Текст книги "Служанка и виконт"
Автор книги: Пэм Розенталь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Она не могла рассказать ничего интересного. Ее жизнь? Но он уже видел убожество и однообразие жизни там, в Монпелье. Дни, проводимые в книжной лавке, обеды с Жилем и папа. И с мамой, конечно, когда она была жива.
– Вы видели своих родителей каждый день?
– Но как могло быть иначе, не правда ли? Вы знаете, какой маленький у нас дом… был. В нем едва хватало места для книг, не говоря уже о людях. Мы, дети, вечно путались под ногами, мешая родителям. И еще хуже, иногда… – Она невольно улыбнулась. – О Боже, я чуть не забыла. Понимаете, был такой период, когда Жиль и Огюстен увлекались научными экспериментами. И они проделывали их в нашей кухне. Кухарка Риго выгнала их со своей территории, но папа считал, что следует поощрять любознательность и умственное развитие детей, а мама доверяла мудрости отца, скрываемой под внешней эксцентричностью…
Мари-Лор рассмеялась, рассмеялся и он. Вечер пролетел быстро, обоим было приятно. «Какой он прекрасный слушатель», – думала потом девушка. Его кивки и неожиданные улыбки вдохновляли ее на превращение глупых домашних неприятностей, таких как дурные запахи и лопнувшие горшки, в непритязательную комедию.
Она отыскивала в памяти истории, которые могла бы ему рассказать. Казалось, Жозеф с удовольствием слушал их, а ей доставляло удовольствие вспоминать маму и папа. И если в его замечании «вы видели своих родителей» мелькнула легкая зависть, он старался больше не показывать ее.
Однажды она даже поделилась с виконтом своими планами на будущее. Он ничего не сказал, но и не высмеял ее.
– Думаю, вы сможете достигнуть этого. Знаете, Мари-Лор, вы производите впечатление, – был его ответ.
Теперь им было хорошо вместе, так хорошо, что к концу августа они иногда проводили вечера, просто читая книги, стоявшие на полках его комнаты. Каждый со своей свечой, каждый замкнувшийся в своем собственном мире воображения, – отдалившиеся друг от друга и в то же время связанные непринужденной близостью.
Очень часто один из них нарушал молчание замечаниями о прочитанном и даже чтением вслух. Иногда они спорили, но чаще их мнения совпадали, ибо они оба предпочитали ум сентиментальности и любили строгий, а не витиеватый стиль.
– Вам это понравится, – говорил он или она. Иногда они смеялись над этой поразительной способностью узнавать, что может понравиться другому. Это казалось почти общим инстинктом, чудесным совпадением вкусов и чувств.
И все же ей не удавалось выведать у Жозефа истории, которые он скрывал. Он по-прежнему оставался для Мари-Лор незнакомцем. Ее так же, как тогда в Монпелье, смущали перемены его настроения, и она, как и в первые посещения его комнаты, не знала истинных чувств этого мужчины. Пугающе привлекательный незнакомец. Он был еще привлекательнее в эти тихие дружеские вечера, посвященные чтению, когда неожиданная вспышка горящей свечи освещала его лицо, вызывая дрожь в ее теле и заставляя сжимать бедра.
Она пыталась подчинить сознанию свое непослушное тело. Но попытка сразу же оказалась бесплодной.
Эти ночные встречи не могут продолжаться вечно. Герцог скоро умрет; никто в данное время не знал, насколько серьезна его болезнь. А сплетники в буфетной сходились на том, что семья как можно скорее женит Жозефа, тем более что несколько интересных предложений уже были получены из Парижа.
Она старалась не слушать этих разговоров, но условия брачных контрактов – сказочные подарки и королевское ежегодное содержание – тем не менее с неприятным упорством не выходили у нее из головы.
А теперь, когда она приходила к нему, в спальне появлялась чья-то тень. Неужели здесь будет неизбежным присутствие его будущей жены? «Скорее всего, – думала она, – это просто темный знак его неминуемого отъезда».
Наблюдая, как Жозеф переворачивает страницу или улыбается, Мари-Лор внезапно почувствовала, как у нее закружилась голова, пространство вдруг стало менять свою форму и размеры, короткое расстояние между креслом и окном расширилось, образуя ужасную непреодолимую пропасть. Несколько футов теплого воздуха, разделявшие их, могли бы вместить целый океан. Она подумала, что любое расстояние слишком огромно, когда оно отделяет друг от друга два живых тела, которые нельзя разделять.
Тела, которые должны прикасаться друг к другу так, как это возможно только для тел.
Она не совсем понимала, что подразумевает под этой мыслью. Конечно, у нее были кое-какие идеи: ночные фантазии, часто появлявшиеся у нее, от которых возникало немало вопросов о том, как все это происходит. Но как глупо, говорила она себе, даже думать об этом. Ни к чему не приведут ее заманчивые фантазии. Ни к чему, кроме минутного сладостного возбуждения, за которым последуют печаль, одиночество и – она покраснела – очень неприятное томление тела.
Хуже всего, думал Жозеф, в этих последних неделях воздержания, а такого долгого он не мог и вспомнить, что все убеждены в обратном. Его отец испытывал завистливое удовольствие, говоря, что «наконец в этом доме чьи-то желания удовлетворяются», и затем принимался рассказывать очередную, щедро разукрашенную подробностями историю своих собственных давних побед. И как раз накануне Юбер, читавший письмо от брачного маклера, поднял голову и засмеялся:
– Ха, Жозеф, это письмо предлагает тебе такую хорошую сделку с покупкой подходящей любовницы, что ты навсегда забудешь дорогу на кухню.
– А если его кровь волнует кухонный жир? – возразил отец из глубины плетеного кресла на колесах, в котором он теперь проводил все время. – Оставь мальчика в покое. Он занимает днем меня, а ночью свою маленькую судомойку. В этом замке бывали случаи и похуже.
Нельзя сказать, что Жозефу не предоставлялось удобного случая. Игривые записочки от местных дам приходили с завидным постоянством, и он слышал, что девушка в деревенской гостинице, занимавшаяся древним ремеслом, была совсем неплоха.
Знакомство с местными дамами грозило некоторыми осложнениями, особенно в этот период затянувшегося сватовства. Поэтому он подумал о девушке из гостиницы и решил поехать в деревню, чтобы получить с ее помощью некоторое облегчение.
Он взял с собой предохранительное средство не потому, что полагал, что она ожидает такой заботы со стороны клиента. Он заботился о себе – всегда существовала опасность заразиться. Поэтому, чтобы быть наготове, он положил в карман жилета несколько презервативов, сделанных из свиного мочевого пузыря, – самого лучшего качества, какие смог найти.
Он сел за стол и заказал стакан их скверного бренди. Однако хозяин догадался, что он спустился с холма не ради выпивки.
– Она сейчас будет готова, глазом не успеете моргнуть, месье виконт, – заверил хозяин. – Я крикну ей, чтобы заканчивала с тем парнем. И она в вашем распоряжении.
«Глазом моргнуть. Закончить с ним побыстрее. Да, очень привлекательно».
Жозеф бросил на стол несколько монет и почти бегом устремился вверх по холму, прежде чем хозяин вышел во двор взглянуть, что с ним случилось.
С того времени прошли недели. «Вот какова сонная жизнь в деревне, – думал он. – Вы просто позволяете погоде, времени, медлительности крестьян убаюкивать вас, погружая в тупое безразличие».
А если он со все возрастающим нетерпением ожидал каждого вечера? Если не мог доесть кусок торта или мороженое месье Коле, потому что спешил вернуться в свою комнату и записать историю сероглазой героини, а затем беспокойно ходить по комнате, ожидая звука ее шагов? Ну и что из этого?
Воздержание вызывало физические страдания, каких он не испытывал уже много лет. И в то же время ему хотелось, чтобы эти страдания и эта странная восхитительная игра никогда не кончались. Он убедил Юбера расширить круг поисков невесты, написать брачным маклерам в Париж, а также в Прованс и Лангедок. Ожидание ответов по крайней мере заняло бы некоторое время. Юбер согласился: удачно женатый родственник в Париже вполне соответствовал планам Амели, чтобы повысить свой общественный статус. Начали приходить предложения из Парижа, но в них содержалось такое немыслимое количество подробностей, что разобраться не хватило бы и вечности.
А тем временем Жозефу надо было развлекать отца. Как-то отвлекать его, ибо доктора говорили, что периодические боли в животе и суставах будут возрастать. Бедный старик, ему почти нечем гордиться, и мало что может успокоить его. Юбера и Амели явно раздражало все, что он говорил. Они интересовались только наследством, а герцогиня, когда-то страстно любившая его, была способна только ломать руки и молиться за мужа.
Жозефу предоставлялось придумывать развлечения. Виконт играл с отцом в шахматы, выигрывая только по необходимости доказать, что он достойный противник, и проявлять притворный интерес к несвязным рассказам отца. Он Даже показывал фокусы. Еще мальчиком Жозеф потратил неделю и все свои карманные деньги на то, чтобы убедить ярмарочного фокусника научить его карточным фокусам и умению вытаскивать золотые монеты из-за ушей зрителей. Он долгое время пользовался карточными фокусами за многими игорными столами и обрадовался, обнаружив, что хорошо помнит, как обманывать доверчивого зрителя.
Он настоял, чтобы герцог каждый день дышал свежим воздухом. И если не мешал мистраль, они каждый день совершали прогулку по садам замка. Тогда можно было видеть высокую фигуру Жозефа, склонившегося над креслом отца.
Вершиной его трудов стала постановка комедии, которую когда-то написал старик и заплатил немалые деньги за ее постановку в театре недалеко от Версаля. Однажды он с гордостью показал рукопись сыну, он помнил строки из нее лучше, чем-то, что он ел на ужин.
– Может быть, ее можно поставить еще раз, для знатных соседей, – предложил герцог, – и, может быть, плотники Амели построят в замке небольшой театр.
– Возможно, – ответил Жозеф, – но не лучше ли начать с чего-нибудь попроще?
Он взял рукопись и подготовил свое собственное представление, которое устроил во время чая в библиотеке. Драпируясь то в старые простыни, то в занавеси, он сыграл перед семьей полдюжины ролей.
– О, Мари-Лор, это было просто ужасно! Даже я могу сказать, какой герцог плохой писатель, – сообщила Луиза, испуганно хихикнув. – Но месье Жозеф, на него стоило посмотреть, как он менял выражение лица и осанку в каждой роли. Казалось, он превращался в разных людей, одного за другим, как будто в него вселялась их душа. А потом он взял шпагу и устроил сам с собой дуэль. Один раз я даже ахнула, испугавшись за него, то есть за одного из них, а Горгона злобно посмотрела на меня. Но всем было видно, как радовался его отец, глядя на это представление.
Мари-Лор вспомнила репетицию, которую Жозеф устроил для нее накануне ночью. Он кружился по комнате, словно танцуя, сражаясь со своей тенью. Он почему-то очень нервничал перед этим спектаклем, и она была рада, что все хорошо прошло. Не забыть бы поздравить его. Впрочем, она сомневалась, что это будет иметь для него значение. Его, вероятно, больше интересует предстоящий брак, который был главной темой пересудов у слуг за обедом.
Но ее не интересовали такие вещи. Почему она должна интересоваться событиями в этой заурядной семье? Только потому, что они платят ей жалованье? Почему вообще кого-то это должно интересовать? Франция – большая страна, разве здесь не о чем думать, кроме как о вечных интригах знати, выгодных браках и своем положении при дворе? О чем еще болтали и пререкались слуги за столом?
О том, что это решено. Семья выбирала одну из двух последних кандидаток – двух дам из Парижа.
– Ну, предложения предоставляют все, что можно получить от них. – Как всегда, Николя гордился своей осведомленностью. – И это будет маркиза де Машери, – твердо заявил он. – Ее семья богаче, и я подслушал, как виконт смеялся и говорил брату, что она его старый друг. Из Версаля, по-моему, он сказал.
Из Версаля? Мари-Лор не поднимала глаз от тарелки. «Сегодня мясо необычно жесткое», – думала она. Если она не прожует его как следует, то, вероятно, подавится.
Бертранда хмыкнула, разрываясь от желания рассказать, что она слышала вечером за чаем.
– Друг или враг, это не имеет значения. Главное – сколько денег семья дамы готова заплатить за мужа. Семья маркизы предложила – и это, заметьте, ежемесячно только на одежду месье Жозефа, – такие деньги, что на них можно целый год кормить всю мою деревню.
В ее самодовольном тоне проскальзывала обида.
– Это кроме приданого, конечно. Маркиза – толстая и ученая. Месье Юбер сказал, что она настоящий синий чулок…
Николя рассмеялся:
– А другая дама – тощая, страдает припадками. В обоих случаях главное – деньги. Но виконт не сразу уедет, – добавил он. – Он останется с герцогом столько времени, сколько, гм… потребуется.
Слуги примолкли. Ни один из них не ожидал ничего хорошего от этого дня, который был уже не за горами, – дня, когда месье Юбер станет герцогом, а Горгона получит еще большую власть.
– Во всяком случае, – сказала Бертранда Мари-Лор, когда они убирали со стола, – хорошо, что ты пьешь этот чай. Семье не понравится появление незваного гостя в такое время.
Мари-Лор слегка пожала плечами:
– Мне тоже. Знаешь, надо подумать о своем будущем, даже если моими делами и не занимается брачный маклер.
Но черт бы побрал эту Бертранду!
Как и маркизу де Машери, которая бывала в Версале и чья богатая семья могла бы прокормить половину Прованса. И которая тоже любила книги. Она почему-то не ожидала, что Жозеф женится на женщине, которую интересует литература. Она пыталась убедить себя, что это ничего не значит. Но это значило, ужасно много значило.
Так, черт бы побрал и Жозефа!
Она напрасно тратила на него свои силы. «Остановись, – говорила она себе. – Ему нет места в твоей жизни, и никогда не было».
Скоро от него останутся туманные воспоминания и тоска, надежно запрятанные в самом тайном уголке ее души. Так же надежно, как она спрятала память о нем тогда, когда он впервые покинул ее.
Конечно, на этот раз этих воспоминаний будет больше. Но она справится. Мари-Лор подняла голову. Она прекрасно справится, будьте уверены. У нее есть будущее – будущее, о котором она как-то рассказала Жозефу.
Бесспорно, в декабре у нее будет больше возможностей. Потому что она получит двадцать ливров, первую половину ее жалованья за полгода. Она отложит большую часть, если сумеет. Она должна постараться как можно больше извлечь из уроков месье Коле, обращая особое внимание на то, что сможет применить в небольшом городском хозяйстве, куда ее могут нанять как кухарку. «Замок, – думала Мари-Лор, – был первым шагом из замкнутого пространства, в котором я провела свое детство. Но скоро наступит пора двигаться дальше, в город – в Ним или, возможно, Авиньон».
В город, где она сможет в свободные дни посещать книжные лавки, знакомиться с тем, что читают другие, упражнять свои знания о переплетах и шрифтах. Она поклялась, что будет откладывать каждое заработанное су. И как только поступит на новое место, будет каждый месяц извлекать дополнительные несколько су при записи домашних расходов. Этому ее тоже научил месье Коле: мелкое мошенничество, уверял он, такая же обязанность повара, как приготовление хорошего соуса бешамель. Она будет записывать цифры расходов на маленьких листочках кухонного пергамента, суммы получатся скромными, но убедительными, и через несколько лет у нее будет достаточно денег, чтобы открыть собственный книжный прилавок.
Совсем небольшой, всего несколько квадратных футов рядом с рынком. Она никогда не сможет иметь настоящую лавку. Но ее будет окружать и вдохновлять городская суета, и, самое главное, она снова станет торговать книгами и снова станет гражданкой литературной республики. И что еще более важно, Мари-Лор покинет этот угнетающий ее мир слуг с их мелкими сплетнями, этих взрослых людей, доведенных до состояния вечно ссорящихся детей, разрываемых гордостью и ненавистью, которые впитали, существуя в тени своих господ.
Услышав стук Батиста, девушка сразу же открыла дверь и, не обращая внимания на его удивление ее короткому холодному кивку, быстро пошла за слугой по ночному тихому коридору.
Глава 10
В целом Жозеф остался доволен собой. Его представление прошло вполне успешно. По крайней мере отец смотрел его с восторженным вниманием, смеялся, одобрительно вскрикивал, иногда даже повторял слова, радуясь, что после стольких лет видит постановку своей пьесы.
А разве радость отца не была самым главным?
Бесспорно.
Ведь никого больше представление не интересовало.
Было бы глупо ожидать, что Юбер или Амели поймут, сколько сил он вложил в этот маленький спектакль. Как и бессмысленно было надеяться, что его мать прервет на минуту свои молитвы, чтобы посмотреть на проявления скромных талантов младшего сына.
Но честно говоря, он все же чего-то ожидал. В глубине души он наивно желал заставить их смеяться, восхищаться и получать удовольствие. Может быть, даже оценить его доброту по отношению к старому герцогу.
Истина, как ни унизительно ему было признаться в этом, заключалась в том, что ему хотелось их внимания. Внимания или нечто большего? Понимания, поощрения.
Как сказала Мари-Лор? «Папа считал, что надо поощрять любознательность детей». Интересно, в чем это проявляется? Жозеф провел большую часть своего детства, общаясь только со слугами и очень нудным воспитателем, и теперь полагал, что уже никогда не узнает ответа на этот вопрос.
Его родители много времени проводили в Версале, Юбера отослали в школу. Время от времени мать или отец заезжали домой, и слуги без устали трудились, чистили, готовили и ругались. Наконец звали его, обычно для того, чтобы показать гостям: разумную говорящую игрушку с тщательно завитыми волосами и миниатюрной шпагой, болтавшейся на боку.
Он почти никогда не видел родителей вместе: у них были разные интересы и занятия и разные гости. Его отец, например, принимал то одних, то других роскошных дам.
– Ваш мальчик восхитителен, Альфонс, – ворковала дама. – Мил, как моя болонка.
– Если бы он был поменьше, – добавляла другая, – я бы взяла его на время и носила бы на руке как браслет.
Жозеф всегда прекрасно знал, что эти дамы – любовницы отца, шутки слуг в их адрес нетрудно было понять. И хотя ему не нравилось, как они ласкались к отцу, он все-таки предпочитал любовниц священнику, приходившему для религиозных наставлений к матери. Он ненавидел трепетное смирение матери, с которым она принимала отца Антуана. Ее длинные ресницы отбрасывали тень на пылающие щеки, а красные губы раскрывались, как она, должно быть, полагала, от благочестия.
Ему хотелось убить отца Антуана. Но он слишком его боялся, чтобы осмелиться на какой-то проступок. Поэтому Жозеф читал выученные им стихи, кланялся, получал торопливые похвалы и отходил в сторону, не спуская глаз с большой, белой, холеной руки священника, по-хозяйски лежавшей на маленькой руке его матери.
– А теперь, дорогая мадам, мы уединимся для вашей… э… исповеди…
Двойные двери затворялись, скрывая мать, стоявшую на коленях на вышитой скамеечке, священника, нависшего над ней, его руки прятались в ровных складках тяжелого шелкового одеяния. Казалось, она молится у подножия черного мраморного столба, увенчанного алебастром. А на самодовольном, жестком, красивом лице священника четко виднелось выражение предвкушения.
После посещений отца Антуана Жозеф старался куда-нибудь спрятаться. Его не слишком задевали шутки слуг о подругах отца, но ему неприятно было слушать, что они говорят о духовнике матери.
Теперь он думал, что тогда был скорее не ребенком, а домашним щенком – умным, хорошеньким, с трогательной жаждой ласки. Он был свидетелем того, чего ребенок не должен был видеть, его существование придавало невинность всему происходящему. Он был весьма полезен, этот всеобщий любимец.
И вот сейчас его продавали на аукционе за самую высокую цену.
Об этом они и хотели поговорить сегодня за чаем. Его отец едва начал аплодировать и кричать «браво», как Юбер пустился многословно расхваливать двух предлагаемых жен из Парижа.
– Стряпчие, – заявил он, – оценили предложение Машери как лучшее. Но они посоветовали не сразу раскрывать наши карты. Подольше не принимать их предложение, и, может быть, мы сможем выжать из них еще одну тысячу. Удивительно, не правда ли, что наша старинная благородная кровь так дорого стоит?
Он кисло усмехнулся и налил себе в чай немного ар-маньяка.
– Особенно когда привлекательность дамы заключается в деньгах. Конечно, семейство Машери тоже довольно древнее. Но полагаю, никто не хочет взять эту толстую старую маркизу без больших денег.
Супруга предпочла оставить первые фразы мужа без внимания.
– Я слышала, что их дом в Париже великолепен, – сказала она. – Предметы искусства, обстановка… будет приятно бывать там. К тому же, – она обратилась к Жозефу с ласковой улыбкой, – мы увидим тебя, окруженного всей этой роскошью. Мы будем часто посещать тебя и твою жену, Жозеф.
Так продолжалось и дальше. Юбер радовался деньгам, Амели – родственным связям, мать кивала и улыбалась и даже пообещала подарить драгоценное ожерелье, которое она хранила все эти годы для невесты. Утомленный пережива-ниями от постановки его пьесы, отец похрапывал в своем кресле.
«Каким же я был дураком, – думал Жозеф, – если ожидал чего-то иного».
Во всяком случае, от них.
В этот вечер он ходил по комнате, слишком возбужденный, чтобы браться за перо.
А если поделиться своими чувствами с Мари-Лор?
Никогда!
Это значило бы открыть ящик Пандоры, в котором скрывались его чувства, из него вылетели бы гнев, раздражение и растерянность; она бы увидела, каков он на самом деле, как бессилен перед своей судьбой. Лучше покрепче закрыть крышку и сохранить хотя бы немного достоинства.
Да и в ее жизни ей предстоит много испытаний. Удивительно, какой силой воли она обладала. Она действительно намеревалась трудом добиться возвращения в мир книг, и это при тех скудных грошах, которые ей платили за мытье грязных горшков.
– И еще я продам папины очки, – как-то сказала ему Мари-Лор. – Это хорошие очки, из Амстердама. Я знаю, что они чего-то стоят. Конечно, это была память о нем, но я буду знать, как бы он гордился, глядя на меня, и это будет большим утешением.
Непостижимо, как он мог так восхищаться Мари-Лор, даже несмотря на страстное желание обладать ею, не сравнимое ни с какой болью. Этого он не предполагал.
Слушая, как она рассказывает о своих планах на будущее, Жозеф начал строить свои собственные. Не такие смелые, как она, но все же осуществимые. Жанна де Машери была хорошим другом. Если уж он вынужден жениться без любви, то она идеально подходила для такого брака. Жизнь у нее была сложная, и были тайные причины для такого замужества. Они будут шутить над своим положением. Будут честны друг перед другом. За завтраком они будут вежливо беседовать, обсуждая последние разговоры о политике, ведущиеся в салонах, где лучшая часть парижских высших классов спорит о том, как сделать Францию еще прекраснее. А затем они будут расходиться на весь день, каждый следуя своим интересам. Расходиться, зная, что увидят друг друга только на следующий день за завтраком.
Он возобновит свои старые знакомства, присоединится к обществу Лафайета по борьбе с рабством. Ему следовало сделать это еще несколько лет назад. Приняв участие в войне за права американских колонистов, он считал своим долгом бороться за освобождение их черных рабов. Жозеф возобновит связи с людьми в Версале, которые разочаровались в нем: вернувшись из Америки героем, он утратил свою славу, превратившись в фата и распутника. И только из-за каких-то мелких обид и давно забытого стыда, которые больше ничего не значат.
«Со мной будет все хорошо, – думал он, – как только я уеду отсюда и, слава Богу, избавлюсь от своего семейства».
Уедет отсюда и, наверное, никогда больше не увидит Мари-Лор.
Он остановился, уступив боли, которую вызывала эта мысль.
Но по крайней мере он мог гордиться, что не изменил своим принципам. Он не воспользовался ею, не причинил зла. Как он сделал однажды с другой невинной…
Жозеф прислушался. Не ее ли шаги слышны в коридоре?
Он поспешно сел в кресло и раскрыл лежавшую на столе книгу. Сборник политических статей американских авторов, который издатель озаглавил «В поисках счастья». Неуместная фраза, когда человек лишен свободы выбора в поисках семейного счастья.
Но идеи, высказанные в труде, все же интересны, и стоит их обсудить. Да, сегодня он ограничит темы разговора книгами и идеями. Тихий вечер с умной беседой – самое лучшее.
Единственной проблемой в этом плане оказалось то, что Мари-Лор не была настроена на тихие умные разговоры. Он заметил это, как только девушка переступила порог. Нарочито выпрямленная спина, вздернутый подбородок, румянец на щеках и затуманенный взгляд обычно ясных глаз сразу же выдали ее. Она выглядела, как тогда зимой, когда он сказал, что она должна читать только то, что написано на странице.
– Вы устали? – с надеждой спросил Жозеф. – На кухне было много работы?
Она покачала головой.
– Я привыкла к работе, – ответила Мари-Лор. – Сегодня работа была даже приятной. Мы учились делать печенье «мадлен», – добавила она. – Модные маленькие кексики к чаю. Месье Коле говорит, что они в большой моде у дворянства. Вы, наверное, попробовали их сегодня.
Виконт ничего не ел.
– Отцу очень понравилось представление, – начал он. Девушка кивнула:
– Луиза мне рассказала. Это горничная, которая подавала чай и печенье, – с подчеркнуто терпеливым видом объяснила она. – Девушка с заячьей губой.
– Я знаю, кто такая Луиза, – спокойно заметил он. Жозеф сжал челюсти. Конечно, Мари-Лор знала, как прошло его представление. Жизнь аристократа всегда представление, разыгранное перед той же безжалостной публикой, которая стирает его грязное белье. Однако разве у слуг есть другие развлечения?
Он тоже всегда ощущал на себе этот всевидящий взгляд. Но ему каким-то образом удалось заставить себя забыть, что и его ночная гостья была из когорты этих зрителей. И что, совершенно очевидно, она знала, что семья выставила его на брачный рынок. Может быть, даже об их угрозе посадить его в тюрьму.
Виконт почувствовал тошноту. В кухне обсуждали его женитьбу и отпускали такие же скабрезные шутки, как и о матери, отце Антуане. Мари-Лор, без сомнения, смеялась над ними. Возможно, хорошо зная его, она даже внесла свою долю острот в эти разговоры.
Мари-Лор откинулась на подушки, ее дыхание становилось ровнее, по мере того как расслаблялись мышцы. Она смотрела на тени, падавшие от горящей свечи на его щеку. Неожиданно одна свеча ярко вспыхнула, и запах горелого фитиля защекотал ноздри.
Жозеф выглядел печальным, усталым и даже немного рассерженным. Мари-Лор пожалела, что не сказала ему чего-нибудь приятного.
А он все эти недели был почтительным сыном, внимательным и изобретательным, заботливым и преданным. Даже Жиль, считавший всех аристократов бессердечными паразитами, одобрил бы искреннюю заботу Жозефа о своем отце.
Она должна что-то сказать сейчас. Это успокоило бы и ободрило его.
Но как только она заговорила, то почувствовала, что говорит совсем не то.
– А ваша суженая, – услышала она свой резкий, раздраженный голос, – маркиза де Машери, она любит театр?
«Даже если бы я готовилась к разговору весь день, – подумала Мари-Лор, – то и тогда не смогла бы выбрать более неудачного вопроса». Она с ужасом смотрела, как его губы сжались в тонкую линию и насмешливо изогнулись. Лицо выражало аристократическое высокомерие, черные глаза неожиданно блеснули холодом.
– Да, она действительно любит актеров. – Его голос звучал ровно и бесстрастно. – Она своего рода поклонница театра, и у нее есть близкие друзья в «Комеди Франсез».
Он пожал плечами:
– Да, она знает актеров и актрис. Что мне в некоторой степени поможет, когда я буду выбирать подходящую любовницу. Потому что я смогу позволить себе иметь самую лучшую…
– Я тоже так думаю, – сказала Мари-Лор.
– Не перебивайте! Это дерзость для служанки. Девушка с изумлением смотрела на него.
– Да, я куплю самую дорогую любовницу, какую только сумею найти. Конечно, вам и всем остальным на кухне уже известно, какую сказочную сумму денег я получу только на одежду. Почти столько же, сколько брат короля. И если мы подождем еще немного, подождем лучшего предложения, то кто знает, какое богатство свалится на меня и мою семью? Все это впечатляет, не правда ли?
«Он сражается со своей тенью», – подумала Мари-Лор. Она попыталась что-то сказать, но не смогла произнести ни звука.
– И это тоже дерзость, – сказал он ей, – не отвечать, когда вас спрашивает хозяин.
– А что вы сделаете в Париже со своей жизнью? Виконт поднял брови.
– Аристократ не делает ничего, Мари-Лор. Но я думал, вы это уже знаете. Аристократ просто живет, роскошно и элегантно, растрачивая впустую свое время и деньги Франции. Вы мне сами это говорили – как эгоистичны, как пусты.
– Довольно! – воскликнула девушка. – Вы же знаете, что я жалею об этом. Просто так говорил папа, таково общее впечатление от аристократов, посещавших нашу лавку. Но папа не знал вас. Вы не такой.
– Наоборот, – резко сказал Жозеф. – Ваш уважаемый батюшка не ошибался во мне. Потому что именно я – эгоист и пустой человек. Даже хуже, если рассказать правду. Впрочем, это я оставлю при себе.
И я останусь таким. Мне это нравится. Я куплю самую дорогую любовницу в Париже, а когда она обманет меня, окунусь в более эзотерические наслаждения, но только чтобы развлечься. А затем найду следующую, еще более шикарную. Я буду есть вкусную пищу, пить дорогие вина, спать с красивыми женщинами на прекрасно выглаженных простынях. Никаких блох в моей постели, уж извините.
Мари-Лор ахнула.
«Вот вы и сделали это, Жозеф». Зря он упомянул этих блох. Всем известно, что тифом заражаются через укусы блох. И тиф убил ее отца.
Девушку затрясло.
Жозеф взглянул на свои руки и увидел, что они тоже тряслись. Он сжал их в кулаки.
Следует ли ему извиниться?
Нет, он еще был слишком зол. Стыд был слишком силен. Бурные эмоции, охватившие его, лишали сил.
Но то, что он сейчас чувствовал, по крайней мере не было вожделением.
«Ты лжешь, Жозеф». Вместе с другими неподвластными чувствами им владело желание, не испытанное никогда прежде ни к одной женщине.
Она сидела выпрямившись, и ее потухшие глаза казались серыми, как свинец. Веснушки ярко выступали на побледневших щеках.
Он смотрел на нее, чувствуя, как искажается его лицо, а тело каменеет от гнева.
Нет, причиной был не столько гнев, а то, что происходило с его телом там, между ног.
Это было унизительно. Бог мой, это было невероятно. А она находилась так близко, всего в двух шагах от него. Ему стоило только схватить ее за плечи… Мари-Лор заговорила так тихо, что виконт подался вперед, чтобы расслышать слова.
