Текст книги "Тайна человека с кинжалом"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Буало-Нарсежак.
Тайна человека с кинжалом

ЗАГАДОЧНОЕ ПОКУШЕНИЕ

Ла Шенэ, 5 августа

Дорогой Луи!

Благодарю за заботу, я чувствую себя лучше. Добрый доктор Доден, у которого я лечусь уже несколько лет, говорит, что дела мои обстоят неплохо. К тому же от подагры еще никто не умирал, а мы, Руайеры, все живем до глубокой старости. Кроме того, я всегда могу съездить в Шатель-Гюйон, это ведь недалеко. Говорят, шательская вода обладает замечательными свойствами – авось да поставит меня на ноги.

Разумеется, я шучу. Увы, Шатель меня не излечит. Но не волнуйся, я нашел применение своей ноге: беру свою любимую коляску, над которой все потешаются, уезжаю подальше и подолгу брожу по лесу. Я ни за что на свете не согласился бы умирать от скуки на водах для того лишь, чтобы поправить свое здоровье.

Обещаю тебе приехать в Париж на открытие галереи. Ты выбрал для нее прекрасное место, и я его ясно представляю. Это как раз напротив Зала Гаво. Несмотря на конкуренцию, ты должен преуспеть. Во время нашего экономического маразма живопись – не только ценность, но и спасение. Что до меня, я покончил с делами. Только изредка случается еще продать что-нибудь из мебели или купить какую-то картину. Вот, скажем, вчера я приобрел одно небольшое полотно. Конечно, абстракционистское – мода есть мода. Может быть, ты знаешь этого художника – его зовут Жюльен Февр? Думаю, что в мире подобной мазни у него может быть будущее. Не купить я не мог: этого парня мне рекомендовали. Короче, все удовольствие обошлось мне в три тысячи франков. Я пока повесил эту пачкотню в гостиной, как раз напротив «Человека с кинжалом», но, можешь мне поверить, постараюсь от нее избавиться при первой же возможности. Я не могу себе позволить держать подобный «шедевр» рядом со своими картинами. Какой-то Февр напротив самого Караваджо! Знаешь, на месте Человека с кинжалом я бы…

– Мсье! О, мсье!… Руайер поднял голову.

– Мсье Руайер!

На пороге библиотеки стояла Сесиль.

– Мсье, это не я! Честное слово! Нахмурившись, Руайер положил ручку.

– Что-нибудь разбили?

– Мсье, вы знаете, как я стараюсь, и вдруг такое…

Несчастная старушка всхлипнула, а Руайер быстро пересек библиотеку и вышел в гостиную. Все как будто было в порядке.

– Там… – бормотала Сесиль, – там… Новая картина!

– Ничего себе!…

Полотно Жюльена Февра, было все искромсано. Руайер подошел поближе. Кто-то крест-накрест разрезал картину чем-то очень острым – видно, бритвой или ножом.

– Странно! – прошептал Руайер, а вслух сказал, чтобы успокоить старую служанку:

– Успокойтесь, ничего страшного. К счастью, это не слишком ценное полотно.

Он перевел взгляд на портрет в черной траурной раме, висящий напротив. С него сквозь прорези темной маски смотрел мужчина в красном одеянии. Человек с кинжалом! Сесиль тоже повернулась к портрету и робко взглянула на кинжал. Разумеется, это всего лишь картина, и все же.

– Я знала, что он принесет нам несчастье, – прошептала Сесиль.

– Ну что вы, Сесиль. Прошу вас, успокойтесь.

Руайер внимательно осмотрел изуродованную картину. Разрезы были тонкие, словно сделанные скальпелем. Сесиль все не отрывала взгляда от кинжала…

– Позовите мне Бенуа, – сказал Руайер. – Эту картину надо сжечь.

Сесиль бросилась выполнять распоряжение, а Руайер, сняв туфли, придвинул к стене стул из старинного гарнитура, обтянутый камчатной тканью с кремовым рисунком на желтом фоне. «Жаль, конечно, становиться на него ногами, – вздохнул Руайер, – Хорошо, что я не тяжелый…» Он встал на стул и снял со стены разрезанное полотно. Погладив драгоценную ткань стула, он проверил, не попортил ли обивку. Нет, никаких следов на стуле не осталось.

Руайер с трудом обулся: правая нога еще болела.

В столовой послышалась тяжелая поступь, сопровождаемая мелкими шажками Сесиль, и в гостиную вошел Бенуа – мастер на все руки, который один стоил всей остальной прислуги. Увидев изрезанное полотно, он покачал головой.

– Да-а, кто-то постарался…

– Это моя вина, – сказал Руайер. – Я не должен был вешать сюда эту пачкотню. – И добавил, указав на Человека с кинжалом:

– Не надо было его задевать.

– Я и раньше боялась его, – пробормотала Сесиль. – А теперь вообще сюда не войду!

– А по-моему, ничего тут нет удивительного, – заметил Бенуа. – Окна вечно нараспашку – заходи кто хочешь!

– Нет, Бенуа, – покачал головой Руайер. – Вы же знаете, что я весь день сижу здесь, а если уезжаю на прогулку, то закрываю окна. И, кроме того, в парке всегда кто-то есть – вы или Леонард.

– Леонард работает на огороде, – возразил Бенуа, – а мне в мастерской всегда найдется чем заняться.

– Дело не в этом. Это же не кража, не ограбление… Ведь ничего не украдено. Кто-то хотел погубить картину – и добился своего. Она почти ничего не стоила, но оскорбляла своим присутствием окружающие ее предметы искусства. Видимо, в этом и есть причина…

– И все-таки кто-то должен был сюда войти, – настаивал Бенуа.

– Когда? Сегодня утром все было в порядке. Я выходил из библиотеки только позавтракать – и все равно находился в нескольких шагах отсюда. И дверь между гостиной и столовой всегда открыта. Кто стал бы так рисковать только для того, чтобы порезать картину?

– О Господи! – вздохнула Сесиль.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами Бенуа. – А вы осматривали другие комнаты? Может быть, что-то украдено?

– Пойдемте посмотрим, – решил Руайер.

Они прошли столовую, обставленную массивной темной мебелью, и, миновав великолепную, натертую воском дверь эпохи поздней готики, перешли в голубой салон. Здесь хранилась уникальная коллекция французского и бретонского прикладного Искусства.

– Все на месте, – констатировал Руайер.

Прежде чем покинуть салон, он любовно оглядел изящные вещицы, каждая из которых досталась ему ценой долгих поисков и больших денег. Вот, например, церковный ковчег, отделанный лазуритом, – Руайер приобрел его в Марселе, у одного антиквара, за сорок три тысячи франков. А вот круглый столик красного дерева времен Людовика XVI, который Руайер купил у одного английского коллекционера за двадцать пять тысяч франков. А сколько здесь еще других, не менее дорогих ему старинных вещей! Когда он их приобретал, он еще был «великим Руайером»… Хозяин замка вздохнул, тихонько прикрыл дверь и догнал слуг.

– Надо бы и наверху посмотреть, – предложила Сесиль.

– Что ж, если хотите… – согласился Руайер.

Второй этаж не был так похож на музей, хотя мебель и картины здесь тоже стоили недешево. Хозяин дома и прислуга поднялись по широкой лестнице и вошли в холл, за которым следовала анфилада парадных комнат. Руайер открывал одну дверь за другой, внимательно осматривал обстановку…

– Все на месте, – прошептал он. Вскоре осмотр был закончен.

– Ничего не понимаю, – повторил Бенуа.

Они вернулись вниз, в гостиную. Казалось, Человек с кинжалом неотступно следит за ними. Его голубые глаза под маской были такими живыми, что Сесиль не удержалась и показала ему кулак.

– Ух, проклятый! – воскликнула она. – Было бы лучше, мсье, если бы вы от него избавились.

– Типун вам на язык! Это жемчужина моей коллекции!

Воцарилась тишина. Сесиль была уверена – это он, Человек с кинжалом, испортил картину! А Руайер и Бенуа продолжали размышлять…

– Ну что ж, раз с улицы никто не входил, – проговорила наконец Сесиль, – и раз мсье ничего не слышал…

– Ну так что? – раздраженно спросил Руайер.

Сначала Сесиль не рискнула продолжить. А потом наконец произнесла тихим, дрожащим голосом:

– Таким кинжалом это сделать нетрудно. Бенуа пожал плечами.

– Что будем делать с картиной? – осведомился он. – Выбросим? Руайер посмотрел на часы.

– Уже пять! Нет, оставьте ее пока. Я жду доктора Додена, он обещал привезти ко мне парижского адвоката с сыном. Я расскажу им, что произошло, – может, они помогут разобраться. А уж потом сожжете картину. А вы, Сесиль, подайте нам в беседку прохладительные напитки. Теперь, пожалуйста, оставьте меня.

Прислуга удалилась. Владелец замка минуту постоял в задумчивости, потом вернулся в библиотеку, перечитал незаконченное письмо и решительно разорвал его.

ПРОКЛЯТАЯ КАРТИНА

Машина ехала по горной дороге, ничем не отличающейся от тысяч подобных дорог. Франсуа Робьон по прозвищу Без Козыря отчаянно скучал. Он так надеялся провести каникулы в Кермоле! Но, увы, в июне мадам Робьон заболела, и врач посоветовал ей подлечиться в Шатель-Гюйон. Поскольку мэтр Робьон тоже чувствовал себя уставшим, он решил, что вся семья отправится в Овернь.

– Но я – то вполне здоров! – пытался протестовать Франсуа.

– Если ты один поедешь в Кермол, мама весь месяц будет о тебе беспокоиться! Ты думаешь, она забыла, что там случилось в прошлый раз?

– Папа, но ведь я уже взрослый!

– Для мамы, Франсуа, ты навсегда останешься ребенком. Ну а я знаю, что ты настоящий мужчина – и, конечно, сумеешь пережить это небольшое разочарование. Один месяц! Что это в твоем возрасте! И к тому же, надеюсь, вот это тебя развлечет…

И Франсуа получил в подарок замечательную кинокамеру. Какое-то время он был вне себя от радости, но потом к нему снова вернулась тоска по Кермолу. Ведь камера всего лишь фиксирует то, что происходит вокруг, а если вокруг скукотища, к чему тогда камера, даже самая прекрасная? И что интересного может быть в городе на водах? Без Козыря заранее решил, что Шатель-Гюйон не достоин ни одного сантиметра пленки.

Однако горы были прекрасны, как и соборы, окруженные трогательными лужайками. Любитель прогулок нашел бы здесь великое множество тайных тропинок. И Без Козыря часто хотелось навести объектив камеры то на ручеек, вьющийся между деревьями, то на живописные развалины в зарослях цветущих кустарников, то на тропинку, убегающую в долину.

Вечерами мадам Робьон спрашивала его:

– Ну как, заснял что-нибудь интересное?

– Нет, тут все так банально. Эти места годятся только для почтовых открыток.

– Но в Бретани было то же самое, Франсуа.

– Ничего подобного! Там был ветер!

– Мне бы не хотелось, чтобы ты скучал.

– Не волнуйся, мама.

Но отец – отец все понимал. Он видел, что Франсуа заранее настроился все критиковать, и с улыбкой смотрел, как его сын спускается по проспекту Барадюк с видом скучающего туриста с камерой через плечо, снисходительно озирающего окружающий пейзаж.

– Знаешь, – говорила мадам Робьон мужу, – кажется, напрасно мы его сюда привезли.

– Ничего, освоится, – отвечал адвокат. – Когда мне было столько же лет, сколько ему, со мной тоже было непросто. В пятнадцать лет самолюбие – это своего рода болезнь.

Без Козыря мечтал, забившись в уголок машины. Доктор Доден все болтал и болтал. Коллекция Руайера, коллекция Руайера… Неужели больше не о чем поговорить? Старый зануда!

Они проехали Вольвик. «Знаю, знаю, – усмехнулся про себя Франсуа. – Три тысячи триста жителей, пятьсот три метра над уровнем моря, рекомендуется посетить замок Турноэль в ущелье Анваль, достопримечательность – собор Черной Богоматери из Марсата. Отметка в путеводителе – две звездочки. Подумать только, а мой чудесный Кермол они удостоили всего одной!… Не хочу я никуда ехать. Не хочу, и точка!» Франсуа еще сильней вжался в сиденье, злясь на эту глупую прогулку, на пейзаж, на доктора, отца, а больше всего – на себя самого. «Да что же это со мной? – думал он. – Вроде бы мне не на что жаловаться, родители на меня не давят, я хожу куда хочу, у меня есть деньги. Может, я сам становлюсь занудой? Но ведь совсем недавно, в пасхальные каникулы, я был значительной персоной, я раскрыл в Кермоле настоящую тайну… А теперь превратился в отдыхающего. Слово-то какое противное! Удача улыбнулась мне – и ушла, оставив меня безутешным. Мне нужны приключения, и от этого меня никакие воды не излечат!»

– Это вон там, – сказал доктор. – Налево и сразу же направо.

Мэтр Робьон вынужден был сманеврировать: его машина была довольно длинная и немного тяжеловата на поворотах. И вот наконец они увидели Ла Шенэ…

Этот замок представлял собой одно из прекраснейших зданий XVII века, еще сохранившихся в Риоме. Простые строгие линии, полные благородства высокие окна, величественный подъезд… Все вместе было немного мрачновато, но благодаря своему саду, полному роз, гортензий и шалфея, замок казался праздничным.

Доктор Доден снова заговорил:

– Я забыл вас предупредить… Не удивляйтесь, что мсье Руайер всегда в черном. Пять лет назад в автомобильной катастрофе он потерял жену и сына и с тех пор носит траур. На вид ему года шестьдесят четыре или шестьдесят пять, но на самом деле мы с ним почти ровесники: ему пятьдесят, а мне пятьдесят два. Он никогда не отличался душевной стойкостью, и горе совсем его подкосило. Около полугода он лечился в специальном санатории, а потом продал все, чем владел в Париже: машину, особняк, картинную галерею… И очень жаль: ведь он был известным экспертом в области искусства, его знали по всей Европе. Но он принял решение – решительно перечеркнул всю свою прошлую жизнь и заживо похоронил себя здесь.

– Однако его могила просто великолепна, – заметил адвокат, ведя машину по тенистой аллее.

– Да, я бы тоже от такой не отказался, – усмехнулся доктор. – Этот бедняга бережно хранит мебель и картины, которые любила его жена, в частности полотно кисти знаменитого Караваджо. Одна эта картина стоит целого состояния… В общем, за этими стенами хранятся миллионы. А он живет там среди своих воспоминаний и никого не принимает. Для вас Руайер сделал исключение по моей просьбе – мне он ни в чем не отказывает. Представьте только: я езжу сюда ежедневно… Понимаете, – доктор придвинулся поближе к адвокату и продолжал полушепотом: – у него не все в порядке с головой. Сейчас, летом, он частенько гуляет в своей коляске; кстати, он больше не пользуется машиной. Прогулки его немного отвлекают. Но зато зимой… А ведь зима здесь длится восемь месяцев! У него трое преданных слуг, но с ними не поговоришь о том, что ему дорого. И вот поэтому я приезжаю к нему и слушаю, что он рассказывает. Я врач, который лечит, выслушивая пациентов. Нужно признать, что благодаря Руайеру я стал разбираться в живописи лучше, чем некоторые студенты факультета изящных искусств.

Без Козыря с трудом сдержал зевоту. Как только они вышли из машины, он из вежливости навел свою камеру на замок, сделав вид, что Ла Шенэ произвел на него сильное впечатление. Потом он нагнал отца и доктора.

Навстречу им торопился слуга.

– Это Леонард, – представил его доктор.

– А что, собак нет? – удивился адвокат. – Этот замок – неплохая приманка для воров.

– В наших краях мало кто знает, что Ла Шенэ – настоящий музей, отозвался доктор. – Местные считают господина Руайера просто старым чудаком.

Леонард открыл решетчатые ворота.

– Прошу вас, господа, извините, что я не успел переодеться. Я занимался Бланшеттой. Мсье в библиотеке.

Старый слуга отличался такой худобой, что даже удостоился чести быть заснятым на пленку. Его нос был похож на клюв, а кожаная куртка блестела, как птичье оперение.

– Бланшетта, – объяснил доктор, – это кобыла господина Руайера. Прекрасное животное – и знает эти места лучше, чем охотничья собака. Я бы даже рискнул сказать, что это она прогуливает своего хозяина и выбирает для него маршруты. Я ведь говорил уже, что господин Руайер больше не ездит в автомобилях? У него есть только маленький грузовичок, который служит для поездок за покупками.

Широкая стеклянная дверь библиотеки выходила в сад. Господин Руайер уже встречал гостей. Он был довольно высок ростом, но сгорблен; поседевшие волосы и изможденный вид делали его похожим на монаха. Руайер представлял собой резкий контраст крепкому и простоватому доктору Додену.

– Добро пожаловать в Ла Шенэ, – проговорил он.

Пока шли взаимные приветствия, Без Козыря успел заглянуть в просторную комнату, показавшуюся ему мрачной из-за множества книг, пустого – ни единого цветка – письменного стола и строгих кресел, А Без Козыря любил беспорядок. Хозяин в трауре, библиотека по стойке «смирно», замерший в безмолвии дом… «Бр-р-р, – сказал себе Без Козыря, – здесь и жить надо как на цыпочках!» Но тут он насторожился…

– Вы как адвокат суда присяжных, – говорил Руайер, – наверняка занимаетесь расследованиями. У нас здесь произошло событие, которому я не нахожу объяснений. Может быть, вам удастся в нем разобраться?.. Но прежде чем начать, я хотел бы рассказать, как расположены комнаты в доме. Прямо перед вами находится западный фасад. Налево – библиотека. Направо – гостиная и, наконец, столовая в форме буквы «Г». Все эти комнаты между собой сообщаются. Так вот, после завтрака, когда я писал письмо у себя в кабинете, Сесиль вошла в гостиную и увидела, что одна картина изрезана. Скажу сразу, что эта картина не представляет особой ценности. – Руайер взглянул на доктора. – Речь идет о полотне Жюльена Февра. – И, повернувшись снова к мэтру Робьону, он продолжал:

– С улицы никто не приходил, в этом я абсолютно уверен. Более того, я обошел все комнаты – в доме ничего не пропало. Короче говоря, я ничего не понимаю. Точнее, не осмеливаюсь понимать…

– У вас есть какие-то предположения? – осведомился мэтр Робьон.

– Есть, но совершенно бредовые. И все же…

– Вам удалось найти предмет, которым было разрезано полотно? Руайер медлил с ответом. Наконец он проговорил:

– Пожалуй, нам лучше сразу пройти на место событий. А затем поговорим и заодно выпьем чего-нибудь освежающего. С вашего разрешения, я войду первым…

Вся группа направилась в библиотеку.

– Вот здесь я сидел и писал, – объяснял Руайер. – Дверь гостиной была открыта, так же как сейчас. С моего рабочего места видна часть гостиной

– в этом вы можете убедиться. Если бы кто-то даже очень осторожно ходил в той части комнаты, которую я не вижу, я все равно должен был бы его услышать. Уверяю вас – там никого не было. Возвращаясь после завтрака из столовой в библиотеку, я, естественно, прошел через гостиную. Картина в этот момент была в порядке. Я сел писать письма и был прерван криком Сесиль… Теперь вы представляете себе ситуацию.

Без Козыря сразу забыл все свои претензии к Шатель-Гюйону. Он был так же взволнован, как и в тот день, когда впервые услышал цокот копыт лошади-призрака.

– Вы не выходили из библиотеки? – осведомился адвокат.

– Нет. А теперь я прошу вас пройти со мной. Я покажу вам картину. Они вошли в гостиную.

– Вот, – сказал Руайер, демонстрируя гостям картину. – Это я ее снял.

Мэтр Робьон внимательно разглядывал полотно, рассеченное двумя такими тонкими полосами, что не было заметно ни обрывков нитей, ни отслоившейся краски.

– Да, рука вандала не дрогнула… И нож у него неплохо заточен.

– Правда ведь? – оживился Руайер. – В этом жесте чувствуется злоба, вы согласны?

– А знаете, что мне это напоминает? – заговорил Без Козыря. – Похоже на удар шпаги Зорро-Мстителя!

– Не надо шутить, – одернул сына адвокат.

– А вот я, – Руайер положил руку на голову мальчика, – не считаю это замечание неуместным. В моем доме имеется один персонаж под маской и с клинком в руке, который, без сомнения, был при жизни более опасным, чем

Зорро. – Он указал на противоположную стену. – Человек с кинжалом! гордо объявил Руайер.

Без Козыря даже вскрикнул от удивления. Он никогда не видел ничего подобного!

– Великий Караваджо, – прошептал мэтр Робьон. – Какой шедевр!

– Обратите внимание, – продолжал Руайер, – что относительно этой картины существует несколько версий. Многие считают, что она написана не самим Караваджо, а кем-то из его учеников. Полотно не подписано, а кроме того, вот этот красный цвет слишком ярок, он не вполне соответствует манере мастера. И все же я уверен, что это рука Караваджо. Вы знаете, как великолепно он передавал тончайшие психологические оттенки. Взгляните на эту руку – разве не видно, как она напряжена, как готова ударить? А глаза!… Прошу вас, подойдите поближе. Посмотрите – они полны жизни, точнее, даже страсти. А если вы переместитесь… идите сюда за мной… эти глаза продолжают за вами следить, они пронизывают вас насквозь, вы никуда не можете скрыться от этого взгляда. Посмотрите еще на кружева цвета красного вина, которые ниспадают с маски и прикрывают нижнюю часть лица. Они настолько тонки, что кажется, будто они колышутся от его дыхания. Если долго смотреть на это лицо, чудится, что сквозь кружево проступает рисунок жесткого рта и подбородка. Кем он был, этот человек? Наемным убийцей? Важным синьором? Этого никто не знает. А он продолжает жить в веках… – Руайер вытер лоб платком. – Извините меня, я становлюсь смешным, когда говорю об этой картине.

– Нисколько, – возразил мэтр Робьон. – Я полностью разделяю ваше мнение. А ты, Франсуа? Без Козыря не ответил. Он был потрясен. Раньше живопись совсем его не интересовала. Конечно, он бывал в Лувре и еще нескольких музеях; там висело огромное количество картин, которые надо было успеть посмотреть за короткий промежуток времени. Сколько Мадонн с младенцами, святых мучеников и молящихся старцев! Целые горы фруктов на мятых скатертях, рыбы, соседствующей с дичью! Формы, цвета, оттенки сливались в бешеном хороводе, не оставляя ничего, кроме утомления. Человек с кинжалом впервые пробудил в мальчике волнение. Это было не впечатление от живописи; Без Козыря казалось, что этот таинственный и пугающий персонаж как будто бы уже давно, почти вечность назад, назначил ему встречу в этой освещенной закатными лучами гостиной, рядом с полотном, уничтоженным за свое уродство. Голубые глаза незнакомца смотрели прямо на мальчика, а рука сжимала рукоятку кинжала. Без Козыря пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать взгляд от картины и повернуться к хозяину дома, который продолжал свои объяснения.

– У этой картины чрезвычайно интересная история. В 1582 году она чуть было не сгорела во время пожара во дворце Лорицци в Венеции. Затем ее купил некий флорентийский торговец, который был убит в 1612 году. Имущество погибшего было продано с молотка, и «Человек с кинжалом» попал к одному испанскому прелату. В 1659 году, когда Людовик XIV женился на инфанте Марии-Терезии, картина была подарена кардиналу Мазарини. Затем она перешла к маркизу де Фревилю, который был убит под Мальплаке. На время картина пропадает из поля зрения, а в 1750 году вновь появляется в салоне откупщика Оливье д'Арбикура. Увы, этот человек кончил жизнь на эшафоте…

– Если я правильно вас понял, – проговорил мэтр Робьон, – эта картина приносит несчастье.

– Подождите, это еще не все. Потом она попала к маршалу Нею…

– Расстрелянному в 1815 году, – прошептал Без Козыря.

– Правильно. А потом – к лорду Хастлмиеру, который в 1837 году погиб, упав с лошади. Старший сын лорда, возвращаясь из Индии, попал в кораблекрушение. Тогда картина была продана банкиру сэру Джонатану Кроули. Он жил долго, но, разорившись, вынужден был расстаться с «Человеком с кинжалом»…

– А еще были желающие приобрести картину? – спросил Без Козыря. Руайер грустно улыбнулся.

– Коллекционеры – люди странные, можете мне поверить. На картину не только находились покупатели – она становилась все дороже. На одном аукционе цена поднялась до ста тысяч франков…

– Не так уж много, – пожал плечами Без Козыря.

– Наоборот, это очень высокая цена, тем более что в то время живопись не была еще объектом вложения капитала. Так вот, с 1885 по 1915 год картина находилась в доме члена парламента сэра Роберта Маккли. Он ничем особым не прославился, а вот его сын, сэр Дэниел, погиб при крушении «Луизианы»… «Человек с кинжалом» всплыл только через два года. Его купила на аукционе знаменитая и очень богатая актриса Мод Лоуэнстайн, которая завещала ее своей дочери. Дочь погибла в авиакатастрофе. Я должен был понять, что эта картина – знак судьбы; но нет! Полотно было выставлено в Лондоне в галерее Кристи, понравилось мне, и я его купил. А через год после этого…

Наступила тишина. Человек в маске продолжал наблюдать за ними со стены. Его взгляд не отрывался от Без Козыря.

– Я должен был бы расстаться с картиной, – снова заговорил хозяин дома, – но зачем? Со мной больше уже ничего не может случиться… – Он провел рукой по лицу и попытался улыбнуться. – Извините, что так долго испытываю ваше терпение. Должен признаться, что, увидев разрезанное полотно, я сразу подумал: это он!

– Ну что вы, друг мой… – встревоженно заговорил доктор.

– Я понимаю, что это абсурд. Но с этой картиной связано столько загадок!

– Это просто совпадение! – убеждал Руайера доктор.

– А вот я вас понимаю, – вдруг заявил мэтр Робьон. – Вполне естественно, что такая мысль родилась в вашем воображении. Заметьте, я не говорю «пришла в голову»; тут есть нюанс. Эта картина явно оказывает нездоровое влияние на впечатлительных людей, заставляя их совершать абсурдные поступки. Скажите, вы не подозреваете своих слуг?

– Ни в коем случае! Бенуа и Леонард служат у меня более двадцати лет. Они так мне преданы, что остались со мной, даже когда я отошел от дел…

Сесиль же была рекомендована мне одним другом из Клемон-Феррана. Она сама честность. Я отвечаю за этих людей, как за самого себя.

– Тогда все это действительно странно, – тихо сказал адвокат. – Если ваши слуги вне подозрений, а это, видимо, так и есть, – значит, преступник должен был прийти с улицы.

– Влезть в дом, только чтобы испортить картину? – Руайер покачал головой. – Не вижу в этом смысла.

А Человек с кинжалом? Слушая разговор, он молча улыбался под своей маской. Без Козыря исподтишка наблюдал за ним. Руайер был прав: кружево, скрывавшее лицо Человека с кинжалом, слегка покачивалось, глаза смеялись. Кто-кто, а он-то знал, что здесь произошло. Без Козыря не стал прислушиваться к разговору взрослых. Он пытался выдержать взгляд Человека с кинжалом, а это была тяжелая задача. Через несколько секунд становилось страшно и хотелось подвигаться, чтобы не окаменеть под воздействием этого гипнотического взгляда.

Без Козыря подошел поближе, чтобы рассмотреть картину. За его спиной хозяин показывал гостям свои сокровища.

– Здесь вы видите пару ваз в стиле Медичи. Они были сделаны в 1830 году на фарфоровых заводах Санкт-Петербурга и подарены царем Николаем I герцогу Мортмару. А вот это столик менялы эпохи Людовика XIV, выполненный в стиле Булля…

Вблизи картина потеряла все свое очарование. Слишком сильно выделялись мазки, лицо Человека с кинжалом стало одутловатым, тыльная сторона руки оказалась неестественно белой, а голубые глаза утратили живость.

– Тут у меня неплохая работа Кислинга, хотя лично я предпочитаю ей вот этого Дега… Обратите внимание на маленького Клодьона. Этот бюст изображает мадам Руайяль в детстве.

Без Козыря медленно отступил назад. На расстоянии двух метров полотно начало оживать, а еще через шаг стало прежним. По мере удаления от нее к картине возвращались ее дерзость и тайный жар. Значит, исходящая от полотна мощная сила призвана была держать зрителей на почтительном расстоянии. Без Козыря понял, что рассматривал картину с недостаточным уважением, чем оскорбил Человека с кинжалом. «Учти, я пойду еще дальше, – подумал он, – я засниму тебя на пленку. Пусть это послужит тебе уроком!» И мальчик присоединился к остальным, которые в этот момент выходили из комнаты. Но прежде чем уйти, он еще раз обернулся. Человек с кинжалом провожал его взглядом.