355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пенни Винченци » Греховные радости » Текст книги (страница 32)
Греховные радости
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:14

Текст книги "Греховные радости"


Автор книги: Пенни Винченци



сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 75 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

Глава 24

Шарлотта, 1983–1984

Шарлотта везде и всегда была звездой. Она неизменно становилась первой ученицей во всех школах, в которых когда-либо училась; на любых экзаменах она всегда получала только «отлично»; Кембридж она тоже закончила первой студенткой, причем сразу по двум специальностям. За годы учебы она завоевала столько различных наград и призов, что ими можно было бы занять целую стену: в семнадцать лет выиграла школьную олимпиаду по гольфу, была в свое время и чемпионкой школы по теннису, и заместителем старосты курса, и хозяйкой-распорядительницей лучшего студенческого общежития, и одним из самых заметных и ярких лидеров студенческого союза, и постоянным автором университетской газеты «Гранта». Кроме того, она давно уже была – и хорошо понимала это – одной из опор, на которых держалась их семья: она потихоньку, по мелочам отбирала у матери и прибирала к своим рукам различные обязанности по имению; она неизменно пользовалась успехом, ее присутствие вносило радость и оживление в любое дело, она была красива, ею везде и всегда восхищались. Больше того, на протяжении всей своей жизни она была дедушкиной любимицей, а в последнее время о ней много говорили как об избранной им наследнице. Именно в этом качестве Шарлотта, в мыслях своих, и собиралась появиться в «Прэгерсе», пройти там непродолжительный курс ознакомления с делами и общей подготовки, а потом занять какое-нибудь не очень высокое, но ответственное место, где она могла бы применить свои знания и способности, в том числе и организаторские, которыми, как она знала, она тоже обладает в полной мере. Вместо всего этого она получила назначение на должность приставленной к первому вице-президенту банка младшей помощницы, в обязанности которой входило заниматься исключительно черновой работой. А в черновой работе было очень, очень много такого, что требовало способностей к раболепию и лакейству. Надо было сидеть возле стола босса и в уважительном молчании внимать его рассуждениям, надо было вести записи совещаний и заседаний; перед их началом надо было раскладывать в конференц-зале бумагу, карандаши, калькуляторы; снимать копии на ксероксе; считывать отпечатанные документы; скреплять или прошивать страницы; готовить и подавать кофе; надо было иногда составлять утреннюю сводку в три часа утра, и уж в любом случае нельзя было приходить на работу позднее чем в половине восьмого, вечерами же нередко приходилось задерживаться и дольше одиннадцати; кроме того, надо было постоянно иметь при себе радиотелефон, даже по выходным, на случай, если ее нужно будет вызвать, когда возникнет какая-то срочная работа. Иногда ей выпадало сделать и что-нибудь мало-мальски интересное – например, проанализировать движение вкладов за последние двадцать лет, или разработать для какой-нибудь компании модели ее финансовых расчетов, или обзвонить держателей акций, чтобы заручиться их поддержкой в какой-нибудь сделке. Но по большей части работа у нее была просто тоскливой. И страшно выматывающей. И вдобавок ко всему Фред III, в присущей ему макиавеллиевской манере, решил, что тем вице-президентом, у которого она будет работать, непременно должен стать Гейб Хоффман.

– По-моему, вы уже раньше пару раз встречались, – сказал он, вводя Шарлотту в кабинет Хоффмана.

– Да, встречались, – ответил Гейб, протягивая Шарлотте руку. – В частности, на дне рождения, помните? Добро пожаловать. – Он улыбнулся ей, показав идеальные зубы; но глаза его не улыбались, не говорили они ей и «Добро пожаловать».

– Спасибо. – Шарлотта коротко пожала ему руку. – Рада буду работать вместе с вами.

– Урок первый, – проговорил Гейб, продолжая улыбаться такой же холодной улыбкой. – Не со мной. У меня.

С этого момента между ними началась война.

Гейб вел себя по отношению к ней хуже некуда. Если бы он был женщиной, Шарлотта назвала бы его не иначе как ведьмой. Он постоянно что-то требовал, ругал ее, хамил ей. Она, конечно, не ждала, чтобы он вставал, когда она входит в кабинет, или распахивал перед ней двери; но не была она готова и к тому, чтобы он прерывал ее, когда она с кем-то разговаривает, и требовал сейчас же позвать к нему кого-то – находящегося в этой же комнате; или велел немедленно бросать трубку, не закончив разговора, потому что ему срочно что-то понадобилось, или вызывал ее на работу рано утром в выходные и заставлял по часу дожидаться своего собственного появления. Он ни о чем с ней не разговаривал и ничего не обсуждал, разве что иногда что-нибудь снисходительно растолковывал; игнорировал любые ее замечания, отметал любые предложения, причем так поспешно и резко, что поначалу это доводило ее до слез.

Но самое противное, что в «Прэгерсе» он преуспевал. Бесспорно, был там восходящей звездой. Фред III считал его весьма компетентным. Отец Гейба через пять лет должен был уйти в отставку, и никто не сомневался, что, когда это произойдет, Гейб займет место младшего партнера.

И уж совсем невыносимо было то, что все остальные работавшие в банке женщины просто помирали от любви к Гейбу. Да и сама Шарлотта, как бы она его внутренне ни проклинала, вынуждена была признать, что он весьма сексуален. В свои тридцать два года он был щедро наделен чувственным мужским обаянием. Шарлотта запомнила его очень высоким, однако теперь он стал еще и очень массивным, плотным, с широченными плечами, но тем не менее остался гибким и удивительно грациозным в движениях. Это сочетание изящества с весьма внушительными размерами и придавало ему какую-то особую чувственность. Все говорили, что он прекрасно танцует и превосходно играет в теннис. Его загар был великолепен и летом и зимой: у семьи был дом в Сэг-Харборе, и Гейб круглый год ходил там под парусами. Темные волосы, очень коротко подстриженные, каким-то непостижимым образом казались непокорными; а карие глаза, окаймленные длинными ресницами, которые любому другому лицу придавали бы женственность, способны были одним только взглядом вызывать у большинства представительниц женского пола трепет и почти рабское желание услужить, доставить радость. Разумеется, Шарлотта в это большинство не входила.

Ее самой заветной мечтой было досадить чем-нибудь Гейбу Хоффману, но она не решалась на это.

А кроме того, существовал еще и Фредди. Фредди не вел себя по отношению к ней так грубо, как Гейб, на публике он был холодно вежлив, а с глазу на глаз полностью игнорировал ее. Поначалу это даже почти забавляло Шарлотту, но время шло, моральный дух ее слабел в неравной борьбе, и такое отношение все более ощутимо ранило ее. Фредди часто обедал вместе с Гейбом, а по утрам они без конца совещались друг с другом; Шарлотта не без оснований подозревала, что Фредди Гейбу не очень-то симпатичен, но Гейб поддерживал хорошие отношения с ним просто из прагматических соображений, что было вполне в его духе. В конце концов, рано или поздно, но Фредди станет когда-нибудь его боссом. И они были солидарны между собой в одном важном для них вопросе: оба были преисполнены решимости сломить ее, камня на камне не оставить от ее иллюзий – если таковые у нее были – о собственной значимости, ясно и недвусмысленно дать ей понять, что ее жизнь в «Прэгерсе» всегда и во все времена будет для нее предельно трудной и неприятной и никакой иной.

Она была очень одинока. Друзей в Нью-Йорке завести еще не успела; в «Прэгерсе» близких ей по духу людей пока не нашла; и, поскольку работала практически круглосуточно, не имела даже и возможности завести знакомства и установить какие-то отношения за пределами банка. Работавшие в «Прэгерсе» молодые люди относились к ней настороженно, их сковывала ее принадлежность к семье владельцев банка и ее неизбежная в будущем роль в нем, а также и ее манеры и склад ума, которые, по всеобщему мнению, были властными, своевольными и типично британскими. А кроме того, те женщины, что до сих пор видела в «Прэгерсе» Шарлотта, работали исключительно секретаршами, а с ними у нее не было ничего общего.

Она поселилась, причем очень неохотно, у Фреда и Бетси; нутром чувствовала, что стратегически это было не лучшим решением, но еще не набралась достаточно храбрости, чтобы взять и перебраться в собственную квартиру, да у нее и не было времени подыскивать себе жилье.

Проведя в Нью-Йорке около полутора месяцев, она воспользовалась каникулами на День благодарения, отклонила – под тем предлогом, что Александр одинок и чувствует себя угнетенно, – приглашение Бетси отправиться с ними в Бичез и вместо этого на несколько дней съездила домой. Перед Александром и Максом она держалась бодро, говорила, что в Нью-Йорке ей захватывающе интересно, работа для нее – как дуновение свежего ветра, она узнает там каждый день массу нового и что теперь она совершенно уверена, что сделала правильный выбор, отправившись туда; но накануне своего отъезда из Лондона она обедала вместе с Чарльзом Сент-Маллином у «Симпсона» на Стрэнде и сама была неприятно поражена, когда во время этого обеда вдруг сердито и обиженно разрыдалась.

– Ненавижу я этот банк. И все, чем там занимаюсь, ненавижу. Работа – тоска смертная, босс – свинья, друзей у меня нет, обращаются все со мной так, словно я принцесса какая-нибудь надутая.

– Ну что ж, – удивительно спокойно ответил Чарльз, протягивая ей вначале носовой платок, а потом бокал с вином, – вряд ли стоит их за это осуждать. Может быть, ты и не надутая, но все-таки принцесса. Тут, конечно, нет твоей вины, но это так. И наверное, даже твоему боссу, этому Гейбу, довольно трудно внутренне с этим примириться. С тем, что, как бы настойчиво он ни работал и каких бы успехов при этом ни достиг, он все равно не может даже и надеяться стать кем-либо, кроме партнера, владеющего явным меньшинством голосов, в деле, которое будет принадлежать тебе и управлять которым будешь тоже ты.

– Совместно управлять, – автоматически поправила его Шарлотта.

– Пусть совместно. Но в любом случае ты не можешь упрекать его за то, что он пытается командовать тобой, пока у него есть такая возможность.

– Да, наверное, ты прав. – Шарлотта слабо и неуверенно улыбнулась ему. – С такой точки зрения я об этом не думала. Так что же мне делать? Только не убеждай меня, будто я должна начать постоянно говорить ему, какой он замечательный. Меня при одной этой мысли уже тошнит.

– Ладно, не буду, – согласился Чарльз. – Но мне кажется, что тебе стоило бы в чем-то немного уступить. Я тебя еще, к сожалению, не слишком хорошо знаю, Шарлотта, но ты мне кажешься очень незаурядным во всех отношениях человеком. Думаю, тебе было бы полезно притвориться немного беспомощной, если, конечно, ты сумеешь заставить себя это сделать. Причем не только по отношению к этому Гейбу, но ко всем. Покажи всем, что тебе нужна какая-то помощь. И не бойся время от времени показаться глупенькой.

– О господи, терпеть не могу казаться глупой, – горько вздохнула Шарлотта. – А что, это все действительно нужно?

– Ну, я тебе только высказываю свое мнение, – улыбнулся Чарльз, – а я всего-навсего скромный адвокат. Но мне кажется, тебе бы стоило попробовать держаться подобным образом.

Между ними очень быстро возникла духовная близость. После первой же своей встречи с Чарльзом она, отчаянно нуждаясь в тот момент в ком-то, с кем можно было бы поделиться, посоветоваться, прибежала к Максу и, понимая, что лучше с ним об этом не говорить, все же возбужденно выпалила:

– Я знаю, что он мой отец, Макс. Я это просто чувствую. Я едва только увидела его там, в ресторане, увидела, как он сидит и ждет меня, так сразу же поняла, что это он.

– И как же он тебе об этом сказал? – скептически поинтересовался Макс. – Никогда не поверю, будто бы он просто взял и заявил: «Здрасте, девушка, я ваш папочка, можете не сомневаться, давайте-ка я вам расскажу о том романе, что у меня был с вашей матерью». – Макс выглядел мрачным и раздраженным; Шарлотта вздохнула.

– Разумеется, ничего подобного не было. Мы оба очень долго ходили вокруг да около. Мы разговаривали, как бы прощупывали друг друга, и потихоньку, понемножку все выходило на поверхность. Примерно на середине обеда он вдруг спрашивает: «Наверное, нелегко было меня разыскать? Отталкиваясь только от крестильного платья?» И я ответила, что да, конечно, нелегко, но это было очень интересно, а кроме того, я была преисполнена решимости его найти. И рассказала ему, как мне понравилась Ирландия, именно тот ее уголок, что в таком красивом месте я еще в жизни не была. А он вдруг попросил: «Расскажите мне о своей семье. Как там дядя Малыш поживает?» А потом сказал – и выглядел таким грустным, просто ужасно грустным, когда говорил это, – что очень переживал, когда мама погибла, что он прочитал о ее гибели в газетах и хотел вначале что-то нам всем написать, но потом подумал – а что он, в сущности, может сказать? И тогда я спросила – сама не знаю, как набралась храбрости, может быть, это потому, что я уже выпила несколько бокалов вина, да и все вышло как-то вдруг, само собой, – но я спросила: «Послушайте, это, конечно, ужасный вопрос, и с моей стороны жуткое нахальство спрашивать об этом, но между вами и моей мамой был роман?» И он довольно сильно рассердился и ответил: «Да, это действительно жуткое нахальство» – и сказал еще, что не может обсуждать со мной такие вещи, а потом спросил, с чего мне это пришло в голову. И этот его вопрос я поняла как приглашение к продолжению разговора. Ну, или как возможность его продолжить. И объяснила ему, что неожиданно для себя обнаружила некоторые странности в нашем происхождении. Но может быть, он прав, и мне действительно не следует обсуждать с ним все эти вещи. И тогда у него стал такой вид, одновременно и очень торжественный, и ужасно смущенный, и он признался, что да, у него и правда был роман с мамой. Он сказал это очень тихо и печально. А потом спросил меня, что я имела в виду, говоря о странностях в нашем происхождении. И я ответила, что, как мы обнаружили, у нас разные отцы. У всех троих. И что папа обо всем этом знает.

– Шарлотта, нельзя же трепаться о таких вещах по всему Лондону!

– Я не треплюсь по всему Лондону, Макс. Я же тебе говорю, я знаю, что он мой отец. И он честный и порядочный человек, я чувствовала, что ему можно об этом сказать. Что с ним можно обо всем этом разговаривать.

– Тебе просто повезло, вот и все, – проговорил Макс.

– Так вот, тогда он сказал, что да, они были любовниками, и довольно долго, и он очень любил маму. И что он всегда подозревал, что я – его ребенок, даже несмотря на то, что мама это отрицала и положила конец их взаимоотношениям, как только обнаружила, что беременна. Он сказал, что время от времени ему попадались мои снимки в газетах, и он чем дальше, тем все более был уверен, что я – его дочь.

– А ты на него похожа?

– И да и нет. У него темные вьющиеся волосы, синие глаза, и он весь в веснушках. Тощим его никак не назовешь, тут у нас с ним больше всего сходства. Но дело не в этом, в нем просто есть что-то такое, отчего я себя с ним чувствую… не знаю, ну как с родным. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Не очень, – ответил Макс. – А он ничего не сказал тебе, зачем, по его мнению, маме понадобился этот роман? И почему она намеренно пошла на то, чтобы зачать тебя? Когда она в то время только-только вышла замуж?

– Нет. Он не знает. Сказал только, что никогда не мог понять, почему она так поступила. Сказал, что она была прекраснейшим человеком, что она была очень лояльна по отношению к отцу…

– Уж куда лояльней! – хмыкнул Макс. – Странная лояльность: спать с кем попало налево и направо.

– Она не спала с кем попало! Только с ним.

– Ну да, и еще только с отцом Георгины, и только с моим отцом.

– Я думаю, пока что мы выяснили лишь одно: мы почти ничего обо всем этом не знаем. И нам предстоит выяснять еще очень и очень многое. И наверное, нас ждет немало открытий.

– Ну, с тобой-то уже все в порядке, разве не так? Папочку своего ты разыскала, и – господи, вот уж поистине удивительно, кто бы мог только ожидать! – он оказался и обаятельным, и умным, и образованным, и приятным. Тебе всегда везет, Шарлотта, все оборачивается в твою пользу. Что, скажешь, не так? Всё.

– Макс, – тихо проговорила Шарлотта, – Макс, мне очень жаль, что ты так расстроен. И что ты так ко всему этому относишься.

– Никогда не мог понять, – холодно ответил он, – почему так относишься к этому ты. Почему у тебя нет к этому внутреннего отвращения. В тебе слишком много маминого.

Шарлотта повернулась и вышла из комнаты.

Перед тем как вернуться в Штаты, она виделась с Чарльзом Сейнт-Маллином еще несколько раз; у них стало правилом дважды в неделю обедать вместе. О Вирджинии больше ни разу не говорили; они рассказывали друг другу о том, чем каждый из них занимался, что их интересовало, что нравилось; и у обоих было такое ощущение, что, сколько бы они ни разговаривали, им все равно будет этого мало.

Чарльз был культурен, обаятелен и интересен; как адвокат он добился весьма скромного успеха и жил сейчас в Фулхэме вместе с женой Грейс и тремя детьми, мальчиком и двумя девочками; ему было непросто оплачивать их учебу в школах. Грейс работала преподавательницей музыки, давала уроки игры на пианино и на флейте; младшая их девочка была очень талантливой и сумела получить стипендию для учебы в детской музыкальной школе.

Чарльз очень любил Ирландию и свой старый родительский дом.

– Временами мне так хочется съездить туда вместе с тобой, – с легким сожалением в голосе сказал он как-то, – но, думаю, это вряд ли возможно.

– Я полагаю, Грейс не знает о… – начала было Шарлотта.

– Нет, конечно нет, – поспешно ответил он, – и не должна никогда ничего узнать. – Больше к этой теме они не возвращались.

Шарлотта была от Чарльза просто в восторге: в нем оказалось столько тепла, сочувствия, и он все время ею восхищался. Целые часы подряд она делилась с ним своими страхами и надеждами, планами на будущее, рассказывала о тех душевных муках, которыми отзываются ненормальные отношения в их семье, о беспокойстве, которое вызывают у нее Георгина и еще того сильнее – Макс.

– Одному Богу ведомо, что с ним станется, когда я уеду и некому будет тут за всем присматривать.

– Хотел бы я с ними со всеми познакомиться, – проговорил Чарльз. – Но вряд ли этому суждено случиться.

– Боюсь, что да, – вздохнула Шарлотта. – Если это и произойдет, то, во всяком случае, далеко не в ближайшее время.

– Кстати, о времени. – Он вскочил из-за стола. – Я должен идти. Я уже и так опоздал.

– Спасибо, мы прекрасно поговорили, и уже не в первый раз, – сказала Шарлотта. – Возможно, до моего отъезда мы уже больше не увидимся. Обещай мне, что будешь писать.

– Обещаю. – Он поцеловал ее на прощание.

Она смотрела ему вслед, пока он шел к выходу из ресторана. У него было немного лишнего веса, да и мешковатый, не новый уже костюм тоже не украшал его. Держался он все время подчеркнуто бодро, улыбался, однако выглядел усталым: забот в жизни у него явно было больше чем достаточно. Хорошо бы суметь чем-нибудь его побаловать, подумала она. В конце концов, для чего же еще нужны отцы, как не для этого.

Тот совет, который он дал ей относительно манеры держаться в «Прэгерсе», она восприняла весьма серьезно. И, вернувшись назад, приложила все силы к тому, чтобы как-то взломать окружавшую ее стену глухой враждебности; она понимала, что бессмысленно даже пытаться подружиться с Гейбом, но стала буквально навязываться другим, приглашая их зайти с ней после работы в какой-нибудь бар. Это оказалось очень трудным делом: было ясно, что никто из них не хочет с ней никуда ходить, однако не смеет отказываться. Она смеялась всем их шуткам, спрашивала у всех совета, рассказывала про себя различные истории, где оказалась отнюдь не в героинях-победительницах. Но все это, похоже, не приносило никакого результата. Как-то за две недели до Рождества она выскочила в обед из банка, чтобы быстро перехватить бутерброд, и почти сразу же вернулась назад, к докладу, которым занималась, при этом почти не обратив внимания на то, что в большом общем рабочем зале никого не было. Но час спустя отметила про себя, что зал почему-то пуст. Сотрудники появились только в четыре часа; оказывается, сегодня был торжественный предрождественский обед, а о ней то ли забыли, то ли не захотели ее приглашать. Шарлотта так и не смогла решить, какое из двух этих возможных объяснений было бы для нее обиднее.

Два дня спустя, уже ближе к концу работы, она шла куда-то по коридору, как вдруг столкнулась с Гейбом.

– Вот вы где, – проговорил он, вываливая ей в руки исправленную стенограмму недавнего совещания. – Размножьте-ка это на ксероксе и разошлите всем, кому надо, ладно? А мы тут съездим с ребятами, отметим приближающееся Рождество. До скорого.

Шарлотта взяла бумаги и поплелась с ними на ксерокс. Она взглянула на листы, чтобы разобраться, какая именно это стенограмма, и вдруг увидела, что буквы расплываются у нее перед глазами; понадобилось некоторое время, чтобы она сообразила, отчего это происходит, – она плакала. Шарлотта помчалась к кабинету, который занимала вместе с Гейбом, и, обнаружив, что он, слава богу, свободен, села, опустив голову на руки, и расплакалась уже по-настоящему, тихонько, но очень горько. Возможно, она бы плакала так еще долго, но внезапно чья-то рука дотронулась до ее плеча, и голос, в котором сочетались странная мягкость и сильный бруклинский акцент, произнес:

– Предпочитаете в одиночестве или можно присоединиться?

Шарлотта резко обернулась и увидела прямо перед собой лицо, на котором отражались искренний интерес, симпатия, сочувствие (все, от чего она здесь уже успела отвыкнуть), и она разревелась еще сильнее.

– Извините меня, – всхлипнула она, пытаясь вытереть глаза и нос насквозь мокрым бумажным платком, – извините. Не очень-то я гожусь сейчас на роль деловой женщины, да?

– Бог с ними, с деловыми женщинами, – ответил тот, кому принадлежало это лицо, протягивая ей носовой платок. – Они мне никогда особенно не нравились. Вот, держите и сморкайтесь, он сухой и чистый.

– Ой, нет, ну что вы, я не могу. Честное слово, – смутилась Шарлотта.

– Клянусь, я всегда ношу с собой запасной носовой платок на случай, если увижу плачущую девушку. Плащи свои я забываю и теряю, а вот носовые платки не теряю никогда. Большинство людей обычно поступают наоборот. – Он улыбнулся. – Ну, так что стряслось?

– Ничего. Просто я еще маленькая. – Она громко высморкалась и с любопытством поглядела на незнакомца. Лицо у него было удивительно приятное, не красивое, но странно сексуальное, с внимательными карими глазами и немного асимметричной улыбкой.

– Люблю маленьких. Что, босс плохо обращается?

– Очень.

– Противные они люди, эти боссы. Я и сам временами тоже таким бываю. А чем вы в этой конторе занимаетесь?

– Да ничем особенным, – вздохнула Шарлотта. – И то, чем я занимаюсь, мне не нравится.

– В таком случае я бы отсюда ушел, – заявил он. – Нет ничего хуже, чем работа, которая не по душе. Я серьезно. Вы ведь англичанка, верно?

– Да.

– И какое же несчастье занесло вас в этот Богом забытый город?

– Да так, – пожала плечами Шарлотта. – Возможность получить тут работу.

– Я бы на вашем месте поспешил домой. А в каком месте в Англии вы живете?

– В Уилтшире. – Шарлотта непроизвольно вспомнила невысокие холмы, Хартест, уютный огонь в печи на кухне, Няню, миссис Тэллоу, и при мысли обо всем этом снова залилась слезами.

– Никогда не был в Уилтшире, – задумчиво произнес он. – Я знаю только Лондон и Шотландию.

– У меня бабушка живет в Шотландии, – сквозь слезы проговорила Шарлотта.

– Правда? – переспросил он. – Интересно, может быть, мне доводилось с ней встречаться. Она, случайно, живет не в Эдинбурге?

В слове «Эдинбург» у него получилось не меньше пяти слогов; Шарлотта рассмеялась:

– Нет, не там.

– И кто же тот садист, который у вас тут боссом? Кстати, вы, случайно, не знаете Малыша Прэгера? Я его ищу.

– Ошиблись этажом, – объяснила Шарлотта. – Я вас провожу. Да, знаю. Он мой… – Она заставила себя остановиться. Ей вовсе не хотелось, чтобы этот сочувственно отнесшийся к ней незнакомец подумал, будто она набивает себе цену. – Он босс моего босса.

– Послушайте, я серьезно говорю: если вам тут не по душе, надо уходить. Нелепо тратить свою жизнь на то, что тебе не нравится. Я привык считать, что работа – это самое важное, что есть на свете. Точнее, возможность получать от нее удовлетворение.

– Я не могу уйти. – Шарлотта встала. – Честное слово, не могу. Хотя и очень бы хотела. Спасибо вам за сочувствие. И за платок. Пойдемте, я вас провожу.

Они прошли уже половину коридора и тут столкнулись с Фредом, который шествовал в облаке сигарного дыма, положив руку на плечо Фредди.

– Майкл! – воскликнул он. – Меня ищете?

– Нет, Малыша. Нам надо закончить с ним кое-какие дела. Я заблудился, и вот эта милая и довольно грустная девушка показывает мне дорогу к его кабинету. Надо лучше заботиться о своих сотрудниках, Фред. Когда я на нее наткнулся, она рыдала над вашими стенограммами.

– Правда? – с несколько зловещим оттенком в голосе переспросил Фред. – Ну что ж, тому, кто тут работает, надо уметь быть жизнестойким. И, честное слово, у меня нет времени заниматься каждым эмоциональным срывом. Хорошо, Шарлотта, я провожу мистера Браунинга в кабинет Малыша.

Шарлотта слабо улыбнулась своему новому знакомому и пошла назад в свой кабинет. Так, значит, это он и есть, тот самый легендарный Майкл Браунинг. То, что «Прэгерс» станет теперь вести некоторые его дела, было для банка огромнейшим и очень важным приобретением. Насколько слышала Шарлотта, Майкл Браунинг стоил сейчас около трех миллиардов долларов; источником этих средств в основном была созданная им сеть супермаркетов; и он оказался совсем не таким, каким рисовался ее воображению на основании услышанных когда-то, проникнутых благоговейным трепетом описаний. Через две недели после того, как она появилась в банке, Гейб делал для Браунинга какой-то материал и буквально заходился тогда в пароксизмах нервотрепки и показной активности. Шарлотте никогда бы и в голову не пришло, что человек, ставший причиной всей этой лихорадочной деятельности, способен носить с собой запасные платки на тот случай, если ему попадутся рыдающие женщины, и может тратить время на то, чтобы выслушивать их жалобы. Если бы ей представилась хоть малейшая возможность, она могла бы без всяких усилий влюбиться в этого Майкла Браунинга; но, конечно, такой возможности у нее не будет.

Она только устроилась за столом и принялась просматривать оставленные Гейбом бумаги, как зазвонил телефон. Это был Фред.

– Зайди-ка ко мне, – распорядился он без всякого выражения.

Шарлотта быстренько причесалась, побрызгалась «Диориссимо», набросала немного грима на свое все еще заплаканное лицо и снова вышла в коридор. Если ей предстоит удовольствие возобновить знакомство с Майклом Браунингом, то она должна выглядеть как можно лучше.

Но нет: Фред был у себя в кабинете один.

– Как ты смеешь, – заговорил он, – плакаться и жаловаться клиенту? Важному клиенту. Как ты смеешь?

Он был страшно рассержен; Шарлотта, не привыкшая видеть в его глазах ничего, кроме обожания, вдруг открыла для себя совершенно нового Фреда Прэгера и поняла, почему все его так боятся. Но тем не менее спокойно, не мигая, встретила его взгляд:

– Я не знала, что он клиент, и я ему не жаловалась. Он… сам наткнулся на меня. Когда я плакала.

– Плакала! На работе! – Фред с презрением посмотрел на нее. – Боже мой, Шарлотта, сколько тебе лет и как, по-твоему, для чего ты тут находишься? Здесь тебе не домашняя вечеринка, здесь занимаются бизнесом! Каждый день на несколько миллиардов долларов! Постарайся, пожалуйста, это понять, запомнить и выработать у себя к этому профессиональное отношение.

– Но…

– Шарлотта, у тебя здесь противоестественно привилегированное положение!

– Ничего подобного! Это не так. Гейб Хоффман обращается со мной как с… как с каким-нибудь дерьмом.

– А в твою красивую, избалованную головку никогда не приходила мысль, почему он так себя ведет? Потому что когда-нибудь, в один прекрасный день, если только мне не изменит мое терпение и Малышу не изменит его терпение, ты сама окажешься в таком положении, что сможешь обращаться с Гейбом Хоффманом как с дерьмом. И он это знает. Такая возможность может оказаться тебе очень по душе. Но уверяю тебя, Шарлотта, ему она не по душе. Он просто сейчас как бы мстит тебе за это заранее. До того, как произойдет то, что может потребовать мщения, а не после. Постарайся это запомнить. И впредь веди себя как следует, иначе никакого будущего у тебя может здесь и не быть. Никогда.

На Рождество Шарлотта уехала домой – измученная, отчаявшаяся, с горечью в сердце. Дома она сумела убедить всех в том, что живет там великолепной жизнью; всех, кроме Няни, которая в День подарков [28]28
  В Англии – первый рабочий день после Рождества, официальный праздник, когда принято, чтобы хозяева делали подарки своим работникам, домашней прислуге, дворникам и т. п.


[Закрыть]
обнаружила ее в библиотеке, где Шарлотта сидела, тупо уставившись в окно ничего не видящим взглядом.

– Не очень здорово тебе в банке, как я понимаю? – спросила она.

– Не очень, – ответила Шарлотта. Она чувствовала себя слишком усталой, и спорить с Няней ей не хотелось. – А как ты узнала?

– Ты пополнела, – сердито объяснила Няня. – Ты всегда ешь слишком много сладостей, когда из-за чего-нибудь расстраиваешься.

В Нью-Йорк она вернулась второго января, а третьего уже вышла на работу; по дороге в метро она чувствовала себя такой несчастной, как никогда в жизни, если не считать того времени, когда умерла мама. На остановке возле Уолл-стрит она очень медленно поднялась в город и пошла по Вильям-стрит в сторону Пайн-стрит. Часы показывали семь утра, на улице еще стояла темень. В узких улочках было так же мрачно, как у нее на сердце. Она вспомнила, в каком радостном возбуждении летела по этим же улицам в самый первый раз, и у нее даже появилась на мгновение мысль, стоило ли ей вообще все это начинать. Но она тут же в самом прямом смысле слова сжала зубы. «Так не пойдет, Шарлотта Уэллес, – произнесла она вслух. – Ну-ка, возьми себя в руки».

Едва только она вошла в дверь и взяла ключ, как внизу, у лестницы вдруг откуда-то появился Малыш. Он был очень бледен и тяжело дышал.

– Малыш! – По взаимному согласию они отказались от употребления слова «дядя». – С Новым тебя…

Малыш не обратил на нее никакого внимания. Он даже не заметил ее. Он просто прошел мимо и вышел на улицу. Шарлотта никогда еще не видела такой ярости и такой решимости на его обычно добродушном лице.

В этот день Малыш пришел в банк с самого раннего утра, прошел прямо в кабинет Фреда и заявил ему, что просит Мэри Роуз о разводе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю