Текст книги "Положитесь на Псмита"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

III

Мистер Кибл, красноглазый, доведенный до предела, медленно восстал из кресла и начал надуваться в зловещем молчании, но тут его племянник умоляюще поднял ладонь. До высокородного Фредди мало-помалу доходило, что он, пожалуй, не подготовил дядю к своей просьбе с необходимой деликатностью и тактом.

– Секундочку! – проблеял он умоляюще. – Погодите, не лезьте на стену. Я сейчас все объясню.

Чувства мистера Кибла нашли выход в сардоническом кряхтенье.

– Объяснишь?

– Ну да. Просто я не с того конца начал. Нельзя было так, сразу. Дело в том, дядя Джо, что у меня есть план. Честное слово, если вы минутку подождете с апоплексией, – сказал Фредди в некоторой тревоге рассматривая своего кипящего родственника, – я смогу вас выручить. Честное слово. Я просто подумал: если, по-вашему, план этот стоит тысячи, так вы ее, может быть, мне отстегнете? Я готов прямо все выложить и довериться вашей честности, если вы решите, что оно того стоит.

– Тысяча фунтов!

– Круглая, очень удобная сумма, – вкрадчиво намекнул Фредди.

– А зачем тебе, – спросил мистер Кибл, несколько оправившись, – нужна тысяча фунтов?

– Если на то пошло, так кому ж она не нужна? – возразил Фредди. – Но я готов открыть вам особую причину, почему она мне нужна как раз сегодня утром – поклянитесь только, что папаше – ни гугу.

– Если ты таким образом даешь мне понять, что не хочешь, чтобы я повторил твоему отцу сказанное тобой конфиденциально, уверяю тебя, мне ничего подобного и в голову бы не пришло.

Фредди растерянно заморгал. Быстротой соображения он не отличался.

– Я что-то не разберу, – признался он. – Так вы ему скажете или нет?

– Не скажу.

– Молодец, дядя Джо, – произнес Фредди с облегчением. – Свой человек! Я всегда говорил. Так слушайте: вы знаете, какая буча была из-за того, что я проиграл на скачках?

– Знаю.

– Между нами говоря, я спустил пять сотен. И хочу задать вам один простой вопрос. Почему я их спустил?

– Потому что ты молокосос и последний осел.

– Ну да, – согласился Фредди после некоторого раздумья. – Конечно, можно сформулировать и так. Но почему я был ослом?

– Боже ты мой! – не выдержал мистер Кибл. – Я же не специалист по психоанализу!

– Да в конечном счете проигрался я потому, что был не с той стороны забора. На лошадей только дураки ставят. А выигрывают одни букмекеры, и, если вы дадите мне тысячу, я стану букмекером. Мой приятель по Оксфорду работает у букмекера, и меня тоже возьмут, если я внесу тысячу фунтов. Но я должен им ответить побыстрее, не то они найдут другого. Вы понятия не имеете, какая из-за таких мест конкуренция.

Мистер Кибл, который все это время пытался вставить слово, наконец умудрился это сделать.

– И ты серьезно думаешь, что я… Но какой смысл тратить время на пустые разговоры? Мне неоткуда взять названную тобой сумму. А было бы, – тоскливо произнес мистер Кибл. – А было бы… – И взгляд его скользнул по письму на бюро, письму, которое начиналось словами «Милая Филлис» и на этом кончалось.

Фредди одарил его взглядом, полным сердечного сочувствия.

– Я же знаю, в каком вы положении, дядя Джо. И чертовски вас жалею. То есть тетя Констанция и все прочее.

– Что! – Как мистера Кибла по временам ни угнетало его финансовое положение, прежде он хотя бы находил утешение в мысли, что это тайна, известная только ему и его жене. – О чем ты говоришь?

– Ну, я знаю, что тетя Констанция присматривает за дублонами и проверяет, как они тратятся. И, по-моему, стыд и позор, что она не желает помочь старушке Филлис. Девочке, – сказал Фредди, – которая мне всегда нравилась. Стыд и позор. Почему ей нельзя было выйти хоть за Джексона? Любовь же – все-таки любовь! – сказал Фредди, для которого это было больным местом.

Мистер Кибл как-то странно булькал.

– Наверное, мне следует объяснить, – сказал Фредди, – что я устроился спокойно покурить после завтрака прямо под этим окном и все слышал. Ну, как вы с тетей Констанцией выясняли отношения из-за старушки Филлис и как вы пробовали подоить папашу – ну все.

Мистер Кибл еще побулькал.

– Ты… Ты подслушивал! – выдавил он наконец.

– К вашему счастью! – объяснил Фредди тепло, ничуть не смущаясь взгляда, под которым любой благородный молодой человек тут же увял бы. – К большому вашему счастью, потому что у меня есть план!

Мистер Кибл ценил умственные способности своего юного родственника не слишком высоко, и будь его отчаяние не столь черным, весьма сомнительно, чтобы его заинтересовали частности плана, упоминания о котором блуждающим огоньком вспыхивали в репликах Фредди. Но он уже дошел до такого состояния, что в его измученном взоре против воли замерцал луч надежды.

– План? План, как мне выйти из моих… э… затруднений?

– Вот именно! Вам нужны наилучшие места, у нас они есть! Я вот о чем, – продолжал Фредди, поясняя свое загадочное утверждение. – Вам нужны три тысячи, и я вам скажу, как их добыть.

– Будь так любезен, – сказал мистер Кибл, открыл дверь, опасливо осмотрел коридор, закрыл дверь, прошел через комнату и закрыл окно.

– Душновато, конечно, но, может, вы и правы, – заметил Фредди, наблюдая эти маневры. – Так вот, дядя Джо, помните, что вы сказали тете Констанции про ее колье? Что какой-нибудь типчик подберется к нему и слямзит?

– Помню.

– Так чего вы ждете?

– О чем ты?

– О том, почему бы вам самому его не слямзить?

Мистер Кибл уставился на своего племянника с неприкрытым изумлением. Он ожидал любого идиотизма. Но все-таки не такого.

– Украсть колье моей жены!

– Во-во! Вы ловко соображаете. Слямзить колье тети Конни. Ведь, заметьте, – и, забыв о почтительности, обязательной для племянника, Фредди довольно больно ткнул мистера Кибла в грудь. – Ведь, заметьте, если муж слямзит что-нибудь у жены, это не кража. Таков закон. Я это знаю из кино. Видел в городе.

Высокородный Фредди был знатоком кинопродукции и с одного взгляда умел отличить супербоевик от суперсупербоевика. Того, чего он не знал о грешных женах и беспутных завсегдатаях клубов, не хватило бы и на один субтитр.

– Ты с ума сошел? – прохрипел мистер Кибл.

– Вам наложить на него лапу нетрудно. А тогда все будут счастливы. Вам надо будет только выписать чек, чтобы купить тете Конни другое такое же – и она сразу зачирикает, а вам перо в шляпу, если понимаете, о чем я. И у вас останется первое колье, которое вы слямзили. Понимаете, о чем я? Продадите его втихаря и отошлете Филлис ее три тысячи, отстегнете мне мою тысячу, и вам еще останется кое-что симпатичное в загашнике, а тетя Конни и знать ничего не будет. Чертовски полезная штука на черный день, – добавил Фредди.

– Ты?…

Мистер Кибл собрался уже повторить свой вопрос, но тут его осенило, что вопреки всем симптомам его племянник с ума не сходил. План, который он собирался презрительно высмеять, оказался таким блестящим и в то же время таким простым, что поверить, будто Фредди сам его придумал, было никак не возможно.

– Ну, не совсем я, – скромно признался Фредди. – Видел такую штуку в кино. Только там один тип хотел облапошить страховое общество и слямзил не колье, а ценные бумаги. Но принцип тот же. Ну, так как же, дядя Джо? Стоит это тысячи или нет?

Мистер Кибл, хотя он лично закрыл дверь и окно, подозрительно посмотрел по сторонам. Они говорили вполголоса, но теперь он перешел на практически неслышный шепот.

– Ты думаешь, это осуществимо?

– Осуществимо? А кой черт может вам помешать? Раз, два – и готово. И вся прелесть в том, что, даже попадись вы, никто и слова не скажет: когда муж лямзит у жены, это не кража.

Утверждение, что в указанных обстоятельствах никто и слова не скажет, представилось мистеру Киблу настолько далеким от истины, что он не смог пропустить его мимо ушей.

– Твоя тетка скажет. И не одно, – горько заметил он.

– А? Понял, понял. Ну, такой риск, конечно, имеется. Только шансов, что она узнает, нет почти никаких.

– И все-таки она может узнать.

– Ну, если ставить вопрос так, то может.

– Фредди, мальчик мой, – расстроенно сказал мистер Кибл. – У меня не хватит духу.

Образ тысячи фунтов, ускользающий из его рук, так подействовал на Фредди, что он выразился, как не положено выражаться в беседе со старшими:

– Ну, чего вы хвост поджали? Мистер Кибл покачал головой.

– Нет, – повторил он. – Я боюсь.

Казалось, переговоры зашли в тупик, но Фредди, перед которым маячила тысяча фунтов, не мог допустить, чтобы столь многообещающий сюжет завершился столь пресно. И пока он негодовал на слабодушие дяди, ему было ниспослано озарение.

– Ей-богу! Знаете что! – вскричал он.

– Не так громко! – простонал перепуганный мистер Кибл. – Не так громко!

– Знаете что! – повторил Фредди сиплым шепотом. – Ну, а если я его слямзю?

– Как?!

– Ну, а что, если…

– Ты слямзишь? – Угасшая было надежда вновь озарила лицо мистера Кибла. – Мальчик мой, ты и правда?…

– За тысячу фунтов – в любой момент.

Мистер Кибл лихорадочно сжал руку своего юного родственника.

– Фредди, – сказал он, – в ту минуту, когда ты вручишь мне колье, я дам тебе не тысячу фунтов, а две тысячи.

– Дядя Джо, – столь же лихорадочно произнес Фредди, – заметано!

Мистер Кибл утер увлажнившийся лоб.

– По-твоему, ты сумеешь?

– Сумею? – Фредди засмеялся небрежным смехом. – Раз, два – и готово!

Мистер Кибл вновь сердечно стиснул его руку.

– Пойду подышу воздухом, – сказал он. – Я слишком переволновался. Но я могу положиться на тебя, Фредди?

– Еще бы!

– Отлично. Так вечером я напишу Филлис, что, возможно, мне удастся исполнить ее просьбу.

– Только никаких «возможно», – бодро воскликнул Фредди, – просто «исполню». Только «исполню»! И никаких гвоздей!

IV

Радостное возбуждение – сильнейший стимулятор. Но, подобно другим стимулирующим средствам, оно имеет тот недостаток, что его действие чаще всего длится недолго. Расставшись с дядей, Фредди Трипвуд примерно десять минут пребывал в экстазе. Он сидел, развалясь, в кресле и ощущал себя могучим, энергичным, всепобеждающим. Затем мало-помалу в него, словно холодный сквозняк, начало пробираться сомнение – вначале еле заметное, оно все усиливалось, и через четверть часа он целиком разуверился в себе. Или, выражаясь не столь изящно, у него душа ушла в пятки и не желала вылезать обратно.

Чем больше он размышлял о деле, за которое взялся, тем менее заманчивым оно ему представлялось. Он не обладал богатой фантазией и все-таки с жуткой ясностью сумел нарисовать картину устрашающего скандала, которого не миновать, если он будет застигнут за похищением брильянтового колье его тети Констанции. Простая порядочность запечатает его уста насчет роли дяди Джозефа. И даже если (как все-таки могло произойти) простая порядочность в критический момент его подведет, рассудок подсказывал ему, что дядя Джозеф незамедлительно отречется от своей причастности к столь опрометчивому поступку. И в каком он тогда окажется положении? Безвыходном. Ибо Фредди не мог скрыть от себя, что его прошлое навряд ли убедило его родных и близких, будто он не способен украсть драгоценности тетки или иной родственницы исключительно в личных целях. Если его застигнут, никакие оправдания во внимание приняты не будут.

Но ему было невыносимо горько при мысли, что он без сопротивления позволит двум тысячам ускользнуть из его когтей…

Молодой человек на распутье.

Душевные муки, в которые его ввергли эти размышления, вырвали Фредди из объятий уютного кресла, и он начал беспокойно бродить по комнате. Странствования эти привели его к довольно болезненному столкновению с длинным столом, на котором Бич, дворецкий, методичная душа, имел обыкновение аккуратно раскладывать газеты, еженедельники и журналы, так или иначе проникавшие в замок. Ушиб заставил Фредди очнуться, и, рассеянно ухватив первую попавшуюся газету – как оказалось, «Морнинг глоб», – он вернулся в кресло, чтобы успокоить нервы заметками о скачках. Хотя в настоящее время мир ипподромов был для него закрыт, прогнозы Капитана Шенкеля, Старшего конюха, Ясноглазки и других газетных знатоков все еще будили в нем меланхоличный интерес. Он закурил и развернул газету.

Мгновение спустя, вместо того чтобы перейти к последней странице, посвященной новостям спорта, он, как завороженный, уставился на объявление посредине первой страницы. У него даже в горле пересохло.

Столь удачно расположенное объявление в это утро привлекло внимание многих читателей газеты. Оно было составлено так, чтобы привлекать внимание, и достигало своей цели. Но если другие читали его с легкой улыбкой, удивляясь, кому это взбрело в голову тратить деньги, чтобы помещать в газете такую чушь, на Фредди оно подействовало, как откровение. Его воспитанный на кинолентах ум воспринял это объявление по нарицательной стоимости.

Вот оно:

ПОЛОЖИТЕСЬ НА ПСМИТА!

Псмит вам поможет.

Псмит готов на все.

НУЖЕН ЛИ ВАМ КТО-ТО,

Чтобы вести ваши дела?

Чтобы управлять вашим предприятием?

Чтобы гулять с вашей собакой?

Чтобы убить вашу тетушку?

ПСМИТ БЕРЕТ ЭТО НА СЕБЯ.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ НЕ ПОМЕХА.

В любой работе, которую вы можете предложить (при условии, что она не имеет отношения к рыбе),

ПОЛОЖИТЕСЬ НА ПСМИТА!

Предложения адресовать Р. Псмиту, п/я 365.

ПОЛОЖИТЕСЬ НА ПСМИТА!

Фредди отложил газету и перевел дух. Потом снова взял ее и перечел объявление. Да, оно звучало многообещающе.

Более того: в нем было что-то от прямого отклика на молитву. Теперь Фредди совершенно ясно понял, как он нуждался в партнере, который разделил бы с ним опасности операции, за которую он так опрометчиво взялся. Ну, не столько разделил бы их, сколько принял все целиком на себя. И вот теперь в его распоряжении есть такой партнер. Дядя Джо отвалит ему две тысячи, если он удачно провернет дело. Тип, давший объявление, наверное, ухватится за пару сотен.

Две минуты спустя Фредди уже сидел за бюро и писал письмо. Время от времени он пугливо посматривал через плечо на дверь. Но в доме царила тишина. Ничьи шаги не отвлекали его.

V

Фредди вышел в сад. И почти сразу же ветерок донес до него пронзительный голос, сетовавший на шотландское упрямство. Источник этого голоса мог быть только один, и Фредди ускорил шаги.

– Папаша!

– Что, Фредерик?

Фредди переступил с ноги на ногу.

– Папаша, нельзя мне сегодня поехать с вами в город, а?

– Что!

– Ну, мне надо к дантисту. Я у него сто лет не был.

– Не вижу, зачем тебе надо ехать для этого в Лондон. В Шрусбери есть превосходный дантист, а ты знаешь, что я решительно против твоих поездок в Лондон.

– Так мой же разбирается в моих кусалках. То есть я всегда хожу только к нему. И всякий, кто понимает в таких вещах, скажет вам, что шляться по разным дантистам – самое последнее дело.

Но внимание лорда Эмсуорта уже вновь обратилось на Макаллистера.

– Ну хорошо, хорошо, хорошо.

– Большое спасибо, папаша.

– Но одного я требую категорически, Фредерик. Я не могу допустить, чтобы ты болтался в Лондоне весь день. Ты должен вернуться поездом двенадцать пятьдесят.

– Будет сделано. Мне подходит, папаша.

– Ну, подумайте немножко, Макаллистер, – сказал граф. – Я ведь от вас только этого прошу: подумайте немножко…

2. Появляется Псмит

I

Примерно в тот час, когда поезд, уносивший лорда Эмсуорта в Лондон вместе с его сыном Фредди, достиг поло-вины пути, очень высокий, очень худой, очень серьезный молодой человек, сверкая безупречным цилиндром и сюртуком элегантнейшего покроя, поднялся по ступенькам дома номер восемнадцать на Уоллингфорд-стрит в Западном Кенсингтоне и позвонил. Сделав это, он снял цилиндр, слегка провел по лбу шелковым платком, ибо солнце пекло довольно сильно, и поглядел вокруг с суровым неодобрением.

– Чешуйчатый район, – пробормотал он.

С этим суждением согласились бы все истинные ценители красоты. Когда разразится наконец великий мятеж против лондонского уродства и вопящие орды художников и архитекторов не в силах долее терпеть учинят самосуд и бешено промчатся по столице, круша и поджигая, Уоллинг-форд-стрит (Западный Кенсингтон), уж конечно, не избежит огня. Несомненно, эта улица уже давно намечена для уничтожения. Ибо, обладая кое-какими низменными практическими удобствами – невысокой квартирной платой, близостью к автобусам и метро, – она остается мерзейшей улочкой. Расположенная в одном из тех районов, где Лондон прыщавится красными кирпичными домами, она состоит из двух рядов одноэтажных домов, похожих друг на друга как две капли воды, – каждый за облезлой живой изгородью, каждый с цветными стеклами наиболее гнусной разновидности во входных дверях. И порой можно видеть, как точно посередине, спотыкаясь, прикрывая глаза ладонью, бредут юные впечатлительные импрессионисты из колонии художников в Холланд-парке, и слышно, как они шепчут сквозь стиснутые зубы: «Доколе! Доколе!»

Маленькая служанка открыла дверь и окаменела: посетитель достал монокль и вставил его в глаз.

– Жаркий день, – сказал он любезно, оглядев ее. – Да, сэр.

– Но приятный, – не отступал молодой человек. – Скажите мне, миссис Джексон дома?

– Нет, сэр.

– Ее нет дома?

– Да, сэр.

Молодой человек вздохнул.

– Ну что же, – сказал он, – мы не должны забывать, что подобные разочарования ниспосылаются нам ради какой-нибудь благой цели. Без сомнения, они возвышают нас духовно. Вы поставите ее в известность, что я заходил? Моя фамилия Псмит. Пе-смит.

– Песмит, сэр?

– Нет, нет. П-с-м-и-т. Мне следовало бы объяснить вам, что в жизнь я вступил без первой буквы, и мой отец всегда с упорным мужеством держался за просто Смита. Но мне казалось, что в мире слишком много Смитов, и некоторое разнообразие не повредит. «Смитти» я отверг как трусливую уловку, а нынешнего обычая с помощью дефиса присобачивать спереди еще какую-нибудь фамилию я не одобряю и потому решил взять Псмита. «Пе», должен сказать для вашего сведения, немое. Вы следите за ходом моих рассуждений?

– Д-да, сэр.

– Вы не считаете, – спросил он озабоченно, – что я напрасно избрал такой путь?

– Н-нет, сэр.

– Превосходно! – сказал молодой человек, сощелкивая пылинку с рукава. – Превосходно! Превосходно!

И с учтивым поклоном он спустился по ступенькам и пошел по улице. Маленькая служанка смотрела ему вслед выпученными глазами, пока он не скрылся из вида, а потом закрыла дверь и вернулась на кухню.

Псмит неторопливо шел вперед. Теплый ветерок нежил его лицо. Он что-то напевал и умолк, только когда молодой человек примерно одного с ним возраста чуть не налетел на него, обогнув угол.

– Извините, – сказал молодой человек. – А, Смит! Псмит поглядел на него с дружеским расположением.

– Товарищ Джексон, – сказал он, – какая встреча! Единственный из встречных, кого я хотел бы повстречать. Свернем куда-нибудь, товарищ Джексон, если у тебя нет срочных дел, и восстановим силы чашкой чая. Я хотел было нагреть семейство Джексонов на эту чашку, но мне сообщили, что твоей жены нет дома.

Майк Джексон засмеялся.

– Филлис дома. Она…

– Дома? В таком случае, – сказал Псмит скорбно, – сегодня свершилось темное дело. Ибо мне не открыли двери. Не будет преувеличением сказать, что меня прогнали взашей. И это хваленое джексоновское гостеприимство?

– Филлис устроила чай для своих школьных подруг, – объяснил Майк. – Она велела служанке говорить всем, что ее нет дома. Меня тоже туда не пускают.

– Достаточно, товарищ Джексон! – тепло сказал Псмит. – Если уж вас вышвырнули вон при всей любви, почитании и послушании, какие жена вам обещала перед алтарем, то кто я такой, чтобы жаловаться? И пожалуй, можно утешиться мыслью, что мы еще дешево отделались. Эти сборища школьных подруг не для сильных мужчин. Хоть мы и превосходное общество, товарищ Джексон, но, без сомнения, оказались бы лишними, и весьма. Беседа, полагаю, будет состоять исключительно из воспоминаний о милой школе, из историй о тайных оргиях с какао в дортуарах и о том, что сказала преподавательница хороших манер, когда Анджелу застигли в кустах с табачной жвачкой во рту. Да, полагаю, мы лишились не столь уж многого… И кстати, новое жилище меня не очень вдохновило. Правда, я видел его лишь снаружи, но… да, оно меня не очень вдохновило.

– Лучшее, что нам по карману.

– А кто я такой, – сказал Псмит, – чтобы попрекать друга моего детства бедностью? Особенно когда я сам стою на краю полной нищеты.

– Ты?

– Лично я. Заунывный вой, который ты слышишь, испускает волк нужды, примостившись у моего порога.

– Но я думал, твой дядя платит тебе приличное жалованье?

– Платил. Но наши с дядей пути расходятся. С этой минуты он, так сказать, пойдет верхней дорогой, а я пойду нижней. Сегодня я у него обедаю и за орехами с вином сообщу ему печальную новость, что я намерен уйти из фирмы. Не сомневаюсь, он верил, что оказывает мне услугу, приобщая к своим рыбным делам, но даже краткое знакомство с ними убедило меня, что это не моя сфера. Шепот шуршит по клубам: «Псмит не нашел своей ниши!»

– Я, – продолжал Псмит, – человек разумный и понимаю, что человечество необходимо снабжать рыбой. Я и сам иногда не прочь съесть кусок рыбы. Но профессиональная деятельность в фирме, которая имеет дело с материалом в сыром виде, слишком далека от трудов, коим я хотел бы посвятить жизнь. Напомни при случае, чтобы я рассказал тебе, каково это – выбираться из постели в четыре утра и отправляться на Биллингсгейтский рынок работать в поте лица. Бесспорно, рыба приносит деньги – дяде она принесла их бочки и бочки, но я чувствую, что для талантливого молодого человека в жизни должно быть что-то еще. И нынче я ставлю точку.

– А чем ты займешься?

– Это, товарищ Джексон, более или менее в руках богов. Завтра утром я думаю пройтись по бюро найма и выяснить, как котируются на рынке талантливые молодые люди. Не можешь ли порекомендовать какое-нибудь?

– Филлис всегда обращается в бюро мисс Кларксон на Шафтсбери-авеню, но…

– Бюро мисс Кларксон на Шафтсбери-авеню. Окажу особое внимание… Да, кстати, ты видел сегодняшнюю «Морнинг глоб»?

– Нет. А что?

– Я поместил в ней объявление и в нем изъявил свое согласие… нет, свою готовность выполнить любое поручение или работу, не имеющие отношения к рыбе. Я уверен, что отпеты пойдут косяками. Я предвкушаю, как буду провеивать эти груды, отбирая наиболее желательные предложения.

– Сейчас найти работу трудно, – с сомнением сказал Майк.

– Нет, если предлагаешь нечто сверхособое.

– Но что можешь предложить ты?

– Мои услуги, – ответил Псмит с легким упреком.

– В качестве?…

– Чего угодно. Никаких ограничений я не ставлю. Не хочешь ли прочесть мой манифест? У меня в кармане есть экземпляр. – И Псмит извлек из кармана своего безупречного жилета сложенный листок. – Буду рад выслушать твое мнение, товарищ Джексон. Я не раз говорил, что по части здравого смысла с тобой мало кто сравнится.

Объявление, которое за несколько часов до этого так ободрило высокородного Фредди Трипвуда в курительной замка Бландингс, на Майка, по натуре серьезного и уравновешенного, произвело несколько иное впечатление. Он прочел листок и продолжал молча смотреть на него.

– Изящно, ты согласен? – сказал Псмит. – Коротко и ясно? Еще бы, еще бы!

– Неужели ты действительно думаешь поместить эту чушь в газете? – спросил Майк.

– Уже поместил. Как я тебе сказал, оно напечатано в утреннем выпуске. И завтра в этот час я, без сомнения, начну сортировать первые предложения.

Майк невольно вспомнил жаргон школьных лет.

– Ну, ты и осел!

Псмит водворил листок в карман жилета.

– Ты огорчаешь меня, товарищ Джексон, – сказал он. – Уж от тебя-то я ожидал более широкого взгляда на вещи. Собственно говоря, я ждал, что ты тут же помчишься в редакцию этого органа печати и поместишь в нем сходное объявление. Но никакие твои возражения не омрачат моего бодрого духа. Клич несется по Кенсингтону и его окрестностям: «Псмит двинулся!» В каком направлении – клич не уточняет, но эти сведения принесет будущее. А теперь, товарищ Джексон, просочимся вон в ту кондитерскую и поднимем за успех полную чашку чая. Я провел особенно тяжкое утро среди трески, и мне необходимо освежиться.