Текст книги "Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс!"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Опомнившись, я заметил, что Спод держит тетю Далию за левую ногу, а ей это, видимо, совершенно не нравится. Она задохнулась, когда налетевший на нее племянник врезал ей под дых, но сейчас начала приходить в себя и обрела способность негодовать. Ну и досталось всем от этой пламенной натуры!

– Что это за притон? Что за дом умалишенных? – полыхала она. – Здесь все с ума посходили? Сначала навстречу мне по коридору несется Виски-Боттл, как ошалевший мустанг. Потом ты норовишь пройти сквозь меня, будто меня и не существует. А теперь этот джентльмен в бурнусе щекочет мне щиколотку – в последний раз такое случилось со мной на охотничьем балу в двадцать первом году.

Видимо, ее недовольство каким-то образом пробило путь к ушам Спода, в нем проснулось что-то доброе, потому что он отпустил теткину ногу, она встала и принялась отряхивать свое платье.

– А теперь будьте любезны объясниться, – велела она чуть более спокойно, – я требую. Что здесь происходит? Что все это значит? Кто этот идиот под балахоном?

Я представил их друг другу.

– Разве вы не знакомы со Сподом? Мистер Родерик Спод, миссис Траверс.

Спод наконец-то стянул с себя простыню, но картина по-прежнему была на месте, и тетя Далия с изумлением на нее уставилась.

– Ради всего святого, зачем вы надели себе на шею картину? – спросила она. Потом добавила, слегка смягчившись: – Впрочем, носите на здоровье, только она вам не идет.

Спод ничего не ответил. Он шумно дышал. Я не винил его, заметьте, – на его месте я бы тоже шумно дышал, – однако мне было от этого не слишком уютно и хотелось, чтобы он перестал так дышать. Он также буравил меня взглядом – хорошо бы и буравить перестал. Красный как рак, глаза выпучились, а волосы – странно, но почему-то казалось, что они стоят дыбом, ну в точности иголки у озлившегося хамелеона, как однажды сказал Дживс про Барми Фозерингея-Фиппса, когда тот поставил огромную сумму на лошадь, которая, как его уверили, должна победить, а она пришла шестой на весенних скачках в Ньюмаркете.

Помню, во время непродолжительного конфликта с Дживсом я нанял на его место человека в агентстве по найму прислуги, и через несколько дней он надрался как сапожник, поджег дом и пытался изрезать меня на куски мясницким ножом. Ему, видите ли, хотелось посмотреть, какого цвета у меня внутренности, ни больше ни меньше. До сих пор я считал этот эпизод самым страшным из всего, что мне довелось пережить. Теперь я понял, что он передвинулся на второе место.

Слуга, который мне вспомнился, был дикий, необразованный парень, а Спод получил хорошее воспитание и образование, но, несомненно, в одном отношении у них наблюдалось родство душ. Во всем остальном это были земля и небо, и тем не менее обоим страстно хотелось узнать, какого цвета у меня внутренности. Разница лишь в том, что слуга хотел удовлетворить свое любопытство с помощью мясницкого ножа, а Спод готов был выполнить операцию голыми руками.

– Мадам, я вынужден просить вас оставить нас наедине, – сказал он.

– Но я же только пришла, – возразила тетя Далия.

– Сейчас я вышибу дух из этого негодяя.

С моей тетушкой нельзя разговаривать в таком тоне. В ней чрезвычайно сильны родственные чувства, а своего племянника Бертрама, как я вам уже говорил, она просто обожает. Она грозно нахмурилась.

– Вы и пальцем не тронете моего племянника.

– Я переломаю ему все кости до единой…

– И не мечтайте. Какая неслыханная наглость!.. Эй вы, стойте! У-лю-лю!

Последние слова она уже выкрикнула, и выкрикнула потому, что Спод в этот миг вдруг сделал шаг в мою сторону.

Глаза его горели, усишки злобно топорщились, он скрипел зубами и кровожадно сжимал и разжимал пальцы, и можно было бы предположить, что я сделаю прыжок в сторону, как балетный танцор. Чуть раньше так бы и случилось, но сейчас я и с места не двинулся, стоял спокойно и неколебимо, как скала. Не помню, сложил я руки на груди или нет, но на губах у меня играла легкая ехидная усмешка, в этом я клянусь.

Вырвавшийся из уст тетки боевой охотничий клич помог сделать то, над чем я впустую бился четверть часа: провал в памяти наконец-то исчез! Я ясно услышал голос Дживса, произнесший магическое заклинание. Такое часто случается – казалось бы, все, никогда тебе не вспомнить, и вдруг слово выскакивает из тайника, где пряталось: привет, вот оно я!

– Минутку, Спод, – безмятежно сказал я. – Всего одну минутку. Пока вы еще хоть что-то соображаете, может быть, вам будет интересно узнать, что мне известно все о Юлейлии.

Фантастика! Я почувствовал себя героем-летчиком, который нажимает кнопку – и бомбы начинают рваться. Если б не моя слепая вера в Дживса и если бы я не ожидал, что мои слова произведут на Спода сильное впечатление, я был бы потрясен, до какой степени они его ошарашили. Было ясно, что я попал точно в яблочко, он вмиг скис как молоко. Отпрянул от меня, будто наступил на горящий уголь, лицо исказилось от ужаса, сквозь злобу проступил страх. Все это удивительно напоминало случай, который произошел со мной в Оксфорде в нежной моей юности. Была «неделя восьмерок», и я прогуливался по набережной с барышней, – не помню ее имени, – как вдруг сзади раздался лай и к нам подбежал здоровенный пес, он ошалело прыгал и скакал вокруг нас, явно желая свалить с ног. Я уже вверил свою душу Господу, подумав мельком, что вместе со мной будут изорваны в клочья любимые фланелевые брюки, стоившие больше тридцати фунтов, и тут барышня, увидев, что пес совсем зашелся, с необыкновенным присутствием духа быстро раскрыла свой цветной японский зонтик прямо перед мордой животного. Пес сделал три сальто-мортале в сторону и вернулся к своим собачьим делишкам.

Родерик Спод не сделал трех сальто-мортале в сторону, но в остальном повел себя в точности как тот дурной кабысдох. Сначала он долго стоял с разинутым ртом. Потом сказал: «А?» Потом его губы искривились, пытаясь изобразить умиротворяющую – по его представлениям – улыбку. Потом сделал несколько глотательных движений, будто подавился рыбьей костью. Наконец, заговорил, и, честное слово, мне показалось, что я слышу воркованье голубки, и, кстати, чрезвычайно кроткой голубки.

– Стало быть, вы знаете? – спросил он.

– Знаю, – подтвердил я. Спроси он меня, что именно я знаю о Юлейлии, он загнал бы меня в угол, но он не спросил.

– Э-э… и как же вы узнали?

– У меня свои источники.

– Вот как?

– Вот так-то, – отозвался я, и снова наступило молчание.

Я никогда бы не поверил, что такое хамло способно так раболепно пресмыкаться, но он готов был пасть передо мной на брюхо. Глаза глядели на меня с мольбой.

– Вустер, надеюсь, вы никому не расскажете? Вустер, пожалуйста, сохраните эту тайну, прошу вас.

– Я сохраню ее…

– О, Вустер, благодарю вас!

– …если вы никогда больше не позволите себе столь отвратительных проявлений… э-э… как это называется?

Он робко сделал еще один крошечный шажок в мою сторону.

– Разумеется, разумеется. Боюсь, я проявил неоправданную поспешность. – Он протянул руки и попытался разгладить мой рукав. – Кажется, я смял ваш пиджак. Простите меня, Вустер. Я забылся. Такое никогда больше не повторится.

– Надеюсь. Это же надо – хватает людей за пиджаки и грозится переломать им все кости. В жизни не слышал подобной наглости.

– Вы правы, вы правы. Я ошибался.

– Ошибались – не то слово. В будущем я этого не потерплю, Спод, зарубите себе на носу.

– Да, да, я все понял.

– Все время, что я нахожусь в этом доме, ваше поведение возмущает меня. Как вы смотрели на меня за обедом? Может быть, вам кажется, что люди ничего не замечают, но люди замечают все.

– О, конечно, конечно.

– Назвали меня жалкой козявкой.

– Простите, Вустер, я так сожалею, что назвал вас жалкой козявкой. Я просто не подумал.

– Думайте, Спод. Прежде чем что-то сказать, всегда сначала подумайте. А теперь можете идти, это все.

– Спокойной ночи, Вустер.

– Спокойной ночи, Спод.

Склонив голову, он быстро просеменил в коридор, а я повернулся к тете Далии, которая издавала звуки, похожие на фырканье мотоцикла. Вид у нее был такой, будто она увидела привидение. Думаю, сцена, которую она наблюдала, должна была произвести на непосвященного зрителя ошеломляющее впечатление.

– Ну, скажу я тебе…

Она умолкла, и хорошо сделала, ведь эта дама в минуты сильного душевного волнения способна забыть, что она не на охоте, и ввернуть слишком крепкое словечко, которое может смутить общество, состоящее не из одних мужчин.

– Берти! Что произошло?

Я небрежно махнул рукой:

– Ничего особенного, просто поставил нахала на место. Пусть знает, кто он, а кто – я. Таким, как Спод, надо время от времени вправлять мозги.

– Кто такая эта Юлейлия?

– Понятия не имею. За разъяснениями по этому поводу надо обращаться к Дживсу. Но все равно он ничего не скажет, потому что правила клубного устава суровы и членам позволено только назвать имя. Дживс пришел ко мне не так давно, – продолжал я, ибо каждому всегда надо воздавать по заслугам, таково мое убеждение, – и посоветовал сказать Споду, что мне известно все о Юлейлии, и от него останется мокрое место. И как вы видели собственными глазами, от него именно осталось мокрое место. Что касается вышеупомянутой особы, я в полном тумане. Можно лишь предположить, что это кто-то из его прошлого – подозреваю, достаточно позорного.

Я вздохнул, потому что слегка разволновался.

– Мне кажется, тетя Далия, историю легко восстановить. Доверчивая девушка слишком поздно узнала, что мужчины способны на предательство… маленький сверток… последний скорбный путь к реке… всплеск воды… захлебывающийся крик… Вот что я себе представил, а вы? Какой мужчина не побледнеет под загаром при мысли, что миру станет известна подобная тайна.

Тетя Далия с облегчением вздохнула. Лицо оживилось, душа воскресла.

– Шантаж! Старое доброе испытанное средство! Ничто с ним не сравнится. Я всегда так считала и буду считать. В любом самом трудном случае шантаж творит чудеса. Берти, ты понимаешь, что это значит?

– А что это может значить, дражайшая моя старушенция?

– Теперь Спод у тебя в руках, и единственное препятствие, мешавшее тебе украсть корову, устранено. Ты можешь просто пойти туда сегодня же и, никого не опасаясь, взять ее.

Я с сожалением покачал головой. Так я и знал, что ее мысли устремятся по этому руслу. Придется выбить из ее рук чашу с напитком радости, которую она поднесла к губам, – легко ли поступить так с тетушкой, которая качала тебя на руках младенцем.

– Нет, – сказал я. – Тут вы ошибаетесь. Простите меня, но вы рассуждаете как тупица. Может быть, Спод и перестал быть препятствием на нашем пути, но блокнот по-прежнему у Стиффи, здесь-то ничего не изменилось. И пока он не окажется в моих руках, я шага не сделаю по направлению к корове.

– Но почему? Ах да, ты еще, наверно, не знаешь. Мадлен Бассет разорвала помолвку с Виски-Боттлом. Она только что рассказала мне об этом под величайшим секретом. Так что вот. Раньше загвоздка была в том, что Стефани могла расстроить помолвку, показав старикашке Бассету блокнот. Но теперь помолвка уже расстроена…

Я снова покачал головой.

– Дорогая моя кровная родственница, в ваших рассуждениях ошибка на ошибке. Вы все время попадаете пальцем в небо. Пока блокнот у Стиффи, его нельзя показать Мадлен Бассет. А Гасси непременно должен показать его Мадлен Бассет, чтобы убедить ее, как сильно она ошибается относительно причин поведения Гасси со Стиффи, которую он хватал за ноги. Только убедив ее, что им руководили совсем не те мотивы, в которых она его обвиняет, он сможет оправдать себя в ее глазах и добиться примирения. А если он сможет оправдать себя в ее глазах и добиться примирения, тогда, и только тогда, я избегну кошмарной участи быть вынужденным самому жениться на этой беспросветной дурехе Бассет. Нет, нет и нет. Я ничего не буду делать, пока не раздобуду блокнот.

Мой беспощадный анализ положения принес желанные плоды. Судя по теткиному виду, она была не сломлена. Она молча сидела, кусая губы и хмурясь, – именно так ведет себя человек, испивший горькую чашу разочарования.

– Ну и как ты собираешься раздобыть блокнот?

– Хочу обыскать ее комнату.

– Какой смысл?

– Дражайшая престарелая родственница, изыскания Гасси показали, что с собой она его не носит. Рассуждая логически, мы пришли к заключению, что он в ее комнате.

– Да, в ее комнате, но где ты его будешь искать, бедный мой, несчастный дурачок? Она могла положить его куда угодно. Но куда бы ни положила, ты можешь быть совершенно уверен, что она его искусно замаскировала… Боюсь, ты об этом не подумал.

Честно говоря, и вправду не подумал, мой громкий возглас удивления наверняка это подтвердил, потому что она фыркнула, как бизон на водопое.

– Ты, конечно, вообразил, что он будет лежать у нее на туалетном столике. Ну что ж, обыщи ее комнату, если хочешь. Вреда особого не принесет. Ты будешь при деле и не пойдешь по кабакам. А я удалюсь к себе и постараюсь придумать что-нибудь толковое. Давно пора одному из нас хорошенько поработать мозгами.

Проходя мимо камина, она взяла с полки фарфорового коня, ахнула об пол и растоптала осколки, потом проследовала в коридор. А я сел и принялся раскидывать мозгами. Я был обескуражен, ведь мне казалось, я все так хорошо спланировал, и вот пожалуйста – сел в лужу.

Чем дольше я размышлял, тем яснее мне становилось, что тетка права. Оглядывая собственную комнату, я без труда находил десятки мест, куда бы я сам легко спрятал небольшой предмет вроде блокнота в кожаном переплете, в котором содержится масса нелестных описаний хрыча Бассета, например, как он пьет бульон, и никто бы этот предмет никогда не обнаружил. Полагаю, то же самое можно сделать и в логове этой хищницы Стиффи. Поэтому, появившись там, я должен вести поиски так, чтобы мне позавидовала ищейка с самым острым нюхом, – что уж говорить о разине, который с детства ни разу не выиграл в «спрячь туфлю».

Пожалуй, надо дать отдых мозгам, а потом снова на штурм, вот я и взялся опять за детективный роман. Ей-богу, не прочел я и страницы, как издал радостный возглас. Я наткнулся на очень важную мысль.

– Дживс, я наткнулся на очень важную мысль, – сообщил я своему верному слуге, который как раз в эту минуту вошел.

– Сэр?

Я понял, что слишком резко обрушился на него, нужны сноски и комментарии.

– В этом детективе, который я сейчас читаю, – пояснил я. – Но подождите. Я сейчас вам покажу, но сначала позвольте выразить величайшее восхищение по поводу ваших удивительно точных сведений re [18]18
  Касательно, относительно ( лат.).


[Закрыть]Спод. Огромное спасибо, Дживс. Вы сказали, что, услышав имя «Юлейлия», он провалится сквозь землю, и он провалился. Отныне Спод qua… qua – правильно?

– Да, сэр. Совершенно правильно.

– Я был уверен. Так вот, Спод qua препятствие – прошлогодний снег. У змеи вырвали жало, она никому не страшна.

– Как приятно это слышать, сэр.

– Да уж. Но все еще существует опасность со стороны этой ехидны – Стиффи Бинг: блокнот по-прежнему у нее. Надо обнаружить, где он спрятан, Дживс, и выкрасть, до тех пор у нас связаны руки. Тетя Далия только что ушла к себе в довольно мрачном настроении, она уверена, что окаянный блокнот в спальне этой мерзкой девчонки, но нам его не найти. Говорит, она могла положить его куда угодно и искусно замаскировать.

– В этом главная трудность, сэр.

– Именно. Но тут может оказаться очень кстати высказанная в книге мысль. Она дает направление, указывает верный путь. Я вам сейчас прочту. Детектив беседует со своим приятелем, «они» – пока еще неведомые мошенники, которые перерыли комнату некоей дамы в надежде найти пропавшие драгоценности. Итак, Дживс, слушайте внимательно. «Они обшарили все, дорогой Послтуэйт, пропустили только единственное место, где могли что-то найти. Дилетанты, Послтуэйт, жалкие дилетанты. Им и в голову не пришло заглянуть на шкаф – первое, что делают мало-мальски опытные воры, потому что знают…» – не пропустите, Дживс, это особенно важно, – «потому что знают: любая женщина, если ей надо что-то спрятать, положит вещь именно туда».

Я с нетерпением ждал, что он скажет.

– Дживс, вы понимаете глубочайшую важность этого открытия?

– Если я правильно истолковал смысл сказанного, сэр, вы предполагаете, что блокнот мистера Финк-Ноттла спрятан в комнате мисс Бинг на шкафу.

– Не предполагаю, Дживс, а уверен. Ну подумайте, где еще его можно спрятать? Этот следователь не дурак. Если он что-то говорит, именно так все и оказывается. Я ему совершенно доверяю и готов идти в указанном им направлении, не ведая сомнений.

– Простите, сэр, но вы, конечно, не собираетесь…

– Собираюсь, и немедленно. Стиффи ушла в рабочий клуб и вернется бог весть когда. Неужели полный зал деревенских прихожанок, которым показывают цветные слайды с достопримечательностями Святой земли, да еще под аккомпанемент игры на фортепьяно, способен разойтись раньше чем через два часа? Даже подумать дико. Так что сейчас самое время действовать – путь свободен. Препояшьте чресла, Дживс, и следуйте за мной.

– Но, право же, сэр…

– И никаких «но, право же, сэр». Я уже высказывал вам недовольство по поводу вашей привычки произносить елейным голосом «но, право же, сэр» всякий раз, как я составлю стратегический план действий. Мне нужны от вас не сомнения, а поддержка боевого духа. Подумайте о традициях вассальной верности, Дживс. Вы знаете, где комната Стиффи?

– Да, сэр.

– Тогда вперед!

Хоть в моих последних репликах звучала бесшабашная отвага, не могу сказать, что она переполняла меня, когда мы двигались к цели. Если честно, чем ближе мы подходили, тем менее уверенно я себя чувствовал. Именно в таком состоянии я позволил Роберте Уикем уговорить себя проткнуть эту злосчастную грелку. Ненавижу тайные вылазки. Бертрам Вустер предпочитает ходить по земле с гордо поднятой головой, ни от кого не прячась, ему невыносимо красться по дому на цыпочках, да еще завязываясь в морские узлы.

Я предчувствовал, что меня может охватить подобное настроение, и потому непременно хотел, чтобы Дживс сопровождал меня и оказывал моральную поддержку, а теперь обнаружил, что он не слишком-то старается. Я надеялся, что он проявит искреннюю готовность помочь мне и бескорыстно сотрудничать, но ничего подобного. Всем своим видом он с самого начала выражал отчужденность и неодобрение. Казалось, происходящее его совершенно не касается, и меня это возмущало до глубины души.

Он не одобряет меня, я возмущен – естественно, мы проделали весь путь молча и так же молча вошли в комнату и зажгли свет.

Бегло оглядев помещение, я подумал, что у этого юного ничтожества, лишенного нравственных устоев, слишком роскошная спальня. Тотли-Тауэрс – один из тех загородных домов, которые были построены во времена, когда люди, проектируя маленькое уютное гнездышко, считали, что спальню только в том случае позволено назвать спальней, если в ней можно устроить небольшой бал, где будет танцевать не меньше пятидесяти пар, так что в этом храме свободно могли разместиться с десяток Стиффи. В свете неяркой электрической лампочки под потолком это безобразие, казалось, тянется на много миль во все стороны, и я похолодел при мысли, что, не укажи детектив точного места, где спрятан блокнот Гасси, искать бы мне его в этих просторах не одно столетие.

Я был полон радужных надежд, но мои размышления вдруг прервал странный звук, что-то вроде рыканья и бульканья, напоминало радиопомехи и одновременно далекие раскаты грома. Не буду морочить вам голову, скажу сразу: звуки исходили из пасти любимца Стиффи Бартоломью.

Пес стоял на кровати, точа когти передних лап о покрывало, глаза ясно выражали его намерения в отношении нас, и мы поступили так, будто у нас на двоих один ум и в этом уме одна-единственная мысль. Я как орел вознесся на комод, а Дживс в тот же самый миг ласточкой вспорхнул на шкаф. Животное спрыгнуло с кровати, вышло на середину комнаты и уселось; оно почему-то дышало со свистом и глядело на нас сквозь космы, точно шотландский старейшина, обличающий с церковной кафедры грешников.

В этой живой картине мы застыли надолго.

Глава VIII

Дживс первым прервал довольно напряженное молчание.

– Насколько можно судить, сэр, блокнота здесь нет.

– М-м?

– Я осмотрел весь верх шкафа, сэр, но блокнота не нашел.

Возможно, я ответил более резко, чем следовало. Едва спасшись от этих слюнявых челюстей, я, конечно, еще не успел прийти в себя.

– К черту блокнот, Дживс! Как быть с собакой?

– Да, сэр.

– Что значит – «да, сэр»?

– Я пытался дать вам понять, сэр, что совершенно с вами согласен: вы вовремя подняли эту тему. Несомненно, неожиданное появление животного представляет серьезную проблему. Если оно останется сидеть там, где сидит, нам будет нелегко продолжать поиски блокнота мистера Финк-Ноттла. Очевидно, что наша свобода действий окажется весьма ограниченной.

– И что нам теперь делать?

– Затрудняюсь сказать, сэр.

– Вам ничего не приходит в голову?

– Нет, сэр.

На это я мог ответить ему ядовито и колко – не знаю, что именно я бы сказал, но уж сказал бы, – однако удержался. Я понимал, что даже самому одаренному человеку трудно всегда, в любых обстоятельствах выдавать правильное решение. Несомненно, его блестящий, вдохновенный ход, который дал мне возможность одержать окончательную победу над силами зла в лице Р. Спода, отнял у него много душевных сил, сейчас его мозг нуждается в отдыхе. Оставалось только ждать и надеяться, что скоро он снова включится в работу и сможет достичь еще больших высот.

Чем скорее это произойдет, тем лучше, решил я, мысленно рассматривая создавшееся положение, потому что мне было ясно: этот косматый сукин сын не тронется с места, надо начать массированную атаку, разработать дерзкий план и искусно его выполнить. Мне кажется, я никогда еще не видел собаку, которая бы всем своим видом выражала, что она приросла к месту и не сдвинется с него, пока не придет хозяйка. А я еще не продумал во всех деталях, что именно я скажу Стиффи, когда она вернется и увидит меня на своем комоде, я сижу там как курица на насесте.

Наблюдая за животным, которое торчало как шишка на ровном месте, я начал злиться. Вспомнил Фредди Уиджена, которого во время визита к друзьям в их загородный дом немецкая овчарка загнала на гардероб, и он потом рассказывал мне, что ужасно страдал от унижения, это было самое скверное во всей истории, такой удар для гордого духа, надеюсь, вы понимаете, – и он, чей род ведет начало от сотворения времен, как вполне справедливо можно выразиться, по прихоти гнусной шавки вынужден гнездиться на платяном шкафу.

В точности как я. Конечно, хвастаться своими предками дурной тон, но, черт возьми, Вустеры и в самом деле пришли в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем и, между прочим, были с ним большие друзья; но что толку от дружбы с Вильгельмом Завоевателем, если отпрыску древнего рода суждено погибнуть от зубов паршивого скотч-терьера.

От этих мыслей я совсем раскис и стал глядеть на пса с ненавистью.

– По-моему, это чудовищно, Дживс, – сказал я, выразив вслух свои мысли. – Как можно держать такого пса в спальне? От него одна грязь.

– Да, сэр.

– Скотч-терьеры пахнут, даже самые породистые. Вы, конечно, помните, какой ужасный запах шел от Макинтоша моей тети Агаты, когда она гостила у меня. Я часто вам жаловался.

– Да, сэр.

– А этот просто смердит. Его давно следует переселить в конюшню. Что за порядки в Тотли-Тауэрсе? У Стиффи в спальне живет скотч-терьер, Гасси держит стаи тритонов, – не дом, а настоящий зверинец.

– Да, сэр.

– Взгляните на все с другой точки зрения, – продолжал я, разгорячась. – Я говорю об опасности, которую представляет собой пес такого нрава, когда вы держите его в спальне: ведь он может броситься на кого угодно и растерзать. Нам с вами удалось спастись, когда мы оказались в опасности, а если бы вместо нас вошла пугливая горничная?

– Да, сэр.

– Я так ясно вижу, как она идет сюда, чтобы постелить постель. Это хрупкая девушка с большими голубыми глазами и робким взглядом. Она открывает дверь, переступает порог и направляется к кровати. А на нее прыгает этот людоед. О том, что произойдет, даже думать не хочется.

– Нет, сэр.

Я нахмурился.

– Вместо того чтобы сидеть на шкафу и повторять «Да, сэр», «Нет, сэр», вы бы, Дживс, лучше бы что-нибудь сделали.

– А что я могу сделать, сэр?

– Начать действовать, Дживс. Смелое, решительное действие – вот что нам сейчас нужно. Может быть, вы помните, как мы однажды гостили у тети Агаты в Вуллем-Черси в графстве Гертфордшир? Там еще был достопочтенный А. Б. Филмер, член кабинета министров, а от меня все не отставал разъярившийся лебедь, и я влез на крышу домика, который стоял на островке посреди озера.

– Я очень хорошо помню этот эпизод, сэр.

– И я тоже. Картина так ярко запечатлелась на сетчатке моего воображения – это действительно сетчатка, да?

– Да, сэр.

– Так вот, вы бесстрашно встаете перед лебедем – а ну кыш отсюда, глупая птица, – и набрасываете ему на голову свой плащ, лебедь в полной растерянности, я свободен, а он вынужден продумывать весь план военных действий заново. Великолепная сцена укрощения. В жизни не видел ничего удачнее.

– Благодарю вас, сэр. Я рад, что оказался полезен.

– Еще как, Дживс, не знаю, что бы я без вас делал. И вот сейчас мне пришло в голову, что можно повторить тот маневр, пес будет совершенно сбит с толку.

– Несомненно, сэр. Но у меня нет плаща.

– Тогда я советую вам обдумать, как заменить его простыней. А если вы сомневаетесь, что простыня сослужит службу не хуже плаща, могу рассказать, что как раз перед тем, как вы вошли в комнату, я испытал ее на Споде с отличным результатом. Он никак не мог из-под нее выпутаться.

– В самом деле, сэр?

– Можете не сомневаться, Дживс. Лучшего оружия, чем простыня, и желать не приходится. На кровати есть простыни.

– Да, сэр. На кровати.

Молчание… Я не люблю обижать людей, но если это не nolle prosequi, значит, мне не понятен смысл этой процедуры. Замкнутое хмурое лицо Дживса подтверждало, что я не ошибся, и я решил сыграть на его гордости, как Гасси во время наших pourparlers [19]19
  Переговоры ( фр.).


[Закрыть]относительно Спода пытался сыграть на моей.

– Дживс, вы боитесь крошечную плюгавую собачонку?

Он почтительно поправил меня, выразив мнение, что животное, о котором идет речь, вовсе не крошечная плюгавая собачонка, а собака средней величины с прекрасно развитой мускулатурой. Он особенно советовал мне обратить внимание на челюсти и зубы Бартоломью.

Я принялся уговаривать его:

– Вот увидите, Дживс, если вы неожиданно прыгнете, его зубы не вонзятся в тело. Вы можете подскочить к кровати, сорвать простыню и замотать в нее пса, он не сообразит, что случилось, а мы окажемся на свободе.

– Да, сэр.

– Ну так что, будете прыгать?

– Нет, сэр.

Наступило довольно тягостное молчание. Пес Бартоломью все так же не мигая смотрел на меня, и опять я заметил на его морде высокомерно-добродетельное ханжеское выражение, которое мне еще больше не понравилось. Кому приятно сидеть на комоде, куда вас загнал скотч-терьер, но мне казалось, что в таком случае животное должно хотя бы проявить понимание и не сыпать соль на раны, не спрашивать взглядом: «Ну что, спасли тебя?»

Я решил прогнать с его морды это выражение. В шандале, стоявшем возле меня, был огарок свечи, я вынул его и бросил в мерзкую тварь. Бартоломью с жадностью сожрал свечу, через минуту его вырвало, и он, дав мне короткую передышку, как ни в чем не бывало снова уставился на меня. Тут дверь открылась, и в комнату вошла Стиффи. А я-то ждал ее часа через два, не раньше.

Мне сразу бросилось в глаза, что ее обычной жизнерадостности как не бывало. Ведь Стиффи минуты не посидит на месте, вечно куда-то несется – молодые силы играют, так, кажется, говорят, но сейчас она двигалась медленно, нога за ногу, как бурлаки на Волге. Она равнодушно посмотрела на нас, бросила: «Привет, Берти. Привет, Дживс» – и, казалось, забыла о нас. Приблизилась к туалетному столику, сняла шляпку и, опустившись на стул, мрачно посмотрела на себя в зеркало. Видно, ее душа была как проколотая шина, из которой вышел воздух, и я понял, что, если не заговорю, она тоже не заговорит, а молчать сейчас и вовсе неловко. Поэтому я сказал:

– Привет, Стиффи.

– Привет.

– Приятный вечер. Вашего пса только что вырвало на ковер.

Это, конечно, была прелюдия к главной теме, которую я и начал развивать.

– Вы, наверно, удивились, Стиффи, застав нас здесь?

– Нет, ничуть. Вы искали блокнот?

– Ну конечно. Именно блокнот. Хотя, если честно, мы не успели приступить к поискам. Ваш песик был против. – Я все это с юмором представил, обратите внимание. В таких случаях только юмор и спасает. – Он неправильно истолковал наш визит.

– В самом деле?

– Да. Я очень затрудню вас, если попрошу пристегнуть к его ошейнику надежный ремень и отвести угрозу, нависшую над демократией во всем мире?

– Да, очень затрудните.

– Неужели вы не хотите спасти жизнь двум вашим ближним?

– Не хочу. Я не хочу спасать жизнь мужчинам. Ненавижу мужчин, всех до одного. Надеюсь, Бартоломью искусает вас до костей.

Призывами к человечности ее не проймешь, это ясно. Попробуем другой подход.

– Я не ждал вас так скоро, – сказал я. – Думал, вы пошли в рабочий клуб бренчать на фортепьяно, пока Растяпа Линкер показывает цветные картинки и читает лекцию о Святой земле.

– Я и пошла.

– Но вернулись что-то слишком уж рано.

– Да. Лекцию отменили. Гарольд разбил слайды.

– Не может быть. – Ну конечно, разве мог он их не переколотить, у него ведь руки не тем концом вставлены. – Как же это случилось?

Она вяло погладила по голове пса Бартоломью, который подошел к ней, чтобы с ним поиграли.

– Уронил их.

– Почему?

– Он был в шоке, потому что я разорвала нашу помолвку.

– Что???

– Что слышали. – Глаза ее заблестели, казалось, она заново переживает эту тяжелую сцену, в голосе зазвучал металл – ну прямо голос тети Агаты, когда она разговаривает со мной. Куда девалась вялая манера, в первый раз я увидел, как эта юная особа полыхает от ярости. – Пришла я к Гарольду в коттедж, мы поговорили о разных разностях, потом я спрашиваю: «Милый, когда ты стащишь каску у Юстаса Оутса?» Вы не поверите, но он посмотрел на меня таким ужасно робким, испуганным взглядом и сказал, что долго боролся со своей совестью, надеясь получить ее согласие, но совесть не сдалась, она и слышать не хочет о краже каски у Юстаса Оутса, поэтому все отменяется. «Ах так? – сказала я и выпрямилась во весь рост. – Значит, отменяется? Ну, тогда и помолвка наша тоже отменяется». Он и уронил все слайды Святой земли, которые держал в обеих руках, а я ушла.

– Ушли? Неужели?

– Да, ушла. И считаю, что правильно сделала. Если он будет говорить мне «нет» каждый раз, как я попрошу его о каком-нибудь пустяке, лучше уж узнать об этом заранее. Все сложилось как нельзя лучше, я просто счастлива.