355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Петр Ингвин » Мужское счастье » Текст книги (страница 1)
Мужское счастье
  • Текст добавлен: 19 декабря 2021, 20:03

Текст книги "Мужское счастье"


Автор книги: Петр Ингвин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Петр Ингвин
Мужское счастье

Пролог

Банка с тоником в руке Ивана шипела и покряхтывала сминаемыми боками, вытянутые вдоль дивана ноги уперлись в подушку, душу переполняло счастье. Шумел телевизор. Из окна веяло июньской прохладой, сквозь шторы пробивался свет фонарей. В кресле рядом с диваном потягивал пиво Дабрый, тоже с русым «ежиком» над скуластым лицом, тоже мускулисто-поджарый, хотя и набравший после службы пару лишних кило. В армии их с Иваном часто путали, пока Дабрый не сломал нос. Сейчас приятель выглядел брутальнее, зато Иван – красивее. Блок рекламы перед вторым таймом затянулся, Маша принесла бутерброды. Иван погладил ее по руке, она чмокнула его в щеку, обоих на миг притянуло друг к другу.

Маша вернулась на кухню, Дабрый с удовольствием проводил ее взглядом. Иван не ревновал. Глупо. Он и Маша – две встретившиеся половинки, третий здесь лишний. Дабрый понимал это как никто другой. После каждого появления Маши он оборачивался к Ивану и с демонстративной завистью качал головой: «Эх, и повезло же тебе, паршивец».

Дабрый любил ходить к ним гости. «Погляжу на вас – и вновь жениться хочется», – вылетало у него периодически. Даброму не повезло, жена ушла, причиной называли измены Даброго. Интуиция подсказывала Ивану, что не все так просто. Впрочем, он в чужую жизнь не вмешивался, если друг захочет – расскажет сам.

Маша порхала с кухни в гостиную и обратно – счастливая, веселая, светившаяся изнутри.

– Иван да Марья, – протянул Дабрый, откинувшись на спинку кресла. – Лепота.

Иван оглянулся на кухню, где журчала вода и звонко стучали тарелки, собрался с силами и выдохнул:

– Кое-что о лепоте и ей подобным. Что ты знаешь о Лиапате?

Дабрый поперхнулся, пиво пошло через нос.

– О ком? – с трудом продралось сквозь кашель.

Иван глядел прямо, а глаза друга изучали узоры на обоях.

Так и думалось, Дабрый знает. Знают практически все, и удивительно, что тайна остается тайной. Странно. Народная мудрость гласит: где знают двое, знает и свинья. А здесь – весь город в курсе, и… молчок. Тотальный.

Так не бывает. Не может и не должно быть. Похоже на гипноз, будто город погрузился в сон, где запретили упоминать определенную тему. Недостоверные слухи, обрывки разговоров, случайные обмолвки – вот все, чем располагал Иван. Он даже сомневался, что предмет интереса существует в реальности. Реакция друга доказывала однозначно: Лиапата – не миф.

По телевизору комментатор объявил о начале второго тайма, трибуны ревели, шум стоял оглушительный. Иван склонился к уху Даброго:

– Можешь устроить встречу?

Дабрый покосился на дверь кухни и тоже понизил голос:

– Ты ведь женишься.

– Именно поэтому.

Глава 1. Жених

В городке, где проживал сослуживец, Иван оказался не по собственной воле. Тихомировск – небольшой районный центр на отшибе цивилизации, не так давно народ массово бежал отсюда в областной центр или, если позволяли наглость и амбиции, в далекую столицу. Сейчас дела наладились, единственный в городе завод восстановился, появилась работа, и места уехавших с успехом занимали приезжие из окрестных деревень.

Иван попал сюда три месяца назад, когда прохожие с трудом балансировали на покрытом жидкой кашицей гололеде, а за шиворот со снайперской точностью летела капель. Тянувшееся полдня заседание суда завершилось, и ноги несли Ивана по знакомому адресу. Все закончилось хорошо, душа пела, долгожданное солнце заставляло щуриться. Два года условно с освобождением из зала суда вместо реального срока – разве бывает что-то лучше?

На узком тротуаре пришлось потесниться – навстречу прошли двое коммунальных работников в спецжилетах с надписями. Не обращая внимания на окружающих, работяги крыли друг друга многоэтажными оборотами, от которых покраснел бы даже филолог. Дело шло к рукоприкладству. Посторонних оба намечавшихся драчуна игнорировали, но голосов не повышали, и смысл ссоры оставался непонятен – основная часть слов перекрывалась дорожным шумом. Коммунальщики миновали Ивана, а через минуту за спиной раздался выкрик, похожий на невнятное ругательство. То, что случилось потом, напоминало фильм в жанре абсурда. Словно по команде, немногочисленные мужчины с обеих сторон улицы ринулись разнимать подравшихся коммунальщиков. Поражала согласованность действий, как в армии, без раздумий и колебаний. Точнее, сначала поразили согласованность действий и самоотверженность, с которой в драку полез каждый, кто оказался в пределах слышимости, а дальнейшее вызвало сомнения в собственном рассудке. Разнимать дерущихся никто не собирался, мужчины вместе били одного – руками и ногами, как личного врага. Сопротивляться толпе тот не мог. Сжавшись в позу эмбриона, он катался по каше из снега и грязи и закрывался руками, а сбежавшиеся мужики всех возрастов, от парней до пожилых, пинали его в лицо, в живот и в спину. И все это в абсолютном молчании – никто не объяснял причин нападения. Рядом останавливались машины, водители подключались к избиению. Тоже только мужчины. Женщины – с улицы и в машинах – звонили в полицию, и это были единственные голоса кроме вскриков жертвы. Мужчины делали свое дело безмолвно и сосредоточенно.

Иван остановился. Он не мог уйти и не узнать, чем все кончится. Первым порывом, когда все началось, было броситься на помощь… но – кому? На лицах избивавших читалась правота, каждый из подключившихся знал со стопроцентной уверенностью, что жертва виновна. Конечно, стоило вмешаться и разобраться, но не в нынешнем положении Ивана, при двух годах условно. Один необдуманный поступок – и срок обратится в реальный.

Через минуту прибыла полицейская машина, она подъехала словно бы нехотя, не включая сирены. Дверцы открылись, изнутри вальяжно вылезли два стража порядка. Избиение к тому времени прекратилось, толпа стояла над упавшим, кто-то даже помог ему подняться. С чувством выполненного долга мужчины разошлись, один что-то сказал полицейским, те забрали избитого. На этом все кончилось. Жизнь маленького городка продолжилась, словно ничего не случилось. Видимо, ничего и не случилось, иначе без опроса свидетелей и задержаний не обошлось бы. Однако, весело у них тут, в Тихомировске. Тихо и мирно, ага.

До нужного адреса оставалось пройти пару пятиэтажек, когда внимание привлекла новая сценка. По противоположной стороне улицы шла девушка – невысокая, стройная, по-весеннему воздушная. Шла – не то слово. Девушка парила над лужами, вызывая в памяти песню о летящей походке и школьные строчки про мимолетное виденье – гения чистой красоты. Распахнутое синее пальто развевалось, при каждом шаге на спине маятником раскачивалась коса того же золотисто-русого цвета, как волосы Ивана.

Рядом с девушкой по дороге медленно полз черный автомобиль. Такие седаны бизнес-класса с мордой сытого дракона и телом бегемота любят все, у кого есть деньги и возможности. В салоне могли находиться как те, для кого закон – слуга и средство, так и те, для кого он противник. Задние стекла закрывала тонировка, колеса с хрустом давили притротуарные сугробы, из окошка переднего пассажира слышался уговаривающий мужской голос. Девушка рассердилась в ответ:

– Не надо меня подвозить, отстаньте.

Ее голос соответствовал внешности. Не голос, а пение ангела. Это оказалось последней каплей, два года в колонии стоили такой встречи. Если это не судьба, то идите в пекло все, кто не верит в любовь с первого взгляда. Любовь с первого взгляда – она не внезапна, она ожидаема, потому что выстрадана.

Вынутый телефон незаметно, от бедра, запечатлел сценку на фотокамеру – на случай будущих разбирательств, затем Иван перебежал дорогу.

– Она со мной.

Он заслонил собой девушку.

Немая сцена длилась пару секунд, но иногда такие секунды стоили жизни. Произошедший обмен взглядами показал решимость обеих сторон стоять на своем. Из автомобиля на Ивана глядели две абсолютно бандитские физиономии, словно перенесенные из фильмов про девяностые. Похоже, нарвался Иван основательно, сейчас ему покажут кто есть кто, и не важно, выиграет он в планирующихся активных переговорах или проиграет. Как и избитого толпой бедолагу, его увезет полиция, а к прежнему сроку добавится новый. Придет ли спасенная на свидание?

Успеть бы имя спросить. В обвинительном заключении о ней, конечно же, напишут все, но что с того? Кстати, возможно, имя обладательницы русой косы и ангельского голоса не появится в протоколе. Никакой девушки, скажут, не было, а причину случившегося руко-ного-прикладства возьмут любую, с потолка, поскольку участники драки друг с другом не знакомы. В руках опытного прокурора причинно-следственные связи легко видоизменятся на следственно-причинные. Самое обидное здесь для Ивана, что он не возразит, иначе получится, что специально полез на рожон в надежде на знакомство.

Само собой, он полез специально, но вслух об этом не скажешь. Все, что у него останется – смазанный снимок. Если телефон не отберут или не сломают.

Локоть Ивана обернула девичья рука, к боку прижалось нежное тело незнакомки. Поведение девушки недвусмысленно показало, что она – с Иваном. Стекло над дверцей поднялось, и с рыком гоночного болида автомобиль унесся вдаль. Иван автоматически запомнил номер. Надо бы с Дабрым посоветоваться. У любого поступка бывают долгоиграющие последствия, а Иван в городе – гость, приехал именно к сослуживцу. Не хотелось бы доставить лишних хлопот.

Только теперь, когда ситуация навсегда или временно разрешилась, Иван повернулся к спасенной от чужой назойливости. На него с восхищением глядели ясные карие глаза. В сочетании с золотом волос они выглядели яркими и пронзительными, нежными и бездонными, в них хотелось тонуть, и чтобы спасения не было.

– Кто это? – Иван кивнул в сторону опустевшей дороги.

– Поклонник. Спасибо, что вмешался.

– Могу поговорить с ним по-мужски, и тебя больше не побеспокоят.

Девушка улыбнулась:

– Ты даже не знаешь кто это.

– Он тоже не знает кто я. Ты, кстати, тоже. Иван.

Так они познакомились. Девушку звали Маша, она была ненамного младше Ивана, ей только что исполнилось двадцать три. Она работала бухгалтером в разросшемся на окраине медицинском центре. Ее голос журчал, как весенний ручей, «р» звучала подчеркнуто четко, как у испанцев, а иногда срывалась в милое грассирование. Светлое лицо, чистый взор, кроткий и добрый, смешливость, по-детски наивная улыбка, невероятное обаяние – все вместе сложилось в образ материализовавшейся мечты. Иван был очарован и покорен. Он не напрашивался в провожатые, это получилось само. Они с Машей продолжили идти под руку, квартал пролетал за кварталом, снег чередовался с грязью, и через одну лужу Иван без спросу перенес Машу на руках. Она вздрогнула, руки крепко обхватили его шею. Когда он опускал Машу на землю, расцепление рук с обеих сторон произошло замедленно, невольная заминка сказала о многом.

Однажды показалось, что вдали вновь мелькнул черный автомобиль поклонника. Или похожий.

– Надеюсь, что кажется, но, похоже, за тобой следят. Объяснить товарищу, где его место?

Маша удивленно огляделась по сторонам:

– Глупости. А про Витю забудь, он хороший. Даже если следит, то потому, что боится за меня. Как ты сказал, он тебя не знает.

Значит, «Витя». Что может деревенский парень, пусть и отслуживший, как герой фильма «Брат», «писарем в штабе», против владельца крутой тачки и его друзей? Ладно бы – дома, а то – на территории противника.

– Витя не слишком назойливый?

– Он работает в «Леопарде».

– Вышибалой?

– «Леопард» – не бар и не клуб, это охранное предприятие. Ты человек в городе новый, и Витя присматривает, чтобы со мной ничего не случилось.

Некоторые из прохожих кивали Маше, она кивала в ответ и еще крепче прижималась боком к Ивану. В маленьком городе – почти как в деревне, все знакомы напрямую или через одного. Иван давно оглядел пальцы Маши, крепко обнимавшей его локоть. Обручального кольца не было. И Маша не боялась идти с Иваном на виду у знакомых. Отсюда следовало два приятных вывода. Во-первых, сейчас у Маши никого нет на личном фронте, и, во-вторых, Иван признан достойным занять место кавалера, как минимум, временно. Дальнейшее зависело от него.

За разговорами незаметно дошли до нужного места, перед входом во двор между девятиэтажкой и обувным магазином Маша остановилась:

– Дальше не надо.

– А если еще что-то случится или кто-то пристанет? Я взялся провожать, мой долг – доставить до дверей в целости и сохранности.

– До дверей? – В интонации послышалась ирония.

Иван опустил глаза.

– Так точно.

Почему-то вырвалось это глубоко вколоченное армейское выражение. Как ни странно, оно оказалось к месту, Маша улыбнулась:

– У подъезда бабульки сидят, это наше местное ФСБ: все видят и все обо всех знают. Обо мне слухи пойдут, а тебя, пока не выпотрошат до седьмого колена, не отпустят.

– Мне скрывать нечего. Если будущие досужие разговоры тебя не смущают, то пусть судачат, сколько хотят – мне не повредит, а к тебе с глупостями больше никто не сунется.

Всего миг понадобился Маше, чтобы принять решение:

– Пойдем.

Бабульки защищали вход в подъезд лучше крепостной стены, пробьешься только с морем крови и горой трупов. Навстречу выставились штыки изучающих взглядов:

– Это кто же такой молодой и красивый?

Маша не успела ничего сказать.

– Жених, – объявил Иван.

– Неужто? И когда же свадьба?

– Летом. Приглашаю.

В повисшей тишине громко простонала стальная дверь подъезда.

Квартира Маши оказалась на втором этаже, даже поговорить не успели. У порога Иван остановился:

– Как и обещал – до дверей.

– Спасибо. – Маша протянула ему руку.

Иван легонько сжал в ладони крохотные пальчики. Они задержались в его руке всего на миг, но этого хватило, чтобы решиться:

– Насчет свадьбы… я серьезно. Понимаю, что выглядит глупо, ты не знаешь обо мне почти ничего, но что мешает узнать больше? – За соседской дверью кричали дети, оттуда тянуло борщом, Иван непроизвольно сглотнул – он с утра ничего не ел. – Можно, я тебе позвоню?

Реакция на запах еды не прошла незамеченной.

– Макароны будешь? – спросила Маша с доброй улыбкой.

Глава 2. Сослуживцы

Иван не знал, что счастье бывает настолько полным. Когда счастлив несмотря ни на что. Ничего внезапного между ними с Машей не произошло, Маша накормила макаронами с сосиской и напоила чаем, Иван рассказал о себе. Маша слушала с интересом, а когда Иван закончил, проводила к двери.

Реакция Маши на спонтанное предложение руки и сердца оставалась непонятной, чувствовалась внутренняя борьба. Еще бы не сомневаться, Иван понимал, он не подарок, и в рассказе о себе не затушевывал неприятное, говорил как есть. О прежних проблемах с алкоголем. Об условном сроке. О временной неустроенности в жизни из-за желания уехать из родной деревни. От Маши он ничего не скрыл.

Квартира оказалась стандартной «двушкой» с раздельными комнатами, она состояла из прихожей, гостиной, спальни, кухни и санузла. Обстановка показывала, что Маша живет одна. В квартире чувствовались уют и достаток, здесь было все, что требовалось современному человеку, от компьютера и большого телевизора в гостиной до паровой кофеварки и посудомоечной машины на кухне. На взгляд Ивана Маша жила богато. Что-то подобное он видел только в доме Коляуса, еще одного сослуживца, который неплохо устроился в областном центре. Наследница обеспеченных родителей? Не похоже. Никаких мажорских заскоков, скромная одежда, застенчивость, милое обаяние… Внешность и поведение Маши ни в чем не пересекались с чванливостью и высокомерием встречаемых Иваном представительниц «золотой молодежи» – прожигательниц жизни и любительниц дорогих развлечений. Маша казалась чужой среди отнюдь не дешевых вещей, и в то же время каким-то образом смотрелась органично – уют в квартире она, без сомнений, создавала сама. Маша заметила интерес Ивана, и оказалось, что обстановка и техника остались от старшей сестры Лены. Сестра, как объяснила Маша, занимается бизнесом, а живет в собственном коттедже за городом.

В городке с населением в десяток тысяч сестра Маши считалась кем-то вроде олигарха, а Маша, соответственно, – желанной добычей охотников за богатством. Теперь в собственных глазах и, что намного обиднее, в глазах Маши Иван выглядел не лучшим образом. Когда они с Машей знакомились на улице, он не знал о ее достатке, но, с ее точки зрения, знать мог, и обратного сейчас не докажешь. Настроение упало и разбилось.

– Я тебе позвоню? – спросил он с надеждой.

– Не надо звонить. – Глядя, как у Ивана вытягивается лицо, Маша быстро добавила: – Приходи завтра в это же время, буду ждать.

По лестнице Иван слетел как на крыльях. На выходе его остановил заслон бабулек, взбудораженных новостями и, со времени прохода Ивана и Маши, неимоверно размножившихся между скамьями подъезда, как амебы в питательной среде. На памяти Ивана столько старушек собиралось вместе, только если кто-то помер.

– Как звать? – начался допрос.

– Иван.

– Пьешь?

– Нет.

– Все так говорят.

– Не пью вообще, даже пива.

– Куришь? Наша Маша не курит.

Иван смял в кармане начатую пачку.

– Нет.

Давно собирался бросить. Повода лучше, чем нынешний, не придумать. И мотива.

– Это хорошо, – констатировали бабульки. – Что-то лицо у тебя незнакомое. Чьих будешь?

– Не местный. Безводновский.

– Это что же, нашу звездочку в деревню увезешь?

– Поглядим – увидим.

– Не отдадим!

– Ну, раз так, то не увезу, найду работу здесь.

– Кто по профессии?

– Водитель.

– Это хорошо, водители всегда нужны.

Иван перешел в контратаку:

– А про Машу ее будущему супругу что-нибудь расскажете?

– Не повезло девке, столько лет…

На разговорившуюся бабку шикнули, она умолкла. Еще одна перекрестилась и начала:

– Зато старшая сестра, глаза б мои ее не видели…

На нее тоже шикнули:

– Не поминай лихо. И не пугай молодого человека. Столько лет одна – наша Машенька заслужила счастья. Всем помогает, для каждого доброе слово найдет, всегда выручит. Сумку донесет, с больным посидит или кого-нибудь пришлет для этого, нужные лекарства добудет. Не девка, а чистое золото, не отдадим кому попало. А ну, садись, выкладывай, кто таков, откуда взялся и как тут оказался.

Иван с удовольствием поведал о себе. За рамками рассказа осталось немного, служба и суд. О первом нельзя, давал подписку. О втором не хотелось. И не стоило рассказывать посторонним, что довело до суда. Вышло глупо и безобразно, виноват сам. Но как же странно переплетены события: не случись пьяной выходки, Иван не встретил бы Машу.

До армии он почти не пил, а когда вернулся – «колесо судьбы» завертелось, подминая и раздавливая до хруста. Возвращение отмечали неделю, затем пошли свадьбы, поминки, дни рождения, профессиональные праздники, юбилеи, дружеские посиделки…

После армии прошло четыре года, выпивка за это время крупно подвела дважды. Сначала, чтобы вырваться из заколдованного круга, Иван уехал в областной центр, где проживал еще один армейский друг, Николай, по прозвищу Коляус, с ударением на «я». Высокий, темноволосый, самый серьезный из тройки друзей, после службы Коляус неплохо устроился у себя в городе и звал друзей к себе – в гости и насовсем. Дабрый из Тихомировска уезжать не собирался, он только что внезапно женился – без свадьбы, просто расписавшись в ЗАГСе и задним числом приняв от друзей поздравления по телефону. С его женой ни Иван, ни Коляус так и не познакомились – развод последовал так же нежданно, как бракосочетание. А Ивана Коляус все же перетянул из его «дярёвни», как с добродушной усмешкой называл Безводное.

Коляус замолвил словечко, также сыграла роль запись в военном билете – у знающих людей номер военной части вызывал легкий трепет. Для начала Ивана взяли водителем при всесильном учреждении, перед корочками которого даже полиция по струнке вытягивается. Открывались невероятные перспективы. Можно повторить карьеру Коляуса, он тоже начинал с низов, а сейчас достиг середины местной иерархии. Правда, Коляус не употреблял спиртного изначально, а проблемы Ивана скрывать не имело смысла – после собеседования организация-наниматель провела проверку, где вскрылось даже то, что Иван о себе и своем семействе не знал. Разрешающие документы ушли в Москву, оттуда – в Питер и, наконец, вернулись со всеми подписями, печатями и согласованиями.

Первое время Иван жил у Коляуса, водил служебный «Ауди», а в свободное время знакомился с городскими девчонками. Капитан Стольский, которого возил Иван, ездил, в числе прочего, в Тихомировск, где удалось пересечься с Дабрым. Капитан расследовал дела, где фигурировала надпись «Пол». Просто три буквы, ничего больше, значения никто не знал. Вытатуированная или вырезанная ножом надпись «Пол» встречалась на опознанных и неопознанных трупах в нераскрытых делах-«висяках» в разных городах области, а также у погибших в автоавариях и даже у самоубийц. Между собой носители надписи знакомы не были. Обстоятельства смерти никак не вязались в систему, ничего общего, ни одной ниточки – кроме надписи. Словно некто нарочно шутил над органами правопорядка, как в двадцатом веке, когда на место преступления подбрасывалась определенная карта из колоды или на стене рисовали черную кошку, чтобы показать крутость и навести следствие на ложные мысли. Сейчас такое поведение назвали бы флешмобом – когда разные люди, не сговариваясь, делают одно и то же. Капитан Стольский ничего не добился, следующие его поездки были посвящены другим проблемам – такой вывод Иван сделал из услышанных телефонных разговоров шефа.

Жизнь наладилась, и казалось, так будет всегда. Достойная зарплата подтолкнула к поиску собственного жилья. Иван выбрал замечательную «однушку» в центре.

Если переезжаешь – как не «проставиться» перед новыми знакомыми, количество которых в большом городе росло не по дням, а по часам? Вечером Иван перебрал, а утром на работу не вышел, мучило похмелье. От квартиры пришлось отказаться и ехать домой – уволили в тот же день.

В Безводном Иван сел за руль самосвала и день за днем возил навоз со свинофермы. Не работа мечты, да. Зато над душой никто не стоит. Впрочем, жизнь кое-чему научила, и выпивал Иван с тех пор только в начале выходных.

Два месяца назад судьба вновь повернулась к нему другим лицом. В одну из пятниц после обеда, когда руки крутили большую ребристую «баранку», а душа предвкушала неотвратимо надвигавшийся отдых, позвонила избитая мужем соседка. Ей больше не к кому было обратиться. Развернувшийся самосвал помчался с фермы в деревню. По дороге Иван накачивал себя злостью и в какой-то миг вскрыл купленное на выходные средство от тоски. Чем меньше оставалось в бутылке, тем больше представлялось и, соответственно, готовилось быть сказанным.

Под весом ударивших десяти тонн металла калитка с забором разлетелись вдребезги. Самое паршивое в случившемся – калитка и забор оказались не те. Нужны были следующие, а управляемый нетвердой рукой грузовик въехал во двор деда Филата, который в тот момент рубил головы кроликам. Дед Филат отшатнулся, когда забор словно взорвался на его глазах, и поднял топор.

Зря. После армии Иван умел больше, чем показывал, хотя и меньше тех же Коляуса и Даброго – оба реально дрались с противником, а не сидели за рулем броневика. Реальный бой – не спарринг в спортзале, в бою другой настрой и другие приоритеты.

Одно движение выскочившего из кабины Ивана – и топор выпал из переломленной руки деда. Ивана увезли в райцентр. Сначала его поместили в камеру предварительного заключения с деревянным настилом для сна, умывальником, дыркой туалета и стенами, покрытыми корявой «шубой» из раствора, чтобы сидельцы ничего не писали. После жуткой ночевки и не менее жуткого утра с раскалывающейся головой и терзающей совестью Ивана перевезли в следственный изолятор. СИЗО – та же тюрьма, но не для осужденных, а для подследственных. Те же камеры, те же порядки, и называют ее сидельцы так же. После прохода по перегороженным решетками коридорам Ивана втолкнули в одну из камер. Стальная дверь захлопнулась за спиной, многократный проворот ключей и лязг наружных запоров разделили жизнь на до и после. Спиртное и глупость остались в прошлом, а каким будет будущее и будет ли оно, зависело от настоящего.

Камера представляла собой большую светлую комнату, люди заполняли ее почти как шпроты консервную банку, тоже в два яруса. Свет давало не закрытое решеткой оконце под потолком, а пылавшие во всю мощь, несмотря на день, яркие лампы. Громко играло радио. Запах заставил вспомнить тренировки по работе с химическими боеприпасами. Темно-зеленые стены практически не имели свободных поверхностей, место на них, кроме торцов двухэтажных нар, похожих на сочлененные строительные леса, занимали крючки-вешалки с верхней одеждой, полочки, дверь с глазком и окошечком, отгороженный самодельной занавеской дырообразный туалет и стальная раковина умывальника.

Из-за стола под окном и с этажей стальных нар на Ивана уставились десятки глаз. В камере размером двадцать квадратных метров находилось не меньше тридцати человек. Кто-то был в одних трусах, кто-то в спортивных «трениках». Кто-то носил футболки, но большинство лишние предметы игнорировало.

Накачанное тело Ивана и, особенно, тельняшка с голубыми полосками подсказали собравшимся, надо ли связываться с новичком по мелочам. Сидельцы приняли Ивана добродушно, рассказ про случившееся и про армию, из-за которой отработанный прием сработал как бы сам собой, вызвали уважение. Местный авторитет Вано, медлительный грузин лет тридцати пяти, хотел взять Ивана (почти тезка, понимаешь!) в «семейку» блатных. Там обрадовались новому бойцу, но Иван испортил чужие планы. Он настоятельно уверял, что попал сюда случайно, на воле жил честно и дальше собирается жить так же. «Честно» в понятии уголовников – как лох. После «собеседования» Ивану указали на кровать-«шконку» посередине между окном и туалетом, там располагались «индивидуалы» и «мужики» (по уголовной масти), категории в криминальном мире неуважаемые.

– Зря ты при всех настаивал на своей «честности», – с горечью шепнул Вано Ивану, когда выдалась возможность. – Мог бы жить как король, теперь отышачишь за себя и «за дядю».

– Я не хочу жить как блатной. Я мужик и горжусь этим.

Вано скривился.

– Да-арагой, – протянул он с кавказским акцентом, – так говорить нельзя. Ты молодой, тебе еще жить и жить, а от сумы и тюрьмы, сам знаешь, не зарекаются. Ты мне нравишься, но сам все испортил, останешься в «мужиках».

Постель состояла из хлипкого матраса поверх трубчатых нар, не менее хлипкой подушки и двух кусков простыни. Простыни выдавались уже в таком виде, их делили пополам для увеличения отчетного количества. Десятки обитателей «хаты», как здесь называли камеру, работали естественными обогревателями, от их дыхания создавалась влажность, сравнимая с парилкой русской бани – постоянно тек пот, кожа чесалась, хотелось раздеться догола, отчего многие ходили именно и только в трусах.

Обитатели «хаты» делились на «семьи» по масти или интересам, и к тем, кто скучковался по интересам, остальные относились по нижней масти сложившейся «семьи». В местной табели о рангах последней мастью после «мужиков» шли «опущенные» – неприкасаемые в прямом смысле слова. Здесь такой был один, по кличке Натуля. У Натули ничего нельзя брать из рук напрямую, следовало сначала положить на шконку. Натуля питался не за общим столом, куда не имел права подходить, а у себя под шконкой, отвечал за уборку туалета и стирку трусов для блатных, а при построении, выводе из камеры и в душевой держался отдельно. Натуля всегда ходил в майке, и только в душевой Иван увидел у него на животе резаную рану в виде трех знакомых букв. Большие «П», «О», «Л». Вот бы капитану Стольскому показать, порадовать.

– Что это значит? – спросил Иван, не приближаясь к Натуле, чтобы не «зашквариться».

– Хрен ее знает. – Натуля почесал живот как раз в районе надписи. – Обиженные мной знакомые сделали, чтобы не забывал.

– Чего не забывал?

– Того, что сделал.

– А что сделал?

– Не сделал того, что обещал.

– А что обещал?

– Забыл.

Натуле не хотелось говорить на эту тему, но отказать он не имел права, масть заставляла его продолжать разговор с более «статусным» и, в первую очередь, более сильным собеседником. Соседи накидали Ивану вариантов перевода надписи: «Половой», «Полчеловека», «Пардон, Окончательно Лоханулся»… Иван слушал и понимал, что версии ничего не значили, они придумывались на ходу, для смеха. Истинного значения слова никто не знал, а говорить правду Натуля не собирался.

Через два дня случилось чудо. При задержании Иван просил родителей позвонить армейскому другу Коляусу, чтобы помог чем сможет. Обросший связями в силовых и правовых ведомствах, Коляус помог. К делу подключился нанятый через него адвокат, и на следующий день Ивана перевели на подписку о невыезде. Это позволило ждать суда на свободе, а не в следственном изоляторе.

Два месяца, пока шло следствие и готовилось к рассмотрению дело (собственно следствие прошло быстро, остальное время заняла очередь в плотном расписании судьи), Иван не пил. Как отрезало. Точнее, отрезвило. Без алкоголя жизнь получалась интереснее в целом, но скучнее по вечерам. Нормальные деревенские девки воротили нос, они помнили «подвиги» Ивана и в исправление не верили. Оставшимися он брезговал. А душа требовала любви.

Настал день суда. На судебное заседание в районный центр приехало, казалось, все Безводное от мала до велика. Раньше, говорят, достаточно было потерпевшему забрать заявление, и милиция прекращала дело – для улучшения статистики. Где те чудесные времена? Милиция переименовалась в полицию, и дела теперь возбуждались по факту преступления. Чтобы замять, замирившись с соседом, речи не шло. Опять же, статистика виновата: раскаявшийся преступник содеянное не отрицает – процент раскрываемости увеличивается. Одно хорошо: в таких случаях много не давали. Ухудшали положение два отягчающих обстоятельства – алкогольное опьянение и применение специальных навыков. Бойцы с подготовкой как у Ивана использовать ее в мирное время не имели права.

Иван починил деду Филату не только разрушенное, но и прочее, что покосилось или непонятно как держалось, помогал по дому и по хозяйству, пока гипс не сняли, и в возмещение ущерба купил телевизор во всю стену – у деда Филата было плохое зрение. Большинство односельчан выступало за молодого водителя горой, поручились почти поголовно, а на суде наперебой расхваливали и уверяли, что лично проследят, чтобы подобного не повторилось.

Не повторится. Возвращаться в Безводное, где каждый будет тыкать в лицо прошлым, Иван не собирался. Прошлое должно оставаться прошлым, иначе оно настоящее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю