Текст книги "Последний герой СССР (СИ)"

Автор книги: Петр Алмазный

Соавторы: Юрий Шиляев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Какая я тебе тетя⁈ – Рявкнула продавщица.

– А какие мы тебе мальчики? – Рявкнул в ответ ботаник.

Я усмехнулся – ну просто разрыв шаблона! Понимаю, что Петр скидывает негатив.

Дальше продавщица работала молча. Она ни слова не говоря взвесила требуемые продукты и назвала сумму к оплате.

– Вы на двадцать семь рублей сорок три копейки завысили стоимость продуктов, – произнес Петр, мгновенно посчитав в уме.

– Да вы что? – глазки продавщицы забегали. – Да как так можно!

– Пересчитайте, – жестко потребовал ученый и посмотрел на продавщицу так, что та не стала спорить и просто выложила названную сумму на прилавок.

Вышли из магазина молча. Я глянул в проулок – мужики с машины торговали рыбой.

– Петя, там вижу, мужики рыбу продают. Ты не хочешь рыбки? Жареной?

Петр вздохнул,

– До сих пор колотит. Не могу успокоиться. Вот что с ним случилось?

– Это ты про Вовчика? Да ничего с ним не случилось, просто почувствовал деньги, полюбил их и понял, что они не пахнут. Да ладно, посиди в машине – успокойся, а я рыбки куплю.

Прошел мимо длинного дома, свернул в проезд между тридцатым магазином и кооперативным. Старый ГАЗ-66 с откинутым брезентовым верхом был полон ведер с рыбой.

– Мужики, мне штук пять карпов положите – покрупнее, – попросил их.

– Вы не проверяющие? – рыбак кивнул на «Волгу», в которой остался Петр. – У нас-то так-то все законно-то. Рыболовецкий кооператив «Зеркальный карп», – второй полез за бумагами. – От совхоза кооператив. А совхоз «Комсомольский» называется.

– Батя, мне рыба нужна, бумаги прибереги для проверяющих, – ответил я.

Вернулся, забросил рыбу в багажник, еще не хватало, чтобы салон провонял. Заглянул в кабину и сообщил:

– Я в тридцатый еще занырну, горючкой надо затариться.

– В смысле? – Удивился Вовчик. – Бензин уже в продуктовых продают?

– Да не, – рассмеялся я и постучал пальцами по горлу. – Этой горючкой. В гости сегодня идем.

– А! – понимающе протянул Петр.

– Петь, ты из машины никуда. Если с тобой что случится, с меня голову Сорокин снимет, так что не подводи, ладно?

– Не буду. Вообще как-то же я дожил до тридцати лет. Не понимаю, что Сан Саныч так трясется надо мной, вроде я давно не маленький. Ладно, иди уже. И, Влад, я сам с удовольствием бы сменил обстановку.

– Это я тебе сегодня гарантирую! – Ответил я.

Зашел в тридцатый, прошел мимо стоек с консервами и уже собирался пройти в коммерческий вино-водочный отдел, как услышал знакомый голос. Южно-русский говорок с демонстративной фрикативной «Г» и быстрые ответы Вовчика. Осторожно выглянул из-за стойки: возле витрин в отделе кулинарии стоял подполковник Блохин. Он уже в чистой одежде, снова на нем брюки с острыми стрелками, начищенные туфли, рубашка, костюм. И не скажешь, что какие-то полтора часа назад подполковник был перемазан пылью веков – в прямом смысле – с головы до ног. Рядом Вовчик, почему-то с кроссовками Петра в руках.

Я отпрянул за стойку и замер, стараясь даже не дышать. Эти двое у витрины, казалось, были поглощены выбором свекольных котлет, и делали вид, что друг друга не знают. Но это всего лишь ширма. Когда рядом не было других покупателей, они перебрасывались короткими фразами. «Прямо как в хорошем шпионском боевике, где каждое слово имеет второй, смертельный смысл», – мелькнула мысль.

– Ну что, клюнули? – Сквозь зубы процедил Блохин.

– Нет, Николай Иванович, простите, – в голосе Вовчика не осталось и капли того гонора, с каким он буквально недавно рассказывал о бирже.

– Безобразие. Ты деньги когда будешь отрабатывать?

– Николай Иванович, я все сделаю, – Вовчик едва не плакал. Было видно, что он боится подполковника Блохина до дрожи в коленях. – Все будет сделано, товарищ подполковник…

– Давай без званий… – прошипел Блохзин. – Сколько тебя можно инструктировать?..

– Хорошо, Николай Иванович… Я уже нашел ниточку. Дима Саруханов здесь, в Барнауле. Завтра мне обещали его адрес. Два дня! Прошу вас, дайте мне два дня!

Последовала тягостная пауза. Я даже за стойкой слышал быстрое дыхание Вовчика, его вздохи.

– Не стони, – прошипел Блохин. – Даю два дня. Но смотри, если через два дня ты не представишь мне Саруханова, то можешь забыть о всех своих прожектах. И аванс будешь возвращать в двойном размере. Ты понял меня?

– Понял, товарищ подполковник, – Вовчик отошел от прилавка и быстро направился к выходу из магазина. Мне было видно его отражение в зеркалах на стенах – он улыбался, довольный, как кот, который дорвался до сметаны. От того страха, что он изображал перед Блохиным не осталось и следа.

Блохин еще немного постоял и последовал за ним. Я прошел в вино-водочный отдел – по коммерческим ценам было все, но цены… Однако, не стал скупиться, взял бутылку коньяка, лимонад и тоже вышел.

Подполковник Блохин уже перешел дорогу и теперь направлялся к зданию КГБ на другой стороне Ленинского проспекта.

Глава 22

Вернулся в машину. Дверь «Волги» захлопнулась с глухим, солидным стуком, отсекая внешний мир. Я откинулся на спинку сиденья, устало опустил голову на подголовник. Но тут же выпрямился и завел двигатель. Не хочу считать себя параноиком, но прослушку все-таки не стоит исключать. И только после этого тихо спросил:

– Петр, кто такой Дима Саруханов?

В глазах ботаника мелькнуло удивление:

– Ты-то откуда о нем знаешь? Сорокин проинформировал?

– Не важно. Рассказывай.

– Это лаборант. Работал в той самой группе с учеными, создавшими «машину возмездия». На подхвате был, но в основном по мелочевке.

– Теперь расскажи, какой интерес к нему имеет полковник Сорокин?

Я уже выруливал на Ленинский проспект, увидел гаишников – сбавил скорость. Разборки с дорожной милицией мне сейчас ни к чему.

– Сорокин землю роет, пытаясь его отыскать, – ответил Петр. – Он пропал после похорон Виктора У. Вместе с его сыном – Ванечкой. Я Ваньку-то узнал потому, что во первых, Сорокин показывал мне его фото с отцом – глаза у мальчишки своеобразные, таких никогда раньше не видел. На фотографии отец держит мальчишку за руку и на запястье очень хорошо видно родимое пятно. Очень приметное. Он когда на автовокзале танцевал, руки вскидывал вверх – а я стоял на балконе второго этажа над главным залом… ну и заметил.

– Давай ближе к теме, – остановил Петра. – К Саруханову.

– А что ближе к теме? Считай призрак. Ни следа нигде. Сорокин по своим каналам всех на уши поставил, все архивы перерыл – как корова языком слизала. Был человек – и нет человека.

– Ты знаешь, как он выглядит? – Признаться, я не надеялся на положительный ответ, но ботаник меня порадовал:

– Фото видел. У меня хорошая память на лица. Увижу – узнаю.

Я кивнул, немного помолчал, прокручивая в голове варианты и сказал:

– Принято. Тогда следующий вопрос… Если бы Вовчик хотел кого-то спрятать от посторонних глаз, куда бы он этого человека поместил?

Петр ненадолго задумался, потом обрадованно вскинулся и щелкнул пальцами:

– Знаю! У него домишко есть… На Восточном, в Яме. Развалюха, еще его бабке принадлежал. Он как-то по пьяни меня туда потащил – похвалиться наследством. Адрес не знаю, а вот дорогу намертво запомнил, потому что назад еле выбрались. Показать смогу.

Я свернул к обочине, притормозил. Взял трубку и набрал номер. «ВОЛЕМОТ» соединил меня с полковником. Сорокин ответил мгновенно, будто ждал звонка:

– Слушаю.

– Товарищ полковник, Влад на проводе. Дмитрий Саруханов, судя по всему, может находиться по известному адресу на поселке Восточном. Местоположение устанавливаем.

Голос в трубке стал холодным и твердым, как сталь:

– Всякая самодеятельность запрещена. Ясно? Никаких движений без моего приказа. Ждите инструкций.

Раздались короткие гудки. Я медленно положил трубку.

– Что⁈ – спросил Петр, впрочем, уже все поняв по моему лицу.

– Ждем, – сквозь зубы выдавил я, с силой сжимая руль. Было стойкое ощущение, что вот именно ждать сейчас нельзя.

Вдавил педаль газа в пол. Мотор взревел и мы рванули с места, сорвав колесами гравий с асфальта. Мелкие камешки застрекотали по днищу барабанной дробью. Каждая секунда стучала в висках словами Сорокина: самодеятельность… самодеятельность… самодеятельность…

На Восточном Петр показал, куда ехать, где свернуть. Наконец, где-то на краю географии, выскочили из машины.

– Веди, Сусанин! Только быстро, – сказал ботанику.

Он кивнул и пошел вперед. Мы нырнули в паутину переулков между частными домами, большая часть которых – самострой. Каждый свободный клочок земли занимало какое-нибудь строение. Некоторые дома почти срослись стенами, а их заборы покосились от старости. Вышли к «Глядену». Но сейчас было не до красот и я только бросил короткий взгляд на невероятно красивый вид Оби и ленточного бора где-то там, далеко внизу. Здесь бы по-доброму устроить парк вместо этого района трущоб.

Наконец, начался спуск. Крутые, почти вертикально ведущие вниз ступени были скользкими, местами поросли мхом. Они шли в узком проходе на склоне, за который цеплялись своими фундаментами хлипкие домишки. Петр вел уверенно, безошибочно угадывая дорогу в этом лабиринте. Его память работала как навигатор.

Дом, полученный Вовчиком в наследство, находился в самом низу, на дне Ямы. Ученый ткнул пальцем в сторону одной из двух половин древней развалюхи.

– Здесь, – сказал он.

Дверь была старая, рассохшаяся, но щеколда, запертая навесным замком новая, видно, что установлена буквально на днях. Я приложил ухо к двери – тихо. Слишком тихо.

– Что делать? – спросил Петр почему-то шепотом. – Чем будем открывать?

– Против лома нет приема, – ответил я, ухмыльнувшись.

Отступил на шаг, резко ударил плечом, вложив в толчок всю силу. Раздался сухой, похожий на выстрел, треск. Щеколда осталась на месте, но петли вылетели вместе со старыми шурупами и дверь рухнула внутрь, подняв облако пыли. В нос ударила волна «ароматов»: перегар, затхлость, запах старой заплесневелой одежды.

Прошли небольшие сенки. В доме одна комната. Мебели почти нет – стол, стул, диван. На диване кто-то лежит, накрытый старым, засаленным ватным одеялом. Я сорвал одеяло. Под ним абсолютно пьяный, бородатый мужик. Лицо землистого цвета, одутловатое, под одним глазом большой багровый кровоподтек.

– Он? – спросил у Петра.

– Вроде бы. На фото он был моложе, без бороды и лысины, с шикарными рыжими кудрями, – Петр внимательно смотрел на пьяного, словно пытался разглядеть сквозь алкогольную печать другое лицо.

Я схватил висящий на спинке стула пиджак, в который, казалось, вросла вся грязь мира. Пошарил в карманах. Пальцы нащупали жесткую корочку. Паспорт. Страницы слиплись, но я все равно раскрыл его. Фотографий две – в шестнадцать и в двадцать пять лет, больше фотографий в этот паспорт не вклеивали.

– Он, – удовлетворенно сказал я и прочел:

– Саруханов Дмитрий Леонидович.

Тот самый парень с рыжими кудрями смотрел на меня с фотографии, а на диване храпел его призрак.

– И как его тащить? Вверх особенно? – Петр озадаченно потер подбородок. – Подъем крутой, а наш трофей сейчас – беспомощная туша.

Я взял пиджак мужика, сунул ученому и, предупредив: «Не потеряй», подхватил пьяного под мышки. Тело его безвольно обвисло, как старая, выжатая тряпка. Вытащил его на воздух, присел, закинул на плечо и встал – человек был очень легким, будто высохшим.

– Выводи, Петруха, – скомандовал Ботанику.

Десять минут плутаний по лабиринту, и мы, наконец, вывалились из переулка к нашей «Волге». Петр распахнул заднюю дверь, достал пакеты с продуктами и переложил их в багажник. Я закинул Саруханова на заднее сиденье. Забрал из рук Петра пиджак, забросил его следом, на резиновый коврик для ног.

Тут же из-за угла выкатилась черная «Волга». Остановилась возле нашей машины. Плавно, почти бесшумно опустилось стекло.

Сорокин не сказал ни слова, просто прожег нас с Петром взглядом. Потом поставил на крышу мигалку и махнул головой, молча приказав следовать за ним.

Снова езда по городу, быстрая, без оглядки на сигналы светофоров и посты ГАИ. Перед нами второй раз за день вывеска: «Санаторий 'Барнаульский». Сорокин слегка притормозил, ожидая, пока поднимут шлагбаум и тут же рванул к новому корпусу. Мы – следом за ним.

Выйдя из «Волги», Сан Саныч, наконец, снизошел до разговора:

– Этого, – кивнул в сторону нашего «груза», – на плечо и за мной.

В холле санатория полковник сразу направился к регистратуре. Дежурная медсестра попыталась улыбнуться, но улыбка примерзла к лицу, срезанная ледяным тоном Сорокина:

– Санитаров. Носилки. Этого в наш бокс. Нарколога ко мне. И немедленно!

Уже через минуту двое крепких санитаров приняли у меня так и не проснувшегося Саруханова, уложили его на каталку и увезли вглубь здания. Мы шли за ними, шаги отдавались гулким эхом в коридоре, выложенном белым кафелем.

Палата оказалась отдельной, стерильная чистота и почти домашний уют. Нарколог, сухопарый врач с эспаньолкой на одухотворенном лице, был больше похож на художника или поэта. Он под присмотром Сорокина ловко вколол иглу в вену нового пациента, поставил капельницу. Бородач на койке слабо застонал.

– Привести в человеческий вид. Помыть, побрить, переодеть. Все его тряпье сжечь, – распорядился Сорокин и вышел из палаты. Мы с Петром последовали за ним, как два вагона за паровозом.

На улице Сорокин достал пачку сигарет «Ява» и, закурив, приказал:

– Излагай. Все. По порядку.

Я рассказал. Про разговор с Вовчиком здесь, в столовой санатория. Про магазин и Блохина с его «Клюнули?». Про упреки и «деньги надо отрабатывать». Про то, как Вовчик пообещал Блохину найти Саруханова. Полковник слушал не перебивая, его лицо было непроницаемой маской.

– Откуда у тебя появилась уверенность, что Вовчик не врет? Что Саруханов у него? – Задал вопрос Сан Саныч, когда я закончил.

– Вовчик не из тех, кто любит, а главное – умеет – блефовать. Я его немного знаю. Если он говорит, что «постарается достать», это значит, что нужная вещь уже лежит у него в шкафу. Сталкивался с ним раньше. Он обычно так делает, чтобы набить цену. И с Сарухановым просто тянул время, чтобы Блохин дозрел и заплатил ему больше.

Сорокин выпустил струю дыма, сбил ногтем уголек с сигареты и стрельнул окурком, попав точно в урну.

– Вот что, Влад, твою башку мне, как это ни странно, не жалко. Рискуешь – получай. Ты достаточно подготовлен к любому риску. Но Петра… Петра подставлять ты не имеешь права. Напоминаю: у тебя диаметрально противоположная задача. – Он сделал паузу, видимо, чтобы я лучше прочувствовал его недовольство и жестко добавил:

– А теперь сделай так, чтобы я вас сегодня больше не видел. И не слышал о вас с Петром. Ничего, ни одного слова. Напоминаю – у вас выходной! Ясно⁈ – Рявкнул так, что толстые голуби, харчующиеся у окна столовой, испуганно взмыли в воздух.

Не дожидаясь ответа, он сел в машину и тут же уехал.

Я смотрел вслед, пока не дошло, что ботаник о чем-то спрашивает.

– Что? – переспросил его.

– Ты что-то про жареную рыбу говорил, – ухмыльнувшись, повторил Петр. – И про смену обстановки?.. Реально, я бы сегодня не прочь переключиться и расслабиться.

Посмотрел на его физиономию, перемазанную, но довольную и вдруг расхохотался. «Не такой уж ты и ботаник, Петя», – подумал я, выезжая с парковки санатория.

– Кстати, Влад, до твоего появления в «Р. И. П.», я в основном был либо дома с бумагами и компом, либо на работе – тоже с бумагами и компьютером. А теперь жизнь моя стала напоминать американские горки. И, знаешь… мне это нравится!

– На американских горках, главное – правильно пристегнуться, – заметил я и добавил:

– А сейчас поехали, будем разбираться с рыбой! – ответил ему на первый вопрос и погнал машину по Павловскому тракту, в сторону Сулимы – к родительскому дому.

Дорога заняла минут сорок. Я заглушил мотор в родном дворе и полез в багажник. Достал тот самый пакет с зеркальными карпами – холодный, влажный, от него пахло водорослями и рекой. Сунул его Петру. Сам взял два пакета с продуктами, оставив пакеты с колбасой и коньяком в машине. К родителям идти с этим – значит, нарываться на ненужные вопросы.

Поднялись по лестнице и Петр тут же надавил на кнопку звонка. Так и стоял, не отрывая пальца, пока отец не открыл дверь с недовольным ворчанием:

– Это кто тут такой звонкий?

Он был с газетой в руке. Я хмыкнул: звонок застал его на пути к туалету, газеты обычно отец читал там.

– Дядь Борь, здрасьте! – Радостно произнес ботаник, сияя искренней улыбкой.

Отец усмехнулся, распахнул дверь шире.

– Проходите, – пригласил он и тут же спросил:

– Петруха, вот ты ответь мне… Я всего на пятнадцать лет старше тебя, почему ты меня дядей называешь? Звал бы уж тогда Борисом Александровичем, если просто Борей тебе неудобно.

– Не, дядь Борь! – Петр прошел в прихожую, стащил с ног старые сандалии и, посмотрев на дырку в носке, снял и носки, засунув их в обувь. – Борис Александрович – это как на работе, слишком официально. А так словно к себе домой пришел и вы мои родственники. А теть Зина дома?

– Подозреваю, Петя, что у тебя весь мир родственники и ты везде как дома! – Отец рассмеялся.

– Разве это плохо? – Парировал Петр.

– Боря, не держи мальчиков на пороге, – крикнула из кухни мама. Вышла в коридор и, принюхавшись, посмотрела на нас с подозрением.

– Вы по каким помойкам шарились? – Она сморщилась и открыла дверь ванной. – Мыть руки и, там на полке, освежитель воздуха – сирень. Побрызгайтесь оба. А то пахнет от вас специфически.

Петр тут же протянул ей пакет.

– От меня только рыбой! Свежей! Это вам! – Он кивнул в мою сторону. – А от него пьяным мужиком пахнет. Сейчас тащил одного до больницы.

Я сделал большие глаза, в надежде, что Петр прикусит язык, но куда там, его уже понесло. Не дожидаясь приглашения, он приобнял мою строгую мать за плечи и, вместе с ней, прошел на кухню.

– Не представляю, как там люди живут! И что могло сподвигнуть построить себе халупу в Яме, вместо того, чтобы устроиться в колхоз или совхоз и получить нормальное жилье? – Донеслось до меня.

Я заскочил в ванную, открыл кран и плеснул холодной воды в лицо. Тщательно вымыл руки индийским мылом. Запах у него специфический. Мне нравился. Потом со вздохом посмотрел на баллончик освежителя и чисто для проформы пару раз брызнул на себя. Вот прожил жизнь, считаю, что вполне себе долгую – все-таки пятьдесят с лишним – а все так же боюсь расстроить маму. И не хочу ее осуждения и упреков.

Взгляд матери, острый, знающий все мои проделки с пеленок, скользнул по мне, когда я вошел на кухню. Она принюхалась и довольно кивнула.

Я приготовился к допросу с пристрастием, но к моему удивлению, мама не стала ни о чем спрашивать. Она лишь вздохнула, сунула нам с отцом по острому ножу и властно указала на раковину.

– Рыбу почистить, разделать на куски.

Я покорно встал к раковине, принимаясь счищать с блестящей боковины крупную, похожую на перламутр чешую. Отец брал тушку рыбы, разделывал, срезал плавники. Мысленно я материл тех рыбаков, что попались мне на глаза днем, и свой же порыв купить у них рыбу. Но хоть занятие было знакомым, медитативным. Чистка рыбы – то еще искупление. Мы со отцом молча, синхронно работали ножами, и через десять минут на разделочной доске лежали аккуратные, готовые к жарке куски.

Скоро в центре стола стояло большое блюдо, на котором искрился золотистой корочкой жареный карп. Аппетит, как говорится, приходит во время еды. И я налегал на рыбу, словно заедал ею всю ту дрянь, что произошла со мной за последнее время. Наконец, насытившись, откинулся на спинку стула и, посмотрев на свою семью, подумал: «Как же все-таки хорошо дома!»…

– Мам, пап… – начал я, отодвигая тарелку. – Вы там… дом присмотрели? О котором говорили? В Кубанке? С дядей Андреем вообще встречались?

Родители мгновенно переглянулись. Краем глаза я заметил, как пальцы отца нервно переплелись. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но мама, всегда более прагматичная и решительная, его опередила.

– Мы решили по-другому поступить, Влад, – сообщила она, избегая моего взгляда и старательно смахивая несуществующую крошку со стола. – Мы с отцом присмотрели для тебя дом получше, и подороже. У нас, на Мирном. И ездить никуда не надо будет, и с нами рядом. В общем, мы деньги… вложили. Купили облигации-лотереи Союза ветеранов Афганистана.

В кухне стало тихо. Слишком тихо.

– Какие облигации? – переспросил я, и мой голос прозвучал глуше, чем хотелось.

– Очень перспективные! – оживился отец, подхватывая инициативу. – Там проценты огромные обещают, куда больше, чем в Сберкассе. Это же не коммерсанты какие-то, а… серьезная организация. Будут тебе хорошие доходы. И там уж сам купишь себе, что надо. А нам и тут места хватит с матерью.

Мама кивнула, вроде бы соглашаясь, но глаза отвела в сторону.

– Да, да. Очень солидные. Это организация… – она сделала крошечную паузу, – … ветеранов Афганистана. Люди проверенные, твои сослуживцы. Не подведут.

Я едва не застонал – хотели как лучше, получилось как всегда! Воистину, дорога в ад выложена благими намерениями!

Я закрыл лицо руками, чувствуя, как кровь отливает от кожи. Перед глазами поплыли кричащие заголовки в газетах, по сути рекламирующие финансовые пирамиды: «МММ», «Проценты под крылом министерства», «Вкладывайтесь в патриотов», 'Хопер-инвест – отличная компания. И мать, плачущая над разноцветными бумажками, за которые отдала последние деньги – тайком от меня и от отца. В моей первой жизни…

– Мама… Папа… – я посмотрел на их растерянные лица. – Это же классическая пирамида.