Текст книги "Буддизм"

Автор книги: (Паясисуттанта) Паяси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Паяси (Паясисуттанта)
Буддизм

ПАЯСИ (ПАЯСИСУТТАНТА)

Так я слышал:

Однажды достопочтенный Кашьяпа-царевич(1) странствовал по стране Кошале с большой общиной монахов, круглым счетом с пятьюстами монахов, и пришел в город кошальцев, называемый Сетавия. И там, в Сетавие, достопочтенный Кашьяпа-царевич остановился к северу от самой Сетавии, в роще шимшаповых деревьев.

А в то время процветающей Сетавией, где было вдоволь травы, дров и воды, вдоволь зерна, распоряжался князь(2) Паяси, как царской вотчиной, данной ему царем Прасенаджитом кошальским-данной по-царски, в полное владение.

И в то время князь Паяси придерживался такого дурного воззрения: "Нет-де того света(3), нет самородных существ, нет плода и последствия дурных и добрых дел".

И прослышали сетавийские брахманы-домовладыки: "Говорят, что шраман Кашьяпа-царевич, ученик шрамана Готамы(4), странствуя по Кошале с большой общиной монахов, круглым счетом с пятьюстами монахов посетил Сетавию и остановился к северу от Сетавии в роще шимшаповых деревьев. И про этого почтенного Кашьяпу-царевича распространилась такая добрая слава-он умен, разумен, проницателен, много знает, красно говорит, удачно отвечает, зрелый человек и святой. Право, хорошо встречаться с подобными святыми людьми". И вот сетавийские брахманы-домовладыки вышли Сетавии, собравшись вместе и сообща, и направились к северу, в рощу шимшаповых деревьев.

А в то время князь Паяси предавался дневному отдыху на крыше своего дворца. И увидал князь Паяси, что сетавийские брахманы-домовладыки вышли из Сетавии, собравшись вместе и сообща, и направились к северу, в рощу шимшаповых деревьев. Увидав это, он обратился к колесничему.

–Что это, колесничий, сетавийские брахманы-домовладыки вышли из Сетавии, собравшись вместе и сообща, и направились к северу, в сторону рощи шимшаповых деревьев?

– Есть такой шраман Кашьяпа-царевич, ученик шрамана Готамы. Странствуя по Кошале с большой общиной монахов, круглым счетом с пятьюстами монахов, он посетил Сетавию и остановился к северу от Сетавии в роще шимшаповых деревьев. И про этого почтенного Кашьяпу-царевича распространилась такая добрая слава-он умен, разумен, проницателен, много знает, красно говорит, удачно отвечает, зрелый человек и святой. Вот они и идут, чтобы встретиться с почтенным Кашьяпой-царевичем.

– Тогда ты, колесничий, подойди к сетавийским брахманам-домовладыкам; подойдя к сетавийским бархманам-домовладыкам, скажи им, что князь Паяси вот как говорит: "Подождите, почтенные. Князь Паяси тоже хочет встретиться со шраманом Кашьяпой-царевичем. Прежде когда-то шраман Кашьяпа-царевич так наставлял глупых и неразумных сетавийских брахманов-домовладык, что есть-де тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел. Но ведь нет, колесничий, того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых. дел".

– Да почтенный, – ответил тот колесничий князю Паяси; подошел он к сетавийским брахманам; подойдя к сетавийским брахманам, он сказал:

– Князь Паяси вот что говорит: "Подождите, почтенные, князь Паяси тоже хочет встретиться со шраманом Кашьяпой-царевичем".

И вот князь Паяси в окружении сетавийских брах-манов-домовладык пришел к достопочтенному Кашьяпе-царевичу. Придя, он обменялся с достопочтенным Кашьяпой-царевичем учтивыми, дружественными словами приветствия и сел подле него. А из сетавийских брахманов-домовладык иные поздоровались с достопочтенным Кашьяпой-царевичем и сели подле, иные обменялись с достопочтенным Кашьяпой-царевичем учтивыми, дружественными словами приветствия и сели подле, иные сложили на груди ладони, приветствуя его, и сели подле, иные назвали свое имя и готру и сели подле, иные молча сели подле. И сидя подле достопочтенного Кашьяпы-царевича, князь Паяси сказал ему:

– Я, уважаемый Кашьяпа, так считаю и так утверждаю: нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Не видал я и не слыхал, князь, тех, кто так считал бы и так утверждал. Как же можно так утверждать, что-де нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел? Я уж тебя, князь, порасспрошу в ответ, а ты мне говори, как считаешь правильным. Как ты полагаешь, князь, вот солнце и луна – они на этом свете или на том, и боги они или люди?

– Солнце и луна, уважаемый Кашьяпа, – на том свете, не на этом, и они боги, а не люди.

– Так что из такого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– И у тебя есть какое-то соображение, князь, из которого выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот есть у меня, уважаемый Кашьяпа, друзья-приятели или кровные родственники-убийцы, воры, прелюбодеи, лгуны, клеветники, грубияны, пустословы, жадные, исполненные вражды и ложных воззрений(5). Иной раз случается, что они занемогут, занедужат и сделаются тяжко больны. Когда я уверен, что им уж от этой болезни не оправиться, я к ним иду и говорю: "Есть шраманы и брахманы, которые так считают и так утверждают: Все те, кто убийцы, воры, прелюбодеи, лгуны, клеветники, грубияны, пустословы, жадные, исполнены вражды и ложных воззрений-те после смерти, после распада тела попадут в дурной удел, в преисподнюю, в кромешную, в ад. И вы, почтенные, – как раз убийцы, воры, прелюбодеи, лгуны, клеветники, грубияны, пустословы, жадные, исполнены вражды и ложных воззрений. Если утверждение тех шраманов и брахманов истинно, то вы, почтенные, после смерти, распада тела попадете в дурной удел, в преисподнюю, в кромешную, в ад. Если вы и в самом деле попадете после смерти, после распада тела в дурной удел, в преисподнюю, в кромешную, в ад, то навестите меня и дайте знать: есть-де тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел. Я на вас, почтенные, надеюсь, я вам доверяю, что вы видели, почтенные, то все равно, что я сам видел, так то и должно быть". Они мне обещают, да не приходят потом и знать не дают, и вестника не шлют. Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Так я тебя, князь, порасспрошу в ответ, а ты мне говори, как считаешь правильным. Как ты полагаешь, князь? Представь, что приведут к тебе изобличенного разбойника: "Почтенный, вот изобличенный разбойник. Определяй ему такую кару, какую захочешь". И ты им велишь: "Ну-ка, свяжите этому человеку руки за спиною прочной веревкой, тугим узлом, обрейте его наголо, проведите под резкие звуки барабана по всем улицам, всем перекресткам, выведите через южные ворота, к югу от города на лобном месте голову ему отрубите". "Слушаемся", – ответят тебе слуги, свяжут ему руки за спиною прочной веревкой, тугим узлом, обреют его наголо, проведут под резкие звуки барабана по всем улицам, по всем перекресткам, выведут через южные ворота и к югу от города посадят его на лобном месте. Выйдет ли у разбойника, если попросит он палачей: "Подождите немного, почтенные палачи. Есть у меня в такой-то деревне или на таком-то торжке друзья– приятели, кровные родственники. Я им кое-что передам и вернусь", или так и отрубят ему палачи голову под эти причитания?

– Если, уважаемый Кашьяпа, разбойник попросит палачей: "Подождите немного, почтенные палачи. Есть у меня в такой-то деревне или на таком-то торжке друзья– приятели, кровные родственники. Я им кое-что передам и вернусь", – то ничего у него не выйдет. Так и отрубят ему палачи голову под эти причитания.

– Стало быть, князь, если разбойник попросит палачей: "Подождите немного, почтенные палачи. Есть у меня в такой-то деревне или на таком-то Торжке друзья– приятели, кровные родственники. Я им кое-что передам и вернусь",-то ничего у него не выйдет, хотя и он человек, и они люди. Так неужто у твоих друзей– приятелей или кровных родственников-убийц, воров, прелюбодеев, лгунов, клеветников, пустословов, жадных, исполненных вражды и ложных воззрений, когда они после смерти, после распада тела попадут в дурной удел, в преисподнюю, в кромешную, в ад, выйдет, если они попросят адских стражей: "Подождите немного, почтенные адские стражи. Мы только сходим к князю Паяси и дадим ему знать, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел?" Так что и из такого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых. дел.

– И у тебя есть какое-то соображение, князь?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот есть у меня, уважаемый Кашьяпа, друзья-приятели или кровные родственники, – отвращенные от убийства, отвращенные от воровства, отвращенные от прелюбодеяния, отвращенные от лжи, отвращенные от клеветы, отвращенные от грубости, отвращенные от пустословия, не жадные, лишенные враждебности и исполненные истинных воззрений. Иной раз случается, что они занемогут, занедужат, сделаются тяжело больны. Когда я уверен, что им уже от этой болезни не оправиться, я к ним иду и говорю: "Есть шраманы и брахманы, которые так считают и так утверждают: "Все те, кто отвращены от убийства, отвращены от воровства, отвращены от прелюбодеяния, отвращены от лжи, отвращены от клеветы, отвращены от грубости, отвращены от пустословия, не жадны, лишены враждебности и исполнены истинных воззрений – все они после смерти, после распада тела попадут в благой удел, на небеса". И вы, почтенные, – как раз отвращены от убийства, отвращены от воровства, отвращены от прелюбодеяния, отвращены от лжи, отвращены от клеветы, отвращены от грубости, отвращены от пустословия, нежадны, лишены враждебности и исполнены истинных. воззрений. Если утверждение тех шраманов и брахманов истинно, то вы, почтенные, после смерти, после распада тела попадете в благой удел, на небеса. Если вы и в самом деле попадете после смерти, после распада тела в благой удел, на небеса, то навестите меня и дайте знать: есть-де тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел. Я на вас, почтенные, надеюсь, я вам доверяю, что вы видели, почтенные, то все равно, что я сам видел, так то и должно быть". Они мне обещают, да не приходят потом и знать не дают, и вестника мне не шлют. Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Представь себе, князь, что человек сидит по уши в куче дерьма. И ты прикажешь своим слугам: "Вытащите-ка этого человека из этой кучи дерьма". "Слушаемся", ответят они и вытащат того человека из той кучи дерьма. "А теперь хорошенько соскребите дерьмо с тела этого человека бамбуковой щеткой".-"Слушаемся", – ответят они и хорошенько соскребут дерьмо с тела этого человека бамбуковой щеткой. И ты им велишь: "А теперь три раза хорошенько оботрите тело этого человека желтой глиной". И они три раза хорошенько оботрут тело этого человека желтой глиной. И ты им велишь: "А теперь умастите тело этого человека маслом и три раза как следует припудрите его тонкой пудрой". И они умастят его тело маслом и три раза как следует припудрят его тонкой пудрой. И ты им велишь: "А теперь причешите ему голову и бороду". И они причешут этому человеку голову и бороду. И ты им велишь: "А теперь умастите этого человека драгоценным благовонием, наденьте на него драгоценную гирлянду, драгоценные одежды". И они умастят его драгоценным благовонием, наденут на него драгоценную гирлянду и драгоценные одежды. И ты им велишь: "А теперь отведите этого человека во дворец, ублажайте все его пять чувств". И они отведут его во дворец и станут ублажать все его пять чувств. – Как ты полагаешь, князь? Будет ли у этого человека вымытого, умащенного, причесанного, надевшего гирлянды и ожерелья, одевшегося в белое, находящегося на террасе прекрасного дворца, ублажающего, удовлетворяющего и тешащего все свои пять чувств, – будет ли у него желание снова залезть в кучу дерьма?

– Вовсе нет, уважаемый Кашьяпа.

– С чего же так?

– Грязна, Кашьяпа, куча дерьма, и слывет грязною, вонюча и слывет вонючею, мерзка и слывет мерзкою, отвратительна и слывет отвратительною.

– Вот точно так же, князь, и люди для богов – грязны и слывут грязными, вонючи и слывут вонючими, мерзки и слывут мерзкими, отвратительны и слывут отвратительными. Человеческий запах для богов уже за сто йоджан противен делается, о князь. Так неужто твои друзья-приятели, кровные родственники, что отвращены от убийства, отвращены от воровства, отвращены от прелюбодеяния, отвращены от лжи, отвращены от клеветы, отвращены от грубости, отвращены от пустословия, не жадны, лишены враждебности и исполнены истинных воззрений, когда они после смерти, после распада тела попадут на небеса, навестят тебя и дадут знать: есть-де тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел? – Так что и из такого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– И у тебя есть какое-то соображение, князь?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот есть у меня, уважаемый Кашьяпа, друзья-приятели или кровные родственники, – отвращенные от убийства, отвращенные от воровства, отвращенные от прелюбодеяния, отвращенные от лжи, отвращенные от клеветы, отвращенные от грубости, отвращенные от пустословия, не жадные, лишенные враждебности и исполненные истинных воззрений. Иной раз случается, что он" занемогут, занедужат, сделаются тяжело больны. Когда я уверен, что им уж от этой болезни не оправиться, я к ним иду и говорю: "Есть шраманы и брахманы, которые так считают и так утверждают: те, кто отвращены от убийства, отвращены от воровства, отвращены от прелюбодеяния, отвращены от лжи, отвращены от клеветы, отвращены от грубости, отвращены от пустословия, не жадны, лишены враждебности и исполнены истинных воззрений, те после смерти, после распада тела попадают в благой удел, на небеса, в сообщество богов Обители Тридцати Трех(6). И вы, почтенные, как раз отвращены от убийства, отвращены от воровства, отвращены от прелюбодеяния, отвращены от лжи, отвращены от клеветы, отвращены от грубости, отвращены от пустословия, не жадны, лишены враждебности и исполнены истинных воззрений. Если утверждение тех шраманов и брахманов истинно, то вы, почтенные, после смерти, после распада тела попадете в благой удел, на небеса, в сообщество богов Обители Тридцати Трех. Если вы и в самом деле попадете после смерти, после распада тела в благой удел, на небеса, в сообщество богов Обители Тридцати Трех, то навестите меня и дайте знать: есть-де тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел. Я на вас, почтенные, надеюсь, я вам доверяю, что вы видели, почтенные, то все равно что я сам видел, так то и должно быть". Они мне обещают, да не приходят потом и знать не дают, да и вестника мне не шлют. Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Так я тебя, князь, порасспрошу в ответ, а ты мне говори, как считаешь правильным. То, что для людей сто лет, – то для богов Обители Тридцати Трех одни сутки. Тридцать таких суток составят месяц, двенадцать таких месяцев составят год, а тысяча таких божественных лет – это жизненный век богов Обители Тридцати Трех. А те твои друзья-приятели, кровные родственники, что были отвращены от убийства, отвращены от воровства, отвращены от прелюбодеяния, отвращены от лжи, отвращены от клеветы, отвращены от грубости, отвращены от пустословия, не жадны, лишены враждебности, исполнены истинных воззрений, – те после смерти, после распада тела попали в благой удел, на небеса, в сообщество богов Обители Тридцати Трех. Что, если им придет на ум: "Мы, пожалуй, два-три дня ублажим, удовлетворим и потешим божественными усладами все пять чувств, а уж потом навестим князя Паяси и дадим ему знать, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел". – Так как же, навестят они тебя и дадут ли знать: есть-де тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел?

– Вовсе нет, уважаемый Кашьяпа. Нас ведь к тому времени давно уже не будет в живых. Но только откуда это известно почтенному Кашьяпе, что боги Обители Тридцати Трех действительно есть и что жизненный век у этих богов такой-то? Мы почтенному Кашьяпе не верим – ни в том, что есть боги Обители Тридцати Трех, ни в том, что жизненный век их такой-то.

– Представь себе, князь, человека, слепого от роду. Не видит он темного и светлого, не видит синего, не видит желтого, не видит красного, не видит розового, не видит ровного и неровного, не видит звезд, не видит солнца и луны. И вот он скажет: "Нет темного и светлого, нет и того, кто видел бы темное и светлое; нет синего, нет и того, кто видел бы синее; нет желтого, нет и того, кто видел бы желтое; нет красного, нет и того, кто видел бы красное; нет розового, нет и того, кто видел бы розовое; нет ровного и неровного, нет и того, кто видел бы ровное и неровное; нет звезд, нет и того, кто видел бы звезды, нет солнца и луны, нет и того, кто видел бы солнце и луну. Я их не знаю, я их не вижу, стало быть, их и нет". – Истинным ли будет его утверждение, князь?

– Нет, уважаемый Кашьяпа. Есть темное и светлое, есть и те, кто видят темное и светлое; есть синее, есть и те, кто видят синее; есть желтое, есть и те, кто видят желтое; есть красное, есть и те, кто видят красное; есть розовое, есть и те, кто видят розовое; есть ровное и неровное, есть и те, кто видят ровное и неровное; есть звезды, есть и те, кто видят звезды; есть солнце и луна, есть и те, кто видят солнце и луну. Тот, кто утверждал бы: "Я этого не знаю, я этого не вижу, стало быть, этого и нет", – не утверждал бы истины.

– Вот точно так же и ты, князь, сдается мне, подобен человеку, слепому от роду, когда ты утверждаешь: "Откуда это известно почтенному Кашьяпе, что боги Обители Тридцати Трех действительно есть и что жизненный век их такой-то?" Так нельзя увидеть тот свет, как тебе мнится – этим самым плотским человеческим зрением. Но те шраманы и брахманы, князь, что предпочитают жить в лесных пустынях, в уединенных скитах, далеких от шума и суеты, очищают там небеспечливо, ревностно, старательно свое божественное зрение, они-то и видят этим божественным зрением – вполне очищенным, превосходящим обычное человеческое – видят этот свет и тот свет, и самородные существа. Вот как можно увидеть тот свет, князь, но не так, как мнится тебе, – этим самым плотским человеческим зрением. Так что и из такого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел?

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– И у тебя есть какое-то соображение, князь?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот вижу я, почтенный Кашьяпа, что добродетельные, преданные благой дхарме шраманы и брахманы хотят жить, не хотят умирать, хотят счастья, избегают несчастья. И я так думаю, уважаемый Кашьяпа: "Если бы эти добродетельные, преданные благой дхарме шраманы и брахманы были уверены, что после смерти им будет лучше, чем здесь, то они либо отравились, либо зарезались, либо повесились, либо в пропасть бро-сились. А раз эти добродетельные шраманы и брахманы не уверены, что после смерти им будет лучше, чем здесь, то эти почтенные добродетельные, преданные благой дхарме шраманы и брахманы и хотят жить, не хотят умирать, хотят счастья, избегают несчастья". Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня и выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Когда-то, князь, жил некий брахман, у которого были две жены. От одной жены у него был сын десяти лет или двенадцати, а другая была беременна, на сносях, – тут брахман скончался. И вот юный брахман говорит второй жене своего отца: "Почтенная! Все деньги и все добро, все серебро и золото – это все мое. Твоего тут ничего нет; вручи мне, почтенная, отцовское наследство". На это та брахманка говорит юному брахману: "Подожди, милый, пока я не рожу. Если мальчик родится, то и ему часть будет полагаться. А если девочка родится, то и она будет в твоем распоряжении". И другой раз говорит юный брахман второй жене своего отца: "Почтенная! Все деньги и все добро, все серебро и все золото все это мое. Твоего тут ничего нет. Вручи мне, почтенная, отцовское наследство". И другой раз говорит брахманка юному брахману: "Подожди, милый, пока я не рожу. Если мальчик родится, то и ему часть будет полагаться. А если девочка родится, то и она будет в твоем распоряжении". И в третий раз говорит юный брахман второй жене своего отца: "Почтенная! Все деньги и добро, все серебро и золото – все это мое. Твоего тут ничего нет. Вручи мне, почтенная, отцовское наследство". И вот та брахманка вошла с мечом во внутреннюю комнату и разрезала себе живот: "Сейчас выясню, мальчик у меня или девочка". Так она и свою жизнь, и дитя, и свое богатство погубила, погибель свою, глупая и неразумная, нашла, ибо неправильно стремилась получить наследство. Вот точно так же и ты, князь, глупо и неразумно найдешь свою погибель, неправильно стремясь на тот свет, – так же как та брахманка, глупая и неразумная, нашла свою погибель, неправильно стремясь получить наследство. Добродетельные, следующие благой дхарме шраманы и брахманы, о князь, не торопят незрелый плод; умные люди дожидаются пока он созреет. Есть ведь смысл, о князь, в жизни добродетельных, следующих благой дхарме шра-манов и брахманов. Сколько живут, о князь, добродетельные, следующие благой дхарме шраманы и брахманы, столько и творят они многие блага, стараются ради пользы многих, ради счастья богам и людям. Так что и из такого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– И у тебя есть какое-то соображение, князь?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот приводят ко мне, Кашьяпа, изобличенного разбойника: "Почтенный! Это – изобличенный разбойник. Определяй ему такую кару, какую захочешь". И я своим слугам велю: "Ну-ка, посадите этого человека живьем в горшок, закройте крышкой, обтяните его сверху сырой шкурой, обмажьте мокрой глиной и поставьте его на огонь". "Слушаемся", – говорят они, сажают этого человека живьем в горшок, закрывают его крышкой, обтягивают сверху сырой шкурой, обмазывают мокрой глиной и ставят его на огонь. Когда мы уверены, что человек уже умер, мы горшок снимаем, отвязываем шкуру, приоткрываем и тихонько смотрим: "Ну-ка, посмотрим сейчас, как его душа выходить будет". И не видим мы, как его душа выходит. Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Ты согласишься со мной, князь, что во время дневного отдыха видишь иной раз во сне прекрасные парки, прекрасные рощи, прекрасные местности, прекрасные пруды.

– Да, уважаемый Кашьяпа, я согласен с тобой: я во время дневного отдыха вижу иной раз во сне прекрасные парки, прекрасные рощи, прекрасные местности, прекрасные пруды.

– А охраняют тебя в это время горбуны, карлики, молодые девушки?

– Да, уважаемый Кашьяпа. Меня в это время охраняют горбуны, карлики, молодые девушки.

– И разве видят они, как твоя душа уходит, а потом возвращается?

– Нет, уважаемый Кашьяпа.

– Значит, твою живую душу другие живые люди увидеть не могут ни когда она уходит, ни когда возвращается. Где уж тогда тебе увидеть мертвую душу, когда она выходит? Так что и из этого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– И у тебя есть какое-то соображение, князь?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот приводят ко мне, Кашьяпа, изобличенного разбойника: "Почтенный! Это – изобличенный разбойник. Определяй ему такую кару, какую захочешь". И я своим слугам велю: "Ну-ка: взвесьте этого человека живьем на весах, удавите его веревкой, а потом взвесьте еще раз". "Слушаемся", – они говорят, взвешивают этого человека живьем на весах, удавливают его веревкой и взвешивают еще раз. Оказывается, что когда он жив, он и легче, и мягче, и податливее, а когда он мертв, тогда он и тяжелее, и тверже, и неподатливее. – Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Представь, князь, что некто взвесил на весах железный шар, который нагревали целый день, раскаленный, пышущий жаром, излучающий сияние; а потом взвесил его же, когда он остыл и охладился. Когда же этот шар окажется легче, мягче и податливее: тогда ли, когда он раскален, пышет жаром и излучает сияние или когда он остыл и охладился?

– Когда в этом железном шаре есть зной и ветер, уважаемый Кашьяпа, и он раскален, пышет жаром и излучает сияние, – тогда он и легче, и мягче, и податливее. Когда же в этом шаре нет зноя и нет ветра, и он остыл и охладился, – тогда он тяжелее, и тверже, и неподатливее.

– Вот точно так же, князь, когда в этом теле есть жизненная сила, есть тепло, есть сознание – тогда оно и легче, и мягче, и податливее. Когда же в этом теле нет ни жизненной силы, ни тепла, ни сознания, тогда оно и тяжелее, и тверже, и неподатливее. – Так что и из этого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды дурных и добрых дел.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– И у тебя есть какое-то соображение, князь?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот приводят ко мне, Кашьяпа, изобличенного разбойника: "Почтенный! Это – изобличенный разбойник. Определяй ему такую кару, какую захочешь". И я своим слугам велю: "Умертвите его, не нарушив целости ни кожи, ни мышц, ни жил, ни костей, ни костного мозга". "Слушаемся", – говорят они и начинают его умерщвлять, не нарушая целости ни кожи, ни мышц, ни жил, ни костей, ни костного мозга. Когда он уже наполовину мертв, я им велю: "Ну-ка, положите этого человека навзничь, посмотрим сейчас, как из него душа выходить будет". Кладут они его навзничь, но не видим мы, как душа из него выходит. Тогда я им велю: "Ну-ка, положите этого человека ничком... а теперь – на бок... а теперь – на другой бок... а теперь – поставьте его на ноги... а теперь – поставьте его на голову... а теперь – ударяйте его рукой... а теперь – ударяйте его комом земли... а теперь трясите его... сильнее трясите... еще сильнее трясите – посмотрим сейчас, как из него душа выходить будет". Они все делают, как я велю, но не видим мы, чтобы душа из него выходила вон. Глаза у него все те же, зримые образы те же, но он их не воспринимает; уши у него те же, звуки – те же, но он их не воспринимает; обоняние у него то же, запахи – те же, но он их не воспринимает, язык у него тот же, вкусы – те же, но он их не воспринимает; тело у него – то же, осязаемые на ощупь предметы – те же, но он их не воспринимает. Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Когда-то, князь, некий трубач в раковину отправился со своей раковиной в захолустную местность. Пришел он в какую-то деревню, придя, остановился посреди деревни, трижды протрубил в раковину, положил ее наземь, а сам рядом сел. И вот, князь, жителям захолустья подумалось: "Что же это за звук такой зовущий, такой влекущий, такой чарующий, такой душу бередящий, такой голову кружащий?" Собрались они и спрашивают трубача: "Скажи нам, что за звук такой зовущий, такой влекущий, такой чарующий, такой душу бередящий, такой голову кружащий?" – "А вот раковина, это ее звук такой зовущий, такой влекущий, такой чарующий, такой душу бередящий, такой голову кружащий". Положили они раковину на землю: "Труби, раковина, труби, раковина!" Раковина молчит. Они ее перевернули... на бок положили,.. на другой бок положили... на попа поставили,.. перевернув, поставили,.. рукой ударили,.. потрясли,.. сильнее потрясли,.. еще сильнее потрясли: "Труби, раковина, труби, раковина!" А раковина все молчит. И тут, князь, трубачу подумалось: "До чего же глуп народ в захолустье! Как же неправильно добиваются они звука от раковины!" Взял он у них на глазах раковину, трижды протрубил в нее и ушел с раковиной. И тогда, князь, жителям того захолустья так подумалось: "Пока при раковине есть человек, есть (его) усилие, есть дуновение – до тех пор она трубит. А когда при этой раковине нет человека, нет его усилия, нет дуновения – тогда она не трубит". Вот точно так же, князь, пока в этом теле есть жизненная сила, есть тепло, есть сознание, – до тех пор оно ходит туда и сюда, и стоит, и сидит, и ложится, и глазами видит образы, и ушами слышит звуки, и обонянием чует запахи, и языком вкушает вкусы, и телом ощущает осязаемые предметы, и умом сознает дхармы. Когда же в этом теле нет жизненной силы, нет тепла, нет сознания, тогда оно и не ходит туда и сюда, и не стоит, и не сидит, и не ложится, и не видит глазами образов, не слышит ушами звуков, не чует обонянием запахов, не вкушает языком вкусов, не осознает умом дхарм. Так что и из этого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел.