуться с Хелен в коридоре перед бухгалтерией.

Она поприветствовала его ничего не говорящим кивком головы. Со стороны могло даже показаться, что эта встреча ей неприятна.

– Привет, – сказал Гарри и тем самым вынудил ее остановиться. Он заранее хорошо подготовился к тому, что скажет. Небрежно и как бы между прочим спросил он:

– Не выпить ли нам кофе?

Она определенно не облегчала ему ситуацию. Сначала она сказала, что сейчас у нее нет времени. Потом стала искать другие отговорки. Но именно это ее сопротивление прельщало его. В конце концов он вырвал у нее согласие встретиться с ним во время обеденного перерыва. Он сказал, что будет ждать ее в маленькой закусочной за углом. Там они были не так на виду, как в их столовой, в которую Гарри все равно ходил очень редко.

Через каких-то полчаса они уже сидели лицом к лицу за маленьким столиком. Гарри в самом деле пил кофе, ел к нему хрустящую французскую булку, запеченную с шампиньонами, и ему хотелось только слушать Хелен, слушать и ничего больше. Но она едва раскрывала рот, сидела перед ним почти все время с опущенной головой и фиксировала взглядом содержимое своей чашки. Гарри ничего не оставалось делать, как брать инициативу в свои руки.

– Так я себе это не представлял, – сказал он.

– А как же? – Хелен даже не подняла головы, и ее голос звучал несколько агрессивно. – Знаю примерно, как вы себе это представляли. Сожалею, если мне приходится вас разочаровывать. Но для таких дел я вам просто не подхожу. Я не та, за которую вы меня принимаете.

И не успел Гарри опомниться, как она уже читала ему лекцию о мужьях, которые, ничуть не помышляя отрываться от своих жен, все равно обещают тебе звезды с неба, чтобы только добиться своего.

– Сколько можно этому верить? – сказала она и злобно сверкнула на него глазами. – Они рассказывают тебе одну и ту же старую басню о женах, которые их не понимают. Которые лежат в постели холоднее ледышек. И развод, конечно, невозможен. Ведь нужно думать о детях.

Договорив последние слова, она с шумом выдохнула воздух. У нее был очень серьезный вид, и это ей как-то не подходило. Против своей воли Гарри рассмеялся. Женщина за соседним столиком примерно одного с Ниной возраста посмотрела в его сторону. "Дура", – сверкнуло в его мозгу, после чего все его внимание было вновь обращено к Хелен.

– У тебя уже есть печальный опыт? – спросил он насмешливо.

Она резко покачала головой, категорически отвергая это предположение.

– У меня – нет, но на каждом шагу слышишь такие истории. Не хочу знать, сколько женщин воображают, что находятся в лучшем положении только потому, что они моложе. Это, конечно, соблазнительно: мужчина на высокой должности, с соответствующим заработком, щедрый, во всех отношениях опытный. Как тут не думать, что тебе достался счастливый билет. И часто забываешь, что там уже, оказывается, есть жена.

Ее палец рядом с чашкой едва заметно показал на Гарри.

– Вы женаты.

– Да, женат, – ответил он просто, – и мою жену никак нельзя сравнить с ледышкой.

При этих словах он опять не мог удержаться от смеха, потому что вдруг представил себе это милое создание в кружевном нижнем белье Нины.

– Детей у нас нет, – добавил он.

Хелен пристально посмотрела на него, нерешительно подняла чашку, но тут же поставила ее обратно, не допив кофе.

– Зачем мы сюда пришли? – спросила она.

Гарри неловко пожал плечами. Улыбнулся ей, точно хотел перед ней извиниться.

– Я и сам еще не знаю, – признался он, склонился над столом, неожиданно перешел на "ты". – Не могу объяснить этого ни тебе, ни себе. Может быть, это какой-то внутренний порыв. Я еще ни разу не помышлял о том, чтобы уйти от своей жены или изменить ей. Но я и никогда не говорил, что счастлив в своем браке.

– Бауманн сказал, – проговорила Хелен, запинаясь, – что ваша жена просто золото, предел мечтаний любого мужчины, такая работящая и такая красивая.

Гарри задумчиво кивнул.

– Тут Бауманн несомненно прав. Однако не он женат на ней.

После этого памятного разговора прошло еще три мучительных месяца. Они неоднократно встречались за это время. И раз от раза Гарри стоило все больших усилий, прощаясь с ней, ограничиваться одним только пожатием руки. Ночью он лежал без сна, разжигаемый фантазиями о том, как бы она вела себя с ним в постели. Но эти фантазии всегда оставались какими-то неоконченными. И потом, наконец, наступил долгожданный момент.

Сама ситуация представлялась в некоторой степени неприглядной. Может быть, именно поэтому она была для Гарри удовольствием особого рода. Уже за несколько дней до этого он нервничал, судорожно искал предлога для неизбежного "вернусь домой поздно". Он следил за Ниной глазами аргуса и его не покидало чувство, что по его лицу она догадывалась о его замысле. Позднее он говорил себе, что чуть ли не специально старался сделать так, чтобы Нина его разоблачила. Возможно, это помогло бы предотвратить более тяжелые последствия. Но Нина оставалась нежной и доверчивой. Нина была такой, как всегда, и в известном смысле она была ему сейчас неважна.

Это случилось в начале апреля, стоял довольно погожий день. В обеденный перерыв он увиделся с Хелен в закусочной и уговорил ее еще раз встретиться с ним сегодня после окончания работы. Он сам осознавал, что мог найти для этой цели другие средства. Все, что он говорил ей, чтобы только убедить ее, было дешевым и избитым. Что он любит ее. Что он без ума от нее. Что ему мало одних таких встреч с ней. Что она должна просто пожалеть его, если испытывает к нему хоть какие-то чувства.

И эти чувства Хелен испытывала, без сомнения. Когда она, около четверти шестого, села в его машину, она была меньше обычного, и тише. Она лишь спросила:

– Поедем ко мне?

Гарри покачал головой. Разумеется, квартира Хелен была бы идеальным местом. Он мог бы снять и комнату в отеле. Но у него еще с юношества оставалась одна неосуществленная мечта.

В те его годы машина и тихое, уединненное местечко были бы для любовной встречи раем на земле. К сожалению, у него тогда сначала не было машины, а потом у Нины появилась своя комната, в которой им никто не мешал.

Гарри вывел машину на загородную дорогу. Он ехал к старому, давно заброшенному гравийному карьеру, остановился в зарослях кустарника и выключил мотор.

Все еще такая маленькая и тихая, сидела она рядом с ним, смотрела прямо перед собой через лобовое стекло.

– Почему здесь? – спросила она.

– Тебе этого не понять, – сказал Гарри.

Он не мог не заметить, что она дрожит. Но спрашивать ее о причине у него не было времени. Он набросился на нее, как набрасывается голодный волк на овечку. Это было просто сильнее его, накопилось в нем за последние месяцы. Ему даже трудно было сдержать свое возбуждение настолько, чтобы она хоть немного могла почувствовать его в себе.

Однако все резко изменилось, когда она издала тихий болезненный стон. Тут он снова очнулся, стал нежным и терпеливым, уже полностью контролировал свои чувства. Медленно и осторожно он погрузился с ней в любовную негу.

Только в ходе дальнейших ласк он познакомился с ее телом. И совсем необычным удовлетворением наполнился он, когда увидел, что, несмотря на свою молодость, Хелен порядком уступала Нине. Ее бедра были более чем пышными. Ляжки тоже были подернуты легким жирком. Наверное, поэтому она постоянно носила эти широкие, раздутые юбки.

Ее кожа была несомненно слишком сухой и в некоторых местах даже шершавой. Боязливо она позволила ему исследовать пальцами каждое из этих мест. Она не сводила робкого взгляда с его лица. Только тогда, когда он склонился над ней, начал целовать ее с пылкой нежностью, она расслабилась, положила руки ему на затылок и детским голосом потребовала:

– Скажи хотя бы раз, что ты меня на самом деле любишь.

– Да, – только и ответил Гарри, – люблю.

Хотя этим вечером он вернулся домой почти на два часа позже обычного, Нина не спросила его ни о причине его задержки, ни о чем-нибудь еще. Она поставила на стол ужин, потом принялась мыть посуду, потом вошла в общую комнату и смазывала себе при этом кремом руки.

Словно завороженный, смотрел Гарри на экран, чтобы отогнать от себя то видение, которое вдруг ни с того ни с сего замаячило перед ним. Он увидел самого себя на кладбище, стоящим у открытой могилы. Внешне раздавленный горем человек, который внутренне ликовал.

На какой-то миг это придало ему такую силу, что он спросил себя, какая, интересно, реакция была бы сейчас у Нины на его признание. Я тебе изменил. Сначала смакуешь на языке каждое отдельное слово, а потом выговариваешь всю фразу. Но когда она показалась там, в дверях, со своими руками, он сразу же перестал об этом думать.