Текст книги "Два побега
(Из воспоминаний анархиста 1906-9 гг.)"

Автор книги: Петр Аршинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

В первое мгновение я не понял в чем дело, думая, что я нечаянно оборвался и упал. Но когда поднял глаза, я увидел широкую полосу света на том месте, где находилась доска. Один конец ее был оторван и, свесившись вниз, она держалась на другом конце. Я быстро подбежал и поставил доску в прежнее положение, чтобы не бросалось в глаза. В этот момент из конюшни выбежал конюх и кинулся к моему окну. – Что ты тут делаешь? – закричал он. Я отвечал, что упали нары, когда я поворачивался на них. – Нары, – Макушина нет, он бы тебе показал нары, – проворчал он и пошел к себе в конюшню. Увидав вышедшего в это время писаря, он сказал ему насчет моих нар. Тот махнул рукой и пошел обратно в канцелярию.

Осмотревшись, я вылез через щель в комнату стражника. И здесь, к удивлению моему заметил, что из окошечка соседней камеры на меня смотрит молодой человек, посаженный туда накануне. Глаза его были расширены и выражали страх. Я схватил со стола Макушина свою шляпу, пихнул ее себе под полу и быстро подошел к выходной двери. Приоткрыв ее на маленькую щель и убедившись, что во дворе в этот момент никого нет, я вышел и, наклонив голову, пошел к уборной. Никто меня не заметил. За уборной я стал уже невидим. Я надел шляпу, перелез через забор и первые несколько шагов прошел не спеша, стараясь на случайных посторонних или на стражников, если бы они оказались поблизости, произвести впечатление человека спокойно прогуливающегося около леса. Но едва я вошел в лес и деревья стали прикрывать мою фигуру, я бросился бежать, углубляясь все дальше и дальше в лес. Бежал я версты три, а затем, устав, пошел обычным шагом. Несколько раз я останавливался и прислушивался: никакой тревоги не доносилось. И я опять с новой энергией удалялся.

Я удалялся вглубь знаменитого Брянского леса, который тянулся в разные стороны на сотни верст. Я знал, что в нем масса волков, часто приходящих даже к селениям, и что в нем не редкость набрести на медведя. Как раз за год перед этим наши рославльские товарищи – Абрам Хазанов и др., – спасаясь от полиции и войск в брянских лесах, имели там встречу с медведем. Но волки и медведи – все таки меньшее зло в сравнении с теми двуногими, которые могли гнаться за мной по пятам.

Поэтому я с облегченным сердцем, как к жизни, шел вглубь богатырского леса.

Шел я в чаще, избегая выходить на тропинки. Руководствуясь солнцем, я взял направление на станцию Льговскую, находившуюся верстах в 15 от места моего побега, и рассчитывал прибыть туда часам к двум-трем дня. На Льговской проживали товарищи, у которых я надеялся устроиться.

Прошло уже часа два с момента моего бегства. Я решил выйти из чащи леса и идти тропинками, считая, что нахожусь верстах в 12-ти от места побега и не подвергаюсь более опасности попасть в руки погони. С четверть часа я шел дорожкой и вдруг вижу – саженях в 30 от меня мою тропинку пересекает верховой стражник. На момент он остановился на перекрестке двух тропинок, как бы раздумывая, куда далее ехать, и повернул голову в мою сторону. Я бросился в кусты и в чащу леса. Он дважды выстрелил и огласил лес отчаянным воплем, созывая остальную стражу. Впопыхах, на сильном ходу я зацепил ногой за корень дерева и со всего размаха растянулся по земле. Шляпа моя слетела, и я никак не мог ее разыскать. Стараясь обмануть, стражника, я взял направление обратное тому, по какому побежал, и через две минуты неожиданно выскочил на железную дорогу, проходившую по лесу. Я перебежал ее и стал углубляться в чащу. Железная дорога загибала по лесу, и я слышал, как стражник, подскочив к группе путевых рабочих, спросил, не видали ли они, чтобы кто пробегал. Те ответили, что не видели. Я стал все дальше и дальше уходить от опасного места, и часа через два облегченно вздохнул. Я присел у одного дерева, как вдруг недалеко от себя слышу собачий лай – целая свора собак лает и заметно движется. Ужасная мысль мелькнула в голове, – на меня, должно быть, спустили собак, от которых нет никакого спасенья. Я ранее слыхал, что брянская полиция практиковала этот способ при розысках беглецов. Я вскочил и что было силы побежал в сторону от лая. Но в ту же минуту меня ударила мысль, что бегством по лесу я только притяну к себе собачью свору. Я оглянулся, ища спасенья. Взгляд мой упал на гигантское дерево. У основания его земля возвышалась холмом. Я знал, что такие холмы имеют внутри пустоту. Я нашел расщелину, заросшую мохом, и целиком влез в эту расщелину под корни дерева. Около моего дерева лежало другое поваленное, которое своим гигантским стволом закрывало вход в мое убежище. Я пролежал в нем несколько часов. Собачий лай давно умолк. Начало темнеть и полил дождь. Часа через два вода проникла в мое помещение, но я решил пролежать в нем по крайней мере до полуночи и уже потом выбираться из леса. Слышно было, как неподалеку где-то проходят железнодорожные поезда.

Поздно ночью – я думаю, было уже более двух часов – я выбрался из своей норы и стал осторожно пробираться в сторону шума поездов. Дождь все время шел, но в лесу стояла глубокая тишина, и треск веток, попадавшихся мне под ноги, далеко разносился. Я исходил из той мысли, что в лесу где-то находится засада, и поэтому старался продвигаться, как можно бесшумнее, дабы не быть услышанным.

Приблизительно, через час, я увидел, что иду в сторону, обратную от железной дороги. Я пошел назад, стараясь точно держаться того места, откуда несется шум проходящего поезда. Не проходит и часа, как я слышу шум поезда опять позади себя. Я еще и еще меняю направление и каждый раз путаюсь. Уже совсем рассвело, а я все блуждаю по своему лесу. Тогда я понял, что ходить по большому лесу, не зная способов ориентировки, трудно и опасно. В течение всего дня я метался от одного места леса к другому – и все напрасно, Я попал как бы в заколдованный круг и начал уже отчаиваться. Дождь шел, не переставая, а я от беспрерывной беготни обливался потом. Силы, однако, не покидали меня. Я попытался, было, взобраться на одно высокое дерево, чтобы с него наметить направление себе, но не смог долезть и до половины его. Начинало уже смеркаться, а я все нахожусь в том же положении, что и накануне ночью. В конце концов от чрезмерного физического и духовного напряжения у меня появились галлюцинации зрения и слуха. Я делал огромное усилие воли, чтобы не попасть им во власть и, действительно, освободился от них. Уже часов в пять вечера, не держась никакого направления, я случайно вышел на железную дорогу. Идти по ней было еще рано, но я уже не упускал ее из вида. Как только окончательно стемнело, я выбрался на полотно дороги и пошел по шпалам. В ближайшей сторожевой будке я спросил, правильно ли иду на Льговскую. Оказывается, я шел в противоположном направлении и оказывается, я попал совсем не на ту дорогу. Вместо Киево-Московской, как я предполагал, я шел по Риго-Орловской дороге. До Льговской мне предстояло пройти около 25 верст. Я безостановочно шел их и прибыл на Льговскую после полуночи. В ту же ночь я получил помощь от друзей, до которых добрался. Я вынужден был просидеть несколько дней на конспиративной квартире, пока на вокзалах не была снята усиленная слежка за мною. Через неделю я был уже в Москве.

* * *

Товарищей читателей может заинтересовать судьба лиц, которые были связаны с описанными событиями.

Абрам и Владимир, приезжавшие на наше освобождение в Александровск, вскоре после этого погибли. Абрам был застрелен на Амуре отрядом стражников недели через две после возвращения из Александровска; Владимир был повешен в екатеринославской тюрьме через несколько месяцев после казни Бабешко.

Тарас Онищенко попал на каторгу по ряду иных дел. Его участие в нашем александровском побеге не было раскрыто. Как передавали, он умер в Шлиссельбургской крепости от побоев и затем от туберкулеза.

Николай был одно время сослан в Сибирь под чужим именем; после вернулся. Ни разу он не был раскрыт царской полицией. До настоящего времени он живет на Амуре и ведет жизнь честного пролетария, работая на одном из амурских заводов.

Григорий Ипатов осенью 1910 года во время раскрытия нашей московской организации и всеобщих арестов членов этой организации, оказал вооруженное сопротивление стражникам в районе Брянска и был убит, Евстафий Ипатов судился со мной в Москве в 1911 г. по делу 36-ти[3]3
  В августе 1910 года в Москве произошел ряд арестов, которые повели к раскрытию наших организаций в Москве, Калуге, Брянске и др. городах. В августе 1910 г. я с транспортом оружия был арестован в Австрии, куда приехал только что из Москвы. В мае 1911 года по требованию русского правительства я, как неизвестный, но причастный к делам московских анархистов, был выдан австрийскими властями в распоряжение московской судебной палаты. Лишь на суде, т. е. 14 месяцев спустя после ареста, я назвал настоящее свое имя.
  Согласно условиям выдачи, судить меня должен был гражданский, а не военный суд. Таким образом, александровское дело – Василенко и побег из тюрьмы – отпало. Московская судебная палата, учтя это, судила меня за ряд дел, предъявленных группе 36 анархистов, и присудила к 20 годам каторжных работ.


[Закрыть] и в Бутырках отбывал каторгу; его сестры – Клавдия и Антонина – крепостное заключение за связь с братьями и Михаилом Гуляком. После революции проживали на старом месте в Брянске.

Василий Густавович Бек долгие годы был преследуем полицией и жил в нищете. В 1917 году, по выходе из тюрьмы, я навестил его в Екатеринославе. Он был уже шестидесятилетним полустариком, но мужественно относился к событиям. Социальный переворот в России полностью поддерживал. Летом, в 1919 г., при наступлении деникинцев на Украину, был схвачен белыми и, по сообщению, расстрелян ими за сочувствие и поддержку революции.

Анастасия Галаева была в 1911 году осуждена в каторжные работы по делу группы А. К. «Интернационал». После революции 17 года возвратилась из Сибири и продолжала работать в анархическом движении. Умерла в 1927 году от туберкулеза легких.

Становой пристав Лужецкий в дни керенщины был в армии и задавал тон в солдатском комитете. После октябрьского переворота, по настоянию брянских рабочих, в частности Евстафия Ипатова, был расстрелян.

Судьба Кривоноженко осталась неизвестной.

Париж, 17–31 августа, 1929 г.

Приложение

Примечание. Настоящий некролог написан тов. П. Аршиновым в 1908 г. В январе 1909 г. он был помешен в № 4 листка «Бунтарь». В виду того, что некролог был посвящен Василию Бабешко, автор избегал говорить в нем о себе. Поэтому в террористическом акте над Василенко основную роль он отвел Бабешко, умолчав о своей роли. В действительности же дело было так, как рассказано в воспоминаниях «Два побега».

Данный некролог проливает дополнительный свет на личность Василия Бабешко, бывшего почти безымянным и в то же время замечательным представителем рабочего класса.

Поэтому автор решил приложить его к своим воспоминаниям о двух побегах.

Издательство «Дело Труда».

ВАСИЛИЙ БАБЕШКО

(Некролог)

На рассвете 14-го июня 1907 года был повешен екатеринославский рабочий Василий Бабешко.

Сын бедных рабочих, Василий с детских лет работает в екатеринославских жел. – дорожи, мастерских Еще в 1894 г. он сталкивается с социалистами – революционерами и вступает в их партию. С 15-ти лет Бабешко всецело отдается революционной деятельности: неустанно агитирует, устраивает рабочие кружки, распространяет литературу.

Когда вспыхнула забастовка 1903 года, Василий энергично снимал с работы еще не забастовавших рабочих, был впереди во всех столкновениях с полицией, горячо призывал забастовщиков к борьбе, к насилию. За эту забастовку он одним из первых был выброшен из мастерских.

Позже он поступает в печной завод Бельгийского общества в Нижне-Днепровске. Здесь он уживается недолго: в качестве делегата от рабочих Василий вступает в переговоры с администрацией завода, желающей понизить задельную плату. Происходит столкновением с мастером, и Василий снова на улице.

Долго после этого он ходит без работы, но все же его мысли всецело посвящены революционной деятельности.

Наконец, его принимают в паровозное депо станции Гришино Екатерининской жел. дороги. С первого же дня он отдается пропаганде: устраивает кружки, печатает прокламации, стремится организовать тайный рабочий союз. Последнее ему удается плохо. Среди всех рабочих он почти единственный устойчивый революционер. Полиция же начинает зорко следить за каждым шагом рабочих. Наконец, после одной особенно резкой прокламации, жандармы нагрянули к нему на квартиру. Но заранее предупрежденный Бабешко благополучно скрывается со станции Гришино. К этому же времени относятся его первые спорные столкновения с партией С.-Р., в которой он, однако, продолжает оставаться.

После этого Василий работает в главных жел.-дор. мастерских гор. Александровска. Здесь он остается вплоть до декабрьского восстания 1905 г. С первых же минут и до подавления восстания Василий занимался изготовлением и метанием бомб. Появляясь со своими бомбами на самых опасных местах, он силился придать революции возможно более широкий размах. На этой почве у него происходили нескончаемые трения с партией. Наконец, после одного «глупого», по словам Василия, распоряжения комитета партии, он заявил, что не будет считаться с партийной дисциплиной и тактикой. Василий сорганизовал вокруг себя кружок и стал действовать вполне самостоятельно, но и в это время он все еще считал себя социалистом-революционером.

После подавления декабрьского восстания, почти всех активных участников его рассчитали и отдали под суд, но Василий удачно избежал ареста и вновь переехал в Екатеринослав.

К этому времени в среде сознательных рабочих идет сильное брожение против политических партий. Многие из них откалываются от старых организаций и входят в группы А.-К. или организуются новые. Среди таких и Василий Бабешко.

На заводе Шодуара, на Амуре он встречается с рабочими-анархистами. Здесь идет тщательное обсуждение целей и тактики с.-ров. В середине 1906 г. Василий окончательно уходит из партии социалистов-революционеров, объявляя ей, как и остальным партиям буржуазии непримиримую войну.

Много передумал, много книг перечитал в это время Василий. Еще и еще возвращалась его мысль ко всем партиям, которые называют себя революционными и пролетарскими. Опять и опять стремилась она среди них найти ту, которая не укрепляет богатых, не дает им в руки новых орудий для порабощения бедноты, не создает для бедноты новых цепей. В конце концов он остановил свой выбор на анархизме.

Под Черным Знаменем борющегося пролетариата Василий храбро сражался до последней минуты своей богатой событиями жизни.

В конце 1906 года военно-полевые суды работали во всю. Василий готовит ответ на эту тактику повального истребления рабочих. 22 декабря 1906 г. он с группой товарищей организует нападение на полицию Амура[4]4
  Предместье Екатеринослава.


[Закрыть] Предполагается одним ударом убить весь или хоть половину состава Амурской полиции. К сожалению, покушение это удалось не совсем. Вместо 15–20 человек бомбы Василия убили только трех казачьих офицеров, 1-го околодочного и стражника, да разрушили полицейский участок.

В рабочей среде этот акт вызвал много сожаления, о том, что убиты «не все собаки», в особенности, что в живых остался «искоренитель» анархистов Кривоноженко.

Вслед за этим Василий организует второй удар полиции. В недостроенном доме он помещает сильный снаряд и легким взрывом старается заманить туда полицию. Только месяц спустя какая-то женщина натолкнулась на бомбу. Явившаяся полиция взорвала ее на месте и, конечно, не понесла при этом потерь.

На заводе Шодуара, где Василий в это время работал, он пользовался глубоким уважением и симпатией. Всегда абсолютно правдивый, прямой и искренний он пользуется общим доверием.

Когда началась организация легальных профессиональных союзов, Василий горячо восставал против них.

«Легальные союзы», правильно объяснял рабочим Бабешко, «могут действовать только так, как это не опасно буржуазии, разрешившей их. Богачи для того и разрешают рабочим объединяться в открытые союзы, чтобы направить рабочее движение по мирному, бесполезному для рабочих и неопасному для них пути. Только в тайном союзе рабочие могут применять единственно полезные – резко-насильственные способы борьбы». Благодаря этой агитации Василия, много рабочих покинуло легальные союзы, задумалось над организацией тайного союза.

В феврале 1907 г. часть рабочих хочет провести Василия выборщиком в Государственную Думу. «Не в депутатах дело, а в наших кулаках – бороться нужно, а не в Думу выбирать» – резко отказывается он от этого предложения и подготовляет свой ответ на открытие Государственной Думы: предполагается к 20-му февраля в 3-х крупных губернских городах и Екатеринславском Амуре устроить крупные динамитные покушения на «искоренителей революции» из администрации и буржуазии. Простая случайность – недоставленный к сроку динамит – помешала проведению этих актов в жизнь.

Две недели спустя, Василий отправляется в г. Александровск. Эта поездка оказалась для него роковою.

Как сказано выше, Василий был в числе, за декабрьское восстание, рассчитанных и отданных под суд, александровских рабочих. Большую роль сыграл в этом процессе инженер Василенко, начальник главных железнодорожных мастерских. На его показаниях и была построена существенная часть обвинительного акта. Он не мало поработал над «искоренением крамолы» и до последних дней собирался «у себя в мастерских завести порядок».

7-го марта 1907 г. Василий вместе с товарищем по заводу Шодуара выждал у мастерских Василенко и на глазах многочисленных рабочих, с возгласом: «смерть врагам рабочего класса!» тремя выстрелами из браунинга уложил его наповал. После отчаянной перестрелки он вместе с товарищем был взят живым, сильно избит и предан военно-полевому суду.

«Если бы я не убил Василенко, – говорил он на суде, после объявления смертного приговора, – его убил бы какой-нибудь другой рабочий, – он был врагом рабочего класса, а со своими врагами рабочий класс будет всегда расправляться так, как я расправился с Василенко».

Идя на казнь, Василий был удивительно спокоен. Всю дорогу он тихо переговаривался с солдатами и объяснял им, за что погибает. Но под самой виселицей исполнение приговора неожиданно приостанавливается. Дело передается в Одесский военно-окружной суд. Воспользовавшись этим, Василий с товарищем решаются бежать. Они завязывают сношения с волей и в ночь на 22-ое апреля во время пасхальной заутрени пять товарищей делают смелый набег на тюремную церковь, убивают старшего надзирателя, ранят еще троих и открывают для всех заключенных двери тюрьмы. Вместе с Василием бежало 16 человек.

Но, увы, не долго пробыл он на свободе. Без денег, без оружия, без средств скитался он по Екатеринославу, переходя с одного ненадежного места на другое. Совершенно неожиданно, он был захвачен сильным нарядом полиции. Его посадили в Екатеринославскую тюрьму и через несколько дней военный суд вторично вынес ему смертный приговор.

Председатель суда предложил Василию подать на высочайшее имя просьбу о смягчении приговора.

«Просить помилования значило бы раскаяться в своей деятельности, мне же не в чем раскаяться», – ответил на это Василий и на ближайшем же свидании передал товарищам свое последнее желание: «пусть моя смерть не останется без мести».

В последнем письме Василий писал: «много я пожил для того, чтобы как следует быть поработать для дела революции».

Мысль о побеге все же не оставляла его до последней минуты. Но в успех побега он и сам не верил. Слишком уж бдительно смотрели за ним. Предвидя скорый конец, он вместе с пятью товарищами предпринял последнюю отчаянную попытку. Набросившись на дежурного надзирателя, они задушили его. Но это ни к чему не привело. Изрубленные шашками они были связаны. Сейчас же после этого Василий был казнен. В последнюю минуту поп предложил ему исповедаться. Василий со смехом отказался от этого предложения, сам подошел к виселице, сам же накинул на себя и петлю.

Так жил и умер Василий Бабешко.

Пусть же воспоминание о кем мощно толкает мир обездоленных на борьбу за лучшее будущее, за анархический коммунизм!