Текст книги "Сборник статей"

Автор книги: Петр Григоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Цель движения "инакомыслящих", цель, которую никто никогда не формулировал, но которая ясно видна из практики, состоит в том, чтобы показать, что практика государственного подавления инакомыслия опирается не на писаные законы, а на произвол. Каждый, кто включается в это движение, разоблачает произвол, ставя под удар только себя самого, и избирает способ действия по своему разумению и по своим возможностям.

Владимир Буковский добывает 10 заключений психиатрических экспертиз, из которых совершенно ясно, что в психически невменяемых превратили здоровых людей, и делает эти заключения достоянием гласности. За это он получает 12 лет неволи. Это плюс к тем шести, которые он отбыл ранее за аналогичные "преступления". Таким образом, начав свою деятельность по разоблачению произвола 20-летним юношей, он торит свой путь по жизни через лагеря и тюрьмы и закончит свой последний 12-летний срок на пятом десятке. Вся жизнь отдана служению людям. Это ли не подвиг. Это ли не героизм. Я горжусь тем, что такой человек наградил меня своей дружбой.

Я сказал – закончит свой последний 12-летний срок на пятом десятке. К несчастью, он может его не закончить. Система пыток голодом, которую к нему применяют, может свести его в могилу, если вы не поднимете свой протестующий голос, не добьетесь скорейшего освобождения этого мужественного и благороднейшего человека.*

* Буковский был обменен в конце 1976 года на Председателя Чилийской компартии Луиса Корвалана. В настоящее время проживает в Швейцарии. (Прим. А.Г.)

Семен Глузман – врач-психиатр, который никогда со мной не встречался, – на основании того, что было мною опубликовано в "Самиздате", и по дошедшим до него материалам предварительного следствия и суда написал и опубликовал "Заочную психиатрическую экспертизу на Григоренко П.Г.". Расплата – 7 лет тюрьмы и лагеря.

Валентин Мороз после отбытия первого срока, который он получил за разоблачение русификаторских действий властей на Украине, написал "Репортаж из заповедника им. Берия", где показал бесчеловечность современных советских лагерей и тюрем. "Награда" – новый огромный срок.

Эдуард Кузнецов идет на попытку угона самолета, хотя заведомо знает, что попытка не удастся, т.к. он и все его друзья плотно обложены агентами КГБ. Но он как герой идет на этот еще более отчаянный подвиг, чем вызов огня на себя. В результате арест и смертный приговор. Но дело его, как он и надеялся, всколыхнуло весь мир, привлекло внимание мировой общественности к еврейской эмиграции из СССР, продемонстрировало перед всем миром двуличие властей, которые одной рукой не дают разрешения на выезд, а другой держат заявление, утверждающее, что среди советских евреев нет желающих эмигрировать.

Волна протеста, прокатившаяся по всему миру, спасла жизнь Эдуарда, но, к сожалению, мы, советские коммунисты, вставшие на "путь к Голгофе", не слышали голоса мировой коммунистической общественности. Мы вообще не слышим ее голоса и потрясенные спрашиваем себя: "Почему это, если коммунистов томят в тюрьмах Чили, то этим надо возмущаться, а если коммунисты вместе с другими ни в чем не повинными честными людьми во много раз большем количестве заточены в бесчеловечные лагеря и тюрьмы Советского Союза, то надо либо молчать об этом, либо находить оправдание?"

Только теперь, наконец, "Юманите" высказалась в защиту Леонида Плюща, представители итальянской и французской компартий выступили с упоминавшимся уже заявлением, их поддержала испанская компартия, а съезд КПВ принял эпохальную резолюцию о КПСС. Но откуда узнаем об этом мы – советские люди? В советской печати об этом ни строчки. Ваши газеты с этими документами в продажу не допущены. Значит, единственные, кто нас информирует,– это "Би-Би-Си", "Голос Америки", "Немецкая Волна", "Свобода" и другие аналогичные радиостанции. Но их глушат. Да, дорогие товарищи, глушат. Вот, кстати, вам вопрос для размышления. Полагаю, у вас найдутся экономисты, способные подсчитать, сколько это стоит. Думаю, немало. Глушилками ведь вся страна покрыта. А поищите в бюджете – где записаны средства на это? Вот вам и образец того, как советское правительство информирует свой народ и как оно отчитывается перед ним за производимые расходы.

Почему вы молчите? Почему вы миритесь с тем, что информация о вашей деятельности извращается? Возьмем для примера XXXIV съезд КПВ. В сообщениях о съезде резолюция, прямо направленная в адрес КПСС, даже не упомянута, но зато говорится, что съезд отметил: "Советский Союз и другие социалистические страны продолжают свое неуклонное движение вперед, не зная ни безудержной инфляции, ни массовой безработицы". Не будем здесь обсуждать данную оценку. Это особая тема. Но совершенно же очевидно, что без упоминания о резолюции, относящейся непосредственно к КПСС, информация о съезде, мягко выражаясь, необъективна. Но вы молчите. Позволяете информировать о ваших делах необъективно. При таком вашем поведении можно подумать, что отдельные ваши демократические высказывания предназначены только для "внутреннего употребления" и нужны вам лишь как тактический ход в борьбе за власть.

Честная политика коммунистических партий не может не заботиться об интересах всего коммунистического движения. А эти интересы требуют критического анализа опыта СССР. Недостаточно сказать, как сказал Жорж Марше, что ФКП добивается "...социалистического общества, которое будет самой передовой демократией в истории страны". О передовой демократии мы наслышаны. КПСС говорит о ней куда больше, чем ФКП. А нам, как и французским, и итальянским, и английским, и испанским и всем другим коммунистам, важно знать, приемлете ли вы "передовую демократию" СССР или нет? Если не приемлете в целом, то что из нее для вас приемлемо?

Вы все почему-то пугаетесь жупела "вмешательство во внутренние дела". Но, во-первых, то, что делается в Советском Союзе, не может быть только его внутренним делом. Об этом сказал Ленин еще в начале становления республики советов. Он говорил, что теперь о социализме будут судить не по ученым трактатам (следовательно, и не по заявлениям руководителей западных компартий), а по живой практике Советского государства. Именно поэтому он называл нашу страну детищем мирового пролетариата. Но ни один настоящий родитель не может быть безразличен к тому, как растет и во что вырастет его детище. Следовательно, надо вмешиваться, по крайней мере выступать с критикой по тем вопросам, где дело касается принципов, являющихся общими для всех, кто идет или намеревается идти по пути социализма.

Во-вторых, на вмешательство во внутренние дела СССР надо смотреть с той же точки зрения, с какой смотрят на вмешательство во внутренние дела всех других стран. Вот Луиджи Лонго в связи со смертью Франко пишет в газете "Унита":

"Сейчас перед испанским народом, перед всеми демократическими силами Европы и всего мира встает проблема ликвидации наследия диктаторского режима. После смерти Франко должен умереть и франкизм." И далее: "Уход диктатора, ...сам по себе не ведет к решению проблемы Испании... Для восстановления демократии в стране необходима борьба всех политических и социальных сил, вовлечение в нее широких народных масс... всех тех сил, которые подвергались репрессиям со стороны франкистского режима за свое стремление к свободе и прогрессу Испании. Широкая и объединенная борьба за глубокие коренные изменения в Испании необходима прежде всего потому..., что реакционные силы, обладающие силой и властью, хотели бы после смерти Франко придать окраску некоторой либерализации старому режиму и сохранить его сущность. Борьба между старым и новым ... уже началась... народы Европы должны рассматривать ее не как посторонние зрители, а как активные участники, ставшие на сторону всех прогрессивных сил Испании". И наконец: "Прямая обязанность и долг всех народов и правительств... заключается в том, чтобы внести активный вклад и оказать полную поддержку рождению новой Испании, ее обновлению, прогрессу". (Цитирую по "Правде" от 25 ноября 1975 года. Курсив везде мой – П.Г.)

Эту программу тов. Лонго, по-видимому, не считает вмешательством во внутренние дела Испании. Ну, а если мы в приведенной цитате заменим "Франко", "франкизм", "франкистский режим", "Испания" на "Сталин", "сталинизм", "сталинский режим", "СССР", то суждения Лонго станут неверными? В этом случае на них следует смотреть как на попытку вмешательства во внутренние дела, как на возрождение нравов "холодной войны"?

Для СССР "уход диктатора... сам по себе" приведет к решению всех проблем? Или, может, Сталин и не был диктатором? Может, он вообще не существовал? Значит, не нужна и "широкая объединенная борьба за глубокие коренные изменения" в СССР? Не нужно "вовлечение в нее широких народных масс"? В СССР не остались от сталинщины "реакционные силы, обладающие силой и властью", которые "хотели бы после смерти " Сталина "придать окраску некоторой либерализации старому режиму и сохранить его сущность"? Разве народы Европы, компартии в том числе, должны рассматривать борьбу между старым и новым в СССР не "как активные участники, вставшие на сторону всех прогрессивных сил" в СССР, а "как посторонние зрители"?

В применении к СССР, Сталину, сталинизму "прямая обязанность и долг всех народов и правительств" состоит не в том, чтобы "внести активный вклад и оказать полную поддержку... обновлению и прогрессу "в СССР?

Неужели западные коммунисты думают так? А если нет, то почему молчат? Даже те действия КПСС, которые до крайнего предела компрометируют все коммунистическое движение (грубое попрание прав человека и жестокие беззаконные репрессии внутри СССР, интервенция в дружественные страны), критике не подвергаются и должной оценки не получают. В результате движение "за обновление и прогресс" в СССР получает поддержку только из демократических (некоммунистического направления) кругов цивилизованных стран мира. Это очень опасное явление для коммунистического движения. При этой тактике оно легко может оказаться за бортом действительного прогресса. Чтобы ликвидировать создавшееся ненормальное положение, коммунисты всех стран должны самым решительным образом поддержать резолюцию последнего съезда КПП и в первую очередь добиться амнистии для всех политических заключенных в СССР. Надо решительно выступать в защиту прав человека, против жестоких беззаконных репрессий не только в Чили, но и в социалистических странах, прежде всего в Советском Союзе.

Всему миру ныне известны имена двух великих людей нашего времени – Андрея Сахарова и Александра Солженицына. Бесспорно, подобные люди в любой демократической стране были бы национальной гордостью. А вот в СССР А. Солженицын в течение длительного времени подвергался жестоким беззаконным репрессиям, а затем, после разнузданной черносотенной травли в печати, изгнан из страны. А. Сахарова травят до сих пор, терроризируют угрозами физической расправы с ним и членами его семьи, подвергают всяческой дискриминации. Весь мир возмущенно протестует против такой дикости. Почему же молчат коммунисты? Не хотят выступать против своих? Но это недостойный поступок. До сих пор так поступали только в преступном мире. Неужели можно допустить, чтобы нравы этого мира проникли в политику?

Отношение советских властей к Солженицыну и Сахарову не эпизод. Это общая линия, направленная на подавление всего мыслящего. Поэтому коммунисты тем более не имеют права молчать.

Я уже называл талантливого украинского писателя и философа, инвалида войны коммуниста М. Руденко, который подвергнут репрессиям только за то, что мыслит не по установленному свыше стандарту, а по собственному разумению. Назову еще нескольких репрессированных за аналогичные "преступления".

Арестованы и предаются суду биолог Сергей Ковалев и математик Андрей Твердохлебов.

Первому из них инкриминируется участие в издании "Хроники текущих событий"* и "Хроники Католической церкви".

* "Хроника текущих событий" переиздается на русском и английском языках издательством Кhronika Press, 505 8th Аvе, New Yоrk, N.Y., 10018. (Прим. А.Г.)

Мне не известно, кто фактический издатель и той и другой. Но мне хорошо знакомы оба издания. Я считаю, что это гениальное открытие движения инакомыслящих. Без этих изданий людям невозмсжно было бы видеть скорбное "шествие на Голгофу" лучших людей наших народов. Судить ни за первую, ни за вторую невозможно даже по советским законам. "Хроники" сообщают только проверенные факты без политической их оценки. И в этом их сила. Собранные вместе описания актов произвола и без комментариев производят потрясающее впечатление. Кто не читает "Хроники", тот не знает многого очень важного об СССР. Коммунистическим партиям капиталистических стран непростительно не знать публикуемые в них факты. Я обращусь в Нью-Йорк к издателю Валерию Чалидзе с просьбой выслать

вам по одному комплекту "Хроник". Но вы бы и сами могли произвести подписку на все издания нашего "Самиздата", переиздаваемые в Нью Йорке Валерием Чалидзе, который сам до недавнего времени жил и работал в Москве, подвергаясь всем опасностям, окружающим нас и теперь. Если вы хотите знать СССР не только по рекламным картинкам, то вы произведете эту подписку.

Я не знаю, что будет предъявлено в качестве официального обвинения Андрею Твердохлебову, но фактически его преследуют за создание советской группы "Эмнисти" и за участие в ее работе.

Оба, безусловно, будут осуждены. Советский суд не может оправдать людей независимой творческой мысли.* После отбытия срока к научной работе их не допустят. Если вы не согласны с такими действиями советских властей протестуйте! Если не верите мне – добейтесь, чтобы ваших доверенных представителей допустили на суд, и убедитесь в правдивости или ложности моего сообщения.

* Сергей Ковалев осужден на 7 лет лагерей и 5 лет ссылки, а Андрей Твердохлебов – на 5 лет ссылки. (Прим. – А.Г.)

Все, кого я упоминал в настоящем письме, высокоталантливые люди. Не всем из них удалось закончить высшие учебные заведения. У Мустафы Джемилева и Владимира Буковского на пути встала тюрьма, но ни тот ни другой не остановились. Джемилев вырос в талантливого общественного деятеля и писателя, Буковский в тюрьме закончил университетский курс биофака и занимается научной работой в области биологии. Чтобы понять, какой это подвиг, надо самому побыть в заключении в советской тюрьме.

Продолжает в условиях тюрьмы свои научные исследования талантливый астроном Кронид Любарский.* Между тем, на воле готовятся лишить его ученого звания. Когда один из его бывших сотрудников указал на то, что Любарский результативный ученый, представитель ВАК заявил:

"Его научное лицо не имеет значения. Мы должны исходить из оценки его общественного поведения. А эту оценку дал суд. Любарский ни до суда, ни в тюрьме не раскаялся, и это для нас важнее всего."

* Кронид Любарский был лишен постановлением ВАК ученой степени. (Прим. А.Г.)

В тяжелых лагерных условиях находятся: литературовед Габриэль Суперфин, украинский писатель Черновол и многие другие. В сибирской ссылке писатель очень яркого дарования и мужественный борец против произвола Анатолий Марченко.

Мне хотелось бы продолжать и дальше сей скорбный и гордо-героический список, без конца рассказывать о молодых дарованиях, беспощадно подавляемых бесчувственной бюрократической машиной, о наиболее смелой и стойкой творческой молодежи нашей страны. Но знания мои ограничены, а объем письма не дозволяет слишком расширять список. Поэтому, как мне ни грустно, я остаюсь в долгу перед многими, кого знаю лично, и еще перед большим числом тех, с кем лично незнаком.

Особенно велик мой долг перед так называемыми "националистами" стран, имевших собственную государственность,* – Литва, Латвия, Эстония, а также перед участниками еврейского движения за выезд на национальную родину. После того как Генеральная Ассамблея ООН при самом активном участии советской делегации приняла позорную антисемитскую резолюцию, коммунисты обязаны особенно решительно и бескомпромиссно поддерживать это движение.

* П.Г. имеет в виду в недалеком прошлом, так как в более ранние периоды истории все нерусские народы имели свою национальную государственность, которая была этими народами утрачена в силу непрерывной экспансионистской политики правящей верхушки Российской империи. В период Гражданской и национально-освободительных войн на территории современного СССР национальная государственность была восстановлена большинством этих наций. Однако уже к середине 20-х годов империя почти полностью была восстановлена. Правительству во главе с Лениным не удалось восстановить контроль Москвы только на территориях пяти стран: Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии. (Прим. А.Г.)

Я заканчиваю. Луиджи Лонго в цитированной статье совершенно правильно говорит, что после смерти диктатора нельзя ограничиться тем, чтобы "придать окраску некоторой либерализации старому режиму и сoхранить его сущность". К сожалению, сущность сталинского режима во многом сохранилась.

Теперь нет столь массовых арестов, как при Сталине. Но осталось главное полная нетерпимость к свободной мысли. Это не выступает столь ярко, как в прежние времена, когда эта мысль душилась открыто. Теперь для ее удушения научились подбирать уголовные статьи. Диктатура личности устранена – заменена коллективным руководством. Но государственная олигархия, как в прошлом диктатор, неподконтрольна народу и партии. Карательные органы стали еще мощнее, но им пока не дают той рабочей нагрузки, которую они имели при Сталине.* Однако весь арсенал способов подавления сохраняется. В применении карательные органы тренируются на "инакомыслящих". Вызов в карательные органы "для воспитания", предупреждение, "проработка" на собрании, исключение из партии, комсомола, профсоюза, увольнение с работы, лишение возможности работать по профессии или в данной местности, запрещение жить в определенном районе (литовцам, например, предписывают выехать за пределы Литвы), наконец, арест и осуждение с отбыванием наказания в лагере обычного, строгого, особо строгого режима, в тюрьме или спецпсихбольнице (та же тюрьма, но худшего типа), после освобождения ряд дискриминационных действий властей: установление надзора, запрещение жить в определенных районах, лишение возможности работать по профессии – вот те способы, с помощью которых подавляется мысль, пользуясь которыми неконтролируемая народом власть в любой момент может начать массовый террор, может ввергнуть страну в войну.

* Дело, однако, им находят.

У памятника Маяковскому собирается несколько юношей, чтобы почитать и послушать стихи. Сейчас же вокруг них накапливается сотенная толпа КГБистов в гражданском, чтобы путем провокаций ликвидировать "сборище".

Семь человек приходят на Красную площадь, садятся в тихом уголке, там, где нет никакого движения, и выставляют лозунги протеста против ввода советских войск в Чехословакию. Тут же на них налетают многие десятки "защитников безопасности" опять же одетые под частных граждан,– избивают и уволакивают демонстрантов в тюрьму. (Впоследствии они еще будут и лжесвидетельствовать в суде, утверждая, что демонстранты грубо нарушали общественный порядок .)

Группа художников на пустыре выставляет свои произведения (помещения для них власти не нашли). Тут же пустырь заполняется "блюстителями безопасности", картины рвут, художников избивают.

Люди собрались в молитвенный дом – то ли в синагогу, то ли в какой другой – обязательно появляется многочисленная "охрана порядка" – развязная, наглая, следящая не за порядком, а затем, чтобы испортить людям молитву, а может, и арестовать кого-либо.

Идет праздничная манифестация. Весь путь ее движения и сами колонны буквально прошиты агентами КГБ.

В настоящее время в связи с приближением 25-го съезда КПСС многие граждане СССР, права которых попраны бюрократией, пишут на съезд, посылают делегации в ЦК. И вот весь аппарат КГБ трудится над тем, чтобы не допустить этот крик народный до съезда. Несколько крымских татар, буквально прорвавшиеся сквозь заставы КГБ из Ташкента, рассказывают ужасающие картины. Все выезды (аэродром, вокзал, шоссе) перехвачены КГБистами. Татар задерживают, обыскивают и отбирают петиции, которые они везут в ЦК на имя съезда, и сжигают их. Отбирают также проездные билеты. Деньги, правда, возвращают.

Много и других, столь же полезных, дел в активе КГБ. Я в 1968 году писал Ю.В. Андропову, что слежением за мной занято 26 человек. С тех пор я более пяти лет отсидел в тюрьме, а люди, о которых я писал, так и оставались и сегодня остаются задействованными на такой "важной" работе. (Прим. – П.Г.)

Устраивает вас коммунизм с такими атрибутами? Если нет, заявите это открыто. Не надо вмешиваться в наши внутренние дела, но скажите, что вам не нужен коммунизм, взрастающий на инъекциях страха. Поставьте непременным условием единства прекращение преследований за мысль, установление в стране, построившей бесклассовое общество, полной свободы получения и распространения информации вне зависимости от границ, свободного обсуждения всех взглядов и событий, происходящих в стране и за рубежом, в том числе действий партийного и государственного аппарата.

Первым же и непременным условием единства должна быть поголовная амнистия всех политических заключенных в СССР и запрещение использования психиатрии как способа подавления "инакомыслия".

Ноябрь-декабрь 1975 года

С уважением – П. Григоренко

СССР 119021 Москва, Г-21 Комсомольский проспект дом 14/1, кв.96 тел. 246-27-37

О ПСИХИАТРИЧЕСКИХ БОЛЬНИЦАХ СССР

По поводу специальных психиатрических больниц я уже однажды выступал.

Осенью 1968 года надо мной нависла угроза ареста. Особенно ясно это стало после того, как я выступил 14 ноября 1968 года на похоронах моего друга писателя Алексея Костерина, и после обыска, проведенного у меня через пять дней после похорон.

Я решил: надо готовиться. И готовиться именно к психиатричке. Почему именно к ней? Да потому, что законов я не нарушал и судить меня с точки зрения закона не за что. Но для властей я стал "персона нон грата".

Я слишком открыто и безбоязненно разоблачал ложь и произвол и тем подавал опасный для властей пример. Надо было припугнуть моих возможных последователей и закрыть рот мне самому. Я должен был понять это и предупредить общественность о надвигающейся на меня расправе, раскрыть ее сущность. Именно с этой целью я написал коротенькую записку друзьям о вероятности моего ареста и очерк "О специальных психиатрических больницах ("Дурдомах")". Очерк пустил в "Самиздат". Наталья Горбаневская включила этот очерк в свою книгу "Полдень", а оттуда он перекочевал в сборник "Казнимые сумасшествием" и таким образом приобрел широкую известность.

В своем очерке я писал: "Идея психиатрических специальных больниц сама по себе ничего плохого не содержит, но в нашем специфическом осуществлении этой идеи нет ничего более преступного, более античеловеческого".

Сейчас я глубоко раскаиваюсь в том, что написал это. Нет ничего более ошибочного и вредного, чем данная фраза. Но в то время, после первого пятнадцатимесячного знакомства с системой психиатрического "лечения", я так понимал это дело. Потребовалось еще более пяти лет пребывания в руках "психиатров", чтобы понять, что зло не только в осуществлении, но прежде всего в самой идее. Осуществление может меняться в зависимости от места расположения "больницы" и состава ее кадров. Первый раз (в 1964-65 гг.) меня "лечили" в Ленинградской СПБ. После нее Черняховская показалась истинным адом. Из Черняховска меня отправили на "долечивание" в 5-ю Московскую городскую больницу – "Столбы", о которой в Москве идет самая мрачная слава. О ней говорят: "Отсюда или никогда не выходят или выходят вперед ногами" (т.е. мертвыми). Мне же после Черняховска она показалась чуть ли не санаторием. Но такого, как творилось в Днепропетровске над Леонидом Плющом, не знает и Черняховск. Сычевка же и особенно Благовещенск несравнимы по ужасам, которые там творятся, даже с Днепропетровском.

Таким образом, осуществление разное. Но сама разность эта порождена идеей. Именно по идее заключенные специальных психиатрических больниц лишены всяких прав. Они отданы полностью во власть персонала этих "больниц", который никем не контролируем. Вы не можете ни на что пожаловаться. Жалоба никуда не уйдет. Останется в больнице или будет уничтожена. А если бы кто-нибудь когда-то заинтересовался ею, ему будет сказано администрацией, что это просто бред, проявление болезни. Можно не сомневаться, что людская корысть не может не воспользоваться возможностью безнаказанно творить зло. А если к тому же и власти заинтересованы в том, чтобы совершались жестокости, если власти поощряют и выделяют тех, кто особенно жесток и беспощаден к "политическим", то истинное положение заключенных больницы трудно даже представить.

Митгерлих в своей книге о Нюрнбергском процессе 23-х врачей-эсесовцев "Das Diktat der Меnschenverachtung" пишет, что для него самым потрясающим было органическое слияние в одном лице врача и эсэсовца. "Именно отсюда, – пишет он, – холодная бесчеловечность в опытах над людьми".

Но где граница между "просто службой" в учреждении, которое создано для подавления инакомыслия и культивирует бесконтрольность и беззаконие по отношению к своим пациентам, и полным срастанием с преступной организацией политического террора?

А идея спецпсихбольниц в том именно и состояла, чтобы создать учреждения бесконтрольного и не опирающегося на закон политического террора. Именно для этого заключенных этих больниц лишили всех прав, даже тех, которыми пользуются заключенные тюрем и лагерей, а в "няньки" к ним назначили уголовных преступников и дали этим последним возможность творить со своими подопечными все, что им вздумается.

Я совершил ошибку, оценив положительно идею создания спецпсихбольниц, потому что суждение свое вынес из пребывания в той единственной "больнице", где меня содержали в первый раз. Да и судил я не по предназначению этого учреждения, что скрыто от постороннего взгляда, замаскировано, а по составу заключенных, что сразу бросается в глаза. Чтобы понять истинное предназначение таких "больниц", надо вернуться к истокам.

Первая и единственная тюремная психиатрическая больница была создана в Казани еще до войны для заключения в ней опасных политических противников режима или, как их тогда называли,– "врагов народа". В то время говорилось, что это политическая тюрьма, и держали в ней только политических заключенных. В 1952 году в Ленинграде на Арсенальской был создан аналог Казанской. Здесь тоже тогда не скрывали, что сия тюрьма только для "врагов народа". О ней я писал уже в упоминавшемся очерке.

Но вот Сталин умер, и началась реабилитация. Опустели и политические тюремные психбольницы в Казани и Ленинграде. Но "свято место пусто не бывает". Кому-то не хотелось расставаться с идеей использования психиатрии для подавления политического протеста, и в обе эти "больницы", чтобы продлить их существование, завезли небольшой контингент психических больных, совершивших особо тяжкие уголовные преступления (убийства, изнасилования, грабеж и т.п.). Таким путем кадры политических психбольниц и их традиции были сохранены.

А время не стояло на месте. Появились и недовольные. Во-первых, те, кто не хотел успокоиться на полумерах 20-го съезда. Во-вторых, кто не мирился с попытками ЦК вскоре после съезда пойти назад к частичной реабилитации Сталина и заведенных им порядков. Иными словами, появились политические – люди, несогласные с попытками затормозить, задушить общественное движение за обновление жизни, начавшееся после смерти Сталина. Ничего незаконного в этом движении не было. Наоборот, оно исходило из линии 20-го съезда, отстаивало эту линию. Следовательно, судить сторонников этого движения по закону невозможно. И вот тут кстати оказались психбольницы. Но там уже укоренились психически больные уголовники. Очистить от них и послать на их место политических значит вызвать нарекание, что методами психиатрии начали бороться с политически неугодными.

Быстро нашли выход – помещать политических вместе с уголовными психбольными. Тогда все нормально: нет, как прежде при Сталине, психбольниц для политзаключенных, есть просто специальные психиатрические больницы для общественно опасных психических больных, которым нужна особенно строгая охрана.

Между тем, количество политических, коих судить нежелательно, все растет, а мест в двух спецпсихбольницах не прибавляется. Очищать места для политических, освобождая эти "больницы" от тех, кто совершил тяжкие уголовные преступления в состоянии психической невменяемости, значит разоблачить свой замысел. Следовательно, нужное количество мест для политических надо получить путем увеличения числа спецпсихбольниц, каждая из которых заполнена в основном психическими больными, совершившими тяжкие уголовные преступления, но имеет некоторое количество мест для нормальных политических.

В г. Сычевке Смоленской области открывается спецпсихколония. Затем в г. Черняховске (б. Инстербурге) в бывшей прусской каторжной тюрьме еще одна спецпсихбольница. И пошло-поехало. Во второй половине 60-х и в 70-х годах спецпсихбольницы растут, как грибы после дождя. К настоящему времени только мне известно не менее чем о десятке таких "больниц": Казань, Ленинград, Сычевка, Черняховск, о чем я уже писал, затем Смоленск, где для этой цели занята часть тюрьмы и выстроен новый пятиэтажный корпус одиночных камер, Минск, Днепропетровск, Орел, Свердловск, Благовещенск, Алма-Ата да еще какой-то "спецпсихсанаторий" где-то на Полтавщине или Киевщине. Кроме того, отделения для принудительного лечения образованы во всех пяти московских городских психбольницах и во всех областных психбольницах страны. Тем самым созданы широчайшие возможности для вкрапления психически здоровых политических среди массы психически тяжело больных.

Но одно – условия для вкрапления, а другое – это само вкрапление. Чтобы его осуществить, нужны как минимум врачи, которые бы одновременно представляли и репрессивный орган, врачи, которым можно было бы в открытую сказать: "Такого-то надо признать невменяемым" и которые, обладая врачебным дипломом, а еще лучше высокими научными званиями, могли бы изобретать наукообразные формулировки для признания невменяемыми нормальных людей. Все, кто сталкивался с этой проблемой в СССР, приходят к единодушному выводу, что такие преступные медики – "врачи" и "ученые" имеются. Главными среди них признаются всеми, писавшими на эту тему, доктор медицинских наук профессор Даниил Романович Лунц и члены-корреспонденты АМН СССР Морозов Г.В. и Морозов В.М. Действительного члена АМН СССР Снежневского Тарсис, например, считает милейшим и безусловно порядочным человеком. Я со Снежневским сталкивался. Он председательствовал во время моей первой экспертизы и произвел очень благоприятное впечатление. Благородная внешность, добрый взгляд, понимающее и внешне сочувственное дружелюбное выражение лица – кого это не тронет? Тем более в обстановке, где чувствуешь себя попавшим во враждебную и вредную для тебя среду. Очень высокое мнение сложилось у меня и о профессоре Тимофееве Н.Н. В моем деле он вел себя, как мне представлялось, честно и даже мужественно. Он добивался моего освобождения, восстановления в партии и в генеральском звании, а также назначения положенной мне по закону пенсии.