Текст книги "На восток от солнца, на запад от луны: Норв. сказки и предания"

Автор книги: Петер Кристен Асбьёрнсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Ну, вот видишь, – перебил я Берту, – а ты говорила, что если русалки и тролли захотят обморочить человека, так он сам себя не узнает. А жених-то ведь узнал, где он, где не он…

– Ну и что ж, что узнал? Зато невеста не узнала, где он, где не он. А это небось похуже, – ответила Берта. – Да вы слушайте, что дальше было.

Парень сразу смекнул, что это горные тролли приняли человеческий образ, чтобы украсть у него невесту.

Недолго думая вскинул он ружьё и выстрелил прямо в потолок.

В ту же минуту дверь хижины с треском распахнулась и оттуда прямо ему под ноги покатились какие-то лохматые клубки – один другого больше.

Не помня себя жених ворвался в комнату и увидел свою невесту за свадебным столом в полном подвенечном уборе. Только на пальце у неё не хватало венчального кольца.

Весь стол был уставлен старинной серебряной посудой. А на блюдах и в чашах горами лежала всякая дрянь – ядовитые грибы, пауки, лягушки, змеи…

– Да что тут такое делается? – закричал жених не своим голосом. – И почему ты в подвенечном наряде?

– Но ведь ты сам уговорил меня сегодня венчаться, – отвечает невеста.

– Я? – спрашивает жених. – Да это был такой же я, как эта жаба – свадебный пирог. А вот теперь я – и вправду я.

– Да посмотри – вон и гости, которых ты сам привел, – говорит девушка и показывает за окно.

А там уже весь народ собрался.

Жених только смеётся. Я, мол, этих гостей для того-то и привёл, чтобы тех гостей прогнать.

Мало-помалу девушка стала понимать, что с ней случилось, и рассказала всем, как отвели ей глаза горные духи…

– Были там и такие люди, которые, как вы, не очень-то верили в духов, – посмеиваясь, сказала Берта. – Да хочешь не хочешь, поверишь, когда на столе в простой пастушьей хижине стоит серебряная посуда, а на голове у деревенской девушки сияет алмазный венец.

Не мешкая долго, жених увёз свою невесту вниз – в Мельбу и, чтобы никакому троллю не взбрело больше на ум украсть у него невесту, в тот же день обвенчался с ней, благо она уже была в свадебном наряде.

Пир был на славу. Невеста сидела за столом в том самом уборе, что принесли тролли. Только на этот раз угощенье было получше, чем пауки да гадюки…

– Да, я слышал где-то эту историю, – сказал я. – Только мне говорили, что это случилось не в Халланде, а в Вальдресе, – прибавил я, чтобы немножко подразнить Берту.

Но старую Берту не так-то легко было смутить.

– Так это же совсем не то! – сказала она. – Вы, наверно, думаете про девушку по имени Барбру. Ей тоже горные духи чуть не отвели глаза, только это совсем другая история.

– Какая же? – спросил я.

– А вот какая. Шла Барбру однажды в горах и вдруг слышит такой громкий голос, будто сама гора заговорила:

– Король Хакен! Король Хакен!

– Здесь я! – отвечает голос из другой горы, да такой гулкий, что земля под ногами у неё задрожала.

– Король Хакен, сын мой, не хочешь ли ты жениться? – спрашивает первый голос.

А второй отвечает:

– Только на Барбру!

– Будет по-твоему.

Так оно и случилось. Не успела Барбру шагу сделать, как вдруг одна гора раскрылась и оттуда вышли девушки со свадебным убором в руках. Окружили они Барбру и стали обряжать её к венцу. А Барбру точно оцепенела: что ей говорят, то и делает.

Тем временем из другой горы выехали всадники на чёрных лошадях. Впереди всех ехал сам король Хакен, весь в золоте и серебре.

Так бы и увели тролли бедняжку Барбру в свои подземные пещеры, да на её счастье неподалеку в горах охотился её жених.

Потом он рассказывал людям, что ни с того ни с сего стало ему вдруг так тяжело, так беспокойно, будто кто ему на ухо шепнул: «Торопись, не то беда будет!»

Бросился он бежать. Сам не знает, куда бежит, а ноги его несут прямо туда, где его невесту венчают с королём Хакеном.

Прибежал он, видит: стоят чёрные лошади под старинными седлами, какие-то люди толпятся, праздничные столы готовят. А девушки наряжают Барбру к венцу. Убрали её как полагается и подвели к своему королю.

– Всё готово, – говорят. – Только надо ей глаза отвести.

Тут жених сорвал с плеча ружьё, зарядил его – да не пулей, а старинной дедовской пуговицей – и выстрелил прямо в короля Хакена. Тот сразу упал как подкошенный. А в горах застонало, загудело, и вся земля затряслась.

Тролли подхватили на руки своего короля и в один миг исчезли в расселине скалы. А со стола запрыгали лягушки, поползли во все стороны черви да змеи и всякая прочая нечисть. Только подвенечный убор и блюдо из литого серебра так и остались у Барбру. А потом они перешли к её дочке, а от дочки – внучке. Не верите – пойдите, сами увидите.

Берта могла бы рассказывать без конца, но в это время за окошком послышался скрип полозьев и фырканье лошадей. Это за мной приехали из имения.

Я распростился с Бертой, поблагодарил её за рассказы, дал несколько монет за лечение и отправился домой.

Холодные примочки и спиртовые компрессы очень помогли мне. Через несколько дней я опять бегал на лыжах как ни в чём не бывало.

Старая Берта приходила навестить меня. Она нисколько не удивилась, узнав, что я уже здоров, и не без гордости сказала на кухне:

– Что ж, тому, кто знает тайные заклинания дяди Масса из Кнэ, не трудно вылечить ушибленную ногу. Мне и сломанные доводилось лечить…

Тут ребятишки, которым я уже успел рассказать, как лечила меня Берта, окружили её и со смехом запели:

 
Воздух,
Вода,
Земля
И огонь!
Ногу сломал
Необъезженный конь.
Жилы срастутся,
Смешается кровь,
Всё, что разорвано,
Свяжется вновь!
 

Старая Берта сначала очень рассердилась и дня три не показывалась у нас в имении. Но в конце концов мы с ней помирились, и она рассказала мне еще немало чудесных историй. Однако уже никогда больше не открывала она мне секретов своего колдовства и не произносила при мне – ни вслух, ни шёпотом – таинственных заклинаний дяди Масса из Кнэ.

Пер Гюнт

Давным-давно, когда тролли ходили по земле, словно они тут хозяева, жил в Кваме охотник, по имени Пер Гюнт. Круглый год бродил Пер Гюнт в горах, потому что в те давние времена горы были покрыты густыми лесами, а в лесах водилось всякое зверьё.

И вот что случилось с ним однажды осенью.

Скотину с лесных пастбищ давно уже угнали вниз, в долину.

Вместе со стадами ушёл с гор и весь народ.

Пер Гюнт немало исходил крутых тропинок, выслеживая медведя, и ночь застала его недалеко от брошенной пастушеской хижины в Хевринге.

Тьма была такая, что он не видел даже собственной руки.

Когда Пер подошёл к хижине, собаки его ни с того ни с сего принялись лаять, словно они учуяли медведя. Пер Гюнт прислушался. Кругом было тихо. Ни звука, ни шороха.

У самого порога хижины Пер вдруг споткнулся обо что-то большое, скользкое, холодное.

– Кто это? – спросил Пер Гюнт.

– Это я – Кривой, – ответил из темноты голос.

Пер Гюнт мало что понял. Но ему стало не по себе.

Он хотел было подойти к хижине с другой стороны, но едва сделал шаг – опять на что-то наткнулся.

Он наклонился к земле и стал шарить в темноте руками, чтобы узнать, кто же это мешает ему войти в хижину.

Рука его коснулась чего-то холодного, скользкого.

– Кто же это? – опять спросил Пер Гюнт.

– Да всё я, Кривой, – раздался из темноты голос.

Тут Пер Гюнт догадался, что это тролль, который змеей улегся вокруг хижины.

– Кривой ты или ещё какой, – смело сказал Пер Гюнт, – а посторонись-ка да пропусти меня в хижину.

Живое кольцо зашевелилось, раздвинулось, и Пер Гюнт, перешагнув через него, открыл дверь.

В хижине было не светлее, чем на дворе. Пер Гюнт пробирался ощупью, держась за стенку, и вдруг снова споткнулся обо что-то холодное, скользкое, влажное.

– Да кто это?! – закричал Пер Гюнт.

– Всё тот же Кривой, – услышал он в ответ.

«Нехорошо здесь оставаться, – подумал Пер Гюнт. – Но я сейчас выпрямлю этого Кривого. Будет меня помнить».

Он снял с плеча ружьё и вышел из хижины.

– Так ты говоришь, что ты Кривой?

– Я самый старший Кривой из Этне-даля, – с гордостью сказал тролль.

По его голосу Пер Гюнт сообразил, где голова этого тролля, и не мешкая выстрелил ему в лоб три раза.

– Стреляй ещё раз, – захрипел тролль.

Но Пер отлично знал, что, если он выстрелит ещё раз, пуля вернётся к нему и пробьёт голову ему самому.

– Хватит с тебя и трех пуль, – сказал Пер Гюнт и вместе с собаками оттащил мёртвое чудовище подальше от пастушьей хижины.

А по горам со всех сторон прокатился гром, вой, визг.

На другое утро Пер Гюнт снова отправился на охоту. Взбираясь на гору, он увидел девушку, которая гнала вниз стадо коров.

«Странно, что не весь скот ещё увели», – подумал Пер.

Он пошел навстречу девушке, но она – прямо у него на глазах – вдруг исчезла, коровы тоже исчезли, а вместо них Пер увидел целое стадо медведей.

«Неужто я обознался? – подумал Пер Гюнт. – Медведей за коров принял. Да и не слыхал я никогда, чтобы медведи ходили стадами».

Он подошел ещё ближе, и тут стадо как сквозь землю провалилось, а прямо перед Пером, раскачиваясь из стороны в сторону, стоял один медведь – косматый, огромный, с оскаленной пастью.

В это время откуда-то из глубины горы послышался глухой голос:

– Смотри! Идет Пер Гюнт со своей огненной палкой. Спасай скорее теленка! Не то плохо ему будет!

– Плохо будет не теленку, а Перу, потому что он сегодня не мылся, – ответил такой же глухой голос из другой горы.

И сейчас же кругом всё захохотало, как будто сами горы смеялись над Пером.

Не теряя времени, Пер Гюнт открыл свою фляжку с водой, наскоро вымыл руки и выстрелил. Медведь упал, а в горах опять застонало, загудело, загрохотало.

Когда всё утихло, Пер Гюнт снял с медведя шкуру вместе с головой, тушу завалил камнями, шкуру взвалил на спину и пустился в обратный путь.

Он шёл, зорко поглядывая по сторонам. Ведь тролли могут прикинуться кем угодно – и зверем, и змеей, и человеком. На то они и тролли!

Не дойдя немного до хижины, Пер Гюнт увидел на дороге песца.

– Посмотри на моего ягнёнка, какой он откормленный, – сказал чей-то голос из-под земли.

– Лучше посмотри на Пера, – ответил другой голос. – Видишь, он опять поднял огненную палку?

И правда, Пер уже вскинул ружьё. Выстрел – и мёртвый песец растянулся на земле…

В горах снова зашумело, загрохотало, завыло.

А Пер Гюнт снял с песца шкуру и пошёл дальше.

Скоро он добрался до пастушьей хижины. Головы медведя и песца он повесил над входом, накрепко закрыл за собой дверь, развёл огонь в очаге и принялся варить суп.

Но дым от огня валил такой, что слёзы ручьём текли у Пера из глаз.

Пришлось ему открыть потайное окошечко – наверху, под самым потолком хижины.

И вот что случилось. Едва Пер отворил окошечко, как тролль просунул в него свой нос. А нос у него был такой длинный, как хороший багор.

– Как тебе нравится мой нос? – спросил тролль.

– А как тебе нравится мой суп? – спросил Пер и выплеснул весь горшок с похлёбкой ему на нос.

Тролль завыл, застонал и отскочил от окошка.

А в горах так и покатились камни от громового хохота.

– Тролль с ошпаренным носом! Тролль с ошпаренным носом!

Наконец всё стихло.

Только что Пер Гюнт принялся снова варить себе ужин, как вдруг через печную трубу хлынула вода и огонь погас.

– Теперь Перу придётся не лучше, чем трём пастушкам, что остались в Вале, – сказал голос за стеной.

И опять стало тихо.

«Вот оно что! Значит, из Вале не все ушли», – подумал Пер.

Он выбрался из хижины, кликнул собак и пошёл к северным склонам гор, туда, где в маленькой хижине жили вальские пастушки.

Ночь была чёрная, как мешок угольщика.

Пер Гюнт пришёл как раз вовремя. Четыре тролля были уже у самых дверей хижины.

Этих молодцов звали: Густ-Воздушный Вихрь, Валь-Горный Владыка, Тьестель-Водяной Поток и Рольф-Огненный Столб.

Пер вскинул ружьё и не целясь выстрелил. На этот раз его пуля никого не задела. Но едва только раздался выстрел, как Густ-Воздушный Вихрь закружился на месте и помчался куда глаза глядят. Да и остальные тролли попятились назад.

А Пер тем временем бросился в хижину.

Девушки хоть и были живы, но от страха дрожали с ног до головы. Пока Пер Гюнт их утешал да успокаивал, тролли тоже набрались храбрости.

Рольф-Огненный Столб от злости совсем распалился и готов был превратить хижину – вместе со всеми, кто там был – в пепел.

Но собаки Пера не дремали. Они бросились на Тьестеля-Водяной Поток и опрокинули его прямо на Огненный Столб. Оба тролля так и зашипели!

Тьестель-Водяной Поток пополз вниз по склону горы и под конец сорвался в глубокое ущелье.

А Рольф-Огненный Столб едва живой вырвался через печную трубу и, припадая на обе ноги, убрался восвояси.

Остался последний – Валь-Горный Владыка.

– Берегись, Пер! – закричал он, да так, что горы зашатались и каменный дождь забарабанил по хижине.

– Лучше ты берегись, – ответил Пер Гюнт и тремя выстрелами из ружья убил тролля.

Когда со всеми троллями было покончено, пастушки стали просить Пера Гюн-та проводить их домой. Они не хотели оставаться в этих местах лишнюю минуту.

Пер вместе с ними спустился в долину и довёл до того самого селения, где они жили.

Там Пер Гюнт простился с вальскими пастушками.

Но с троллями ему пришлось встретиться ещё раз.

Перед Новым годом Пер Гюнт услышал, что есть в Довре мыза, где в новогоднюю ночь любят собираться тролли. Ну, а людям уж, конечно, приходится от таких гостей уходить подальше.

И вот Пер Гюнт решил встретить Новый год на этой мызе. Очень ему хотелось ещё раз проучить троллей.

Он вымазал лицо сажей, нарядился в какое-то рваное тряпьё, так что его самого могли бы принять за тролля, взял с собой белого ручного медведя, целую свиную кожу, шило, дратву и отправился в путь.

Он постучался в дом, куда повадились ходить тролли, и попросил у хозяина приюта.

– Где же мы тебя приютим, когда тролли нас самих из дому выживают?

– А если пустите меня, я, может быть, выживу троллей из вашего дома, – сказал Пер Гюнт.

Так и порешили.

Хозяева ушли, а Пер Гюнт остался у них в доме.

Медведь улёгся за печкой, а Пер принялся шить из свиной кожи башмак. Такого большого башмака никто ещё не видывал.

В дырочки Пер продёрнул просмоленную верёвку, чтобы можно было крепко затянуть башмак, да ещё вырезал из кожи хороший ремень.

В полночь явились тролли. Одни занялись приготовлением новогоднего ужина – жарили лягушек, ящериц, пауков и прочую дрянь, другие плясали и кувыркались. Словом, все чувствовали себя как дома.

На Пера тролли и внимания не обратили: он был совсем им под стать – такое же страшилище.

И вдруг кто-то из троллей увидел башмак. Сейчас же все захотели мерить его. Каждый совал в него свою ногу, и когда все тролли были одной ногой в башмаке, Пер быстро затянул верёвку. Тут и мишка вылез из-за печки.

– Не хочешь ли отведать мясца, белая киска, – сказал один тролль и, изловчившись, бросил лягушку с раскалённой сковороды прямо медведю в пасть.

– Попробуй, попробуй их мясца! – сказал Пер и подмигнул медведю: принимайся, мол, за них!

А медведь и сам знал, что ему делать. Как начал он драть да полосовать троллей! И Пер от него не отстаёт – что есть силы лупит троллей кожаным ремнем.

Едва живые вырвались тролли из ловушки и убежали, проклиная Пера, и его башмак, и его белую киску.

С той поры тролли даже не подходили к этому дому.

Много лет спустя, незадолго до Нового года, отправился хозяин в лес – запастись дровами на праздник.

И вдруг видит – идёт ему навстречу тролль.

– Что, – спрашивает тролль, – жива ещё твоя белая киска? Может, хочет, чтобы мы опять её угостили?

– Милости просим, – отвечает хозяин, – только побольше приносите угощения. У моей киски народилось семь детёнышей, так они ещё сильнее, чем сама белая киска. Да и нравом злее…

Услышал это тролль – и припустился бежать.

– Нет уж, ты нас больше не увидишь! – кричит.

И верно, никто больше не видел здесь троллей.

Ловля макрелей

Я вырос у моря. Там, среди волн, я провёл на скалистых островах-шхерах своё раннее детство.

Моя родина славится хорошими моряками, и в этом нет ничего удивительного – здесь привыкают к морю с младенческих лет.

Едва дети научатся ходить, они уже карабкаются по утрам на прибрежные скалы и часами смотрят, как меняется море.

Они ещё бегают в одних рубашонках, а уже могут сказать, какую погоду обещает море: пососут палец, потом поднимут его и знают – с той стороны, где палец тронет холодком, и жди ветра.

А чуть только они в силах поднять весло, они уже в лодке, уже начинают опасную игру с морской стихией.

В юности я часто выходил в море с одним лоцманом, моим земляком. Это был самый смелый моряк, какого я знал в жизни. Часы, которые я провёл вместе с ним, навсегда останутся самыми счастливыми в моих воспоминаниях.

То, бывало, в легкой лодке мы охотились среди шхер за утками, гагами и тюленями, то на паруснике уходили далеко в море ловить макрелей.

С того времени море всегда неудержимо тянет меня к себе.

Но я не собираюсь предаваться мечтам о прелести морской жизни. Лучше расскажу одну историю, которую я слышал от моего старого друга лоцмана, а теперь хочу поведать вам.

Года три тому назад я приехал к себе на родину. Вместе с моим старым другом мы провели несколько дней в море, возле самых далеких шхер.

Мы плыли на большом парусном судне. Команда состояла из Расмуса Ольсена (так звали моего друга), лоцманского юнги и меня.

Однажды на рассвете мы вышли в открытое море, чтобы ловить макрелей.

Слабый ветерок с берега не мог разогнать тяжелый туман, окутывавший шхеры и голые скалы.

Вокруг нас с хриплым тревожным криком летали чайки, пронзительными голосами перекликались ласточки, а касатки, словно смеясь над кем-то, выкрикивали своё «клик, клик!».

Серо-свинцовое море было спокойным, и только изредка его застывшую гладь разбивал чистик, нырок или стонущий тюлень.

Расмус сидел у руля, а юнга то и дело перебегал с носа на корму, с кормы на нос.

Мой друг Расмус Ольсен был высокий, широкоплечий человек. Лицо его – загорелое, обветренное – казалось простым и добродушным, но во взгляде его серых умных глаз было что-то строгое и пристальное. Так смотрит человек, который привык встречать в жизни опасности.

Когда он сидел – огромный, коренастый – на корме, в своей зюйдвестке, натянутой на самые уши, в широкой серо-желтой куртке, окутанный утренним туманом, казалось, что это не обыкновенный человек, а викинг, появившийся, как привидение, из старинных легенд.

Правда, викинги не курили табака, а Расмус Ольсен пользовался им в своё удовольствие.

– Ветер совсем слабый, – сказал Расмус, поглядывая по сторонам и извлекая из глубокого кармана маленькую, дочерна обкуренную глиняную трубку. – Берестяную лодочку и то не перевернёт… Вчера вечером, на закате, облака какой ветер сулили! А сейчас и зюйдвесткой ветер не собрать, не то что парусом!

– Впереди как будто проясняется, – сказал юнга. Он работал веслом на правом борту, чтобы лодку не относило течением к западу.

– Какое там проясняется! – проворчал Расмус. – Ветра не будет, пока не поднимется солнце. А уж тогда его будет больше, чем нам нужно.

Однако скоро потянуло свежим ветерком, так что мы могли отложить вёсла, и наше судно быстро заскользило навстречу открытому морю.

Туман как будто растаял, и мы теперь различали в голубоватой дымке берег и скалистые островки. А впереди лежало бесконечное море, чуть красноватое под лучами утреннего солнца.

И чем выше поднималось солнце, тем яснее становилось небо, тем свежее задувал ветер с моря.

И вот наконец потянул настоящий макрельный ветер.

Скоро мы и вправду напали на косяк макрелей.

Мы закинули удочки и одну за другой стали вытаскивать этих серебристых обитателей моря.

Но радость наша, как всегда, была недолгой.

К середине дня ветер окреп. На море поднялась волна. Удочки пришлось убрать, потому что грузила выбрасывало на поверхность и они прыгали на волнах как щепки. Шквал то и дело обрушивался на нашу скорлупку, обдавая солёной водой и пеной паруса и мачты.

Юнга сидел в большом люке и от нечего делать болтал ногами. Иногда он заглядывал в каюту – посмотреть на часы, которые хранились в большом красном корабельном сундуке.

– Всё любуется на свои часы и сундук, – сказал Расмус, хитро подмигивая мне. – Да и то сказать, он не зря ими дорожит. Если бы не эти часы и сундук, лежать бы ему теперь на дне моря и кормить рыб.

– Как же так? – удивился я. – Как это часы и сундук спасли его? Расскажите-ка мне, как это случилось.

Ну, слушайте, коли охота, – сказал Расмус. – Случилось это в прошлом году в октябре. Сильный шторм застал нас, меня вот с этим морским волком – он показал на юнгу, – в открытом море. Я едва удерживал наше судёнышко. И вдруг вижу – идет голландец, голландское, значит, судно. Стал я подавать знаки, чтобы нас взяли. Гоню парня вперёд, чтобы первым на голландца переходил, а он чего-то копается, что-то ищет. Ну, а тут накатил на наше судёнышко огромный вал и смыл меня. Уж не помню, как меня вытащили. Открыл я глаза, а моей лодки уже не видно. Говорят, перевернулась она, накрыла моего юнгу – вот этого самого пострела – и пошла ко дну. Я и жизни не рад был. Думаю, как на берег без него вернусь?.. А знаете, кого я увидел первого, когда на землю ступил? Его, моего юнгу. Держит в руках свои часы и говорит:

– А часы я всё-таки спас! И они даже идут!

– Скажи спасибо, что сам спасся, – говорю я ему. – Ну а лодку нечего жалеть, хоть и стоила она мне двести пятьдесят талеров. И паруса ещё были новёхонькие!..

Вы спросите, как он спасся? А вот как… Ведь недаром говорят: кому на роду не написано, тот не утонет. Да, да, так оно и есть. Так вот представьте себе – впереди нас шёл бриг. Вдруг команда слышит – кто-то кричит. Матросы туда-сюда – никого нет. А крик слышен. Наконец подбежали к носу и видят – на волнах прыгает, как мячик, сундук, на сундуке сидит мой юнга и в одной руке держит над головой свои часы, чтобы водой их не замочило.

Ну, капитан дал сигнал рулевому: «Задний ход!» – чтобы моего мореплавателя не опрокинуть, и матросы бросили ему канат. Обвязал он этим канатом сундук, да так, вместе с сундуком, его и вытащили на палубу.

Пока Расмус рассказывал, юнга сидел с самым безразличным видом, словно это его не касается, и по-прежнему болтал ногами.

Между тем ветер стих, и мы снова принялись удить рыбу.

Но Расмус всё время поглядывал на небо и недовольно качал головой.

– На юге опять что-то собирается, – сказал он, раскуривая свою трубку. – Утренний ветерок – это только закусочка. Увидите, нам ещё хорошо достанется! Даже рыба это знает – не клюёт больше. И птицы, слышите, как испуганно кричат? Да, к вечеру разыграется чертовская погода…

В это время у самого борта вынырнул дельфин.

– Поглядите-ка на этого нахала, – сказал Расмус. – Под самым носом вертится. Говорят, что тролли часто принимают вид дельфинов и морочат моряков, пока не потопят лодку…

За разговорами о троллях и всякой нечистой силе, которая губит в море людей, я вспомнил, что слышал в детстве какую-то фантастическую историю о трёх ведьмах.

Я спросил Расмуса, не знает ли он что-нибудь про этих трёх ведьм.

– Как же мне не знать! – сказал Расмус. – Да ведь и вы про них, верно, от меня слышали. А рассказывал мне эту историю один старик, когда я был мальчишкой. Он уверял, что вся эта история случилась не то с его дедом, не то с прадедом, который ходил юнгой на корабле. Нынче над такими рассказами только смеются, вроде как над охотничьими, а в старые времена в них всякий верил. Ну, слушайте. Хотите верьте, хотите нет, а дело было так.

Плавал этот юнга всё лето с одним шкипером на корабле, который доставлял в разные города всякий груз.

И вот когда они должны были отправляться в последний рейс – было это осенью, в самое ненастье, – юнгу точно подменили. Ходит сам не свой, о плаванье и слышать не хочет.

Шкипер очень любил своего юнгу, потому что, хоть и был тот совсем молод, а морское дело знал отлично.

Всякую работу делал он легко, весело, одним словом, шкипер был без него как без рук.

И вдруг юнга наотрез отказывается идти в море!

С трудом уговорил его шкипер остаться на корабле, пока идёт погрузка.

И вот однажды, когда команда была отпущена на берег, а шкипер отправился закупать лес и доски – уж, верно, он перепродавал их с выгодой! – юнга остался на корабле один.

Сидит он в своей матросской каюте и слышит, что в трюме кто-то разговаривает.

Поглядел он в щель – а там три чёрные как уголь вороны. Ругают они кого-то на все корки, да не на вороньем, а на человеческом языке.

Юнга так и замер. Он сразу смекнул, что это ведьмы, обернувшиеся воронами.

– А нас никто не слышит? – сказала вдруг одна ворона.

И по голосу её юнга понял, что это жена шкипера.

– Кто же нас может услышать? – сказала другая.

– На всём судне нет ни единой живой души, – сказала третья.

Юнга и этих по голосу узнал. Это были жёны штурманов.

– Ну так вот что я вам скажу, – заговорила жена шкипера. – Пора нам избавиться от наших мужей. Слушайте, что мы сделаем. – Она подпрыгнула поближе к своим подругам и заговорила тише: – На третий день их плаванья мы обратимся в три огромные волны, смоем наших муженьков за борт, а потом и корабль со всей командой потопим.

– Это ты хорошо придумала, – сказали её подруги.

И они принялись втроём обсуждать, в каком месте лучше всего потопить корабль. А так как они были жёнами моряков, они прекрасно разбирались, где проходит фарватер, где какое дно, где какая глубина.

– А вы уверены, что нас никто не слышит? – опять спросила жена шкипера.

– Да ты же сама знаешь, что на корабле никого нет. Чего ты так боишься? – успокаивали её штурманские жёны.

– Боюсь потому, что как мы ни сильны, а есть сила, которую и нам не одолеть, – сказала жена шкипера.

– Что же это за сила? – спросили её подруги-вороны.

– А нас никто не подслушивает? Мне кажется, что в каюте кто-то дышит, – опять сказала жена шкипера.

– Да ведь мы осмотрели все углы – на корабле нет ни одного человека. Ну, говори, говори! Что ты знаешь? Что может нам грозить?

– Вот что. Если кто купит, не торгуясь, три сажени дров и выбросит – полено за поленом – на каждую волну по одной сажени, тогда нам конец.

– Но ведь никто же про это не знает, – сказали штурманские жёны. – Так что и бояться нам нечего.

Они громко засмеялись, закаркали и вылетели из трюма.

Когда наступил день отплытия, шкипер снова стал уговаривать юнгу идти с ним.

– Может, ты боишься осенних штормов? У печки, возле юбки матери, конечно, спокойнее, – говорил он, чтобы подзадорить юнгу.

Нет, юнга ничего не боялся. И он, пожалуй, согласен идти в плаванье, чтобы доказать команде, что он не какой-то ленивый краб, а настоящий моряк. Но вот какое он ставит условие: шкипер должен купить, не торгуясь, три полные сажени берёзовых дров и на один день уступить юнге командование кораблём. А в какой день – это он потом скажет.

– Да где это слыхано, чтобы юнге доверяли командовать кораблём! – рассердился шкипер. – Нечего глупости выдумывать!

Но юнга стоял на своём. Или будет так, как он сказал, или он остаётся на берегу.

В конце концов шкипер согласился – очень уж ему не хотелось расставаться со своим юнгой.

А сам подумал: «Ладно, мы ещё ему мозги прочистим, когда выйдем в море!»

И первый штурман подумал: «Пусть себе командует! А если сдрейфит – мы его проучим!»

И у второго штурмана на уме то же самое.

И вот дрова были куплены, заплачено за них было ровно столько, сколько спросил продавец, и судно отчалило от берега.

Море, против ожидания, было тихое, спокойное, и шкипер то и дело посмеивался над юнгой:

– Погода-то как по заказу для нашего нового командира!

На третий день юнга сказал, что сегодня он берёт командование кораблём на себя.

Море было по-прежнему тихим, небо – ясным. Но юнга приказал команде крепить паруса.

Ну и смеялись над ним шкипер и все матросы!

– Вот это командир! А когда налетит ветер, он, верно, прикажет распустить паруса! Что – все убирать? Или один парус можно оставить?

– Пока можно оставить, а скоро и последний придётся убрать, – невозмутимо ответил юнга.

И вдруг среди ясного дня – никто глазам своим не верил – налетел шквал. Да такой сильный, что корабль едва не опрокинулся. И если бы паруса не были убраны, всем пришёл бы конец.

Теперь уже никто не посмеивался над юнгой.

В страхе смотрели все на огромный водяной вал, который шёл прямо на корабль и грозил накрыть его до самой мачты.

А юнга стоял на мостике и спокойно ждал приближения волны. Когда волна была уже совсем близко, юнга приказал выбрасывать за борт полено за поленом – и непременно по одному, а не по два – первую сажень дров.

Команда без лишних слов бросилась выполнять его приказание.

И едва только последнее полено было выброшено, где-то рядом послышался чей-то предсмертный стон.

Потом всё стихло.

Море успокоилось. Шквал улегся.

– Ну, пронесло! – вырвалось у команды.

– Ты спас корабль и всем нам спас жизнь, – сказал шкипер. – Я говорю это теперь и скажу это на берегу.

– Ещё рано говорить о спасении, – сказал юнга. – Нас ждут испытания похуже этого.

И он приказал крепить последний парус.

Второй шквал был ещё сильнее, чем первый. Никто больше не надеялся на спасение. Но когда уже казалось, что всё пропало, и волна, высокая как гора, была совсем рядом, юнга приказал выбрасывать за борт вторую сажень дров – полено за поленом. И снова все услышали протяжный стон. А потом всё стихло.

– Теперь нам надо выдержать третий шквал, – сказал юный капитан. – Он будет самым свирепым. Становитесь все по местам!

И верно, третий шквал был такой, что первые два казались теперь детской забавой.

Можно было подумать, что всё море обрушилось на бедное судёнышко.

И опять юнга приказал выбрасывать третью сажень дров, и непременно по одному полену.

Когда последнее полено было выброшено за борт, тяжёлый, хриплый стон послышался над морем… Потом всё стихло. Волнение в море улеглось. Только волны стали красными, словно от крови.

А корабельная команда долго ещё не могла успокоиться. Пока не пришли в гавань, только и было разговору, что о трёх шквалах.

– И как это наш юнга догадался, что страшные волны можно забросать дровами? – дивились все.

Но юнга помалкивал.

Обратный путь был лёгкий. Корабль хоть и покачивало, но никто не обращал на это внимания.

Наконец открылся родной берег.

– Верно, наши жёны ждут не дождутся нас, – сказал шкипер.

– Может, тот шквал дошёл до самого берега, – сказал первый штурман. – Так наши жёны тоже страху натерпелись.

– Эх, скорее бы их увидеть, – вздохнул второй штурман.

– Не увидите вы их больше, – сказал юнга, слышавший этот разговор.

– Ты что болтаешь, что каркаешь? – накинулись на него шкипер и оба штурмана.

– Я-то не каркаю, а вот ваши жёны и вправду хотели беду вам накаркать.

И он рассказал обо всём, что видел и слышал в тот день, когда остался на корабле.

И правда, вернувшись домой, ни шкипер, ни штурманы не застали своих жён.