Текст книги "Дживс, вы – гений! Ваша взяла, Дживс! Фамильная честь Вустеров"

Автор книги: Пелам Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава XVI
Ночные страсти во вдовьем флигеле

Я как стоял, так и окаменел с протянутой рукой. Двинуться с места я не мог. Помню, однажды в Нью-Йорке, когда я прогуливался по Вашингтон-сквер, дыша свежим воздухом, мне в жилет вонзился грустноглазый мальчишка-итальянец, какие тучами носятся там взад-вперед на роликовых коньках. Он завершил свой путь на третьей пуговице сверху, и я почувствовал примерно то же, что и сейчас. Словно на меня вдруг мешок с песком свалился, я задохнулся от боли, в глазах потемнело, еще немного – и дух из меня вон.

– Как не осталось?!

– Увы, сэр.

– Так масла нет?

– Нет, сэр.

– Дживс, это катастрофа.

– Положение действительно в высшей степени неприятное, сэр.

Если у Дживса и есть недостаток, то он заключается в том, что в подобных случаях он склонен вести себя гораздо более спокойно и сдержанно, чем хотелось бы пожелать. Я обычно не выражаю неудовольствия, потому что он решительно берет все в свои руки и очень скоро предлагает совету директоров одно из своих зрелых решений. Однако иногда ужасно хочется, чтобы он немножко потрепыхался, посуетился, поахал. Вот и сейчас очень этого не хватало. Например, это его определение «неприятное» отстояло от объективной оценки фактов на расстояние в десять световых лет.

– Что же мне теперь делать?

– Боюсь, сэр, снятие ваксы с вашего лица придется на некоторое время отложить. У меня появится возможность доставить вам масло только завтра.

– А сегодня?

– Боюсь, сэр, сегодня вам придется остаться in status quo[5]5
  В нынешнем положении (лат.).


[Закрыть].

– Что-что?

– Это латынь, сэр.

– Вы хотите сказать, до завтра ничего нельзя сделать?

– Боюсь, сэр, ничего. Это обидно.

– Вы даже рискнете употребить столь сильное выражение?

– Рискну, сэр. В высшей степени обидно.

Я дышал не без некоторой стесненности.

– Ну что ж, Дживс, обидно так обидно.

Я погрузился в размышления.

– А что же мне делать до тех пор?

– Поскольку вечер у вас выдался довольно утомительный, сэр, я думаю, вам стоило бы хорошенько выспаться.

– На траве?

– Я позволю себе дать совет, сэр: мне кажется, во вдовьем флигеле вам будет удобнее. До него рукой подать, к тому же он сейчас пустует.

– Не может быть. Там всегда кто-то живет.

– Когда ее светлость и юный мистер Сибери переезжают жить в Чаффнел-Холл, один из садовников выполняет обязанности сторожа, но вечера он обычно проводит в деревне, в «Гербе Чаффнелов». Вы с легкостью проникнете в дом и расположитесь в одной из комнат наверху, он и знать ничего не будет. А завтра утром я принесу вам туда все необходимое.

Если честно, я совершенно не так представляю себе сибаритски проведенную ночь.

– Ничего поинтереснее предложить не можете?

– Нет, сэр.

– Не хотите уступить мне на ночь свою кровать?

– Нет, сэр.

– Делать нечего, пойду.

– Да, сэр.

– Покойной ночи, Дживс, – угрюмо сказал я.

– Покойной ночи, сэр.

До вдовьего флигеля я дошел очень скоро, путь показался мне еще короче, чем был на самом деле, потому что всю дорогу я мысленно посылал проклятья на головы всех, чьими совокупными усилиями я оказался в положении, которое Дживс назвал неприятным, причем главным злодеем был, конечно, Сибери.

Чем больше я думал об этом недоросле, тем сильнее ожесточался. И вследствие этих раздумий в моей душе появилось – или, если хотите, зародилось – некое чувство по отношению к сэру Родерику Глоссопу, которое можно было определить как подобие приближения к дружескому участию.

Такое иногда случается. Годами считаешь человека злодеем и угрозой благу общества и вдруг в один прекрасный день узнаешь, что он совершил порядочный поступок, ну и, конечно, начинаешь прозревать, что есть в нем и что-то доброе. Так случилось и с Глоссопом. С тех пор как наши пути пересеклись, ох и натерпелся же я от него. В человеческом зверинце, который Судьбе было угодно собрать вокруг Бертрама Вустера, он всегда занимал одно из первых мест среди наиболее кровожадных хищников – многие беспристрастные судьи даже склонны считать, что в соперничестве с этой чумой двадцатого века, моей теткой Агатой, пальма первенства принадлежит ему. Но сейчас, обдумывая его давешний поступок, я, чего греха таить, почувствовал, что мое отношение к нему явно смягчается.

Человек, способный выпороть недоросля Сибери, не может состоять из одних пороков. Среди окалины и шлаков наверняка есть блестка благородного металла. Я до того расчувствовался, что даже решил: если когда-нибудь выпутаюсь из этой передряги и снова смогу делать что хочу, надо будет найти его и постараться с ним подружиться. Даже представил себе приятный совместный завтрак, мы сидим за столиком друг против друга, пьем выдержанное сухое вино и болтаем, как старые приятели, и тут вдруг оказалось, что я уже на ближних подступах к вдовьему флигелю.

Богадельня, она же вдовохранилище опочивших лордов Чаффнелов, представляет собой средних размеров дом, окруженный, если говорить языком рекламных объявлений, великолепным просторным парком. Вы входите в парк через калитку в живой изгороди и шагаете дальше к крыльцу по усыпанной гравием дорожке, – это, конечно, если вы решили войти через парадный вход, а не влезть в кухонное окно – тогда надо красться по травяному бордюру и неслышно перебегать от дерева к дереву.

Именно так я и поступил, хотя при поверхностном осмотре никакой необходимости в этом не было. Дом выглядел необитаемым. Но ведь я осмотрел только фасад, и если приглядывающий за флигелем садовник, вопреки своему обыкновению, не сидит сейчас в деревенском трактире со стаканчиком виски, а все еще находится дома, он, конечно, должен быть в кухне. Туда-то я и направился, стараясь не ступать, а ползти по-змеиному.

Не скажу, чтобы я был в восторге от того, что мне предстояло. Дживс давеча так бодро – я бы даже сказал, лихо – обещал, что я с легкостью проникну в дом и расположусь там на ночь, дескать, что может быть проще, а я на собственном горьком опыте убедился, что роль взломщика не для меня, затея непременно сорвется. В жизни не забуду ту историю, когда Бинго Литтл подбил меня влезть в его дом и стащить валик фонографа с тошнотворно слащавой статьей, которую написала о нем известная дамская писательница и его благоверная, Рози М., в девичестве Рози М. Бэнкс, для журнала моей тети Далии «Будуар элегантной дамы». Возможно, вы помните, что в этом эпизоде приняли участие китайские мопсы, горничные и полицейские, я натерпелся страху, и сейчас никак не хотел, чтобы повторилось что-то хоть отдаленно подобное.

И потому я с большой осторожностью обогнул дом, а увидев, что кухонная дверь приоткрыта – это первое, что бросилось мне в глаза, – я не рванул к ней с той прытью, какую проявил бы год или полтора назад, когда жизнь еще не превратила меня в мрачного, подозрительного мизантропа, о нет: я замер на месте и стал опасливо вглядываться. Может быть, зря я так насторожился. А может быть, и совсем не зря. Поживем – увидим.

И как же я похвалил себя за осмотрительность, когда через минуту вдруг услышал, что в доме кто-то насвистывает, и понял, что этот свист означает. Он означал, что садовник, вместо того чтобы отправиться в «Герб Чаффнеллов» пропустить стаканчик, решил остаться дома и провести вечерок в тихом обществе любимых книг. Верь после этого агентурным сведениям Дживса.

Я уполз в тень, как леопард, кипя обидой. Дживс не имеет права утверждать, что люди в такое-то время уходят в деревню посидеть в кабачке, когда они на самом деле и не думают никуда уходить.

Вдруг произошло нечто совершенно неожиданное, события предстали совсем в ином свете, и я понял, как был несправедлив к честному малому. Свист прекратился, кто-то громко икнул, потом в доме запели «Веди нас, благодатный свет».

Во вдовьем флигеле жил не только садовник, там скрывался краса и гордость Москвы, этот гнусный подонок Бринкли.

Так, надо все хорошенько обдумать, спокойно и не спеша.

Когда сталкиваешься с такими личностями, как Бринкли, простая логика школьных учебников неприменима. От них никогда не знаешь, чего ждать. Например, нынче вечером он кровожадно носился по коттеджу с мясницким ножом, а потом, не прошло и часу, безропотно позволил Чаффи гнать себя пинками от крыльца замка до ворот. Так что все зависит от того, какой стих на него нашел. И если я сейчас смело войду во вдовий флигель, с каким проявлением этой многогранной натуры мне предстоит столкнуться? Этот вопрос я просто вынужден был себе задать. Встретит ли меня почтительный миролюбец, которого можно схватить за шиворот и вышвырнуть вон? Или же мне придется весь остаток ночи бегать вверх-вниз по лестницам, лишь на одну голову опережая этого людоеда?

Кстати, коль уж мы заговорили о погоне, где его замечательный нож? Насколько я понял, во время беседы с Чаффи ножа при нем не было. Однако вполне возможно, что он просто оставил его где-нибудь на время, а потом снова забрал.

Рассмотрев положение с разных углов, я решил, что лучше всего оставаться на месте, и буквально через минуту развитие событий показало, какое это было мудрое решение.

Он дошел до стиха «Непрогляден мрак ночи», причем голос его окреп, хотя в нижнем регистре звучал жидковато, и вдруг неожиданно умолк. И тут же раздались леденящие душу крики, тяжелый топот, грохот, шум. Конечно, я понятия не имел, с чего он так взъярился, однако все эти звуки не оставляли ни малейшего сомнения в том, что по никому не ведомой причине субъект вдруг снова воротился в первобытное состояние, когда без мясницкого ножа просто нечего делать.

Для агрессивного психопата вроде Бринкли жизнь в сельской местности предоставляет массу удобств, и главное из них – полная свобода действий. Устрой он такой тарарам, скажем, на Гроувенор-сквер или на Кэдоган-террас, ровно через минуту появились бы целые отряды полицейских. Во всех домах поднялись бы окна, заливались свистки. А здесь, в идиллически мирном Чаффнел-Риджисе, в уединенно стоящей вдовьей обители, он обрел неограниченные возможности для самовыражения. Ближайший дом, если не считать замка Чаффнел-Холл, находился на расстоянии мили, но и замок стоял слишком далеко, там этот безобразный шум вряд ли и расслышали.

И опять же трудно было строить сколь-нибудь достоверные предположения относительно того, за кем он там охотится. Возможно, садовник-сторож все-таки не ушел в деревню и теперь горько об этом сожалеет. С другой стороны, разве человеку, который так надрался, нужен какой-нибудь реальный объект для охоты? Да он за собственной тенью будет гоняться просто так, ради забавы.

Я склонялся к этой последней точке зрения и с замиранием мечтал, а вдруг он все-таки свалится с лестницы и свернет себе башку, но тут мне стало ясно, что я ошибся. Несколько минут шум и вопли звучали чуть тише, видно, гон переместился в отдаленную часть дома, но сейчас вдруг страсти разгорелись с новой силой. По лестнице с грохотом сбежали вниз, раздался оглушительный треск, и тотчас кухонная дверь распахнулась, из нее вылетел человек, он вихрем понесся в мою сторону, обо что-то споткнулся и растянулся плашмя чуть не у моих ног. Я поручил свою душу Господу, надеясь на лучшее, изготовился вцепиться ему в глотку, но меня остановили какие-то интонации в тоне критических замечаний, которые он высказывал, – эдакое интеллигентское сквернословие, которое свидетельствовало о воспитании, какого дикарь Бринкли никак не мог получить.

Я наклонился к упавшему. Мой диагноз оказался правильным – это был сэр Родерик Глоссоп.

Только я собрался представиться и начать расследование, как дверь кухни опять распахнулась и возник еще один силуэт.

– И чтобы не смел заходить в дом! – приказал он с большой злобой в голосе.

Голос принадлежал Бринкли. И то, что он потирает левую коленку, в эту горестную минуту показалось слабым утешением.

Дверь с треском захлопнулась, лязгнула щеколда, и через мгновенье фальцет завел «Твердыню каменную», возвестив, что лично он, Бринкли, считает инцидент исчерпанным.

Сэр Родерик кое-как поднялся на ноги. Он громко пыхтел и никак не мог отдышаться. Что ж тут удивительного, крепко погонял его Бринкли.

Я подумал, что самое время завязать разговор, и сказал:

– Ну и ну, ну и дела.

Видно, мне самой Судьбой было определено пугать нынче вечером всех подряд, начиная с впечатлительной судомойки. Но, судя по произведенному эффекту, роковая сила воздействия моей персоны несколько поубавилась. Если с судомойкой сделалась истерика, а Чаффи подпрыгнул фута на два, то этот субъект Глоссоп просто задрожал, как кусок чего-то заливного на тарелке. Впрочем, наверняка только на это и хватило его физических сил. Эти состязания в беге с Бринкли основательно изматывают, знаете ли.

– Не пугайтесь, – продолжал я, желая успокоить его и убедить, что перед ним не какая-нибудь ночная нечисть, а самый обыкновенный человек. – Это всего лишь я, Б. Вустер…

– Мистер Вустер!

– Ну конечно.

– Слава богу! – Он чуть-чуть приободрился, однако и сейчас трудно было поверить, что в обычное время это записной остряк и душа общества. – Уф!

На этом наш обмен репликами завершился. Он глубоко вдыхал живительный воздух, а я молчал: мы, Вустеры, понимаем, что в такие минуты надо оставить человека в покое.

Мало-помалу бурное сопенье перешло в тихий сип. Он помедлил еще минуту-другую. А когда наконец заговорил, голос у него был такой упавший, в нем даже, я бы сказал, чувствовалась затаенная дрожь, и мне чуть ли не захотелось положить дружескую руку ему на плечо и сказать, что, мол, ничего, все обойдется.

– Вы, мистер Вустер, несомненно, хотите знать, что все это означает?

Дружеская рука на плече оказалась мне все же не по силам, однако некое подобие бодрого похлопывания я одолел.

– Ничуть, – возразил я, – ни в малейшей степени. Мне все известно. И я в курсе всех произошедших событий. Я слышал крики в замке, а когда вы выбежали из двери, сразу понял, что там произошло. Вы ведь намеревались провести ночь во вдовьем флигеле?

– Намеревался. Если вы действительно осведомлены о том, что произошло в Чаффнел-Холле, вы должны знать, мистер Вустер, что я сейчас в бедственном положении, у меня…

– …лицо покрашено в черный цвет. Знаю. У меня тоже.

– У вас тоже!

– Да. Это долгая история, я не могу ее вам рассказать, потому что тут вроде как замешана тайна, но поверьте мне, у нас с вами одна и та же беда.

– Нет, это просто поразительно!

– Пока мы не смоем с лица грим, вы не сможете вернуться в свою гостиницу, а я не смогу уехать в Лондон.

– Боже милосердный!

– Это нас очень сближает, вы согласны?

Он с усилием перевел дух.

– Мистер Вустер, у нас в прошлом были разногласия. Возможно, повинен в этом я. Впрочем, трудно сказать. Но в этих трагических обстоятельствах мы должны забыть о них и… э-э…

– Поддерживать друг друга?

– Совершенно верно.

– Мы непременно будем поддерживать друг друга, – сказал я с чувством. – Лично я решил похоронить печальное прошлое, когда узнал, что вы отходили этого недоросля Сибери по соответствующему месту.

Он негодующе запыхтел.

– Вам известно, мистер Вустер, какую пакость подстроил мне этот монстр?

– Еще бы. И как вы проучили его, тоже известно. Я знаю все в подробностях до того времени, как вы ушли из замка. А что было потом?

– Едва я оказался в парке, я осознал весь ужас своего положения.

– Представляю, какой это был удар.

– Жесточайшее потрясение. Я совершенно растерялся. Единственное, что мне показалось возможным в таких обстоятельствах, – это попытаться найти какое-то пристанище, где можно провести ночь. И зная, что вдовий флигель пустует, я направился сюда. – Он содрогнулся. – Мистер Вустер, этот дом – поверьте, я говорю без тени шутки – настоящий ад. – И он снова взволнованно запыхтел. – И не потому, что в нем находится опаснейший, как я заключил, маньяк. Ужас в том, что он весь кишит живыми тварями. Там мыши, мистер Вустер! И маленькие собачонки. И мне кажется, я видел обезьяну.

– Кого-кого?

– Теперь-то я вспомнил: леди Чаффнел упоминала, что у ее сына питомник, он разводит этих животных, но в тот миг ее сообщение выскочило у меня из головы, я не ждал ничего дурного, а на меня обрушился этот кошмар.

– Ну да, конечно. Сибери разводит разную живность. Он мне рассказывал, я помню. Стало быть, зверинец напал на вас?

Он сделал какое-то движение в темноте. Подозреваю, что вытер лоб.

– Мистер Вустер, рассказать вам о том, что я пережил под этой крышей?

– Конечно, – горячо заверил я его. – У нас целая ночь впереди.

Он снова приложил носовой платок ко лбу.

– Такое не приснится и в дурном сне. Едва я вошел в дом – оказалось, что я попал сразу на кухню, – как из темного угла кто-то закричал: «Явился, старый пьянчуга!» Именно с такими словами обратились ко мне во вдовьем флигеле.

– Черт, что-то знакомое.

– Нужно ли рассказывать, что я оцепенел от ужаса. У меня просто язык отнялся. Потом, догадавшись, что это всего лишь попугай, я поспешил прочь, но возле лестницы увидел отвратительного урода. Существо было низенькое, кургузое, коренастое, кривоногое, с длинными руками и темным морщинистым лицом. На нем была очень странная одежда, оно шагало очень быстро, переваливаясь из стороны в сторону, и что-то лопотало. Сейчас я способен рассуждать здраво и понимаю, что, вероятно, это была мартышка, но в тот миг…

– Форменные джунгли, – сочувственно поддержал я. – Особенно когда там появляется этот дикарь Сибери. А что же мыши?

– Мыши появились позднее. Я буду, если вы не возражаете, придерживаться хронологической последовательности в изложении своих злоключений, иначе у меня не получится связного повествования. Следующая комната, в которую я попал, была сплошь наполнена маленькими собачками. Они прыгали на меня, обнюхивали, кусали. Я спасся бегством и оказался в какой-то другой комнате. Ну вот наконец-то, сказал я себе, даже в этом проклятом, гиблом доме нашелся мирный уголок. Мистер Вустер, едва эта мысль оформилась в моем мозгу, как что-то побежало по моей правой брючине. Я отпрыгнул в сторону и нечаянно опрокинул то ли какой-то ящик, то ли клетку. И вокруг меня закишело море мышей. Не выношу этих тварей! Я стряхивал их, стряхивал с себя, а они все лезли и цеплялись, их невозможно было оторвать. Я выскочил из комнаты, но не успел добежать до лестницы, как на меня бросился этот маньяк. Мистер Вустер, я бегал от него по лестнице вверх и вниз, а он меня преследовал!

Я понимающе кивнул.

– Мы все через это прошли, – сказал я. – За мной он тоже гонялся.

– За вами?

– Еще как. Чуть не зарезал меня мясницким ножом.

– В моем случае орудие, которое он держал в руках, скорее походило на косарь.

– Он любит разнообразие, – пояснил я. – Сначала мясницкий нож, потом косарь. Разносторонняя личность. Богатая артистическая натура.

– Вы так говорите, будто знаете его.

– Я не только его знаю, он у меня служит. Это мой лакей.

– Ваш лакей?!

– Некто Бринкли. Но больше он у меня служить не будет, можете мне поверить. Пусть только сначала поостынет, чтобы я мог приблизиться к нему на безопасное расстояние и объявить, что он уволен. Какая, право, ирония судьбы, если задуматься, – сказал я, ибо был настроен философически. – Вы только представьте себе: я до сих пор плачу ему жалованье. Иными словами, он получает деньги за то, что охотится на меня с мясницким ножом. Если это не жизнь, – задумчиво спросил я, – то что это?

Старикану понадобилось минуты две, чтобы врубиться.

– Так это ваш лакей? А что он делает во вдовьем флигеле?

– А он, знаете ли, непоседа! Не сидится ему на месте, вечно носится то туда, то сюда. Не так давно он приходил в замок.

– В жизни не слышал ничего подобного.

– Да и для меня это, признаюсь, открытие. Веселенькая у вас сегодня выдалась ночка, впечатлений хватит надолго, верно? В смысле, после такого не очень-то скоро захочется разных волнующих приключений.

– Мистер Вустер, я пламенно надеюсь, что ничто не нарушит однообразия моего дальнейшего существования. Сегодня мне приоткрылась трагическая подоплека жизни. Как вы думаете, на мне не осталось мышей?

– Уверен, вы их всех стряхнули. Во всяком случае, действовали вы очень энергично. Конечно, я ничего не видел, только слышал, но было полное впечатление, что вы прыгаете с утеса на утес.

– Естественно, я, как умел, спасался от этого субъекта Бринкли. Вы правы, мне сейчас просто показалось, что кто-то как будто бы куснул меня в левую лопатку.

– Да, бурная ночь, ничего не скажешь.

– Ночь поистине ужасная. Нелегко мне будет вернуть утраченное душевное равновесие. Пульс вот до сих пор частит, мне совсем не нравится это сердцебиение. Однако благодарение судьбе, все кончилось хорошо. Вы приютите меня в вашем коттедже, дадите кров, в котором я так нуждаюсь. И там, при помощи воды и мыла, я наконец смою эту отвратительную черноту.

Так, надо постепенно подготовить его к встрече с печальной действительностью.

– Эта гадость мылом и водой не смывается, я пробовал. Нужно сливочное масло.

– Масло так масло, какая разница. У вас оно, конечно, есть?

– Увы, масла нет.

– Не может быть, чтобы в коттедже не было масла.

– Может. И знаете почему? Потому что коттеджа нет.

– Я вас не понимаю.

– Коттедж сгорел.

– Что?!

– Да. Бринкли его сжег.

– Боже мой!

– Нескладное положение, с какой стороны ни глянь.

Он надолго умолк. Осмысливал услышанное, старался проанализировать с разных точек зрения.

– Ваш коттедж в самом деле сгорел?

– Дотла.

– И что же теперь делать?

Я решил, что самое время напомнить про светлую изнанку.

– Не будем унывать. Может быть, с коттеджами дело обстоит не блестяще, но что касается масла, я рад сообщить вам, что тут перспективы у нас более радужные. Сейчас его взять негде, но утром оно, так сказать, явится. Дживс принесет, как только доставят с молочной фермы.

– Но я не могу оставаться в таком виде до утра!

– Боюсь, другого выхода нет.

Он погрузился в размышления. В темноте было плохо видно, но мне показалось, что он не желает покориться, что его гордый дух бунтует. При этом он, должно быть, основательно пораскинул мозгами, потому что его вдруг осенило.

– А скажите, при вашем коттедже… там имелся гараж?

– Как же, конечно.

– Он тоже сгорел?

– Нет, надеюсь, гараж избег всесожжения. Он довольно далеко от пожарища.

– А в гараже есть бензин?

– Еще бы, сколько угодно.

– Ну тогда все отлично, мистер Вустер. Я уверен, бензин окажется не менее эффективным растворителем, чем сливочное масло.

– Нет, черт возьми, в гараж идти нельзя.

– Почему, позвольте спросить?

– Вы-то, я думаю, можете пойти, если хотите. Но мне ни в коем случае нельзя. По причинам, которые я не готов предать гласности, я предпочту провести остаток ночи в беседке на большой лужайке перед замком.

– Вы отказываетесь сопровождать меня?

– Увы, я очень сожалею.

– В таком случае, мистер Вустер, покойной ночи. Не буду больше мешать вашему отдыху. Я вам чрезвычайно благодарен за поддержку, которую вы оказали мне в тяжелую минуту. Надо нам с вами почаще видеться. Давайте как-нибудь позавтракаем вместе. Как мне проникнуть в ваш гараж?

– Придется разбить окно.

– Что ж, разобью.

Он смело и решительно зашагал прочь, а я, с сомнением покачав головой, поплелся к беседке.