Текст книги "Дживс и неумолимый рок [Секретарь министра]"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Пэлем Гринвел Вудхауз
Дживс и неумолимый рок
(Дживс и Вустер – 7)

В тот день мне предстояло отправиться в Вулэм-Черси, хартфордширское поместье тетушки Агаты, и погостить там какие-нибудь три нескончаемые недели. Так предопределил суровый рок.

Не стану скрывать – когда я садился завтракать, на сердце у меня лежала тяжесть. Мы, Вустеры, выкованы из железа, но в те минуты из-под моего неустрашимого фасада рвались наружу трепет и страх.

– Знаешь, Дживс, – сказал я, – что-то я сегодня какой-то сам не свой.

– В самом деле, сэр?

– Да, Дживс. Совсем я не тот сегодня. Совсем не тот старый добрый Бертрам, которого ты знаешь.

– Печально слышать, сэр. – Он снял крышку с судка, источавшего аромат яиц с беконом.

Погруженный в печаль, я вонзил туда вилку.

– Зачем – вот что не дает мне покоя, Дживс, – зачем тетя Агата призывает меня в свою сельскую штаб-квартиру?

– Не имею ни малейшего представления, сэр.

– Во всяком случае, не потому, что так уж меня празднует.

– Увы и ах, сэр.

– Я действую ей на нервы – это так же непреложно, как законы природы. Уж не знаю, почему – но стоит, так сказать, пересечься нашим дорожкам, как я делаю какой-нибудь жуткий и непростительный ляп – и вот она уже несется за мной с топориком для отбивания мяса. В еЈ глазах я жалкое ничтожество и пятно на теле рода человеческого. Прав я, Дживс, или нет?

– Совершенно правы, сэр.

– И при всЈм при том она требует, чтобы я отменил все свои визиты и мчался к ней в Вулэм-Черси. Наверно, у нее есть на то некие зловещие причины, о которых мы ничего не знаем. Так осудишь ли ты меня за тяжесть на душе, Дживс?

– Ни в коем случае, сэр. Простите, сэр, я полагаю, что звонят во входную дверь.

Он испарился в воздухе, а я нанес еще один апатичный удар по остаткам я. и б.

– Телеграмма, сэр, – сказал вновь материализовавшийся Дживс.

– Распечатай ее и огласи содержание. От кого она?

– Телеграмма не подписана, сэр.

– Ты имеешь в виду, что подписи там нет?

– Именно это я и пытался выразить, сэр.

– Ну-ка, давай ее сюда.

Я лично произвел инспекцию. Подозрительное послание. Именно так: подозрительное.

«Запомни когда приедешь сюда вопрос жизни и смерти встретиться совершенными незнакомцами.»

У нас, Вустеров, голова не самое сильное место, тем более за завтраком. Я ощутил тупую боль в переносице.

– Дживс, что бы это значило?

– Не имею ни малейшего представления, сэр.

– «Сюда». Куда это – «сюда»?

– Обратите внимание, сэр, послание отправлено из Вулэм-Черси.

– Ты совершенно прав. Из Вулэм – как ты в высшей степени наблюдательно подметил – этого самого Черси. Значит, кое-что нам уже известно.

– Что именно, сэр?

– Откуда мне знать? Или это все-таки от тетушки Агаты, а?

– Сомнительно, сэр.

– Да… опять ты прав. Тогда все, что мы можем сказать – некая личность, проживающая в Вулэм-Черси, считает, что мне жизненно необходимо встретиться с совершенными незнакомцами? Так, Дживс?

– Трудно сказать, сэр.

– Но если посмотреть с другой стороны – так отчего бы и не встретиться?

– Совершенно верно, сэр.

– Итак, вот что мы имеем: это тайна, которую способно раскрыть только время. ЗапасЈмся терпением, Дживс.

– Именно это я и собирался сказать, сэр.

Я заявился в Вулэм-Черси к четырем часам. Тетя Агата писала письма в своей берлоге. Зная тетушку, готов биться об заклад, что это были более чем нелюбезные письма, а насчет постскриптумов я лучше и вовсе промолчу.

Не скажу, что при виде меня она подпрыгнула от восторга.

– А, это ты, Берти.

– Ага, это я.

– Что за грязь у тебя на носу?

Я усердно заработал носовым платком.

– Хорошо, что ты приехал так рано. Хочу сказать тебе пару слов, прежде чем ты встретишься с мистером Филмером.

– С кем?

– С мистером Филмером, членом Кабинета министров. Он гостит у меня в усадьбе. Полагаю, даже тебе приходилось слышать о мистере Филмере?

– О, еще бы, – деликатно ответил я, хотя, по правде сказать, не имел ни малейшего понятия о том, что это за птица. Как ни крути, не такой уж я тонкий знаток политической кухни и ее руководящего персонала.

– Я бы настоятельно рекомендовала тебе произвести на мистера Филмера благоприятное впечатление.

– Нет проблем!

– Оставь этот легкомысленный тон! Ты думаешь, тебе это легко удастся? Мистер Филмер – человек серьезных взглядов и превосходной репутации, а ты – как раз из той породы никчемных легкомысленных прожигателей жизни, к которым он, безусловно, питает предубеждение.

Обидно слышать столь горькие слова от родной кровиночки. А впрочем, чего еще ждать от тети Агаты?

– Итак, находясь в этом доме, ты сделаешь все возможное, чтобы не выставить себя никчемным легкомысленным прожигателем жизни. Прежде всего, ты бросишь курить.

– Однако же, тетя…

– Мистер Филмер – президент Антиникотиновой лиги. От спиртных напитков ты тоже откажешься.

– Будь я проклят!

– И сделай милость, исключи из своего лексикона все, что отдает баром, биллиардной или театральной гримерной. Именно от этого во многом зависит, какое впечатление ты произведешь на мистера Филмера.

Тогда я поднял процедурный вопрос.

– Хорошо, но зачем мне производить впечатление на этого… на мистера Филмера?

– Затем, что я настоятельно прошу тебя об этом, – отчеканила престарелая родственница, одарив меня соответствующим взглядом.

Натыкался я на шпильки и поострей, но и этой хватило, чтобы понять: дело обстоит именно так и не иначе. Я ретировался с тяжестью на сердце. Ноги привели меня в сад – и будь я проклят, если первым же встречным не оказался Бинго Литтл!

С Бинго, хочу вам сказать, мы дружны чуть ли не с рождения. Мы появились на свет в одной деревне и с разницей всего лишь в пару дней, бок о бок прошли через ясли, Итон и Оксфорд, а потом, войдя в пору зрелости, закатывали в старом добром Лондиниуме первосортнейшие кутежи. И если существовала на свете живая душа, способная скрасить мне тяготы грядущих безотрадных недель… одним словом, таким парнем мог быть лишь Бинго Литтл.

Но как его угораздило здесь очутиться? Это было выше моего понимания. Дело в том, что недавно он женился на Рози М. Бэнкс, прославленной писательнице, и, когда мы виделись в прошлый раз, он собирался вместе с ней в лекционное турне по Америке. Прекрасно помню, как он сыпал проклятиями, поскольку из-за этой поездки не поспевал на скачки в Аскоте.

Пусть даже явно подозрительным образом – но все же он здесь! И я, устремившись к дружескому лицу, подал голос на манер ищейки-бладхаунда.

– Б-баф! Бинго!

Он крутнулся вокруг своей оси (вот те на! нет, такое лицо дружеским не назовешь – скорей уж исказившимся) и завертел руками похлеще семафора.

– Тсс-иш-ше! – зашипел он, – ты что, хочешь меня погубить?

– А?

– Ты что, не получил моей телеграммы?

– Так это была твоя телеграмма?

– Ясное дело, моя.

– Так что ж ты ее не подписал?

– Я подписал!

– Нет. Ты не подписал. Я так и не понял, о чем в ней речь.

– Ну хорошо – ты же получил мое письмо?

– Какое еще письмо?

– Мое.

– Не получал я никакого письма.

– Ну, значит, я забыл его отправить. Я там писал, что устроился гувернером к твоему кузену Томасу, так что ты должен встретить меня как совершенного незнакомца.

– Но почему?

– Потому что если твоя тетушка заподозрит, что мы приятели, то вышвырнет меня и глазом не моргнет.

– Почему?

– Почему? – поднял бровь Бинго. – Ты сам поразмысли, Берти. Был бы ты своей тетушкой, для которой не секрет, что ты за фрукт, – ты бы стал держать лучшего друга такого парня в гувернерах у своего сына?

Вот теперь у меня голова совсем пошла кругом. Потом я все же сообразил, к чему он клонит, и не мог не признать, что в его словах немало на редкость неприятного здравого смысла. Хотя он все равно не объяснил, в чем – как бы это сказать – суть… квинтэссенция? – в чем момент истины этой таинственной истории.

– Я думал, ты в Америке, – осторожно сказал я.

– Как видишь, нет.

– А почему?

– Неважно. Нет, и все тут.

– И почему ты взялся за гувернерство?

– Неважно. У меня есть на то свои причины. И я хочу втемяшить тебе в башку, Берти – хочу вколотить это в твои бетонные мозги – нас не должны видеть вместе. Этого гаденыша, твоего двоюродного братца, позавчера застукали в кустах с сигаретой, и мое положение сильно пошатнулось. Твоя тетушка заявила, что если бы я осуществлял надлежащий надзор, то подобного бы не случилось. А если она еще узнает, что мы с тобой водим компанию, я вылечу отсюда как пить дать. А я не должен вылететь отсюда – это вопрос жиз ни и смерти.

– Но почему?

– Потому что, – отрезал Бинго.

Тут ему померещились чьи-то шаги, и он с завидным проворством шмыгнул в лавровый куст. А я неспешно побрел к Дживсу – посоветоваться обо всех этих подозрительных явлениях.

– Дживс, – сказал я, входя в свою комнату, где он разбирал багаж, – ты помнишь ту телеграмму?

– Разумеется, сэр.

– Ее отправил мистер Литтл. Оказывается, он здесь гувернером у моего кузена Томаса.

– В самом деле, сэр?

– Лично я этого не понимаю. Я всегда считал Бинго вольной птицей, если ты понимаешь, что я имею в виду; но влететь в гнездо тети Агаты?!

– Да, сэр, – все это крайне своеобразно.

– Я по-другому спрошу – ты представляешь себе человека, который не по приговору суда, а по доброй воле вызовется давать уроки моему братцу Тому, с его-то репутацией трудного ребенка и изверга рода человеческого?

– С великим трудом, сэр.

– Мутное это дело, Дживс.

– Именно так, сэр.

– И знаешь, что во всем этом самое ужасное? Бинго втемяшил, как говорится, себе в башку, что должен избегать меня как проказы, а не то потеряет место. Угас последний проблеск надежды на хотя бы отдаленное подобие пристойного досуга в этой юдоли скорбей – ибо… ты представляешь, Дживс! – тетя запретила мне курить, пока я здесь!

– Неужели, сэр?

– И пить тоже.

– Но из каких соображений, сэр?

– Потому что она по каким-то своим темным причинам, о которых не желает распространяться – короче говоря, она требует, чтобы я произвел впечатление на одного типа по имени Филмер.

– Весьма неприятно, сэр. Впрочем, многие врачи, насколько мне известно, приветствуют подобное воздержание, считая его залогом здоровья. По их мнению, это способствует улучшению циркуляции крови и сберегает артерии от преждевременного износа.

– Вот как? Знаешь, Дживс, когда в следующий раз встретишь этих врачей, передай им, что они тупоголовые ослы.

– Непременно, сэр.

Так начинался этот – оглядываясь на свой весьма насыщенный жизненный путь, скажу не колеблясь – тоскливейший визит в моей практике. Вспомнить хотя бы о муках утраты животворного предобеденного коктейля! А захоти вы спокойно выкурить сигарету – как бы вам понравилось укладываться для этого на пол и выдувать дым в камин?! Или взять скверную привычку тетушки Агаты внезапно появляться там, где ее меньше всего ждЈшь. А трагизм насильственной дружбы с достопочтенным Э. Б. Филмером, от чего я едва не впал в грех уныния? Не удивительно, что вскоре мое негодование достигло немыслимого прежде накала. Закусив губу и сжав кулаки до белизны в костяшках, бедолага Бертрам проводил день за днем на поле для гольфа в компании достопочтенного Э. Б. Филмера. Играл Достопочтенный на редкость омерзительно, а высказывания, которыми он обильно приправлял игру, вообще не поддаются никакому описанию.

Но однажды, когда я, изнывая от жалости к себе, переодевался к ужину, ко мне в комнату просочился Бинго – и в тот же миг я презрел собственные горести. Ибо мы, Вустеры, забываем о своих невзгодах, если друг попал в переплет – а бедолага Бинго влип по самый подбородок. Об этом ясно свидетельствовала его физиономия – как у кота, которого только что угостили половинкой кирпича, и вторая половина явно не заставит себя ждать.

– Берти, – сказал Бинго, тоскливо рассевшись на кровати, – как у Дживса в последнее время с мозгами?

– Да как всегда – в смазке не нуждаются. Как там твое серое вещество, Дживс? Ржавчиной не покрылось?

– Нет, сэр.

– Хвала небесам! – выдохнул Бинго, – потому что, Дживс, мне позарез нужен твой мудрый совет. Если здравомыслящие люди не предпримут серьезные шаги в нужном направлении, моей репутации каюк.

– Что стряслось, старина? – сочувственно спросил я.

Бинго вцепился в покрывало.

– Я расскажу тебе все, – сказал он. – Я открою тебе, почему прозябаю в этом чумном бараке и учу ребенка, которому нужен не греческий и не латынь, а славный удар пивной кружкой по основанию черепа. Я попал в безвыходное положение, Берти. В последний миг перед отплытием в Америку Рози решила, что я должен остаться и присмотреть за пекинесом. Она выдала мне пару сотен – продержаться до ее возвращения. Эта сумма, если ее благоразумно растянуть, обеспечила бы нам с пекинесом пристойное существование. Но ты же знаешь, как оно бывает…

– Что бывает?

– Послушай, Берти, ведь наверняка и с тобой не раз заводили разговоры в клубе про всяких престарелых скакунов – мол, этот одр просто обречен на победу, даже если через десять ярдов от стартового столба его скрючит от люмбаго и гельминтоза. Говорю тебе, я рассматривал это дело как вполне респектабельное капиталовложение.

– Ты хочешь сказать, что поставил все деньги на лошадь?

Бинго горько рассмеялся.

– Если тебе угодно именовать эту рухлядь лошадью. Не прибавь она слегка на финишной прямой – возглавила бы следующий забег. Одним словом – это животное пришло последним и поставило меня в чертовски затруднительное положение. Так или иначе, мне нужно было найти средства к существованию и как-то перебиться до возвращения Рози. Она не должна ничего узнать. Рози – самая чудесная девушка в мире, но будь ты женат, Берти, ты бы знал, что даже лучшие из жен приходят в ярость, узнав, что муж за один забег спу стил деньги, оставленные на полтора месяца. Верно я говорю, Дживс?

– Да, сэр. В этом отношении женщины порой ведут себя довольно странно.

– Раздумывать было некогда. После катастрофы у меня осталось денег как раз на то, чтобы пристроить пекинеса. Я определил его на шесть недель в "Первосортные Приморские Псарни «Покой и Просторы» – и побрел, жалкий банкрот, наниматься в репетиторы. Так я и угодил прямиком в лапы к малютке Томми.

Печальная история, ничего не скажешь. Жить бок о бок с тетей Агатой и юным Томом – что может быть ужасней? С другой стороны, Бинго достойно вышел из положения.

– Все, что тебе нужно, – сказал я, – так это продержаться еще пару недель, и все будет йох-хо-хо!

Бинго безрадостно прокашлялся.

– Пару недель! Мне бы пару дней продержаться… Помнишь, я говорил тебе, что вера твоей тетушки в мои гувернерские таланты сильно пошатнулась два дня назад, когда маленького паршивца застукали за курением. И поймал его именно этот тип Филмер. А десять минут назад Том заявил, что готовит Филмеру ужасную месть за то, что тот наябедничал тетушке. И что бы он ни затеял – можешь не сомневаться, я вылечу отсюда с мелодичным треском. Твоя тетя души не чает в этом Филмере, так что выкинет меня всенепремен но. А Рози вернется только через три недели!

Я все понял.

– Дживс!

– Сэр?

– Я все понял. Ты все понял?

– Да, сэр.

– Тогда сомкни ряды и выступай на подмогу.

– Боюсь, сэр, что…

Бинго слабо застонал.

– Только не говори, – нервно сказал он, – что тебе ничего не приходит в голову.

– К моему глубочайшему сожалению, сэр, в сию минуту – ничего.

Бинго издал сдавленный рык – как бульдог, которого обнесли тортом.

– Похоже, мне остается лишь одно, – угрюмо сказал он, – ни на секунду не выпускать из виду этого малолетнего головореза.

– Точно! – сказал я. – Неусыпная бдительность – верно, Дживс?

– Совершенно верно, сэр.

– Так я надеюсь на тебя, Дживс? – сдавленно воскликнул Бинго. – Ты придумаешь, как мне выпутаться из этой передряги?

– Сделаю все возможное, сэр.

– Спасибо, Дживс!

– Не стоит благодарности, сэр.

Нужно отдать должное Бинго – когда жизнь вынуждала его к действиям, действовал он с энергией и решимостью, достойными восхищения. Думаю, в следующие два дня не было и минуты, когда юный бедокур мог бы воскликнуть: «Один! Наконец-то один!». Но когда тетушка Агата предупредила, что утром ожидаются гости и состоится теннисный турнир, я понял, что грядет наихудшее.

Дело в том, что Бинго как раз из тех ребят, которые, стоит им коснуться теннисной ракетки, впадают в своеобразный транс, и мир за пределами корта перестает для них существовать. Скажите ему посреди партии, что его лучшего друга на заднем дворе рвет на куски пантера – вам все равно не дождаться от него мало-мальски осмысленного взгляда. Понятно, что до последнего гейма он и не вспомнит ни о Томе, ни о Достоп. Э. Б..

Погруженный в мрачные предчувствия нового удара судьбы, я переодевался к обеду.

– Дживс, ты когда-нибудь размышляешь о жизни?

– Время от времени, сэр. В минуты досуга.

– А ведь суровая штука, а?

– Суровая, сэр?

– Я имею в виду разницу между внешним видом и истинным содержанием.

– Брюки, возможно, стоит приподнять на полдюйма, сэр. Незначительная корректировка с помощью подтяжек может привнести необходимые изменения…

– Нет, Дживс, я о другом. Посмотри хотя бы на всех собравшихся в этой усадьбе. На вид, так самая что ни на есть счастливая и беззаботная компания. Но под искрящейся гладью текут мутные воды, Дживс. Взгляни на достопочтенного Э. Б., уплетающего за ленчем семгу под майонезом, и ты воскликнешь: «Вот истинный баловень судьбы!» А тем временем неумолимый рок уже простер над ним свою суровую десницу… Что затевает Томми, как ты думаешь?

– Сегодня днем, сэр, между нами состоялась непринужденная беседа. Юный джентльмен, как мне стало известно, читает роман под названием «Остров сокровищ» и весьма впечатлен образом некоего капитана Флинта. Полагаю, в настоящее время он примеряет на себя модель поведения, характерную для упомянутого капитана.

– Боже праведный! Насколько я помню «Остров сокровищ», этот Флинт только и делает, что машет налево-направо абордажной саблей! Уж не хочешь ли ты сказать, что Томас собирается дать мистеру Филмеру по башке абордажной саблей?

– Возможно, он не располагает абордажной саблей, сэр.

– Ну хорошо – еще чем-нибудь!

– Нам остается только ждать, сэр. Галстук, осмелюсь заметить, желательно затянуть еще немного. Следует добиваться совершенного подобия с бабочкой. Если позволите, сэр -…

– Что значит галстук в такой момент, Дживс? Разве ты не понимаешь: семейное счастье мистера Литтла висит на волоске!

– Не бывает таких моментов, сэр, когда бы галстук ничего не значил.

Я понял, что нанЈс ему обиду, но не стал заглаживать вину. Я был… как же это называется? Погружен в мучительные размышления. Глубоко погружЈн. Можно сказать – снедаем заботами.

Я все еще был снедаем заботами, когда на следующий день, в полвторого, начались теннисные игрища.

Это был знойный, душный день, когда гром гремит чуть ли не над самым ухом. Сам воздух, казалось мне, был наэлектризован опасностью.

– Бинго, – сказал я, когда мы протискивались на корт, чтобы внести свою лепту в первые парные игры, – как ты думаешь, что сейчас поделывает юный Том – когда властное око более не довлеет над ним?

– Да? – отсутствующе спросил Бинго, взмахнул ракеткой и по-лошадиному всхрапнул. На лице его уже проступал характерный теннисный налет (со стеклянным взглядом и проч).

– Что-то я его не вижу, – сказал я.

– Что-то ты что?

– Его не вижу.

– Кого?

– Твоего подопечного.

– А что с ним?

Я оставил его в покое.

В этот чЈрный миг меня утешало лишь то, что достопочтенный Э.Б. уселся среди зрителей, и его заклинило между особами женского пола, вооружЈнными солнечными зонтиками. Если рассуждать с позиций здравого смысла, даже столь закосневшее во грехе дитя, как юный Томас, не рискнет осуществить акт насилия над человеком, закрепившемся в такой стратегически сильной позиции. Несколько успокоившись, я отдался во власть игры и уже с изрядной энергией продвигался к победе над местным викарием, но тут загромыхал г ром, хлынуло как из ведра, и мы паническим галопом понеслись к дому. Все уже собрались в гостиной за чаем, и тут тетя Агата, выглядывая из-за сэндвича с огурцом, вдруг спросила: «Кто-нибудь видел мистера Филмера?»

Не много столь тяжких ударов довелось мне испытать. Всецело увлеченный быстрыми подачами мяча, без труда проносившегося над сеткой и служителем Божьим (который, кстати сказать, мало что мог противопоставить моему кручЈному от средней линии), я, как это бывает, воспарил на время в иные миры – а сейчас с грохотом вернулся на землю. Ломтик кекса выскользнул из онемевших пальцев и упал на пол, где с ним люто расправился Роберт, спаниель тетушки Агаты.

И вновь я ощутил прикосновение неумолимого рока. Филмер, хочу вам заметить, отнюдь не из тех, кого можно запросто отвлечь от чайного столика. Этот энергичный прихлебатель и беззастенчивый энтузиаст пятичасовых чаепитий, всегда готовый урвать пару чашек чая и добрую порцию горячих оладий с маслом – до сегодняшнего дня он всегда приходил к кормушке в числе лидеров забега. Можно не сомневаться: отвлечь Достопочтенного Э. Б. от фуражировки могли исключительно происки врагов.

– Должно быть, он укрылся от дождя где-нибудь в парке, – сказала тетя Агата. – Берти, пойди отыщи мистера Филмера. И захвати для него дождевик.

– Момент! – с готовностью отозвался я, всем сердцем стремясь отыскать Достопочтенного (желательно, чтобы не одно только тело).

Я надел дождевик, сунул еще один подмышку и отправился на разведку. Уже в передней я очень своевременно наткнулся на Дживса.

– Дживс, я опасаюсь худшего. Мистер Филмер пропал.

– Да, сэр.

– Но я найду его – пусть даже придется обшарить весь парк!

– Позвольте сэкономить вам время, сэр. Мистер Филмер находится на острове в центре озера.

– В такой дождь? Почему этот чурбан не плывет назад?

– У него нет лодки, сэр.

– Как же он тогда забрался на остров?

– На лодке, сэр. Но юный джентльмен приплыл следом и отвязал ее. Он сообщил мне обо всем в подробностях минуту назад, сэр. Оказывается, капитан Флинт имел обыкновение высаживать людей на необитаемых островах, и мастер Томас решил последовать его примеру.

– Боже милостивый! Ведь бедолага Филмер промокнет до нитки!

– Именно так, сэр. Мастер Томас затронул этот аспект.

Настало время действовать.

– Идем, Дживс!

– Очень хорошо, сэр.

Я устремился к лодочному сараю.

Спенсер Грегсон, муж тетушки Агаты, играет на бирже; недавно он сорвал на суматрском каучуке ошеломляющий куш, а тетушка Агата с ничуть не меньшим размахом вбухала его в загородное имение. Мили и мили этого самого «перемежающегося ландшафта», деревья, щедро укомплектованные голубями и прочей дичью, курлыкающей на разные голоса; сады, нашпигованные розовыми кустами; всякие там конюшни, хозяйственные строения, дома арендаторов с земельными участками – одним словом, весьма изрядный tout ensemble. Но гво здем программы, конечно, было озеро.

Итак: озеро, размером в несколько акров, лежит к востоку от дома, за розовым садом. Посреди озера находится остров, посреди острова – сооружение под названием «Октагон», а посреди его крыши стоит достопочтенный Э. Б. Филмер, изображая фонтан на городской площади.

Налегая на весла посредством меня и управляя румпелем с помощью Дживса, мы подошли ближе. Сначала мы услышали крики, понемногу переходящие (если я ничего не путаю) в crescendo, потом в пределы видимости попал и сам Достоп. Э. Б. Казалось, он угнездился где-то на верхушках кустов. Я еще подумал, что даже министр Кабинета Его Величества мог бы сообразить укрыться под деревьями, а не торчать в такой ливень на открытом месте.

– Чуть правее, Дживс.

– Очень хорошо, сэр.

Я аккуратно пристал к берегу.

– Подожди меня здесь.

– Очень хорошо, сэр. Кстати сказать, сэр, – сегодня утром главный садовник сообщил мне, что недавно на этом острове свил гнездо один лебедь…

– Сейчас не время судачить на естественнонаучные темы, Дживс, – оборвал я – может быть, чересчур сурово, поскольку дождь припустил еще сильней, и многострадальные вустеровские штанины уже изрядно пропитались влагой.

– Очень хорошо, сэр.

Я двинулся вперед.

Идти было скользко – за первые же пару ярдов мои патентованные теннисные туфли «МЈртвая хватка» упали в цене на восемь шиллингов одиннадцать пенсов, – но я упорно двигался вперед, и наконец прорвался через кусты и вышел на проплешину перед этим самым Октагоном.

Я слышал, его соорудили на скорую руку еще в прошлом столетии. Тогдашний владелец усадьбы хотел, чтобы его дедушка мог в свое удовольствие упражняться на скрипке вне пределов слышимости обитателей дома. Зная кое-что о скрипачах, могу вообразить, что за жуткие звуки здесь в свое время раздавались; впрочем, и они вряд ли шли в сравнение с теми, что сейчас звучали с крыши. Достопочтенный, не отследив приближения спасательной партии, явно стремился донести свой голос через бескрайние водные просторы до м атерика – и хочу заметить, что попытки эти были не лишены шансов на успех. У него был такой визгливый кошачий тенор, что я серьезно опасался за свои барабанные перепонки.

Я подумал, что пока он не натрудил голосовые связки, было бы неплохо вклиниться с радостной вестью о том, что помощь близка.

– Эй! – крикнул я, дождавшись паузы.

Э.Б. вывесил голову за край крыши.

– Эй! – завопил он, вращая головой во все стороны – кроме нужной, естественно.

– Э-эй!

– Э-эй!

– Э-э-эй!

– Ох, – сказал он, заметив, наконец, меня.

– Ясное дело, – ответил я, как бы подводя итог беседе.

Боюсь, к этому моменту наш диалог еще нельзя было назвать осмысленным, хотя в дальнейшем, возможно, мы и договорились бы до чего-нибудь стоящего. Но когда я уже почти вспомнил подходящие слова, раздалось зловещее шипение, из кустов слева вдруг выскочило нечто крупное, белое и резвое – и я, соображая быстрей, чем когда-либо, взмыл как вспугнутый фазан и, влекомый любовью к жизни, полез на стену.

Что-то шлепнуло о стену дюймом ниже правой лодыжки, окончательно утвердив меня в правильности моего поступка. Тот парень, что сквозь альпийские снега и льды волок хоругвь с дурацким девизом «Все выше!» – вот кто был Бертраму примером для подражания.

– Берегитесь! – вскрикнул г-н министр.

Именно этим я, собственно, и занимался.

Создатель Октагона, должно быть, предвидел подобные кризисные ситуации – иначе откуда бы взялись такие удобные выемки в стене? Одним словом, вскоре я уже сидел на крыше рядом с Э. Б., разглядывая лебедя. Этот экземпляр, из числа самых крупных и склочных, каких мне только доводилось встречать, стоял внизу, изогнув шею водопроводным шлангом. Кусок кирпича, пущенный вдумчивой рукой, должен был угодить ему в точности по мидель-шпангоуту.

Я сделал бросок – один из удачнейших в своей жизни!

Дост. Э., похоже, не разделял моего ликования.

– Не задирайте его!

– Интересно, кто кого задирает? – осведомился я.

Лебедь выдвинул еще восемь футов шеи и воспроизвел нам звук, с которым струя воды вырывается из дырявого шланга. Дождь по-прежнему – как бы это сказать – клокотал неописуемой яростью. Я пожалел, что от возбуждения, характерного для забегов по отвесной стене, я выронил дождевик, предназначавшийся для собрата по насесту. У меня даже мелькнула мысль предложить ему свой, но голос разума взял верх.

– Близко он к вам подобрался? – полюбопытствовал я.

– Я был на волосок от серьезных проблем, – ответил мой компаньон, с нескрываемым отвращением глядя вниз. – Пришлось предпринять ряд телодвижений.

Филмер, человечек весьма расплывчатой комплекции, выглядел так, словно его заливали в одежду, и он не успел сказать официанту «стоп!». Вид его, как вы понимаете, будил во мне самые радостные эмоции.

– Не вижу причин для веселья, – недовольный взгляд Достопочтенного Э. переместился на меня.

– Прошу прощения.

– Я мог получить серьезные увечья! – не унимался он.

– Как вы смотрите на то, чтобы еще разок запустить в эту птицу кирпичом?

– Ни в коем случае! Это только разозлит его.

– А что бы, собственно, его и не позлить? Непохоже, чтобы это существо всем сердцем стремилось вникнуть в наши трудности.

Но Э. Б. уже перешел к другому аспекту.

– Не представляю себе, как могла уплыть моя лодка? Я надежнейшим образом привязал ее к ивовому пню.

– Феноменальная история, – поддакнул я.

– Я склоняюсь к мысли, что некий негодник сознательно отвязал ее.

– О, мне кажется, нет, вряд ли, скорей всего. Ведь вы бы их заметили!

– Вовсе нет, мистер Вустер, – эти кусты надежно укрывают от взглядов. А кроме того, необычайно теплый полдень навевал сонливость, и оказавшись на острове, я сразу же задремал.

На мой взгляд, предмет для размышлений он выбрал не самый подходящий, так что я счел за благо сменить тему.

– Довольно-таки сыровато, э?

– Для меня это, боюсь, уже не новость, – ответил Э.Ф. противным голосом. – Благодарю вас, однако, за ту чуткость, с которой вы сообщили мне об этом.

Заподозрив, что светская беседа о погоде не находит отклика в сердце Филмера, я решил затронуть тему «Жизнь и повадки птиц центральной Англии».

– Вы никогда не замечали, – начал я, – что брови лебедей как бы сходятся к переносице?

– Что касается лебедей, – отозвался Достопочтенный, – то мне представилась прекрасная возможность узнать об этих птицах несколько больше, чем хотелось бы.

– Может быть, именно из-за бровей они и выглядят такими раздраженными?

– Раздражительность, на которую вы столь деликатно намекаете, я имел счастье испытать на себе.

– Вот ведь странно, – я все больше проникался предметом обсуждения, – какой тяжкий отпечаток накладывает семейная жизнь на характер лебедей…

– Вы не будете так любезны переключиться с лебедей на что-либо иное?

– Нет, но в самом деле – смотрите, как интересно! Взять, например, нашего закадычного приятеля – ну, этого, который под стеной… Наверняка в нормальной ситуации он просто миляга-парень – ведь лебедь совершенно мирная, хочу вам сказать, живность. Но стоило его маленькой женушке свить гнездо…

И тут меня вдруг осенило. Хотите верьте, хотите нет – за всей этой суматохой и светскими беседами я напрочь забыл о самом важном! Мы тут сидим на крыше в безвыходном положении, а в глубоком тылу болтается без дела могучий мозг, способный за пару минут изобрести дюжину вариантов успешного разрешения наших мелких неурядиц! Нам и нужно-то всего лишь воззвать к его единодушной поддержке.

– Дживс! – возопил я.

– Сэр? – почтительно донеслось из бескрайних просторов.

– Мой слуга, – пояснил я Достопочтенному. – Существо бесконечной прозорливости и изобретательности. Джи-ивс!

– Сэр?

– Я сижу на крыше.

– Очень хорошо, сэр.

– Брось свое «очень хорошо»! Что ты нашел здесь хорошего? Местность кишит лебедями!

– Я займусь этим немедленно, сэр.

Я обернулся к Достопочтенному Ф. и в проявлениях восторга зашел так далеко, что хлопнул его по спине, ощутимо напоминавшей мокрую губку.

Назад к карточке книги "Дживс и неумолимый рок [Секретарь министра]"