Текст книги "Служа науке и отечеству"

Автор книги: Петр Северов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Пётр Фёдорович Северов
Служа науке и отечеству

Он был сыном простого солдата Петровских времён. Именно потому, что происходил он не из дворянского рода и отец его не был отмечен титулами и чинами, здесь, в стенах Славяно-греко-латинской академии барчуки относились к нему свысока, пренебрежительно.

Однако в период, когда начинались экзамены, это отношение обычно резко изменялось.

Солдатский сын Степан Петрович Крашенинников был одним из лучших учеников Славяно-греко-латинской академии. Пытливый и жадный к знаниям, он неизменно оставался отзывчивым товарищем и безвозмездно помогал своим богатым и знатным соученикам, имевшим и гувернёров, и репетиторов.

Сам Крашенинников жил бедно. У него нередко нехватало даже на скромный обед. Но учился он страстно и горячо и неспроста заслужил высокий отзыв Ломоносова, который позднее отмечал его «способности и рвение к науке».

В 1732 году имя Степана Крашенинникова получило первую известность: как лучшего ученика его направили для дальнейшей учёбы в Академию наук, незадолго перед тем учреждённую в Петербурге.

К этому времени первая экспедиция Беринга – Чирикова уже возвратилась из своего дальнего, сурового похода, и в Петербурге велось много споров о путешествии: одни считали его и удачным и смелым, другие называли бесплодным.

Споры велись и в Академии наук, и Крашенинников не только жадно прислушивался к отзывам учёных, но и сам участвовал в спорах. Он понимал, что великое задание Петра I – исследовать, соединяются ли Азия и Америка или между ними существует пролив, – Беринг, несмотря на огромные усилия, не смог выполнить. Берегов Америки капитан-командор не увидел, хотя и находился, очевидно, недалеко от них. И все же Крашенинников доказывал, что экспедиция дала огромные результаты, во многих отношениях обогатив отечественную науку.

– Завидую спутникам Беринга и Чирикова, – говорил он увлечённо. – Почему не выпало мне счастье – быть среди них?.. Они видели так много нового на трудном, благородном своём пути!

А когда стало известно, что правительство разрешило вторую, ещё более грандиозную экспедицию к берегам Северной Америки, – участие в этом походе стало для Крашенинникова заветной мечтой.

С жадностью слушал он рассказы бывалых людей, вернувшихся из первой экспедиции. Необъятные просторы Сибири, горы и пади Камчатки, суровая даль Чукотки, неизвестные берега Америки, – все это звало и влекло молодёжь волнующей перспективой новых ценных открытий. Все было исполнено в далёких тех землях глубокого познавательного интереса, – и неизвестные племена, что населяли побережье студёных морей и Тихого океана, и мир растений, зверей, рыб и птиц, и камни, и руды, и «горелые сопки», полыхающие грозным пламенем извержений…

Однако мечтать ли ему, студенту, о славном таком походе? В «академической свите», как именовался отряд учёных при экспедиции Беринга – Чирикова, называли фамилии знаменитостей: академик-историк Миллер, академик-естествоиспытатель Гмелин, академик-астроном Людвиг Делиль де ля Кройер… Солдатскому сыну, который только великим упорством и трудом проложил себе путь в Академию, мечта об участии в походе казалась слишком смелой и неосуществимой.

Но к удивлению и восторгу Крашенинникова ему вдруг предложили принять участие в походе. Учёные не посчитались с простой родословной студента – ведь он мог пригодиться им как хороший помощник.

По прибытии в Якутск, испытав на себе трудности сибирского пути, Миллер и Гмелин призадумались. Академиков-немцев серьёзно волновали новые трудности, которые ожидали путешественников впереди. И, посоветовавшись между собой, они решили послать на Камчатку одного Крашенинникова.

Позже академик Миллер писал:

«Между тем прибывши академические члены в Якутске 1736 году уведомились, что учреждения к вступлению в морской путь далеко не доведены ещё до такого состояния, чтоб можно было продолжать им путь до Камчатки без замедления… Потому рассудили они за благо послать на Камчатку наперёд себя надёжного человека… и в сию посылку выбрали господина Крашенинникова…»

Возможности продолжать путь «без замедления» были, конечно, одинаковы и у Крашенинникова и у академиков. Но молодой исследователь, в отличие от своих руководителей, по-прежнему с нетерпением рвался на Камчатку, не боясь никаких трудностей.

Услышав о принятом учёными решении, Степан Крашенинников заявил, что готов немедля отправиться в путь.

Какая почётная задача выпала на долю безвестного петербургского студента!

Камчатка все ещё оставалась мало изученной, хотя русские не раз посещали её, а Владимир Атласов ещё за сорок лет до Крашенинникова сделал даже географическое описание этого края. Но Атласов погиб, многого не успев сделать. В центральных районах полуострова, на заснеженных перевалах, у горных озёр и истоков бесчисленных рек почти никто из русских не бывал и никто не дал полного научного описания Камчатки, её населения, животного и растительного мира, природных богатств, её истории.

Это должен был сделать двадцатишестилетний русский студент.

В августе 1737 года, после долгих походов по бесчисленным руслам рек, по горам, болотам и тайге, совершив большую научную работу по исследованию и изучению Сибири, Крашенинников прибыл в Охотск. Оставался последний отрезок дороги – морской переход на Камчатку.

В то время, когда Крашенинников ждал в Охотске прихода корабля, морские рейсы, совершённые на Камчатку, можно было бы пересчитать по пальцам.

Степану Петровичу предстояло плыть на «Фортуне», одном из четырех судов первой экспедиции Беринга, малом, порядочно потрёпанном штормами корабле. Моряки с «Фортуны» рассказывали откровенно, что только тихая погода уберегла их судно от беды. Много наслышался от них Крашенинников о ледяных штормах Охотского моря, о камчатском бездорожье, о трудной жизни в заброшенном том краю. Камчатка снабжалась только привозным хлебом, цены возрастали с каждым километром пути.

Но путешественника все это мало беспокоило: жить в роскоши он не привык, а приказная изба в Большерецке выплатит ему положенное жалование.

4 октября 1737 года «Фортуна» покинула Охотск.

Дул ровный береговой ветер, и судно неторопливо, под слабо наполненными парусами, двигалось на восток. К вечеру ветер замер, волны улеглись, – полнейший штиль опустился над морем.

А ночью, когда пассажиры собирались на покой, над палубой «Фортуны» пронёсся внезапно тревожный крик. Матросы бросились к трюмам. Зажгли факелы, и в свете их стало видно, как среди ящиков и тюков плещет, стремительно прибывая, тяжёлая, чёрная вода…

Уже заработали две помпы, матросы и пассажиры схватили ведра, кастрюли, кухонные котлы… Многие сотни вёдер воды было откачано за борт, однако уровень её в трюме стал ещё выше.

Палуба медленно погружалась, будто какая-то неведомая сила увлекала ветхий корабль на дно…

Дул бы сейчас хоть лёгкий ветер, судно смогло бы возвратиться в Охотск. Но паруса бессильно повисли на реях, в них не было силы, что сдвинула бы с места аварийный корабль.

Необходимо было облегчить судно. Несколько сот пудов груза полетело за борт. Многие пассажиры потеряли все своё состояние. Потерял весь дорожный багаж и Крашенинников. Погибло и самоё дорогое для него – записи и книги, которые так хранил он и берег…

Теперь судно медленно тащилось по морю. Руль «Фортуны» почти не действовал, вода по-прежнему хлестала в трюме, и ни у кого из моряков не было уверенности в счастливом исходе плавания.

Все же на десятый день судно дошло до Камчатки. Здесь, в устье Большой речки, «Фортуна» нашла свою кончину, – прилив превратил её в обломки. Крашенинников и его спутники высадились на неприветливую землю.

Через неделю к месту аварии «Фортуны» прибыли из Большерецкого селения лодки. Шкипер увидел студента из Петербурга в изодранной одежде и спросил:

– Теперь на Большую землю? Обратно в Охотск?

Крашенинников покачал головой:

– Я слишком долго добирался на Камчатку…

– Значит, вы остаётесь? – удивился шкипер. – Чем же вы будете жить?

Молодой человек ответил уверенно и спокойно:

– Служа науке и отечеству, я полон решимости победить все и всяческие преграды!..

Отсюда, из маленького Большерецкого острога, и начался путь Крашенинникова по Камчатке, путь, который мог одолеть только человек великой воли, полный самоотверженности и беззаветной преданности своему долгу.

Когда Крашенинников явился в Большерецкую приказную избу, предъявил документы и спросил о положенном ему жаловании, канцелярский чиновник ответил удивлённо:

– Жалование?! Какое жалование? Мы здесь и сами его не получаем по несколько лет!

– Но я должен вести научные работы, а для этого исходить и изъездить всю Камчатку…

– Это уже ваша воля, – равнодушно молвил чиновник. – Наука не по моей части.

В течение двух лет Крашенинников не получал жалования. Все его напоминания и жалобы, посланные в Охотск, в Якутск и в Петербург, были безрезультатны. Молодого учёного это, впрочем, не особенно удивляло; он знал, что даже академики подчас тёрпели нужду, – правительство выплачивало им заработанные деньги нехотя и нерегулярно, и это было похоже на унизительную подачку. Но одно дело жить в Петербурге, где много знакомых и друзей, которые могут выручить в трудную минуту, и другое – остаться без гроша, без питания и одежды за тридевять земель от родных и друзей, в пустынных и диких дебрях не исследованного ещё края.

Но и здесь, среди простых людей – рыбаков, охотников, служилых казаков, – Крашенинников нашёл и участие, и помощь. Эти люди понимали, какую большую и благородную задачу поставил перед собой исследователь. Он должен был описать не только границы огромного полуострова, не только перечислить его реки и вулканы. Путешественник твёрдо решил побывать на всех реках Камчатки, что текут в океан и в Пенжинское (Охотское) море, описать все реки Охотского края, до самого Амура. Одна лишь эта задача выглядела величественно, быть может, выше сил одного человека. Но Крашенинников решил, кроме того, собрать подробные сведения об открытии Камчатки, о присоединении камчатских племён к России, о судьбах приказчиков, управлявших первыми камчатскими острогами, о жизни камчатских казаков.

Народы, населяющие Камчатку, их прошлое, их труд, язык, обычаи, культура, религия, – все это должно было стать содержанием задуманной Крашенинниковым книги. Сведения обо всем этом учёный мог бы получить от живших на Камчатке казаков. Однако он решил, что должен сам все видеть и слышать, побывать в селениях камчадалов, коряков, курил, жить с ними в юртах, слушать их предания и песни, изучить их язык, чтобы потом рассказать о народах Камчатки без посторонних досужих выдумок.

В книге нужно поведать и о природе Камчатки, о её вулканах и горячих ключах, о металлах и минералах, растениях и наземных животных, о рыбах, птицах и насекомых – обо всем, чем богат или беден далёкий неизученный край.

И вот в корякском селении, заброшенном в безвестной глуши на берегу Пенжинского моря, у реки Нукчана, неожиданно появляется неизвестный человек. Его не остановили в пути ни стужа, ни метель, ни горные перевалы, ни коварные полыньи на реках…

Коряки внимательно присматриваются к гостю. Он безоружен. С ним только один проводник. Казаки, опасаясь нападений, обычно ездят крупными, хорошо вооружёнными отрядами, а этот человек, возможно, бежал от русских властей или сбился с дороги. Так или иначе, он пришёл с миром.

И коряки дают пришельцу место у своего очага.

Путник, оказывается, неплохо знает корякский язык, знает, как поздороваться, как войти в юрту, какие сказать слова.

Кто же этот загадочный человек?

Неторопливо и спокойно рассказывает он о себе, о долгом пути через Сибирь, о далёком городе Петербурге…

Удивлённые, слушают коряки русского человека, проехавшего тысячи километров, чтобы посидеть у их огня. Так вот зачем он пришёл! Он хочет рассказать в России о древнем этом племени, о славных его воинах, о добрых отцах семейств и матерях и хочет послушать их песни и сказки. Удивительный человек! Такому гостю – внимание, и почёт, и лучшее угощение, и тёплый ночлег.

Нежданного гостя все здесь интересует: одежда корякских женщин, причитания шаманов, лекарства из тундровых трав, самодельная посуда… Неутомимо скользит по бумаге чёрное острие палочки, которую он держит в руке, и это острие оставляет на чистом белом листе узорные каракули и завитушки. Потом человек смотрит на эти завитушки и слово в слово повторяет все, что услышал здесь.

Значит, гость говорил правду: он довезёт в Россию и славные имена воинов, которыми гордится племя, и лучших охотников имена, и рассказ о том, как встретило его племя – дружбой и лаской. Он ничего не забудет.

Позже Крашенинникова видят на юге Камчатки, в селении курил, в юртах ительменов (камчадалов), на охоте вместе с ними, и на рыбной ловле, и за сбором лечебных трав…

Два года, проведённых Крашенинниковым в непрерывных разъездах по Камчатке, в кочевьях и стойбищах ительменов, коряков и курил, раскрывают ещё неведомый науке самобытный мир этих племён, а его работы в архивах приказных изб дают много новых материалов об открытии русскими Камчатки.

В течение этих двух лет учёный ведёт полуголодную, полную лишений жизнь, однако ещё не пройденные тропы, не нанесённые на карту реки и горы снова и снова зовут его в путь…

Через три года, в сентябре 1740 года, на Камчатку прибыл русский учёный Георг Стеллер. Он встретился с Крашенинниковым. Перед ним стоял закалённый, пытливый, мужественный человек. Опытный натуралист, Стеллер удивился объёму исследовательских работ, которые успел провести Крашенинников. Что-то похожее на зависть испытал Стеллер в те минуты.

С приездом известного учёного чиновники из приказной избы, поняв, что допустили немалую оплошность, выплатили Крашенинникову его двухгодичное жалование, и неутомимый исследователь снова отправляется в дорогу. Ни проливные осенние дожди, ни разливы рек, ни злые пурги, – ничто не останавливает отважного путешественника.

Около четырех лет прожил Крашенинников на Камчатке, совершив за это время свой неоценимый научный подвиг, сделав все, что было в его силах, лишь бы родина как можно больше узнала о дальней земле своей – Камчатке.

И вот снова – Петербург, и чопорный чиновный мир, равнодушно встретивший учёного. Прошло ровно десять лет после того, как покинул Крашенинников столицу. Одни не знают его, другие просто забыли… Но есть же в Академии Ломоносов! Неужто и он позабыл?..

Нет, Михаило Васильевич все помнит! Торопливо шагает он навстречу Крашенинникову, радостно смеётся и крепко обнимает его…

– Прибыл, Колумб камчатский?! Наконец-то прибыл!.. Богатый, наверное, «улов» у тебя, Степан Петрович?.. Поздравляю, поздравляю! Теперь снова за дело. Книгу нужно писать. Россия ждёт этой книги…

– Такая книга будет, – взволнованно отвечает ему Крашенинников. – Она уже здесь вот, в сердце у меня…

Но и сам великий учёный и поэт был одиноким в петербургской чиновническо-дворянской среде. Сановное дворянство не могло простить ему простого происхождения из поморов.

Крашенинников был таким же сыном простолюдина, и его в Петербурге ждала беспросветная нужда.

В тесной сырой каморке, которую удалось нанять, он бережно разложил свои многочисленные записи, копии документов, географические карты… Теперь главное для него – закончить задуманный, ради науки и отечества в течение десятилетия выстраданный труд…

Проходят долгие месяцы напряжённой работы, страницы переписываются по восемь, по десять раз… Единственная мысль не даёт покоя: чем жить?.. Нужно оплатить жильё, одежду, топливо, бумагу и не свалиться от голода, – ведь предстоит ещё так много сделать!

Учитывая познания Крашенинникова в ботанике, Академия наук назначает его помощником заведующего ботаническим садом. Кажется, наконец-то найден выход из затруднений. В положенный день и час Степан Петрович является на службу. Его встречает академик Сигизбек, тучный старик, надменный и очень самовлюблённый.

– Чем обязан, милостивый государь?

– Я прислан вам в помощники, господин Сигизбек…

– В помощники? – удивляется тот. – Но я не нуждаюсь в помощниках!

Новая служба в ботаническом саду превращается для Крашенинникова в сплошную пытку. Напрасно теряются многие и многие часы драгоценного времени, которые можно было бы отдать работе над книгой. Только бессонными ночами, при тусклом свете свечи, с волнением листает он исписанные в дальней дороге страницы, и перед ним проходят картины незабываемых встреч, бесед у костров, радостных открытий и находок…

Несмотря ни на какие трудности, создаваемые чёрствыми и равнодушными людьми, книга о земле камчатской должна быть написана ради науки и отечества. «Россия ждёт этой книги», – так сказал Ломоносов. И Крашенинников выполнит своё обещание, какие преграды не встали бы на его пути!..

Учёные уже заинтересовались первыми главами «Описания земли Камчатки». Степана Петровича назначают заведующим ботаническим садом, вместо Сигизбека, и вскоре утверждают академиком. Десятки новых обязанностей появляются у Крашенинникова, однако он по-прежнему ведёт полуголодную жизнь. Правительство, как и раньше, рассматривает жалованье учёным как «доброхотное даяние»… И ещё одно – непреодолимое – препятствие возникает в работе над книгой – свирепая царская цензура. Она беспощадно вычёркивает десятки страниц и требует бесконечных переделок. Она запрещает писать о героизме и отваге ительменов, с великим мужеством защищавших свою свободу, удаляет сказания и песни, лишь только встретится в них одно слово «свобода» или малейший намёк на призыв к борьбе…

Но вот, наконец, закончен огромный труд, которому посвятил Крашенинников свою жизнь. Подписан последний корректурный лист, скоро должна появиться книга… Видимо, от радости сильно-сильно бьётся сердце… Великая это радость, увидеть книгу, которой отданы долгие годы, мечтания юности, опыт, знания, – все, чем жил на земле человек…

А сердце уже не бьётся, – стремительно взлетает и полнится тревогой, и все неудержимей его полет.

Смерть застигла учёного и героя в расцвете высокого его таланта, когда Крашенинникову было только сорок три года.

Желанная книга уже была направлена в печать, но Степану Петровичу не довелось увидеть её. Эту книгу увидел и встретил высокой похвалой Ломоносов. С восторгом прочитал её и законспектировал Пушкин. Вдохновлённый трудом Крашенинникова, он готовил о Камчатке статью. Горький на Капри читал о ней лекции рабочим. И сегодня, почти через двести лет после смерти Степана Крашенинникова, тысячи советских людей с увлечением перечитывают это глубокое и яркое творение, в котором словно бьётся, живёт благородное сердце верного сына русского народа.