Текст книги "Разведка по-еврейски: секретные материалы побед и поражений"

Автор книги: Петр Люкимсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

* * *

Отдавая значительную часть своего времени и сил бизнесу, Шабтай Калманович практически ни на день не прекращал и свою деятельность в качестве советского разведчика. Как уже было сказано выше, КГБ дал Калмановичу три года на то, чтобы вжиться в израильское общество, и в 1974 году его было решено «разбудить» и побудить действовать. Так как в качестве продюсера Калманович часто выезжал в Европу, ему не составило особого труда встретиться с резидентами советской разведки на территории Западного Берлина, а затем и Восточной Германии. Получение им статуса почетного консула и гражданина Бопутатсваны, а затем и Сьерра-Леоне, дало ему возможность беспрепятственно въезжать на территорию СССР и осуществлять встречи со своими боссами из КГБ непосредственно в Москве. Там же, в Москве, он в начале 80-х годов познакомился с известным певцом Иосифом Кобзоном, ставшим его близким другом, а затем – после ссоры – заклятым врагом и конкурентом.

Денег работа на советскую разведку приносила ему немного: судя по всему, в год КГБ платило Калмановичу в среднем 6 000 долларов – весьма скромную сумму для любого жителя Запада и совершенно смехотворную для человека, обладавшего многомиллионным капиталом.

Что же заставляло Калмановича продолжать это сотрудничество? Трудно поверить его собственному признанию, что в КГБ ему «хорошо промыли мозги» и внушили, что он выполняет свой долг перед Родиной. Выросший в семье «отказников», обладающий немалым интеллектом, Калманович не мог не знать истинную цену советскому режиму. И в то же время нельзя, видимо, сбрасывать со счетов и то, что Шабтай Калманович, как и многие евреи-выходцы из СССР, питал то, что Натан Щаранский позже назовет «слабостью к России» – необъяснимую, почти инстинктивную любовь к этой стране. Кроме того, авантюрист по натуре, он, вне сомнения, любил ходить по лезвию ножа, и двойная жизнь, работа разведчика доставляла ему тайное наслаждение, почти сравнимое с сексуальным. И, наконец, не стоит забывать, что именно через СССР он наладил систему бартерных сделок между африканскими странами и остальным миром, то есть советское руководство самым непосредственным образом помогало зарабатывать деньги своему израильскому шпиону.

Но и Калманович расплачивался со своими боссами с Лубянки «по полной программе». Многие страницы его дела до сих пор остаются засекреченными, но даже по тем из них, которые были открыты, можно судить о том, какой немалый ущерб нанес он своей деятельностью Израилю.

К примеру, будучи вхож в кабинеты министров и депутатов Кнессета, а также являясь помощником депутата Шмуэля Флатто-Шарона, он сумел получить и передать КГБ подробные сведения о деятельности Бюро по связям с евреями СССР и Восточной Европы «Натив». В тот период отсутствия дипотношений между СССР и Израилем «Натив» действовал в основном через направляющихся в СССР из США и Европы туристов-евреев. В их задачу входила доставка необходимой помощи «отказникам», религиозной и сионистской литературы, а иногда и сбор информации о положении евреев в СССР, передача тех или иных разоблачительных материалов на Запад и т. д. Но благодаря Шабтаю Калмановичу КГБ получил полную информацию о деятельности «Натива» и с легкостью пресекал деятельность его эмиссаров, когда считал нужным это сделать. Многие аресты и выдворение за пределы СССР американских туристов, приехавших с миссией от «Натива», – на совести Шабтая Калмановича.

Разворачивая свою предпринимательскую деятельность в Бопутатсване и Сьерра-Леоне, Калманович охотно принимал на работу вышедших в отставку высокопоставленных офицеров израильской армии. Затем он заставлял их «разговориться» и также передавал полученные от них сведения в Москву. К примеру, одним из служащих компании «Лиат» был отставной генерал Дов Тамри – бывший командир самого элитного подразделения ЦАХАЛа «Сайерет маткаль». И именно через Калмановича КГБ получил уникальные сведения о системе подготовки и характерной тактике действий этого спецподразделения.

В ШАБАКе подозрения по поводу Калмановича, как опять-таки уже говорилось, существовали постоянно и необычайно усилились, когда стало известно о его частых поездках в СССР и Восточную Европу. Шабтай Калманович был вызван в ШАБАК, беседа с ним продолжалась несколько часов, и в ходе нее… никаких обоснований существующим подозрениям найдено не было. Более того – сила обаяния Калмановича была настолько велика, что он сумел подружиться с несколькими сотрудниками ШАБАКа и затем не раз приглашал их на дружеские ужины в самые дорогие рестораны Израиля. И в результате те самые люди, которые по идее должны были разоблачить его как шпиона, сидели с ним за одним столом, тянули дорогой коньяк и мимоходом выбалтывали служебные тайны, которые затем аккуратно передавались в Москву.

Так продолжалось до 1988 года – до тех самых пор, пока американцы не сообщили своим израильским коллегам о том, что Калманович передает на Восток секретные военные технологии. После этого за Шабтаем Калмановичем было решено установить постоянное наблюдение, а затем и арестовать его, предъявив обвинение в шпионаже. Эта операция получила кодовое название «Содом и Гоморра» – по ассоциации с тем разгульным образом жизни, который вел Шабтай Калманович.

* * *

Когда ордер на арест Калмановича уже был подписан, выяснилось, что почтенный бизнесмен лег в клинику для удаления катаракты. Арестовывать Шабтая сразу после операции было сочтено негуманным, и в ШАБАКе решили недельку подождать. Однако когда стало известно, что сразу после операции Калманович уединился на своей вилле с 18-летней девицей, терпению главы отдела по борьбе с советским шпионажем Рами Швили пришел конец.

– Если он в состоянии заниматься любовью, то вполне может и давать показания! – желчно заметил Швили.

Калмановичу позвонили, предложили встретиться в одной из тель-авивских гостиниц, и он, будучи уверен, что речь идет об очередной, рядовой встрече, охотно на нее согласился.

Как всегда, Шабтай Калманоич остановил свою машину на одной из тель-авивских улочек, пересел в машину ШАБАКа, но на этот раз она направилась не в гостиницу, а в центральный офис этой почтенной организации. В кабинете Рами Швили Шабтая Калмановича ждали сразу несколько высокопоставленных офицеров Общей службы безопасности. Дальше повторилась та ситуация, с которой не раз сталкивались в своей жизни израильские контрразведчики.

– Игра закончилась, Шабтай, – сказал, увидев входящего в дверь Калмановича, Швили.

– Да, – согласился тот. – Игра закончилась.

По словам следователей ШАБАКа, если бы Калманович начал отрицать все предъявляемые ему обвинения, то им не оставалось бы ничего другого, как отпустить его на все четыре стороны: никаких особых доказательств его вины у них не было.

Но Калманович сознался. Более того – он стал подробно рассказывать о своей шпионской деятельности за последние 14 лет.

Что побудило его к этому признанию? Может быть, он считал, что обвинение в финансовых аферах, предъявленное ему Национальным банком, грозит куда более серьезным наказанием.

А может… Может быть, он просто устал.

На основе его же собственных признаний Шабтая Калмановича обвинили в связях с враждебными Израилю режимами и шпионской деятельности в пользу иностранного государства, а также в нанесении ущерба безопасности Государства Израиль. Адвокату Калмановича Амнону Зихрони удалось достигнуть компромиссного соглашения с прокуратурой, по которому Калманович признал себя виновным в шпионской деятельности, но при этом ряд других пунктов обвинения с него были сняты.

И тем не менее суд приговорил его к девяти годам лишения свободы. Это означало, что при самом лучшем стечении обстоятельств, при условии, что он будет себя примерно вести в тюрьме и будет амнистирован после того, как отсидит две трети положенного ему срока, Шабтай Калманович выйдет на свободу не раньше чем через шесть лет.

Однако двери тюрьмы распахнулись перед Шабтаем Калмановичем куда быстрее – он оказался на свободе в 1993 году, то есть отсидев всего пять с половиной лет. Причем он отнюдь не блистал в тюрьме примерным поведением…

* * *

Да, в тюрьме Калманович отнюдь не блистал примерным поведением.

Существуют весьма веские подозрения, что он сумел подкупить зам. начальника тюрьмы «Ашмарот» Амрама Вакнина, устроив его сына на высокооплачиваемую должность в одной из международных компаний, и тот взамен предоставлял заключенному Калмановичу самые различные привилегии. В том числе и предоставлял ему свой служебный туалет для того, чтобы Шабтай Калманович мог развлекаться в нем с регулярно навещавшей его в тюрьме 18-летней военнослужащей израильской армии.

Ходили слухи о том, что Калмановича выпустили в обмен на разрешение выехать из СССР 20 крупным ученым-евреям, но слухи эти совершенно не соответствуют действительности. Поводом для них, возможно, послужили попытки Евгения Примакова договориться с руководством Ирана и ливанской террористической организации «Хизбалла» обменять сбитого над Ливаном израильского летчика Рона Арада на двух сидящих в израильских тюрьмах советских шпионов – Маркуса Клингберга и Шабтая Калмановича. Однако уговорить иранцев и ливанцев пойти на эту сделку Примакову не удалось.

Летописцы израильских спецслужб Эйтан Хабер и Йоси Мильман убеждены, что свою роль в досрочном освобождении Калмановича сыграли одновременно три фактора.

Во-первых, представленные Шабтаем Калмановичем суду и тюремному начальству медицинские заключения о его крайне тяжелом и постоянно ухудшающемся состоянии здоровья. Справки, разумеется, были ложные, добытые элементарным подкупом врачей, но это ясно сегодня, по прошествии 13 лет, а тогда их приняли на веру.

Во-вторых, немалую роль в досрочном освобождении Шабтая Калмановича сыграли ставший депутатом Российской государственной думы Иосиф Кобзон и привлеченный им Александр Руцкой, занимавший тогда пост вице-президента России. И Кобзон, и Руцкой во время своих визитов в Израиль на разных уровнях поднимали вопрос об освобождении Шабтая Калмановича, делая его одним из условий дальнейшего развития российско-израильских отношений в самых различных областях. Их вмешательство, безусловно, сыграло огромную роль в досрочном освобождении Калмановича, и все-таки оно вряд ли стало бы возможным, если бы израильские власти не вспомнили, что у Калмановича, помимо вины, есть и… определенные заслуги перед Израилем.

И главная его заслуга заключалась в том, что через своего друга – ливанского бизнесмена Джамиля Саиди – Калманович смог установить контакт с Мустафой Дирани, в плену у которого до 1985 года находился израильский летчик Рон Арад. Благодаря этим контактам в Израиль было передано письмо Рона Арада родным и, кроме того, начаты были переговоры о его освобождении. Однако когда Дирани заявил, что готов освободить Арада в обмен на несколько сотен палестинских и ливанских заключенных, переговоры были прерваны, после чего Дирани передал израильского летчика за полмиллиона долларов иранцам – и с тех пор о судьбе Арада ничего неизвестно.

Учитывая роль Калмановича в получении весточки от Арада и было принято решение о его досрочном освобождении.

Выйдя из тюрьмы, Шабтай Калманович заявил, что намерен оставаться в Израиле, однако очень скоро уехал в Россию для того, чтобы развивать совместный с Иосифом Кобзоном бизнес. Затем в его жизни были новые миллионы, романы, покупки спортивных команд, получение от президента Литвы княжеского титула, прибавившее к его фамилии приставку «вон» (именно литовское «вон», а не немецкое «фон», как иногда ошибочно пишут), ссора с Иосифом Кобзоном и многое, многое другое. Но это, как говорится, уже совсем другая история…

1990.
Предатель из очень хорошей семьи

… «Рейс 332 Цюрих-Тель-Авив только что совершил посадку в аэропорту», – объявил равнодушный женский голос, и затем столь же равнодушный мужской повторил это объявление на иврите.

Среди тех, кто прибыл этим рейсом в Израиль 15 мая 1990 года, был и невысокий мужчина в очках с лицом типичного еврейского интеллигента. Лишь приглядевшись к нему, можно было заметить, что в его осанке, в подчеркнутой элегантности и аккуратности в одежде чувствуется «армейская косточка».

Это и в самом деле было так. Позади у этого господина остались годы службы в ЦАХАЛе, работа в качестве старшего офицера израильской армии по связям с ООН и иностранными армиями в целом, а также должность начальника службы безопасности канцелярии премьер-министра Израиля…

Стоявший на паспортном контроле чиновник бросил беглый взгляд на его документы, равнодушно кивнул куда-то в сторону, и мужчина отправился получать свой багаж. Но в тот момент, когда он стоял в очереди, дожидаясь, когда по транспортеру наконец поползут его чемоданы, к нему подошли два человека, и, предъявив удостоверения сотрудников ШАБАКа, попросили следовать за ними. Когда мужчина вошел в находящийся в здании аэропорта кабинет следователя ШАБАКа, тот пристально посмотрел в глаза своему собеседнику и сказал: «Прежде чем наши отношения перейдут на иной уровень, мне бы хотелось задать вам, господин полковник, один личный вопрос. Неужели вам не стыдно?!»

Полковник в отставке Шимон Левинзон был самым титулованным и самым высокопоставленным из тех советских разведчиков, которые, живя в Израиле, работали на КГБ. Сама история этого человека, который всю жизнь, вроде бы не имея особых талантов, все же умудрялся добиваться поставленных целей и неплохо себя проявлял на самых высоких должностях, вне сомнения, заслуживает того, чтобы рассказать ее с самого начала…

* * *

Шимон Левинзон родился в 1932 году в религиозной семье, принадлежавшей к истеблишменту, или, если угодно, к «сливкам» израильского общества.

Прапрадед Шимона Левинзона был одним из основателей города Петах-Тиква – одного из первых крупных еврейских поселений на исконной еврейской земле. Его дед – другом великого рава Кука, одного из основоположников движения религиозного сионизма и партии «Мизрахи». Его отец, зарабатывая на жизнь торговлей, одновременно являлся видным деятелем вышедшей из «Мизрахи» национально-религиозной партии МАФДАЛ. Нужно ли после всего вышесказанного говорить о том, что семья Левинзонов обладала огромными связями как в деловых, так и в военных, и в политических кругах Израиля?

Увы, в юности Шимон Левинзон не очень оправдывал надежды своих родителей. Поначалу они послали его в «Ноам» – школу, в которой готовили цвет религиозной интеллигенции Израиля. Религиозные предметы преподавались в «Ноаме» так же глубоко, как и в ультраортодоксальной Талмуд-Торе, а математику, физику и прочие светские дисциплины там изучали на уровне Оксфорда. Увы, эта школа оказалась не для Шимона Левинзона, и вскоре он был отчислен из нее за неуспеваемость. Тогда его перевели в среднюю школу «Ха-Мизрахи», значительно уступавшую по уровню обучения «Ноаму», но все равно считающуюся одной из лучших в стране. Однако и в этой школе Левинзон долго не задержался – поняв, что он не справляется с основными дисциплинами, Шимон оставил учебу и устроился работать курьером, разносящим почту по министерствам и ведомствам. Одновременно он начал учиться заочно, попытался сдать экзамены на аттестат зрелости экстерном, но с треском провалился по математике.

Возникший тогда страх перед провалом на экзамене, видимо, преследовал Левинзона всю жизнь – он постоянно отказывался от любых, даже самых заманчивых предложений о работе, если для получения новой должности требовалось сдать какой-то экзамен.

В 1950 году Шимон Левинзон был призван в армию, подал просьбу о зачислении его в боевые части, но не попал в них из-за своего слабого здоровья. Вместо боевых частей он оказался в качестве рядового солдата в штате представительства ЦАХАЛа в Израильско-иорданской комиссии по соблюдению условий Соглашения о прекращении огня от 1949 года.

По словам его бывших сослуживцев, ничем выдающимся рядовой, а затем сержант Левинзон себя на этой службе не проявил. Да, кажется, и не собирался проявлять: исполнительный и спокойный, он к тому же был еще и крайне застенчив. И в то же время, как показало будущее, он прекрасно усвоил весь круг проблем, с которыми приходилось сталкиваться израильтянам в ходе работы комиссии, а заодно и многое понял в ментальности иорданцев, являвшихся своего рода партнерами по работе.

После демобилизации Шимона Левинзона его отец подключил свои связи и помог сыну устроиться на государственный завод «Бэдэк», которому еще только предстояло превратиться в мощный концерн «Авиационная промышленность». Однако, проработав на нем всего несколько месяцев, Шимон Левинзон уволился, и отцу пришлось спешно искать ему новую работу. Вскоре Шимон Левинзон оказался в Европе – на непыльной, но неплохо оплачиваемой должности младшего офицера службы охраны посольства Израиля в ФРГ. Здесь он тоже долго не задержался. По словам Левинзона, его «выжили с работы» за то, что он вскрыл процветавшую в посольстве коррупцию.

Всего этого можно было бы не писать, если бы такая неуживчивость не была одной из ведущих черт характера Шимона Левинзона: в будущем ему предстояло поменять не одно место работы, и каждый раз он вскрывал какие-то факты коррупции и хищения, после чего либо получал увольнительное письмо, либо уходил с занимаемой должности по собственному желанию.

В 1955 году Шимон Левинзон вернулся на службу в армию – в качестве сотрудника все той же Израильско-иорданской комиссии, в которой он проходил срочную службу. Так как Левинзон был знаком с работой комиссии, ему доверили должность помощника одного из ее отделов и присвоили звание лейтенанта.

Работы у комиссии, следует признать, хватало. Каждый день на израильско-иорданской границе происходили какие-то инциденты: вылазки террористов сменялись операциями возмездия со стороны ЦАХАЛа; стада коров и овец то и дело, никого не спросив, «незаконно» пересекали границу, и их надо было возвращать хозяевам; да и среди людей как злонамеренных, так и невольных нарушителей границы тоже было немало.

Вскоре лейтенант Левинзон обратил на себя внимание тем, что умел находить общий язык с иорданскими офицерами и с какой-то особенной легкостью, к вящему удовольствию обеих сторон, разрешать все вопросы – об обмене пленными, о взаимодействии между погранпостами, о проведении совместных расследований инцидентов и т. д. Не раз работавшие в комиссии офицеры иорданской армии приглашали Левинзона в гости к себе домой. Однажды, решив воспользоваться таким приглашением, Левинзон был задержан иорданскими пограничниками как израильский шпион, и ему несколько часов пришлось провести в плену.

К 1962 году Левинзон дорос до звания капитана, и в это время его армейская карьера была неожиданно прервана: он попал в автокатастрофу, получил тяжелую травму и вынужден был уволиться из армии. Правда, перед самым своим увольнением Левинзон женился. Причем женился на Яэль – ослепительной красавице, служившей под его подчинением в комиссии и бывшей на десять лет его моложе.

Для многих этот брак стал неожиданностью: застенчивость Левинзона была общеизвестна, все знали, что он панически «боится» женщин, и то, что в итоге его женой оказалась девушка, словно сошедшая с какого-то рекламного плаката, удивило многих.

Но в этом и заключалась одна из главных особенностей личности Шимона Левинзона: он умел преподносить сюрпризы, умел достигать того, чего, по мнению других, был недостоин.

В конце концов Шимон Левинзон, похоже, и сам уверился в некой своей тайной избранности…

* * *

После автокатастрофы Шимон Левинзон попытался было вернуться к гражданской карьере и благодаря все тем же обширным семейным связям был назначен заместителем директора Государственной компании по выпуску памятных монет и медалей. Однако вскоре со скандалом уволился из компании: опять-таки, по его словам, потому, что не пожелал закрывать глаза на процветавшую в ней коррупцию. Затем Левинзон попытался устроиться на работу в ШАБАК, но и здесь оказался не ко двору. И в 1963 году Левинзон возвращается «на круги своя» – в армию, на должность начальника группы, обеспечивающей доставку очередной смены израильских полицейских на гору Скопус. Напомню, что территория этой горы, по условиям Соглашения о прекращении огня 1949 года, находилась под израильским контролем, в то время как все прилегающие к ней кварталы Иерусалима оставались под властью Иордании. И Левинзон не просто хорошо справлялся с новой должностью, но и выполнял связанные с ней разного рода деликатные поручения – например, переправил на гору Скопус партию оружия, что было строжайше запрещено Соглашением о прекращении огня.В 1967 году уже в чине майора Шимон Левинзон был назначен помощником офицера по связям с ООН в Иерусалиме, и на этом посту ему часто приходилось общаться как с представителями международных подразделений ООН, так с иорданскими офицерами, и со всеми он удивительно ладил. Волею судьбы именно майор Шимон Левинзон оказался тем самым человеком, который передал 5 июня 1967 года королю Иордании Хусейну «пожелание» израильского правительства не вмешиваться в войну Израиля с Египтом и Сирией, если та все-таки начнется. Как известно, Хусейн решил данным пожеланием пренебречь и в результате потерял Восточный Иерусалим и значительную часть территории своей страны.

О том, на каком уровне находились отношения Шимона Левинзона с иорданскими офицерами, свидетельствует знаменитая история со сдачей в плен приближенного короля Хусейна иорданского генерала Дауди Эль-Аббаси. В дни Шестидневной войны Эль-Аббаси заявил о том, что сдается в плен, и договорился с израильтянами о том месте, куда он должен был прибыть для этой сдачи. Однако в назначенный час в назначенном месте генерал Эль-Аббаси сдаваться в плен отказался. Когда стали выяснять, в чем дело, оказалось, что Эль-Аббаси был готов отдать свое оружие только лично в руки «кэптэну Левинзону».

По окончании Шестидневной войны Левинзон снова – в который раз! – уходит из армии и направляется в качестве военного советника в охваченную тогда пламенем войны Эритрею. Там, в Эритрее, он прожил вместе с женой несколько лет, и там же родились трое из четверых его детей…

В Израиль Левинзон вернулся только в 1971 году и в поисках нового места работы обратился к тогдашнему министру обороны Моше Даяну. Даян помнил, как хорошо Левинзон справлялся с задачей наведения контактов с иорданскими офицерами, и назначил его офицером по связям с командованием международных миротворческих подразделений ООН на Ближнем Востоке. В сущности, на тот момент такие подразделения базировались только на израильско-ливанской границе, и именно там Левинзону и предстояло проводить большую часть времени. Подписав указ о назначении Левинзона офицером по связям и о присвоении ему звания подполковника, Моше Даян обратился к нему с «личной просьбой»: «приглядывать» за командующим Северным округом Рафаэлем Эйтаном (Рафулем)[39]39
  Рафаэль Эйтан (Рафуль, 1929-2004) – израильский военачальник и политический деятель. Герой Шестидневной войны и Войны Судного дня. В 1978-1983 гг. – начальник Генштаба Армии Обороны Израиля. Создатель партии «Цомет» («Перекресток»), в качестве лидера которой занимал посты министра сельского хозяйства и министра экологии.


[Закрыть] и раз в неделю присылать ему подробный отчет обо всем, что происходит на северной границе.

Таким образом, каждую неделю на стол Моше Даяна в числе прочих документов ложились два отчета с севера: один – официальный, от Рафуля, а второй – неофициальный, от Левинзона.

Разумеется, Рафулю очень скоро стало известно, что Левинзон контролирует его действия и «стучит» на него министру обороны, и этого он подполковнику-выскочке не простил.

Тем временем началась и закончилась Война Судного дня, воинский контингент ООН был усилен, начавшиеся переговоры с Египтом требовали установления постоянного контакта между израильской и египетской армиями, а кроме того, нужно было как-то заново договариваться с Иорданией. И Левинзон был объявлен старшим офицером по связям не только с воинским контингентом ООН, но и со всеми иностранными армиями вообще, получив при этом очередное звание полковника.

На новом месте Левинзон чувствовал себя как рыба в воде.

Он быстро передружился со всеми высокопоставленными офицерами миротворческих сил ООН, а также с офицерами генштабов египетской и иорданской армий. Командование ЮНИФИЛа то и дело расточало Левинзону комплименты, утверждая, что ему нет равного в умении соблюсти интересы обеих сторон, смести все камни преткновения, обойти острые углы и достичь искомого компромисса. Вместе с тем в Генштабе ЦАХАЛа многие ворчали на то, что Левинзон излишне сближается с представителями, по сути дела, недружественных Израилю сил и нередко решает спорные ситуации, поступаясь интересами своей страны. «Иногда совершенно непонятно, является ли он представителем интересов ЦАХАЛа в ООН или представителем интересов ООН в ЦАХАЛе!» – как-то язвительно заметил в адрес Левинзона один из израильских генералов.

В 1978 году начальником Генштаба израильской армии стал Рафуль, и это – учитывая его отношение к Шимону Левинзону – означало завершение армейской карьеры последнего.

– Я не желаю больше видеть в армии твою профессорскую физиономию! – со свойственной ему прямотой сказал Рафаэль Эйтан Левинзону.

Бедный Рафуль! Если бы он знал, что у Левинзона, и в самом деле обладавшего внешностью профессора, не было не только университетского, но и законченного среднего образования!

* * *

Обдумывая, как ему жить дальше, Левинзон вспомнил о своих друзьях из ООН и обратился к ним за помощью. И помощь пришла: Шимону Левинзону предложили стать одним из руководителей Фонда ООН по борьбе с наркоторговлей в Юго-Восточной Азии. Правление Фонда располагалось в Бангкоке, и условия работы, которые предложили Левинзону, были просто сказочными: огромная квартира в лучшем квартале города, арендованная за счет ООН, зарплата в 60 тысяч долларов в год, плюс персональный автомобиль, плюс оплата всех расходов на поездки, обеды в ресторанах и т. д.

А поездить Левинзону пришлось много – основной задачей Фонда была борьба с выращиванием и переработкой мака в опиум и героин в печально знаменитом «Золотом треугольнике». По всей видимости, особых успехов на новом поприще Шимон Левинзон не добился, так как спустя три года, в 1980 году, ООН решила контракта с ним не возобновлять, мотивируя это его безынициативностью. Сам Левинзон свою отставку объяснял тем, что вскрыл факты коррупции и разбазаривания денег в структурах ООН.

Как бы то ни было, в 1983 году Шимон Левинзон вновь оказался на перепутье.

Он отправил жену с детьми в Израиль, приобрел там роскошный дом в расположенном неподалеку от Иерусалима престижном поселке Мевасерет-Цион, а сам вернулся в Таиланд, чтобы придумать, как заработать на оплату взятой для покупки дома ссуды и достойную жизнь своей семьи. После нескольких недель поисков он сумел получить место генерального представителя американской компании NRI в Юго-Восточной Азии, но почти вся назначенная ему зарплата должна была уйти на погашение долгов. Нужно было придумать, откуда взять деньги, причем придумать это надо было срочно, а денег должно было быть много.

Задавшись вопросом о том, что бы такого продать и как можно дороже, Шимон Левинзон вспомнил, что является обладателем целого ряда военных секретов Израиля: будучи офицером по связям с иностранными армиями, он был хорошо знаком со всей системой обороны как на северной, так и на южной границах Израиля, а эти сведения, с его точки зрения, стоили немало.

К тому же никаких угрызений совести Левинзон на тот момент не испытывал: ЦАХАЛ, а значит, и Израиль, с его точки зрения, выбросили его на улицу, как только он оказался им не нужен, а потому он считал себя свободным от каких-либо моральных обязательств перед родиной.

При этом Левинзон отнюдь не собирался становиться шпионом, он лишь хотел продать имевшуюся у него информацию за приличные деньги и на этом поставить точку. Оставалось только придумать, кому именно должна быть продана информация. И выбор тут был, в сущности, небольшой – русским или арабам. Подумав, Левинзон решил остановиться именно на русских, они почему-то казались ему побогаче арабов.

Выбрав удобный день, Левинзон направился к зданию посольства СССР в Бангкоке и убедился, что у его входа не стоят скрытые камеры, снимающие каждого, кто входит в посольство.

А чтобы не привлекать к себе внимания и не вызвать ни у кого никаких подозрений, Левинзон решил… войти в посольство с главного входа, как обычный посетитель.

В посольстве он подошел к служащей консульского отдела и, протянув ей израильский паспорт, сказал, что хотел бы получить визу на въезд в СССР.

– Но вы же понимаете, что это невозможно, – ответила женщина, с явным трудом подбирая английские слова. – Между нашими странами нет дипломатических отношений…

– Думаю, вы ошибаетесь, – ответил Левинзон. – Позовите вашего начальника, чтобы я мог с ним поговорить…

Спустя несколько минут к Левинзону вышел высокий, элегантный мужчина. Как потом выяснилось, это был советский консул в Бангкоке.

– Чем могу служить? – спросил он на безупречном английском.

– Я – полковник израильской армии, – сказал Левинзон. – Думаю, я располагаю информацией, которая может очень заинтересовать определенные круги в Москве и помочь Советскому Союзу.

– Вы хотите передать эту информацию безвозмездно или получить за нее вознаграждение? – спросил консул.– Разумеется, я хочу получить за нее деньги! – с раздражением ответил Левинзон. – 100 000 долларов и ни одним центом меньше!

– Хорошо, – сказал консул. – Вот вам ручка и бумага, напишите свою подробную биографию и в чем заключаются ваши предложения. Обещаю вам, что они будут рассмотрены.

Когда спустя час Шимон Левинзон вышел из здания советского посольства, он оглянулся и увидел, что консул стоит у массивных дверей и смотрит ему вслед.

О чем думал в тот момент этот советский дипломат? Что он испытывал по отношению к этому еврею, готовому за деньги продать военные секреты своей страны? И что он думал о его народе?..

Во всяком случае, как свидетельствуют последующие события, особого уважения к высокопоставленному израильскому агенту в КГБ точно не испытывали. И, думается, правильно делали.

* * *

Спустя неделю в доме Левинзона раздался звонок. На проводе был мужчина, говоривший на английском с неимоверным русским акцентом. Он предложил Левинзону встретиться в одном из кафе города и в ходе встречи сообщил, что 12 мая 1983 года Левинзон должен вылететь на самолете «Аэрофлота» из Бангкока в Москву, а там его уже встретят.

– Вы принесли мне билеты на этот рейс? – поинтересовался Левинзон.

– Нет, – ответил русский. – Билеты вы купите за свои деньги, а в Москве предъявите их начальству, и вам возместят расходы. Так у нас принято…

– Странные у вас порядочки, – недовольно пробурчал израильтянин, но настаивать на своем не стал.