Текст книги "Русские идут! Заметки путешественника"

Автор книги: Петр Подгородецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Забегая вперед, скажу, что тех, кто сумел что-то купить в ГДР в товарном количестве, сильно шерстили на таможне. Немцы отбирали все, что было загружено сверх нормы, невзирая на лица. Например, приезжавший незадолго до наших хоккеистов актер Александр Калягин закупил «для родной тещи» дешевые немецкие колготки в количестве ста пар. Его тут же тормознули на таможне, и понадобилось вмешательство наших дипломатов, чтобы изъятый груз ему вернули (правда, через две недели и с уплатой пошлины).

Вторая ночь в лагере мюллеровских пионеров прошла не так спокойно, как первая. Испуганные дети в синих галстуках ходили по стеночке, а при виде советских хоккеистов, находившихся в нетрезвом состоянии и игривом расположении духа, предпочитали прятаться по камерам, то есть комнатам. Девочки вообще старались не появляться на «нашей» половине, но с любопытством подглядывали в щелки приоткрытых по такому случаю дверей. Воспитатели справлялись с ними с помощью понятных каждому русскому слов verboten[9]9
  Запрещено (нем.).


[Закрыть] и zur?ck.[10]10
  Назад (нем.).


[Закрыть] Часам к двум ночи, однако, все угомонились, и лишь батарея пустых бутылок, выставленная в коридор, напоминала о бурном праздновании победы над Германией в лице команды ADW.

Пробуждение коллектива от короткого и тревожного алкогольного сна сильно напоминало бессмертное произведение «Утро стрелецкой казни». Лежавшие в живописных позах тела издавали жалобные звуки. Кого-то уже тошнило в туалете, а Алексеич с Юрой Комаровым выпивали заныканную для такого случая маленькую бутылочку виски. Через час, однако, ребята построились и минут пятнадцать помахали руками и ногами, изображая зарядку. Все восемь километров до Вайсвассера хоккеисты спали, благо автобус ехал небыстро. Во сне прошли завтрак и предматчевая установка. Более или менее живыми ребята почувствовали себя в раздевалке. Кстати, вторая игра проходила на более современной арене очень необычного для тех лет вида: хоккейная площадка стояла в центре овала, который был залит льдом для тренировок конькобежцев. На этот раз стадион был крытый, и зрители заполнили его до отказа. Главным неудобством оказалось то, что от раздевалки до льда приходилось идти в форме, но без коньков. Надевали их уже на скамейке запасных. Правда, у немецких «коллег по спорту» была на катке своя раздевалка, и, в отличие от наших, они чувствовали себя как белые люди.

Перед игрой наши наблюдали прибытие соперников на стадион. Практически все, за исключением вратаря со звучной фамилией Шмайссер, приехали на игру на велосипедах. Лишь однофамилец немецкого автомата М-38 – на красном «вартбурге», так же как и «трабант», произведенном из пластика, но классом повыше. Кстати, этот Шмайссер считался специалистом по сборной СССР, поскольку был единственным из восточно-немецких вратарей, кто пропустил от наших всего пять шайб (это было на одном из мировых чемпионатов середины восьмидесятых).

Когда команда соперников вышла на лед, университетские хоккеисты с удивлением увидели, что, кроме вышеупомянутого Шмайссера, за «Айнхайт» вышли играть с десяток игроков, не выступавших в первой игре. Чуть позже переводчик Ральф объяснил, что «для соблюдения спортивного принципа» (то есть чтобы не проиграть нашим) немцы решили несколько усилить состав за счет первой пятерки вайсвассерского «Динамо», выступавшей и за сборную ГДР, а также пятерки из молодежной сборной республики, которая «по счастливой случайности» оказалась в Вайсвассере. Так что, собственно, клуб «Айнхайт» представляли семь бывших игроков того же «Динамо», но в синей форме с буквой «Е» на груди. Для справки, всей этой немецкой сборной противостояли двенадцать игроков из первой команды ХК МГУ, игравшей в студенческом первенстве Москвы, и семь из второй.

Через десять минут, стоивших ХК МГУ двух попущенных шайб, пришлось перейти на игру в две пятерки, посадив на скамейку всех резервистов. К концу периода счет был уже 2: 2, и на перерыв наши ребята ушли «усталыми, но довольными». Ну а дальше началось нечто, не имевшее к спорту никакого отношения. За каждое касание игрока в синей форме судья с говорящей фамилией Клюге (по-немецки – «умный») удалял нашего игрока. Уже в середине игры до конца был выгнан Сережа Клопцов, опора обороны, затем «за удушающий прием» удалили с площадки Олега Ильина, который действительно придушил клюшкой немца, кинувшегося помогать своему коллеге, явно терпевшему неудачу в кулачном поединке с Юрой Комаровым. Заканчивали игру наши в семь полевых игроков. Даже вратари Сергей Кувшинчиков и Алексеич, старавшиеся изо всех сил, не смогли спасти встречу. Общий итог – 9: 5 в пользу «Айнхайта», или второй сборной ГДР, если уж быть более точным.

Немцы радовались как дети. Похоже, обыграть кого-нибудь из «советских» для них было делом чести. После игры они пришли в раздевалку, пожали всем нашим руки, выкатили ящик сока и несколько бутылок водки, а расчувствовавшийся вратарь Шмайссер даже подарил Алексеичу свою клюшку фирмы «Гейгер». Алексеич не остался в долгу, отдав немцу тяжеленное изделие комбината «Хоккей», на котором, подобно поэту Жуковскому, написал: «Победителю-ученику от побежденного учителя». Шмайссер, знавший несколько русских слов, но не понимавший смысла надписи, был счастлив. Закончилось все, как уважаемые читатели уже могли догадаться, в «Гаштетте». Именно там главный торговец водкой Витя Беляков продал всю привезенную им водку (двадцать бутылок), причем половину из них – своим же игрокам. Там же пожилого немца, прибившегося к веселому советскому коллективу, напоили чистым спиртом, сказав, что это настоящая русская водка. Немец долго и мучительно икал, а потом сказал, что только на Восточном фронте в 1942 году пробовал что-то подобное, но тогда это была жидкость против обледенения обшивки самолетов.

Закончился вечер путешествием из Вайсвассера к месту постоянной дислокации, то есть в пионерлагерь. Идти пешком пришлось по той причине, что игроки возжелали провести лишний день в Берлине. Автобус же повез на Лихтенберг баулы с формой и связки клюшек. Погодка была довольно теплой, да еще каждые минут пятнадцать вся команда останавливалась, чтобы выпить по чарке. У кого-то оказался с собой маленький магнитофон. Очень приятно было идти под звездным небом и выпивать под песню Криса Де Бурга «Moonlight in vodka».

Утром пешее путешествие повторилось. Для всех, кроме Алексеича, который, выйдя из леса на шоссе, сказал, что не будет ждать милости от природы и поймает тачку. Переводчик Ральф стал убеждать его, что никто не остановится, но к его удивлению, первый же «трабант-универсал» (была и такая разновидность этого чудного авто) остановился на призывный жест Алексеича. Сказав водителю – офицеру армии ГДР: «Wei?wasser bitte, f?nf Mark»,[11]11
  Вайсвассер, пожалуйста. Пять марок (нем.).


[Закрыть] что значит: «Шеф, до Вайсвассера за пять марок довезешь?» – он получил утвердительный ответ и с трудом разместился на переднем сиденье. Воспользовавшись оказией, все игроки покидали свои сумки с личными вещами в авто, и «трабант» тронулся. Правда, ненадолго. Через полкилометра у него лопнула покрышка. Сказав: «Шайзе», то есть «дерьмо», немец стал менять колесо. В это время машину догнала колонна игроков, вяло шутивших по поводу немецкого автопрома. Но пластиковый автомобиль свою функцию выполнил, и через десять минут Алексеич уже оказался около стадиона. А еще через часа полтора его, мирно дремлющего на солнце рядом с горой сумок, смогли лицезреть и соратники, изрядно уставшие от ходьбы с похмелья.

В Берлин команда ехала на немецкой электричке. Это сейчас некоторые наши граждане знакомы с комфортабельными вагонами пригородных и междугородних поездов, а тогда шестиместные закрытые купе с мягкими краснокожими диванами и зеркалами, чистые ватерклозеты с туалетной бумагой, бумажными же полотенцами и прочие комфортности были в новинку. Каких-то два с половиной часа, и команда оказалась в разделенном Берлинской стеной городе, предоставленная сама себе. Самое интересное, что в столице ГДР все было тихо и спокойно. Только из окон некоторых домов в центре свисали полосы бумаги с лозунгами типа «Долой Штази!» и «Долой СЕПГ». Видно было, что немецкий вариант КГБ и Социалистическая единая партия Германии до смерти надоели восточным немцам. Но никаких тебе демонстраций и митингов! Алексеич стал выведывать у какого-то немца, когда все-таки у них происходят забастовки. Тот долго мялся, а потом ответил, что бастуют все после работы, потому что план все равно надо выполнять. Кстати, тишина в городе и полное отсутствие местной милиции (или полиции?) были обманчивыми. Говорят, что именно в этот день толпа громила штаб-квартиру восточногерманской секретной службы Штази.

Алексеич, прогуливавшийся по Берлину с Юрой Комаровым, заметил, что тот что-то постоянно подсчитывает в уме. «Триста тридцать два, триста тридцать три, триста тридцать четыре», – чуть шевелились его губы. Оказалось, он считает автомобили, у которых не были сняты с лобового стекла дворники. В отличие от нашей страны, немцы были лишены проблем с воровством дворников, магнитофонов и лобовых стекол. А Юра считал, какую прибыль могли принести ему несколько сотен дворников от иномарок и «Жигулей». Но снимать их с машин не стал, а пошел с нашим большим другом к Бранденбургским воротам.

Дело шло к вечеру, и Восточный Берлин затихал. Серые дома, темные окна, минимум людей на улицах, закрытые магазины. Даже прекрасная днем улица Унтер Ден Линден (Подлиповая, то есть) не производила никакого впечатления. А Бранденбургские ворота с многочисленными отметинами от пуль и осколков, развалины рейхстага на другой стороне Германии и голубовато-сероватая стена между двумя государствами просто удручали. За стеной же светилась реклама, была слышна музыка, и, понятное дело, народ там тусовался по полной программе. До объединения Германии оставалось еще десять месяцев. Поскольку я оказался очевидцем этого исторического события, то расскажу о нем в следующей главе. А тогда наши игроки разбрелись по засыпающему Восточному Берлину, с тем чтобы вернуться на вокзал Лихтенберг к поезду на Москву, который отбывал в четыре утра.

На вокзал каждый притащил по сумке товаров местного производства. Покупали их с различными ухищрениями. Кто-то выдавал себя за глухонемого, другие таскали с собой переводчика Ральфа и его брата Лутца. Тот ни по-русски, ни по-английски не понимал, но был полноценным немцем, которого можно было использовать как добросовестного приобретателя вожделенных туфель, ботинок, курток, джинсов или чего-нибудь еще. Набрали и различных цветных ликеров, часть из которых выпили в поезде, не дождавшись приезда в столицу. На вокзал все прибывали усталые, но веселые, несмотря на то что стали лишь серебряными призерами турнира.

Кто-то решил проверить немецкие автоматы по продаже жвачки и сигарет «на вшивость», пытаясь опускать туда советские пятачки. Не вышло. А вот в середине семидесятых во время поездки в Швецию или какую-то другую хоккейную страну один из советских игроков попробовал опустить пятачок в игровой автомат. И тот сработал. Тут же вся наличность у соратников по команде была изъята, а двадцать попыток (по пять копеек штука) принесли удачливому игроку несколько десятков крон или марок. Понятно, что в следующую поездку игроки везли с собой по мешочку пятикопеечных монет. Быстро «накормили» ими все окрестные заведения, причем до такой степени, что автоматы стали выкидывать пятачки в качестве выигрышей. После этого интерес к «одноруким бандитам» был утерян.

Защитник Леша Стрелков, пристально следивший за механикой работы платного туалета, обнаружил, что деньги за посещение (две марки) взимаются внутри.

Спросив у Алексеича, как будет по-немецки «Две марки, пожалуйста», встал у дверей и говорил заветную фразу каждому входящему. И каждый безропотно отдавал свои кровные марки, а потом платил еще и внутри. Никому из местных жителей даже не могло в голову прийти, что с них возьмут что-то лишнее. Правда, один гражданин, выйдя из сортира, все-таки обратился к Лелику с вопросом: «Warum?»[12]12
  Почему? (нем.).


[Закрыть] На что получил исчерпывающий ответ по-русски: «Слышь, дятел, я тут от Леши Мамайца у кооперативного туалета круто стою! Понял?» «Дятел», видимо, не понял, потому что к Лелику и дремлющему на хоккейном бауле Алексеичу подошла живописная троица в кожаных куртках. Худощавый гражданин в центре, махнув западногерманским паспортом (все трое оказались поляками), сообщил, что они – местная мафия и не позволят кому-то сшибать бабки с граждан. Потом по-русски рассказал стишок про зайчика, который оттрахал свою маму, и объявил, что он чемпион по кикбоксингу. В доказательство, выпятив цыплячью грудь, неожиданно резво поднял ногу и завел ее за шею. «Урод ты, а не чемпион, – сплюнув, сказал Лелик. – А за мафию ты ответишь, я ведь пацанам из Палермо все расскажу, так они тебя живо в бетон закатают». Поляки не поняли сарказма и зашумели. Тут проснувшийся Алексеич громко заявил о себе словами: «Тише, б...!» Поляки от неожиданности замолчали. Алексеич обвел их тяжелым взглядом, а потом спокойно сказал: «Ну, вы точно дебилы. Назад-то посмотрите». Оглянувшиеся «мафиози» увидели сзади полтора десятка крепких спортивных ребят с клюшками в руках. Это подоспели на выручку наши игроки. Пришлось местным «донам» ретироваться. Впрочем, «чемпион» угрожающе «выстрелил» в Алексеича из указательного пальца. «Идиот, – молвил Алексеич, – в таких случаях надо говорить: „I'll be back!”»[13]13
  Я вернусь! (англ.)


[Закрыть] – и снова задремал.

Так закончилась первая и последняя поездка не существующего ныне, но имевшего славную историю хоккейного клуба МГУ в Восточную Германию накануне ее объединения. А о том, как это объединение произошло, – в следующей главе.

По войскам!

Когда в далеком 1945 году была одержана историческая победа над Германией, ее разделили на четыре оккупационных зоны: советскую, американскую, британскую и французскую – по числу держав-победительниц. Так и просится тут неизвестно каким образом попавшая мне в голову латинская фраза, которой начинаются написанные Цезарем «Записки о галльской войне»: «Gallia est omnis divisa et partes tres».[14]14
  Галлия вся поделена на три части (лат.).


[Закрыть] Остапу Бендеру, к примеру, запоминались склонения, а мне – вот эта фраза. Капиталисты построили в «своей» Германии обычное для себя общество, а мы на востоке провели крупномасштабный эксперимент, который можно было бы назвать «возвращением к истокам». Не знаю, почему уж наши политики не выкинули такой слоган. Все-таки основоположники научного коммунизма Маркс и Энгельс были, как ни крути, жителями Германии. По этому случаю один из восточно-немецких городов даже переименовали в Карл-Маркс-Штадт. А вот второго соавтора капитала соотечественники почему-то забыли, и город Энгельс до сих пор находится в Саратовской области. Алексеич, игравший против местной команды в хоккей, рассказывал, что оттуда было несколько поволжских немцев, которые после объединения Германий дружно свалили выступать в бундеслигу. Но вернемся в сороковые. Немцы, люди хоть и приученные к порядку, но жить по социалистическим правилам хотели не всегда. В Берлине по этому поводу даже было восстание. Поэтому советские оккупационные войска было решено из ГДР не выводить, чтобы они служили «противовесом» коварным натовским «ястребам». Так что в каждой «земле», или, по-нашему, регионе, были дислоцированы различные части и подразделения ГСВГ – Группы советских войск в Германии. Стоило только углубиться в какой-нибудь лесной массив, как в поле зрения возникал гостеприимный бетонный забор с колючей проволокой по верху, вышками для часовых и табличками на русском и немецком, убеждавшими граждан не подходить близко, а то, мол, застрелят на фиг. За забором находились казармы, жилой дом или отдельные домики для офицеров, клуб, школа, стадион, плац, гараж, магазин военторга и все остальное, что было нужно воинской части для автономного существования. Таких городков, как мне кажется, были сотни. Во всяком случае, нам за одну поездку удавалось посетить до двадцати, а поездок-то было много.

Служили наши солдаты в ГСВГ дисциплинированно, никакой дедовщины не допускали, за что вознаграждались после службы возможностью привезти домой изделия восточногерманской промышленности, чемоданчики с наклейками в виде блондинок и названий городов и прочие гостинцы. По этому поводу сразу вспоминается анекдот времен наших экономических кризисов. В хозяйственном магазине громадная очередь. Товарищ, с трудом пробившись к прилавку, видит ценник с надписью «Немецкий унитаз». Естественно, решил встать в очередь – кто же откажется от такого импортного чуда? Достоял, получил что-то длинное, завернутое в промасленную бумагу. Приходит домой, разворачивает, а там два аккуратно заточенных деревянных кола. Он тут же обратно в магазин: «Что вы мне вручили? Где мой немецкий унитаз?» Ему отвечают: «Надо читать лучше. Не немецкий унитаз, а ненецкий унитаз!» Мужик взгрустнул, но делать нечего, не отдавать же обратно... Спрашивает: «А как им пользоваться-то?» Ему отвечают: «Выходите в поле, один кол забиваете в землю, садитесь гадить, держитесь за него, а вторым в это время волков отгоняете...»

К середине восьмидесятых советские войска выполняли уже чисто декоративные функции. Наши давно уже перезнакомились с местными барыгами и при каждом удобном случае сбывали им горюче-смазочные и строительные материалы, залежавшуюся на складах и списанную форму, противогазы и прочую военную утварь. Наибольшим спросом пользовались огромные термосы, в которых по идее солдатам должны были носить на боевые позиции горячую еду. Не знаю, что уж немцы с ними делали, но платили много и охотно. Деятельный прапорщик в восьмидесятых-девяностых мог сколотить себе приличное состояние. И не надо никаких чеченцев, покупающих оружие. Воруй себе потихоньку всякие мелочи, но не попадайся. А если попался, то самым страшным наказанием была отправка куда-нибудь в Союз, особенно в пустынную местность. Там уж точно не разбогатеешь. Хотя почему же? Продать дехканам какое-нибудь топливо, купить гашиш или опиум – чем не бизнес?

Первый раз меня в составе своего сопровождающего оркестра вывез в ГДР Иосиф Давыдович Кобзон. Он лично знал все начальство ГСВГ, начиная с командующего, и мог отправиться туда в любое удобное для себя время. Принимали его, естественно, «на ура». Никаких «Машин» и «Воскресений» тогда в войсках и в помине не было. Считалось, что они разлагают солдат, снижают уровень дисциплины и боеготовности. А вот патриотические Лещенко, Кобзон или Вуячич какой-нибудь, а то и более «демократичная» Пугачева – пожалуйста!

Кобзон прилетал в берлинский аэропорт Шонефельд на самолете, и его встречали со всеми соответствующими почестями. Мы же скромно ехали на поезде, в купейных вагонах, поскольку плацкарт в международном передвижении не предусмотрен. Наши гастроли длились недели две-три, причем мы исколесили всю Восточную Германию. Выглядело это все очень забавно и внешне напоминало подготовку боевой операции. По немецкому тылу двигалась советская военная автоколонна: впереди – машина военной автоинспекции со спецсигналами, затем на генеральской «Волге» ехал сам маэстро Иосиф Давыдович, за ним мы, музыканты в автобусе, зеленый тентованный «Урал» с аппаратурой и замыкающий «козлик» с офицерами части, в которую мы направлялись. Маршруты были иногда довольно длинные, километров по сто – сто пятьдесят, но качество немецких дорог и тогда было отличным, так что усталости особой не чувствовалось. И опять же аппаратуру разгружали и загружали солдаты, а не музыканты, как, например, во время поездки «Машины времени» в Болгарию.

Как правило, маэстро жил или в гостинице, или в отдельном коттедже на территории части, принадлежавшем местному генералу или полковнику. Артистов же заселяли в пустующую казарму, а то и просто в медицинский изолятор. Иногда нас просто селили в клубе, где мы должны были выступать. Солдатики освобождали несколько комнат, ставили туда кровати из расчета от двух до четырех на помещение, и к приему клиентов, то есть нас, отель был готов. Но поскольку народа оказывалось много, то чаще предлагался «казарменный» вариант. Правда, казармы ГСВГ были отнюдь не советского образца. Во многих случаях они достались нашим в наследство от вермахта, так что там по большей части все было устроено по-человечески: комнаты на несколько человек, чистые и ухоженные туалеты, душ и все прочие блага цивилизации.

О гарнизонных магазинах я уж и не говорю. В местных военторгах все товары были, естественно, немецкие, причем все цены были значительно меньше, чем на остальной территории Германии. А уж если нам, благодаря авторитету Кобзона, удавалось добраться до центральных складов и торговых баз в крупных частях, то тут уж просто глаза разбегались от разнообразия и дешевизны предлагаемого ассортимента. Даже товары из ФРГ продавались там за «восточные» марки, стоившие из расчета 45 копеек за единичку.

Вспоминается анекдот того времени про звонок по телефону: «Алло, это база?» – спрашивает человек с еврейским прононсом. «Да, база», – отвечает ему твердый голос с совсем не еврейскими интонациями. «А мне бы уже директора...» – «Я – директор!» Через паузу: «Это что, военная база?» Скажу честно, люди, причастные к военторговской системе, в то время были одними из самых богатых в ГДР. Круче их стояли только генералы, которым все полагалось по должности.

Клубы имелись в каждой части, причем начальство устраивало соревнования с соседями: кто лучше примет артистов, кто лучше обставит концерт, лучше накормит-напоит...

Принимали Кобзона везде «на ура». И немудрено. Ведь все солдаты и офицеры были воспитаны на его песнях. С самого детства они видели по ТВ монументальную фигуру маэстро, который исполнял свои хиты во всех концертах, на фестивалях, конкурсах, в музыкальных и развлекательных передачах. Он и без того велик, но с таким, как говорят сейчас, пиаром можно было из кого угодно сделать суперзвезду. И делали. Сколько их, бывших советских звезд, угасло, как только они перестали появляться на ТВ! А Кобзон был, есть и будет. Всегда.

Работы оказывалось много, поскольку Кобзон старался охватить своим творчеством как можно больше советских военнослужащих, оторванных от Родины. Поэтому, когда у нас выдавался выходной, он интересовался у генералов: «А кто у нас еще не охвачен культурно-просветительной работой?» И если выяснялось, что какая-то дальняя маленькая часть осталась без «сладкого», мы отправлялись туда, хотя гораздо проще было бы привезти сотню солдат на паре автобусов или грузовиков в какой-нибудь большой клуб. Это были так называемые «шефские» концерты, за которые специально никто не платил. Да и вообще система оплаты во время наших поездок в советские времена была странной: мы получали дома свою зарплату в «Москонцерте» рублями, а за пребывание в зарубежной поездке нам платили суточные, с одной стороны, не очень большие, но с другой, учитывая наше полное обеспечение всем необходимым довольствием, а также военторговскую дешевизну, весьма весомые. К тому же мы тащили в поездки все, что можно было выгодно продать. В «Москонцерте» существовал негласный «прайс-лист», который определял наиболее хорошо «уходившие» в разных странах товары и их продажную стоимость. Москонцертовские «зубры» не скрывали ни цен, ни мест, где можно осуществить тот или иной «гешефт». Так что заблаговременно приобретенные дефицитные в ГДР электротовары: утюги, кипятильники, обогреватели – «улетали» просто с «треском». Купленный в магазине «Свет» за три рубля утюг стоил в Германии 10–15 марок. На эту сумму можно было купить целый мешок колготок, которые были дефицитом в СССР, а в ГДР имелись в изобилии. Ими даже иногда давали сдачу. Любая загранкомандировка советских артистов приносила им ощутимый побочный доход. Еще один анекдот на эту тему.

Наших солдатиков выпускали из-за забора, наверное, раз в месяц, причем организованной группой. Мы же могли свободно гулять по Восточной Германии. Как-то раз, когда я гастролировал в ГСВГ уже с «Машиной», в Лейпциге вижу я в известном на всю Европу местном зоопарке группу наших воинов. Они что-то оживленно обсуждали. Прислушался: «Вот классный зоопарк! Слонов видели, тигров видели, ослов видели, даже Макаревича живого видели!» А выйдя из зверинца, я тоже увидел Макара. Он мнил себя охотником и купил в спортивном магазине кожаные сапоги местного производства, которые зашнуровывались от подъема до колена. Ну и решил их разнашивать. А сапоги, сделанные из толстенной кожи, видимо, от павшего в зоопарке слона, не гнулись вообще. Представляете себе, как выглядит человек, у которого не гнутся голеностопные суставы, а колени сгибаются чуть-чуть? И при этом он гордо пытается ходить, причем в тридцатиградусную жару. Вот это и был Макаревич. Как цапля, поднимал то одну ногу, то другую, и передвигался, удивляя своей походкой даже флегматичных немцев. Чем-то он неуловимо напоминал Робокопа из одноименного фильма. Увидевший его Макс Капитановский тут же перешел на другую сторону, а я не успел. Макаревич заковылял ко мне, призывно размахивая руками. Пришлось сделать вид, что я его не заметил, и нырнуть в ближайший универмаг «Кауфхоф».

А вот во время поездок с Кобзоном нам часто давали автобус, гида, и мы уезжали в ближайший город «осматривать достопримечательности». Побродив для вида по развалинам замка и зайдя минут на десять в музей, мы пытали гида относительно самых дешевых магазинов, поскольку в военторгах было много чего, но не все. По списку, который имелся у каждого, говорилось гиду, кому что надо, и начинался «шопинг». Я помню, как во время одной их таких поездок в 1987 году, когда моя жена Светлана была беременна и лежала на сохранении, решил я приобрести детские товары. В СССР кроме пеленок ничего приличного достать не удавалось. В ГДР же было все, за исключением разве что памперсов, которые, хотя и были изобретены в конце сороковых, туда еще не дошли. Честно говоря, я не знал, кто у меня родится, поскольку с ультразвуковой диагностикой тогда было еще сложновато, поэтому решил, что «хорошего много не бывает», и стал набирать в магазине детских товаров все вещи по два-четыре комплекта, вплоть до детских комплектов посуды. Мне упаковали все это в гигантскую картонную коробку, размером с телевизионную, правда, весом полегче, которую я и привез в Москву. Когда жена с тещей стали распаковывать привезенные подарки и увидели эти «парные» комплекты, они спросили меня, откуда я узнал, что у нас родится двойня. Я сделал загадочное лицо и изрек: «Сердце подсказало». После чего мой рейтинг как супруга и семьянина резко скакнул вверх.

Вообще, иначе как дикостью отсутствие детской одежды, игрушек и прочих детских принадлежностей в СССР назвать было нельзя. Конечно, КПСС заявляла: «Все лучшее – детям!» Но вопрос в том, что именно считать лучшим... Владислав Третьяк, наш великий хоккейный голкипер, в свое время рассказывал Алексеичу, как он, чтобы иметь возможность купить сыну настоящие игрушки, где-нибудь в Штатах или в Европе продавал каким-то барыгам полученные в качестве призов «Ролексы» стоимостью в пять-десять тысяч долларов за тысячу.

Правильно говорят философы: «Все познается в сравнении». Поэтому, когда мы впервые попали за Берлинскую стену, уже с «Машиной времени», поняли, что восточногерманские магазины были ниже уровнем, чем западные, примерно настолько же, насколько наши сельмаги и даже универмаги не дотягивали до торговых точек стран народной демократии. Нынешнему молодому поколению, видимо, не понять, как можно было зайти в обувной магазин и, осмотрев несколько десятков пар отечественной обуви, не выбрать ни одной. Не потому, что она не подходила по размеру, нет, размеры были все, и в пятилетних планах партии всегда отмечался рост количества пар кожаной обуви, тем более в расчете на отдельно взятого гражданина СССР. Просто любой здравомыслящий человек мог надеть ее лишь под страхом наказания или от полной безнадеги. То же самое было и с костюмами, и с пальто, и с прочими «носильными» вещами. Женщины как-то изворачивались с помощью знакомых портних, хотя нормальных тканей тоже не было, а вот мужчинам приходилось совсем плохо. И ходили молодые ребята в стариковских пальто и скороходовских ботинках или ботах «прощай молодость» из войлока и на резиновой подошве. Правда, в восьмидесятые годы изредка «выбрасывали» на прилавки что-то импортное: джинсы или курки «Аляска» – но это все было каплей в море. О терминологии того времени существует один анекдот, связанный с визитом президента США Никсона в Москву в мае 1972 года. Никсон пожелал прогуляться по Москве без сопровождения наших, лишь со своей охраной и переводчиком. Видит громадную очередь. Спрашивает у стоявшего последним, что там такое. Тот по-советски прямо отвечает: «Ковры дают!» Никсон с уважением посмотрел на страждущих. Идут дальше, снова огромный хвост. Снова вопрос, за чем стоят. И ответ: «Обувь выкинули!» Никсону стало интересно, что же за обувь такая. С помощью телохранителей он пробился к прилавку, взял пару на пробу, посмотрел и изрек: «Да, у нас такую тоже обычно выкидывают...»

После каждого концерта, как правило, проводился банкет. Иногда все собирались за одним столом: Кобзон с генералами и полковниками, а мы с офицерами рангом пониже. В отдельных случаях, когда артиста принимало высшее начальство, его «отсекали» и уводили в отдельный зал. Что уж там было, я не знаю, но кормили и поили от души. Даже нам, грешным, перепадали иногда крохи с барского стола в виде икры черной, икры красной, крабов и осетрины с семгой. Все это запивалось хорошими дозами тогда еще не испортившегося, как в девяностые годы, немецкого шнапса «Доппелькорн». Забегая вперед, отмечу, что во время визитов в ГДР с «Машиной времени» нам удалось познакомиться с новым изделием восточногерманских синтетиков-химиков – водкой с ласковым и нежным названием «Прелестная». Ее не смогли пить неразбавленной даже наши рабочие, хотя они – люди закаленные. Да и кто сможет в здравом уме глотать жидкость крепостью в 82!!! градуса, причем с характерным запахом ацетона? Правда, грузчиков к концу поездки все же сблизило с «Прелестной» то, что литр этого напитка стоил около десяти марок. Но, на мой взгляд, лучше обычный спирт купить, развести под руководством Валеры Ефремова – выпускника химфака МГУ – и выпить, что мы и делали.

Наши гастроли в советские времена, как правило, привязывались к каким-либо праздникам: 9 мая, 23 февраля, 7 ноября. И в «красный день» наступал апофеоз. Самый большой зал, самый длинный концерт и, конечно, самый обширный и разнообразный банкет. Солдатики тоже не страдали. Их и так кормили вполне прилично, заграница все-таки, а в праздник и дополнительные порции масла, и яйца, и котлеты, и пироги, и пирожные... В общем, праздник желудка – это тоже праздник!